Личность Льва Диакона развивалась под воздействием его окружения, воспитания и характера образования. Все это, несомненно, оказывало большое влияние на работу историка, определяло его видение явлений, отбор фактического материала, оценку событий, характеристику деятельности отдельных лиц и активности народных масс, самую политическую тенденцию труда.
Хотя Лев и принадлежал к господствующей прослойке общества, резко отделяя себя от черни, он сознавал тем не менее свое личное бессилие, невозможность серьезно влиять на ход событии, исполняя поручения патриарха, а затем императора. Делать карьеру при василевсе, в прочность власти которого Лев не верил, он остерегался. Только впоследствии, убедившись в устойчивости власти Василия II, он написал и произнес в его честь. энкомий, чувствуя себя уже более уверенно и, очевидно, надеясь на дальнейшее продвижение. Но во время написания своей "Истории" Лев придерживался позиции пассивного наблюдателя. Во-введении к труду писатель дает представление о своих философских взглядах. Основу его мировоззрения составляет некая глобальная бинарная оппозиция: с одной стороны, ход времени, стечение обстоятельств, ***, сила. вещей, космических и природных явлений, произвольные действия: обладающих властью лиц, а с другой стороны - приниженный объект этих сил - человечество, пассивное перед довлеющими? над ним могучими и непреодолимыми факторами. Вся "История" Льва пронизана этой мыслью. Эту силу времени и обстоятельств Лев Диакон обозначает именем античной богини Тихи - судьбы. Человечество бессильно перед ней - даже такие могучие правители, как Никифор, Цимисхий и Святослав, подвластны ее капризам.
Отношение этой глобальной силы к человечеству и составляет предмет истории, которая должна сохранить в памяти людей картины как космических и природных явлений, так и образцы деятельности подвластных Тихи правителей, которые, учитывая примеры прошлого, должны приносить пользу, а не бедствия своим подданным. Целые главы посвящает Лев Диакон влиянию космических явлений на положение людей. Ничего христианского эта философия Льва не содержит.
Но тем не менее Лев полностью находится во власти христианской идеологии. Он считает, что и природные стихии, например такие, как землетрясения, есть проявление божественного промысла, он пишет о чудесной помощи святых во время войн с тавроскифами (русскими), трактует о конце света, о божьей каре, о вмешательстве божественных сил в судьбы людей. Он глубоко и проникновенно характеризует представителей духовенства, монахов, описывает их аскетические подвиги. Как понять это противоречие в воззрениях Льва? В целом подобная двойственность свойственна византийским авторам: с одной стороны, мощь Византии проявлялась в их культурном преобладании над "варварами", и это преобладание, несомненно, было связано с сохранением античного наследия. Пройдя курс "энциклопедического" образования, Лев понимал все величие античной культуры, ее значение для византийского общества. Конец IX-Х века это время составления "Василик", новелл Льва VI, время творчества Константина Багрянородного и его окружения. Византия как наследница государственных и культурных традиций древнего Рима предъявляла свои права на мировое господство. С другой стороны, Византия была в то же время оплотом христианства, православия, она обрела будто бы от самого Христа права и обязанности по защите веры, соблюдению ее чистоты и распространению среди некрещенных народов. Византийский император претендовал на роль главы всех стран как исповедующий истинную веру и как помазанник божий. Византийское государство представляло собой синтез античности с христианством. Это особенно отчетливо проявлялось в среде господствующего класса, который преклонялся перед памятниками и идеологией древней Греции и Римской империи и в то же время фанатично следовал обрядам и образу жизни правоверных христиан. Такая позиция Отвечала интересам правящих кругов, не причиняла она вреда и церкви. Уже с IV в. церковь претерпела глубокую трансформацию, приведшую к раздвоенности: верхушка общества приняла христианство, но не отвернулась от основных достижений античной цивилизации, совмещала идеи греческой философии с поклонением апостолу Павлу и почитанием отцов церкви. Простому же народу христианство давало утешение, утоляло жажду духовного поиска примитивными догматами, привлекая таинствами обрядов я соблазняя положением "овец перед пастырем".
Восприняв эту идеологию, как и внешний блеск "высшей"-цивилизованности. Лев Диакон счел себя вправе отнести свою персону к элите общества, могущей презрительно относиться к низам, которые, хотя и знали те же молитвы и тот же Новый завет, но, не получив образования, принадлежали к презренной "черни". Подражание языку Дгафия, стремление архаизировать новые названия, заменяя их старинными, увлечение мифологией - все это казалось совершенно необходимым, чтобы претендовать на включение в круг высшего образованного общества. И Лев придерживался этой позиции на протяжении всего своего труда.
Как представитель господствующих кругов Лев высоко расценивает силу государства, могущество власти. Писатель отражал идеологию знати в тот период, когда она еще не чувствовала себя прочно в своих поместьях и не имела еще достаточной внутренней сплоченности, поскольку эксплуатация народа совершалась в основном традиционно - через взимание налогов и отправление повинностей. В этом отношении Лев выступал как сторонник "сильной руки", но в то же время высоко ценил он императоров щедрых, которые не скупятся на награды и подарки-приближенным. Для простого же населения он полагал достаточными увеселения и угощения. Нигде не пишет он о каких-либо особых мероприятиях, которые осуществлялись в то время для народных масс, нигде в "Истории" он не затрагивает жгучих социальных вопросов, хотя это было время издания целой серии новелл по аграрной политике. Правда, о самом факте наступления крупного землевладения на крестьянскую бедноту он знал и признавал, что этот процесс угрожает доходам государства, приводя пример с ростом владений Василия-евнуха (X, 11).
Лев Диакон очень высоко ставил значение истории. Она, по его мнению, дает больше пользы обществу, чем любая другая наука. Причем основным принципом истории он считал истину.
Интересны попытки автора дать систематизацию исторических явлений и фактов. Лев полагал, что некоторые события развиваются в результате действия времени (I, 1). Это признание времени в качестве движущей силы истории является примитивным выражением понятия развития. Другие же факты и события Лев приписывал стечению обстоятельств - "??? ????????? ?????????" (словоупотребление Аристотеля), сложившейся ситуации в целом, включая случайность, в том числе изменению международных отношений. Именно такие события по преимуществу и рассмотрены Львом. Говоря о развитии событий, он использует понятие "???&??" (т. е. естественной необходимости), что сравнимо с античным понятием "??????? ?????????". Есть основания констатировать в представлениях Льва неосознанное признание закономерности развития событий, скрывающейся у него под термином "судьба - ????" христианизированным выражением которого является понятие "провидение - ???? ???????".
Явлениям этого рода противопоставляется "???????????" - самостоятельные мероприятия тех лиц, в руках которых находятся государственные дела и которые, в свою очередь, создают особую силу вещей, т. е. особую обстановку, особую ситуацию. В ходе своего повествования Лев неоднократно ссылается на судьбу и силу обстоятельств (см. например, высказывание Варды Фоки, VII, 4).
Лев Диакон пессимистически смотрел на проблему человеческого счастья. Он повторяет часто встречавшийся у древних мотив "invidia deorum - зависть богов"; судьба никогда не дает людям полного счастья - она всегда к благоприятному присоединяет какое-нибудь несчастье (I, 4). Совершенно в языческом стиле Лев пишет о храбрости Льва Фоки, в котором проявляла свое действие "какая-то божественная сила" (II, 1). Согласно Льву .Диакону, провидение управляет решительно всем, но это провидение не в христианском его понимании: историк тесно сближает понятия Тихи и провидения: "Если бы завистливая судьба, - пишет он, - не прервала жизнь Никифора Фоки, ромейское государство достигло бы высшего могущества, но ведь провидение (?povoia) презирает заносчивый дух человека, укрощает его, "обращает в ничто!" Здесь христианское понятие "промысел", несомненно, полностью отождествляется с языческой Тихи.
Это увлечение автора античностью, языческим мировоззрением вполне понятно. После длительного преобладания (в эпоху иконоборчества) религиозной мысли, нашедшей отражение в Эклоге и сочинениях Дамаскина, Феофана, патриарха Никифора, и после подавления социального движения народных масс в религиозной форме (павликианства) - внутренне окрепшая Византия перешла к агрессивной внешней политике, находя идейную опору при этом и в героизированных образах деятелей Римской империи, и в достижениях гения греческой культуры. В этой атмосфере вполне закономерно было появление составленных в языческом стиле диалогов, подобных "Филопатрис". Интерес к прошлому у Льва Диакона не был простым увлечением - он всюду подчеркивает признаки континуитета явлений действительности и культуры. Он не только называет народности именами давно исчезнувших племен, но и в самом деле считает их прямыми преемниками этих народов. Прошлое и настоящее у Льва предстает в некоем единстве. В известной мере приверженность к прошлому стала для византийцев подобием религии. Прошлое жило в настоящем. Христианство опиралось на каноны отцов церкви IV в., право - на свод законов Юстиниана I, в литературе образцом служили произведения Гомера. В этом континуитете Лев Диакон, как и прочие представители византийской интеллигенции, был готов усматривать залог благополучия и счастья империи.
Лев Диакон был патриотом многоплеменной Византии, воспринимаемой как непосредственное продолжение Римской империи. ("Вспомните, что вы римляне!" - ободряли полководцы Х в. своих воинов перед боем.) Вместе с тем историку было чуждо сознание своего превосходства как грека над другими народами Византии. Только после битвы при Манцикерте (1071 г), когда византийцы оказались отрезанными от Кавказа, и после основания Второго Болгарского царства (1186-1187 гг.) Византия стала, превращаться в чисто греческое государство. Лев Диакон гордился тем, что является "ромеем", а не "эллином" (язычником), подобным представителям неправоверных народов. Впрочем, и к иностранцам-христианам Лев относится с презрением (как к более низким по культуре) и ненавистью (как к врагам Византии).
Мы уже упоминали, что Лев произнес свой энкомий в честь императора Василия II после того, как прекратил писать свою "Историю". В энкомий отчетливо ощущается раскаяние автора как по поводу прежнего прохладного отношения к Василию II, так и по поводу того, что он столь долго упускал возможность для прославления своего покровителя-императора. Лев восхваляет Василия за воздержанность, свойственную ему с юных лет. Он отмечает, что империя одно время (в 70-80-х годах) была на краю гибели, став добычей узурпаторов (т. е. Фок и Склиров). Он хвалит императора за то, что тот проявил милосердие в отношении к провинившимся: он пощадил заслуживавших казни Михаила Вурцу, Варду Склира и его брата Никифора. Особенно следует отметить, что в энкомий Лев превозносит императора за ограничение своеволия знатных, которые грабили чужое добро (непосредственно перед тем как издать новеллу 996 г., Василий II разъезжал по провинциям, принимая меры против захвата динатами крестьянской земельной собственности). Лев даже именует таких знатных людей "корыстолюбивыми грабителями", "ненасытными пиявками" (Энкомий, 13). Император, по его словам, пресек этот грабеж строгим законом, пресек зло, будто раскаленным железом. Под этим "законом", видимо, и следует усматривать новеллу от 1 января 996 г. (Делъгер. 1924, № 783). Как в своей "Истории", так и в энкомий Лев очень высоко расценивает деятельность отдельных личностей, и нигде при этом нет и намека на богословские положения о божественном предопределении и воле божьей. Представляется даже несколько странным, что в энкомий придворного дьякона, полном языческих образов, начисто отсутствуют канонические христианские приемы оформления панегирика.
В энкомий Лев проявил себя ловким дипломатом. На первый взгляд, его сверхльстивая речь с самыми гиперболическими сравнениями кажется исполненной сервилизма, но по существу автор не исказил образ императора: все упомянутые в энкомий достоинства были действительно присущи Василию II: и воинская доблесть, и личная воздержанность, и забота о делах государства.
В связи с этим думается, что упоминавшийся дипломат-Лев, посланный с Филагатоном в Рим, является действительно историком Львом Диаконом: было бы естественным со стороны Василия II выдвинуть Льва на дипломатическое поприще, тем более что он уже при Василии Скамандрине выполнял, весьма вероятно, самые щекотливые поручения. Но, к сожалению, мы не располагаем достаточными фактами для уверенной идентификации такого рода.
В чем же заключалась, по нашему мнению, общая политическая направленность "Истории" Льва Диакона? Она довольно легко определима - Лев ярко тенденциозен. Напряженная деятельность Никифора омрачается народными выступлениями в столице, блеск правления Цимисхия - мятежами претендентов на престол. Василия II Лев считал неопытным императором в сравнении с Никифором и Цимисхием. Его правление, по представлениям Льва, почти довело Византию до гибели. Выступления знати были всегда связаны с участием в них простого народа, массы рядовых воинов - стратиотов. Историк сознавал опасность для империи народных движений и поэтому резко осуждал вождей этих выступлений как "тиранов", даже если восстания поднимали лица из любимого им рода Фок. Народ, по убеждению Льва, должен быть пассивен, его долг - подчиняться императорской власти. Если ,престол будут занимать такие лица, как Никифор II, перед которым Лев преклонялся, то будут и победы над врагами, будет я благоденствие всей страны и народа. При слабых же правителях Византии грозит гибель. Несколько позднее, в своем энкомий, Лев нашел новый предмет преклонения - Василия II. Но и деятельность императора и полководцев подвергается регулированию, и делает это сама Тихи - судьба, божественное провидение, которое возвышает и укрощает надменных правителей. Экспансия, наступательные войны нужны были для укрепления положения "феодализирующейся знати. Пассивность и повиновение в отношении императора, активность в борьбе с внутренними и внешними врагами - вот идеалы, утверждаемые Львом в его "Истории". Опора на традицию, нежелание думать о новых явлениях в истории естественны в условиях переходного строя и должны были рождать, по-видимому, настроение обреченности. Трудности развития вызывали особенно пессимистические представления о будущем Византии. Последняя четверть Х в. была для империи наиболее трудной, полной гражданских войн, неудач и стихийных бедствий. Сознание этого обусловило почти мистическое направление мысли Льва Диакона, связанное с верой в неотвратимость силы Тихи и Промысла. У таких лиц, как Симеон Новый Богослов, подобное умонастроение - несколько позднее - выразилось в мистическом сосредоточении на самом себе и в стремлении к таинственной связи с божеством. В широких же массах эти настроения обреченности приводили к мыслям о скоро грядущем конце света. Однако при некоторой стабилизации и укреплении внутреннего и внешнего положения Византии эти страхи уменьшились, и временно свойственный Льву Диакону пессимизм, как и мистицизм Симеона Нового Богослова, сошли с арены духовной жизни империи. Только в XIV в. эти настроения вновь всецело завладели византийским обществом. Лев Диакон не понял глубины противоречий между провинциальной крупной землевладельческой знатью и столичной чиновной аристократией. Он видел (это ясно по энкомию) угрозу благу империи от действий динатов, расхищающих крестьянскую собственность, и поэтому одобрял политику Василия II, направленную на ограничение своеволия крупных землевладельцев. Тем не менее в "Истории" эта позиция писателя не нашла отражения. Все-таки Лев по своему происхождению принадлежал к провинциальной знати, был сам динатом. Поклонник Фок, он не сумел полностью пересмотреть свои позиции.
Трудно было ожидать от него ясно выраженных похвал политике Василия II против провинциальной знати. Таким образом, Лев Диакон не сумел охарактеризовать правление Василия II с должной полнотой. Рукопись его труда оказалась оборванной на 989- 990 гг.