Двадцатый век родился под знаком пробуждения активности больших человеческих масс... В ряду глубоких изменений, внесенных в мир мировой войной, особое внимание привлекает к себе своеобразный кризис государственных форм... Конечно, не воина породила эти явления— напротив, она сама явилась результатом и признаком их созревающей реальности. Она лишь их обнаружила, подчеркнула, заострила. Они зрели в недрах XIX века и, как видно, представляют собой нечто естественное и закономерное...
...Италия и Россия становятся ныне волею судьбы в центре и фокусе, общего внимания. Падение Габсбургов, гогенцоллернов и султанов не слишком потрясло мир и не заставило ученых обратиться к пересмотру некоторых, уже поседевших за свою столетнюю жизнь государственно-правовых представлений: словно лопнул Морган или Ротшильд, не более!
Но события в России и Италии ставят в порядок дня вопрос о существенной переоценке целой цепи начал, на которых покоилось конституционное и Демократическое государство...
Муссолини лучше социалистов учел опыт русской революции- великий урок "массового действия", преподандый ею политикам всех стран. Он понял все значение централизованного руководства в революционные времена, всю необходимость сочетать воедино убеждение с принуждением, или, по Сорелю, "мифа" с "action directe" ("прямым действием". - Ред.). (Жорж Сорель - известный французский социолог и социалист, сторонник синдикализма и корпоративной организации власти; его идеи обильно заимствовали и партии фашистской ориентации. - Ред.) Отсюда военная организация политической партии, с одной стороны, и широкая пропаганда, покоряющая массу, — с Другой. Для пропаганды нужны лозунги, доступные и зажигающие, бьющие в сердца и, главное, попутные динамике определяющих социальных интересов эпохи. Эти лозунги нашлись у фашизма....
Недаром Муссолини никогда не скрывал своего уважения к Ленину. Он отвергает формальную демократию как устаревшую политическую форму плутократической эпохи. Он говорит о государстве труда. Он сходится с большевизмом в стремительном отрицании свободы как самоцели и в утверждении первенства государства над бунтующим индивидом. Он подражает большевизму в организационных методах, в строительстве партийной диктатуры... Эпохи больших социальных кризисов всегда сопровождаются расстройством устоев и связей политической . жизни. В души людей прокрадывается сомнение в старом и дотоле бесспорном принципе власти. Начинается загнивание руководящих учреждений, лишенных живительного общения, реального взаимопонимания с широкими народными массами и активными их слоями. Национальная жизнь, если она вообще не иссякла, нащупывает новые, иные пути своего самоопределений помимо дряхлеющих официальных органов, (воздается новый правящий слой, "история меняет лошадей". Пробивая дорогу к власти в обстановке общественного смятения, политической неразберихи, общей порчи социальных нравов и надорванного правосознания, люди этого нового слоя принуждаются действовать революционно и, следовательно, насильственно, авторитарно. Так, в результате анархических брожений создается благоприятная почва для диктатур: "Избавиться от анархии можно лишь путем деспотизма", -подметил еще Ипполит Тэн (И.Тэн — известный французский историк социолог. - Ред.).
Фашизм полностью перенял у Ленина идею партийной диктатуры и централистский организационный принцип внутрипартийного строения. Можно даже сказать, что иерархическое начало проведено у фашистов более прямолинейно и откровенно, чем у большевиков, постоянно' декларирующих свою преданность началам "внутрипартийной демократии". Государство — это партия. Партия — это вождь, "дуче". Правящая партия — органический отбор, "элита", а не "народное представительство". Правление государством должно осуществляться через элиту для -народа, а не через народ против элиты: долой количество - дорога качеству! Но нынешняя "элита" фашизма - это вытяжки средних классов, это новый правящий слой: новые времена, новые люди.
Фашистская картина историй несовместима с какими-либо "соединенными штатами". Либо повсеместный фашизм - и тогда "гегелевская" панорама исторической диалектики, либо существенно иная, новая концепция государства и тогда "соединенные штаты". Между этими двумя пределами - ближе к первому - вьется змеящийся путь реальной исторической жизни. Русская революция всецело проникнута пафосом второго предела, идеей грядущего международного братства, что, впрочем, не мешает ей в своей реальной политике отдавать надлежащую дань и упрямой "гегелевской" необходимости... ("Итальянский фашизм". -Харбин. №8.) Что такое Гитлер: проселочная тропинка германской истории или ее генеральный тракт? Что такое национал-социализм: мыльный пузырь .безвременья или гром, загремевший с исторических небес? На этот вопрос ответит история. Материалы для ответа растут и множатся на наших глазах. Интересно и поучительно следить за ними и за их накоплением. Прежде, в довоенные годы и в XIX веке, не бывало примеров столь бурного роста, столь молниеносного успеха массовой
политической партии. В 1919 году в Мюнхене меблированные комнаты Розенбад оказали приют первым собраниям "Немецкой рабочей партии"; на этих собраниях заседало семь человек, считая самого вождя. А в 1932 году на президентских выборах Гитлер собрал свыше и миллионов голосов. Число членов партии достигло миллиона двухсот тысяч. Еще через год больше 17 миллионов избирателей отдали свои голоса вождю, уже возглавлявшему правительственную власть Германии. Таковы темпы.
Партия массы. Ее успех — поветрие, коллективный гипноз, если угодно, психоз. Но поветрие, побуждающее повышенную возбудимость, волю к действию, к действенности: воинствующая партия, когорта бойцов.
В этом отношении она глубоко и подлинно современна: XX век родился под знаком пробуждения активности больших человеческих масс, хлынувших в историю. Так было и прежде, в критические эпохи, когда "рок менял лошадей". Теперь это проявляется тем острее, чем многолюднее земной шар, и особенно его решающие участки. Дай рок меняет уже не лошадей, а лошадь на разного рода механические двигатели. "Восстание масс" находит отзвуки и отражения повсюду - в культуре, в стиле эпохи: количество
переходит в качество. Массовые партии — знамение времени.-Ленин создает замечательную стратегию и тактику массового действия: революция новой эры родила своего Клаузевица, математически и вместе с тем вдохновленно исчислявшего конкретные стадии той чудесной диалектики страха и любви, бунта и послушания, которую являет собой пробужденная к жизни масса.
А как же "герои"? Разумеется, герои и вожди не исчезли. Но они восприняли новый облик: это не полубоги, не помазанники божьей милостью, а исчадия массы,. плоть от ее плоти. Это не кормчие романтических трирем, а шоферы трезвых моторов, Если в них есть романтика, то совсем иная, новая. Кепка Ленина, куртка Сталина, черная рубашка Муссолини и коричневая Гитлера - символы. В них светится политическая современность, напоенная судьбою, как миф. Ллойд Джордж назвал, как известно, Ленина "первым великим фашистом наших дней". Конечно, не кто иной, как Ленин, должен быть признан в нашу эпоху отцом и наиболее глубоким теоретиком этого организационного принципа, сочетающего в себе живую непосредственную ориентацию на широкие массы с повышенной оценкой значимости руководства, авторитета и жесткой дисциплины. Орденское братство Сочетается с
Орденской иерархией и орденским послушанием. У Ленина эта организационная идея была связана с коммунизмом, с подновленным марксистским миросозерцанием и собственной, тщательно продуманной философией современной эпохи. Фашизм стремится поставить взятый у Ленина организационный принцип на службу другому политическому и историческому миросозерцанию. У фашизма свой большой стратегический план: кое в чем Он своеобразно пересекается и перекликается с большевистским, во многом ему противоречит. Диалектика этих двух значительнейших идеократических систем нашего времени на фоне объективной диалектики наличных социальных сил и тенденций наполнит собой, вероятно, ближайший период мировой истории...
В то время как ленинская доктрина связывает партию теснейшим образом с рабочим классом, авангардом и главою которого она является, фашизм пытается теоретически осмыслить и практически осуществить возможность сверхклассовой национально-государственной партии: "сотрудничество классов, развитие всех национальных энергий" (Б. Муссолини). Гитлер в этом отношении всецело следует за фашизмом: бурно атакуя марксистский догмат классовой борьбы, он ему противополагает, как мы уже знаем, догмат расового и национального единства.
Далее, заимствуя у Ленина формально организационный принцип строения партии, фрашизм острее и специфичнее подчеркивает его диктаториальный, авторитарный характер. В большевизме, исторически укорененном в марксистскую социологию, личный момент, роль вождя или вождей не выступают, не выпячивают столь демонстративно. В коммунистической партии доселе сохраняется выборность и центрального партийного комитета, и его генерального секретаря; авторитет и прочное положение руководства достигаются мерами неуставного порядка, формально не фиксируются; централизм партийного аппарата объявляется "демократическим". Фашизм, напротив, формально провозглашает несменяемость дуче, открыто усваивает принцип водительства, авторитарной иерархии, назначаемости сверху на все партийные должности. Он возводит в теорию исторически сложившуюся большевистскую практику, порывает и с самим обрядом демократической выборности как либо излишним, либо вредным, лелеет самую идею вождизма как главу угла.
Совсем иной стиль у большевиков. Ленин постоянно настаивал на органической сращенности масс — через класс и партию — с вождями, поскольку последние отвечают своему назначению... Вождистский авторитет Сталина ныне всемерно крепится партийным аппаратом. Но сам диктатор никогда не позволит себе авторитарного жеста. Напротив, он не упустит случая подчеркнуть неоспоримость - изначального приоритета .масс. Народы томятся о хлебе: мировой хозяйственный кризис. Но кризис этот - не каприз неодолимых сверхчеловеческих сил, не черствая лютость природы или плод случайного бедствия. Нет, он - результат болезни самого человека, народов, человечества, теряющих жизненный контакт, живую связь с хозяйством. Это кризис организации, кризис власти, кризис доверия. В конце концов это кризис веры, миросозерцания. И народы чувствуют это. И они охвачены жадными исканиями, вещими судорогами, одержимы страстными идеями. В обстановке шатаний, бед и упадка на перекрестке эпох мы убеждаемся, что далеко не иссяк запас творческой страсти, вложенной в человечество. Можно говорить о мире несчастном и бьющемся в тупиках, но вместе с тем можно говорить также о "мире верующем и героическом"! И это, в сущности, основное утешение перед лицом катастрофы, нависшей над нынешним миром, над всеми нами. ("Германский национал-социализм" - Харбин. 1933.) .