Щипин В.И. Народник Иван Романов.

Вспоминается мне та пора,
Как по нивам родимого края
Раздалось, мужика пробуждая,
Слово братства, свободы, добра...
Н. А. Морозов

     В середине 70-х годов XIX века Россию охватила волна революционного движения. Летом 1874 года сотни молодых людей отправились в самые отдаленные уголки империи с целью пропаганды революционных идей — началось «хождение в народ». В стране не существовало единой революционной организации, которая могла бы руководить народническим движением. Однако произошло невиданное: многочисленные самостоятельные кружки революционно настроенной молодежи начали действовать почти одновременно в более чем 50 губерниях страны. Интеллигентная молодежь бросилась на помощь крестьянству.

            Центрами революционного народничества были обе столицы -  Петербург и Москва , а также Киев, Одесса, Самара, другие крупные города. Именно отсюда отправлялись в деревню студенты университетов, институтов и академий, здесь вырабатывались принципы и методы революционного пробуждения народа, печаталась пропагандистская литература. В свою очередь, именно в эти центры стремилась революционно настроенная молодежь провинции, стремясь найти здесь своих единомышленников, обрести уверенность в правильности избранного пути.

            Участник этого движения, революционер и писатель Сергей Степняк-Кравчинский писал: "Ничего подобного не было ни раньше, ни после. Казалось, тут действовало скорей какое-то откровение, чем пропаганда. Сначала еще мы можем указать на ту или иную книгу, ту или другую личность, под влиянием которых тот или другой человек присоединяется к движению; но потом это становится уже невозможным. Точно какой-то могучий клик, исходивший неизвестно откуда, пронесся по стране, призывая всех, в ком была живая душа, на великое дело спасения родины и человечества. И все, в ком была живая душа, отзывались и шли на этот клик, исполненный тоски и негодования за свою прошлую жизнь, и, оставляя родной кров, богатство, почести, семью, отдавались движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей верой, которая не знает препятствий, не меряет жертв и для которой страдания и гибель являются самым жгучим, непреодолимым стимулом их деятельности».[1]          

            Так вместе с несколькими товарищами по Вологодской семинарии и оказался в 1874 году в Москве  Иван Романов, сын священника Дмитриевской церкви Вельского уезда Вологодской губернии.

            Иван Михайлович Романов родился 19 октября 1851 года в деревне Алферовской Дмитриевской волости Вельского уезда третьим ребенком в семье. Как сын священника он шел давно известной, проторенной дорогой: Вельское духовное училище (1862-1869), затем Вологодская духовная семинария (1869-1874).  В семинарии в то время активно действовал революционный кружок, что косвенно подтверждается Высочашим повелением от сентября 1875 года, предусматривавшим запрет на прием в университеты и другие вузы империи воспитанников Вологодской семинарии. Этот запрет появился после того, как в марте 1875 г. в Петербурге возникло крупное дело - о пропаганде революционных идей и распространении книг антиправительственного содержания среди рабочих и солдат лейб-гвардии Московского полка. Организаторами были студенты Петербургского университета, недавние выпускники Вологодской семинарии и однокашники Ивана Романова  В. Дьяков, А. Сиряков и А. Нуромский. Министр народного просвещения граф Д. А. Толстой в докладе по этому поводу писал: «Дьяков и Сиряков, явившиеся в Петербург осенью 1874 года и через несколько месяцев уже схваченные, не могли же в столь короткое время заразиться тлетворными учениями; нет сомнения, они были подготовлены в этом направлении еще в семинарии».[2] С уверенностью можно сказать, что и Романов принадлежал к числу тех, кто «заразился тлетворными влияниями» еще в семинарии. В. Дьяков за десять дней до своей смерти в каторжной тюрьме в 1880 году писал о годах учебы в семинарии: «Влияние на умы новичков... производилось обычным порядком: ...является к тебе какой-нибудь либеральный воспитанник третьего, четвертого, пятого или шестого классов на квартиру или в коридоре заведения во время смен между занятиями, начинает рекомендовать книги, подобные журналам «Русское слово», «Дело»[3] и т. п., дает их читать, даже дает бедным воспитанникам даровые билеты из публичной городской библиотеки, на что делались иногда денежные сборы».[4] Семинаристы увлеченно читали 18-томную «Историю» Шлоссера и исторические труды Бокля,[5] а после такой основательной подготовки ссыльный студент Технологического института Аверкиев стал знакомить семинаристов с работами  Ласссаля, Бехера, Пфейфера и других немецких социалистов.[6]

            Весной 1874 года произошло событие, оказавшее решающее значение на судьбу И. Романова, а также его друзей по революционному кружку: они получили возможность познакомиться с основополагающими работами главных теоретиков революционного народничества М. А. Бакунина и П. Л. Лаврова, которые нелегально ввозились в Россию из-за границы. Вспоминает  все тот же В. Дьяков: «В марте или апреле 1874 года появился в Вологде каким-то путем журнал «Вперед» и с ним «Государственность и анархия»[7], оба заграничного издания и в революционном духе. В первом из них проводилась мысль, что всякий честный человек, дорожащий своими убеждениями должен идти в народ и проповедывать ему социальные учения, необходимость и целесообразность социальной революции с благом народа».[8] Помимо прочего, на формировании взглядов И. Романова сказался и пример старшего брата Николая, увлеченного идеями Чернышевского и Добролюбова.

            И все же решение покинуть семинарию родилось позже, уже после летних каникул, когда семинаристы вернулись в Вологду для продолжения учебы. Кое-кто из друзей уже подал документы в высшие учебные заведения,[9] а Романов и его товарищ Павел Попов решили отказаться от продолжения учебы в семинарии только в самом конце августа. Можно предположить, что эта мысль созрела под впечатлением действий старших товарищей по семинарии, которые год назад поступили в ВУЗы Петербурга и Москвы, а летом 1874 года приняли деятельное участие в «хождении в народ». Причем 10 августа того же года  бывший вологодский семинарист, а теперь студент Петровской земледельческой академии А. Малиновский был арестован в селе Медведево Тотемского уезда Вологодской губернии по обвинению в ведении противоправительственной пропаганды и распространении революционных книг среди местных крестьян.[10] Весть об этом быстро облетела всю губернию и стала предметом горячих обсуждений в вологодских семинарии и гимназии.

            Закончив 4 класса семинарии по второму разряду (в свидетельстве об окончании только четверки),[11] Иван Романов не мог рассчитывать на поступление в университет, Медико-хирургическую академию, Технологический институт (туда принимались только окончившие гимназию или семинарию по первому разряду). Да и время выхода из семинарии было  крайне неудачным — в конце августа, когда почти во всех вузах уже закончился прием. Брат Николай, служивший в то время в управлении Николаевской железной дороги в Петербурге, писал Ивану 9 сентября 1874 года: «Самое лучшее, что я мог только придумать для тебя в данное время, это поступление твое в Земледельческую Петровскую академию в Москве. Поступить туда можно, кажется, до 1-го октября и притом без экзаменов. Содержаться там можно гораздо дешевле, чем во всех других местах, да и самые-то предметы, насколько я могу судить, тут самые подходящие под твои знания и симпатии. Одним словом, по моему мнению, нет для тебя более подходящего заведения, как эта академия».[12]

            14 сентября 1874 года Иван стал студентом первого курса Петровской земледельческой академии. Писатель В. Г. Короленко, учившийся здесь вместе с И. Романовым вспоминал: «...академия представляла из себя что-то вроде студенческой казачьей вольницы... Вся обстановка академической жизни приводила меня прямо в восторг. Все кругом было своеобразно и интересно, и особенно интересно было соседство этого студенческого быта с простой жизнью Выселок».[13] Быт и нравы студентов-петровцев  удивляли новичков, прежде всего, своим радикализмом. Но первокурсники быстро перенимали повадки бывалых «студиозусов». В воспоминаниях Софьи Викторовой-Вольперт есть портрет однокашника Ивана Романова по Вологодской семинарии Александра Люцернова, тоже учившегося здесь: «В избу, стуча босыми ногами, влетел бородатый студент-петровец Люцернов, ...которого товарищи звали Михайлычем... Михайлыч повел меня в темные сени, где висел жестяной умывальник и предложил умыться. —  «Только уж обойдитесь без полотенца — такового здесь не имеется». На просьбу мою все-таки взять у кого-нибудь полотенце Михайлыч рассмеялся: — «Видно, что вы еще не совсем отряхнули буржуазный прах от ваших ног. Научитесь и вы обходиться без всего этого хлама... Истинно свободен тот, кто не нуждается в этой чепухе. Читали вы когда-нибудь про Рахметова? У нас, народников, очень нравилась его философия и образ жизни. Приведу вам себя в пример, — я всегда бос, не нужаюсь в обуви и не чувствую от этого никакого лишения».[14]

            Здесь Иван Михайлович с головой окунулся не столько в учебу, сколько в бурную революционную деятельность. Центрами революционных народников в Москве были университет и Петровская академия. В академии действовал кружок «петровцев» под руководством М. Ф. Фроленко, к которому сразу же примкнул И. Романов.[15] Московские народнические кружки, которые в начале 1875 года объединились во «Всероссийскую социально-революционную организацию»,[16]  проанализировав неудачу летнего хождения в народ, приняли решение перестроить тактику действий. Вместо того, чтобы самим отправляться «в народ», не зная местных традиций и условий, во многих случаях возбуждая подозрения крестьян, было решено устраивать в городах различные ремесленные мастерские. Сюда можно было привлечь рабочих, еще не потерявших связей с селом, и под предлогом обучения их мастерству вести подготовку этих рабочих в качестве пропагандистов в родных деревнях. Столярная и обувная мастерские были открыты М. Фроленко у Бутырской заставы, П. Войноральским на Плющихе, в марте 1875 года столярную мастерскую открыли  Павел Попов и студент Московского университета Николай Смирнов.[17] В мастерских наряду с рабочими учились студенты университета, Петровской академии. Помимо обучения столярному и сапожному делу здесь шла интенсивная работа по обсуждению пропагандистской литературы, программных документов народничества, методам работы в крестьянской массе.

            Времени на все катастрофически не хватало. О том, как относились новоиспеченные первокурсники к учебе, свидетельствует ответ жандармского офицера — куратора Петровской академии —   на запрос из Московского губернского жандармского управления о студенте академии Павле Попове: «По собранным мною негласным сведениям видно, что сын священника Павел Петрович Попов, вышедший из 4 класса Вологодской духовной семинарии, был зачислен в число студентов Петровской Земледельческой и Лесной академии 30-го августа сего года и что личность Попова не известна ни инспектору студентов Гинцу, ни помощнику его Венцковскому, так как Попов лекций не посещает...  В селе же Петровско-Разумовском Попов не проживал и не проживает».[18]

            В мае 1875 года Иван Михайлович официально оставил академию. Месяцем раньше была закрыта мастерская П. Попова и Н. Смирнова — после обыска «вследствие полученных сведений о том, что в квартире их происходят сборища лиц с преступною целью, читаются известныя брошюры противоправительственного содержания, раздаются немаловажные суммы денег и обучаются столярному мастерству».[19] Полиция не нашла там ничего предосудительного, но взяла на заметку ее владельцев и оказавшихся там студентов Петровской академии А. Каменского и Д. Суровцева (учившихся в Вологодской семинарии годом раньше Романова). В полицейских документах  констатировалось: «Хотя по обыску в квартире той ни книг, ни переписки преступного содержания не оказалось, а потому и все лица, жившие там, остались не привлеченными к дознанию, тем не менее несомненно, что вышеупомянутая мастерская была устроена с тою же преступною целью, с каковою были открываемы и прежде подобные же мастерские».[20]  А таких мастерских, по сути — центров организации революционной работы, было действительно много. В обвинительном заключении по делу о революционной пропаганде в Империи (1877 г.) отмечалось: «исходя из того положения, что узнать народ и пользоваться его доверием можно лишь в том случае, когда ищущий сближения с народом будет жить жизнью народа, вращаясь в его среде в качестве простого рабочего, многие из агитаторов занялись изучением какого-либо мастерства или ремесла, чем и объясняется открытие агитаторами мастерских, как например, кузнечных в Петербурге и Одессе, столярных в Москве и слесарных в Туле».[21]

            Осенью того же года Иван Романов с друзьями открыл новую мастерскую. Для этого они сняли семикомнатную квартиру в Замоскворечье, на углу Татарской улицы и Знаменского переулка. Здесь они жили, здесь и разместили столярный верстак и инструменты. 

            В ночь с 26 на 27 ноября на квартиру с обыском нагрянули жандармы. Они разыскивали перешедшего на нелегальное положение революционера Сергея Носкова. В квартире оказались только спящие Николай Смирнов и приехавший накануне в Москву бывший студент Медико-хирургической академии Николай Коновалов. При обыске были найдены два револьвера, в кармане у Смирнова паспорт на чужое имя, крупная сумма денег (90 рублей), а также адреса в Киеве и счет из гостиницы в Одессе.[22] Все это дало основание арестовать Смирнова и Коновалова. На квартире была оставлена засада, и в течение двух следующих дней были последовательно арестованы Иван Романов, Сергей Носков и подруга его жены — Софья Логиновская.

            На первом допросе 27 ноября Романов показал, что в настоящее время проживает на этой квартире один, хотя ранее здесь действительно жили его друзья М. Носкова, П. Попов и  Н. Смирнов. Здесь он занимался математикой, готовясь к поступлению в Технологический институт и столярным искусством для того чтобы, если поступить не удастся, занять место учителя в одной из сельских школ.[23]

            Ничего предосудительного при нем найдено не было, однако даже столярный верстак и семикомнатная квартира были серьезными, хотя и косвенными уликами. Но в распоряжении полиции и жандармерии имелись показания одной из народниц Анны Сергеевой, арестованной еще два года назад в Одессе, которая на допросе в ноябре 1874 года показала, что зимой 1873 года она «вместе со студентами Петровской академии Романовым, Фроленко, Князевым ... состояла членом революционного кружка, цель которого, по словам Князева, была «не созидать, а разрушать»...[24]  Вероятно Сергеева ошибалась или имела ввиду другого Романова, так как Иван Михайлович в 1973  году еще учился в Вологодской семинарии, но тем не менее, только приехав в Москву в 1874 году и не совершив еще ничего противозаконного, Иван Романов уже оказался в поле зрения полиции. Все это и послужило основанием для его заключения под стражу и помещения в одиночную камеру Сущевской тюрьмы.[25]

            Но цепочка роковых стечений обстоятельств продолжалась. Буквально на следующий день, 28 ноября, на стол начальника Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенанта Слёзкина легло письмо из Вологодского жандармского управления, в котором сообщалось, что во время ревизии Вологодской семинарии членом учебного комитета при Св. Синоде Керским у семинаристов было обнаружено «письмо преступного содержания, полученное из Москвы на имя воспитанника Сперанского... По общему заявлению воспитанников автором этого письма должен быть уволенный из пятого класса... для поступления вольнослушателем в одно из высших учебных заведений Иван Михайлов  Романов, поступивший в Петровскую земледельческую академию».[26] Кроме того, сообщалось, что письмо это явилось продолжением предыдущего, которое «было воспитанниками уничтожено как заключающее оскорбительную для них брань». К этому документу прилагался оригинал письма и образцы почерка Романова. 

            На очередном допросе 29 ноября письмо было предъявлено предполагаемому автору. При этом Романов признал, что письмо написано именно им Николаю Сперанскому, но настаивал, что писалось оно только «с тем, чтобы он не погружался, как я выражался в означенном письме, только в "брюшные" и карманные цели, а стремился бы и старался выработать в себе строго нравственные убеждения, которыми бы и руководствовался в своей жизни».[27]

            Письмо было действительно очень резким, видимо, писалось в полемическом запале, носило явный антирелигиозный характер, но ничего антиправительственного не содержало. Даже сотрудники III Отделения при составлении в декабре 1875 года справки на И. М. Романова о письме отзывались так: «автор... обращался к своим товарищам с советом заняться самообразованием и идти затем в народ, и служить нуждам его».[28]  Далее они цитировали некоторые пассажи этого письма: «Мне ли, ничтожному, - говорит он,  поучая, - мне ли, слабому человеку, не облеченному властью и силою духовную свыше, тягаться с вами, получившими благодать (вы, будущие пастыри) и силу, и семь четвериков глупости, и тупости свыше – от щедрот Всеблагого и Милостивого Бога. Вы – столбы православия, олухи царя небесного и холуи царя земного, а я-то кто? ...

            Ваш Бог, которому вы намереваетесь служить, не в пример милостив и всемогущ: если у кого из вас вырастет назади, положим, собачий хвостик, он прикроет его ряской, а если появятся ослиные уши, то упрячет их в камилавку. Все, как видите, будет обстоять благополучно...»[29]

            Таким образом, инкриминировать Романову по существу нельзя было практически ничего. Друзья и сам Иван Михайлович надеялись, что ему удастся избежать наказания. Его товарищ по семинарии А. Нуромский писал из заключения на волю в шифрованной записке, перехваченной жандармами: «Вы все уже, я слышал, вышли? Вышел ли Романов?»[30]  Но полицейская машина прочно держала Романова в своих тисках. Год провел И. Романов в одиночном заключении, совершил в тюремном вагоне путешествие из Москвы в Петербург и обратно. От него добивались показаний на связь с народниками, проходившими по делу о “Московской социально-революционной организации” (знаменитый “процесс 50-ти”), но арестованный держался твердо. Не отказывался от личных знакомств с теми из народников, с кем действительно был знаком, но наотрез отвергал свое участие в какой-либо революционной организации.

            Однако в России с 1871 года существовал и так называемый внесудебный порядок рассмотрения дел о государственных преступлениях. В соответствии с ним даже оправданный судом мог затем быть выслан в отдаленные губернии на неопределенный срок по причине своей политической неблагонадежности. Так и произошло с И. М. Романовым. В конце концов, уже в рамках дела о противоправительственной пропаганде во Владимирской, Киевской, Московской и Тульской губерниях, которое потом вылилось в так называемый Большой процесс или “процесс 193-х”, 11 ноября 1876 года “по Всеподданейшему докладу обстоятельств дела о противоправительственной пропаганде в четырех губерниях Высочайше повелено: разрешить настоящее дело административным порядком по отношению к привлеченному к оному делу сыну священника Ивана Романова, выслав его... под надзор полиции в одну из отдаленных губерний России”.[31]  В декабре того же года было определено и место ссылки – Олонецкая губерния.[32]

            Брат Николай предпринял неимоверные усилия и смог добиться, чтобы было учтено пошатнувшееся здоровье младшего брата, а также преклонный возраст родителей: «сыну священника Ивану Романову согласно ходатайству брата его назначена местом жительства вместо Олонецкой Вологодская губерния, о чем было сделано надлежащее распоряжение».[33] 30 декабря 1876 года “политически неблагонадежный” И. М. Романов прибыл в место, определенное ему вологодским губернатором, - г. Сольвычегодск под гласный надзор полиции.[34]

            В Сольвычегодске Романов пробыл восемь месяцев, здесь он нашел друзей и единомышленников: делопроизводителя уездного воинского присутствия И. Уродкова, помощника секретаря уездной земской управы В. Котова, делопроизводителя той же управы И. Малахова. Именно в это время все трое привлекались к дознанию по делу о распространении в городе и уезде запрещенных книг.  В июне 1877 года в Сольвычегодск прибыл в ссылку бывший студент Петровской академии Ф. А. Щербина. Таким образом, Иван Михайлович не чувствовал себя здесь в одиночестве. Но уже в сентябре того же года после настойчивых ходатайств брата Николая, который уже действовал от имени их матери Веры Степановны,  он был переведен в город Вельск. А еще через месяц в связи со смертью отца Ивану Михайловичу, наконец, разрешили находиться под гласным надзором полиции в родном селе Дмитриевском. В письме к Ивану старший брат писал: “Поздравляю тебя, Иван, с новой милостью: последняя моя просьба имела успех... на половину, впрочем. Сейчас воротился из III Отделения, где узнал, что вследствие моей просьбы господин начальник Отделения написал уже министру внутренних дел о переводе тебя в “дом отчий”... Теперь я постараюсь похлопотать еще в министерстве, чтобы разрешение г-ну губернатору о твоем переводе на родину состоялось, по возможности, скорее. Надеюсь, что с этим и кончатся уже мои хлопоты и хождения, и обивание порогов III Отделения и министерских, потому что окончательное снятие с тебя опеки будет зависеть только от тебя самого».[35]             Наконец, в октябре (по другим сведениям -  в ноябре) 1880 года гласный надзор с Романова был снят. За три года, прошедшие с момента его водворения в родном селе, Иван Михайлович занимался домом, сельским хозяйством, став фактически главой семейства. В это же время пытался писать в центральные газеты. Его однокашник по семинарии В. Е. Введенский советовал ему в письме из Петербурга, где заканчивал обучение в университете: “Пиши, Иван, о деревне, ею здесь чертовски интересуются: с нынешней зимы молодежь, временно забывшая (понятно, говорю относительно) ее, вновь начинает думать о ней”.[36] Но далеко не все получалось у Ивана Михайловича. Николай писал: “Статьи твои, Иван, не получили одобрения в редакциях многих изданий, и я их передал Введенскому – он, может быть, еще их опробует где-либо”.[37]

            Находясь в ссылке, Романов не падал духом и, критически осмысливая минувшие дни, объективно оценивая свое нынешнее состояние, писал: “Хочется жить и хочется верить в свое будущее, так как настоящее неудовлетворительное, а прошлое безрезультатно. В силу этого не хочется опускать руки, а хочется взять у жизни все, что можно еще взять”.[38]

            Получив долгожданную свободу, И. М. Романов сделал еще одну попытку вернуться в большой мир. 20 декабря 1880 года по протекции Николая он поступил на работу на Николаевскую железную дорогу в Петербурге, но через два года, 6 октября 1882 года, по неизвестным нам обстоятельствам он вновь вернулся на родину, теперь уже навсегда.

            Жизнь шла своим чередом. Романов стал лесным объездчиком, в этом ему помог друг по Петровской академии лесничий К. А. Алексеев.  Затем женитьба, дети. Иван Михайлович много читал. На втором этаже огромного романовского дома, в мезонине,  где у него был кабинет, на полках стояли 29 томов “Нового энциклопедического словаря” Брокгауза и Ефрона, “Русский энциклопедический словарь” Березина, Медицинская энциклопедия и “Полная энциклопедия русского сельского хозяйства” Девриена, “История государства российского” Карамзина, “Жизнь животных” Брэма, произведения русских классиков: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, В. Г. Белинского, А. К. Толстого, Л. Н. Толстого, И. С. Никитина, Н. А. Некрасова, Ф. М. Достоевского. Рядом находились книги зарубежных авторов: Ч. Диккенса, Г. Гейне, С. Смайлса, Г. Спенсера, В. Вундта, В. Бёльше, Ф. Энгельса, А. Бебеля, К. Каутского, А. Шопенгауера, Ф. Ницше. И. М. Романов вел обширную переписку с родственниками и друзьями по учебе в семинарии, Петровской академии, по ссылке в Сольвычегодске. Письма приходили отовсюду: из Петербурга и Москвы, с Урала и из Сибири,  с Кубани и Украины. Иван Михайлович по почте обменивался с друзьями журналами: например, “Отечественные записки”, на которые подписка была оформлена вскладчину, путешествовали в Новгородскую губернию, оттуда в Воронежскую, затем их получал И. М. Романов и после прочтения пересылал их своему товарищу В. Е. Введенскому в Тотьму.

            Крестьяне окрестных деревень глубоко уважали Ивана Романова за честность, готовность в любую минуту помочь простому человеку, защитить от начальства. Позже его сын  Михаил писал: “Ссыльный Иван Романов без всякого страха, как с равным держался с любым начальством, и, что заметил пытливый деревенский глаз, наоборот, начальство держалось с ним сдержанно и как бы побаивалось его. Даже исправник, перед которым привыкло трепетать любое деревенское сердце, подходил к нему почтительно. Мало того, приезжее начальство Лесного департамента, перед которым исправник и земское начальство держалось подобострастно, а ссыльный Романов разговаривал с ними как ровня, а иногда даже вступал с ними в спор...”[39]

            Человек высоких нравственных качеств, Иван Михайлович не мог оставаться в стороне, видя, как приезжие скупщики обманывали местных охотников-промысловиков, умышленно занижая закупочные цены на пушнину и дичь и предлагая грабительские на товары первой необходимости и охотничьи припасы.

            Он решил организовать артель охотников, предлагая свои услуги в качестве приказчика артели, в обязанность которого входила бы организация сбыта охотничьей добычи, а также закупка товаров, необходимых промысловикам. Таким образом И. М. Романов рассчитывал на практике осуществить идеи об организации промышленных ассоциаций и самопомощи рабочих, которые он почерпнул в трудах западноевропейских социалистов Луи Блана и Фердинанда Лассаля. Но эта затея восстановила против него всех скупщиков, которые повели против Романова настоящую войну. Действовали скупщики по двум направлениям.

            Во-первых, они стали запугивать охотников, отговаривать их от сотрудничества с “государственным преступником”, который обязательно будет арестован за организацию противоправительственного дела, а деньги охотников, вложенные в него, пропадут.

            Во-вторых, скупщики дали приличную взятку вельскому исправнику и заявили, что Романов не отказался от своих крамольных мыслей и по своему московскому опыту хочет организовать в Вельском уезде социалистическую охотничью артель.

            В результате, охотники в артель не пошли, а исправник направил Ивану Романову грозное предписание, в котором предлагал отказаться от организации артели, пригрозив высылкой в места более отделенные, чем Вельский уезд.

            Тогда Романов пошел другим путем: он самостоятельно занялся скупкой охотничьей добычи по справедливым ценам с минимальной наценкой и продажей промысловикам и просто обычным крестьянам товаров первой необходимости. Неожиданно для него самого торговля резко пошла в гору, а клиенты пошли к нему даже из самых далеких деревень.[40]

            Это еще более подняло его в глазах местного крестьянства, которое долгое время выбирало его старостой Дмитриевской церкви. Иван Михайлович много занимался вопросами постройки церкви в селе Илатове, являясь ее попечителем. В этой парадоксальной ситуации убежденный атеист Романов рассуждал следующим образом: “Религия является временной заменой сознательной нравственности, и пока ее нет, религию в народе нужно сохранять”.[41]

            Как убежденный сторонник необходимости народного образования И. М. Романов избирался Вельским уездным училищным советом попечителем Мехреньгского земского начального училища, уездное попечительство о народной трезвости избирало его своим членом-соревнователем и заведующим Алферовской бесплатной библиотекой-читальней. В 1899 году его имя было внесено в список Друзей Конгресса Единого Человечества, который состоялся в 1900 году в Париже.[42] Именно Иван Михайлович первым понял огромную историческую ценность архива Устьянской Дмитриевской волостной избы XVI-XVIII вв., который остался в доме Романовых после переезда волостного правления в новое помещение. Отправив в 1903 году несколько самых ценных документов этого архива историку Н. Лихачеву в Петербург, он получил в ответ слова благодарности и признательности.

            Идеи переустройства общества на новых, справедливых основах не оставляла И. М. Романова на протяжении всей жизни. Его односельчанин, крестьянин Яков Васильевич Заостровский вспоминал: “Всем всегда  говорил: “Надо открывать училища и надо учиться”. Всем давал читать книги... и все старался о свержении царской власти, и как ребенок радовался, когда пришел манифест об учреждении Государственной Думы. Я имею от него несколько писем, и в каждом письме он высказывал, что пора нам всем взяться и образовать свое управление, народное...”[43]

            С началом первой русской революции бунтарская натура И. М. Романова вновь нашла выход. Сын Михаил вспоминал: “Он готов был отдать революции, народу все, вплоть до своей жизни. Чисто революционными он считал самые революционные партии, стоявшие на почве анархизма – бакунинского, кропоткинского или толстовского.”[44] Романов стал организатором и идейным руководителем революционного кружка, в который помимо него входили лесной кондуктор Д. М. Попов, помощник волостного писаря Н. А. Илатовский, сыновья Михаил и Александр и упоминавшийся Я. В. Заостровский, который был чрезвычайно полезен группе, являясь помощником станового пристава. Пользуясь частыми поездками в Шенкурск и Архангельск, Попов наладил связь с тамошними подпольщиками, от которых он получал нелегальную литературу. Литература распространялась по всему уезду.  Изготовили примитивный гектограф и печатали прокламации. Заостровский развозил литературу и отпечатанные листовки. Распространять их помогали подчиненные Попова – лесные объездчики. Илатовский добывал в волостном правлении чистые бланки паспортов, которые потом переправлялись шенкурским и архангельским подпольщикам. Но к лету 1906 года связь с подпольем прервалась, революционная волна пошла на убыль и, наконец, угасла совсем.

            Тогда у И.Романова возникла мысль создать коммуну. Предполагалось, что коммунары сообща купят какой-нибудь лесной хутор – починок и будут зарабатывать себе на жизнь совместным трудом.  Место подобрали в глухой лесной местности – починок Артильный. В коммуну должны были войти все члены революционной группы, а также фельдшер И. Шишов, Е. Жаворонков и приятель детей Ивана Михайловича – Оверя. Были и желающие из крестьян. Но земли Романову местное начальство не выделило, поэтому и эта идея угасла.[45]

            Февральскую революцию 65-летний И. М. Романов встретил с радостью. Односельчане, зная честность и бескорыстие старого народника, поручили ему организовать лавку потребкооперации. Иван Михайлович с энтузиазмом занялся организацией кооперативной торговли, сам вложил в это 4000 рублей. В мае 1917 года Романов был избран  делегатом первого губернского съезда крестьянских депутатов,[46] заседания которого проходили в Вологде с 30 мая по 7 июня. Как отмечал сам Иван Михайлович в письме сыну Александру: “Я пережил на нем немало минут высокого подъема... 4 июня, когда мы заседали, около 11 часов к театру подошли железнодорожные рабочие, ученики сельскохозяйственной школы, солдаты, учителя со знаменами и масса городской публики, студенты и студентки, и мы продефилировали по Кирилловским улицам к Думе городской, потом на бульвар к Народному дому и обратно. Было не меньше пяти тысяч участников”.[47] Иван Михайлович упомянул также, что съезд вынес “резолюцию осуждения так называемым ленинцам и дезертирам и выразил полное доверие Временному правительству”.

            Вернувшись в деревню, Романов с новыми силами принялся за дело. Съездил в Вельск, руководил работами по ремонту помещения потребительского общества, но эйфория довольно быстро исчезла – к власти пришли большевики. Сразу же после октябрьского переворота Иван Михайлович  так выразил свое отношение к большевикам:

                                               Опять пожар в Кремле, в Москве,
                                               Кровавый пир в своей семье.
                                               Забыв свой долг, бегут жильцы
                                               Из дому вон, во все концы.
                                               Их Троцкий – маг
                                               Дает аншлаг:
                                               Российский дом
                                               Сдаю на слом!
                                               На острие меча хотят
                                               Свободу нам и мир подать.
                                               Но может ли свободу дать
                                               Разгул толпы, слепых солдат?!

            Потрясшие страну и весь мир события болью отозвались в сердце одного из первых революционеров-народников. Словно предчувствуя свою скорую кончину, он писал в одном из своих последних писем 12 января 1918 года: “...задержаться хочется, узнать, чем кончится российская трагедия...”[48] В начале февраля 1918 г. Ивана Михайловича Романова не стало. Его похоронили рядом с родителями, у алтаря Дмитриевской церкви

Примечания

[1]     Степняк-Кравчинский С.М. Соч. в 2-х т. Т. 1. Подпольная Россия. М.: Худож. лит., 1987. С. 312.

[2]                  Цит. по: Титлинов Б. В. Молодежь и революция. Л., 1924. С. 22-23.

[3]                  Радикально-демократические журналы, которыми руководил Г. Е. Благосветлов, активный участник революционного движения 60-х гг. XIX в. В этих журналах в качестве литературного критика сотрудничал Д.И. Писарев, историко-литературные и экономические вопросы освещал один из теоретиков народничества П. Н. Ткачев.

[4]     Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 122. Главное тюремное управление. Оп. 1. Д. 57. Л. 30-30 об.

[5]                  Шлоссер Фридрих Кристоф (1776-1861), немецкий историк.  Бокль Генри (1821-1862), английский историк, автор "Истории цивилизации Англии".

[6]     ГАРФ. Ф. 122.  Оп. 1. Д. 57.  Л. 30 об.

[7]     Журнал «Вперед» издавался П. Л. Лавровым с 1873 г.  в Цюрихе, затем в Лондоне, «Государственность и анархия» - одна из основополагающих работ теоретика анархизма М. А. Бакунина, написана в 1873 г.

[8]     ГАРФ. Ф. 122.  Оп. 1. Д. 57. Л. 31 об.

[9]     Среди них: В. М. Дьяков, А. И. Сиряков, А. И. Нуромский, Ф.А. Четверухин — на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, двоюродный брат П. М. Леонтьевский — в Медико-хирургическую академию. Все впоследствии принимали участие в революционной деятельности и были репрессированы.

[10]    Михайлов Б. Г. Революционное движение и политическая ссылка на Европейском Севере России в 60-70-х гг. XIX века. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Саратов, 1984. С. 159.

[11]    ГАРФ. Ф. 112. Особое Присутствие Правительствующего Сената (ОППС). Оп. 1. Д. 164. Л. 47-47 об.

[12]    Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII—XX вв. М .: ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004. С. 67.

[13]    Короленко В. Г. История моего современника. Собр. соч. в 10 томах. Т. 6. М., 1954. С. 128-129.

[14]    Викторова-Вольперт С. А. Из жизни революционной молодежи 2-й половины 1870-х гг. // Каторга и ссылка. М., 1924. Кн. 4(11). С. 64-65.

[15]                Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь.Т. 2. Вып. 3. М., 1931. Стлб.                 1349.

[16]            «Всероссийская социально-революционная организация», «кружок москвичей», революционная народническая группа интеллигентов и  рабочих, объединившихся в начале 1875 г. Зародилась в Цюрихе в 1874 г. Активная работа организации началась в начале 1875 г. в Москве. «Москвичи» стремились к созданию сплочённой организации; выдвигали требования свержения самодержавия и установления политических свобод; делали упор на пропаганду среди рабочих Москвы, Тулы, Киева, Одессы и др.

[17]    Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь.Т. 2. Вып. 4. М., 1932. Стлб. 1538.

[18]    ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 164. Л. 58.

[19]    ГАРФ. Ф. 109. III отделение. Оп. 230. Д. 5039. Л. 1.

[20]    Там же.

[21]    Русский мир. 1877. №  312.

[22]    ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 164. Л. 2-2 об.

[23]                ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 164. Л. 7.

[24]    ГАРФ. Ф. 109. Оп. 230. Д. 6458. Л. 6.

[25]    ГАРФ. Ф. 112.  Оп. 1. Д. 164. Л. 13.

[26]    Там же. Л. 36.

[27]    Там же. Л. 48

[28]    ГАРФ. Ф. 109. Оп. 230. Д. 6458. Л. 5.

[29]                ГАРФ. Ф. 109.  Оп. 230. Д. 6458. Л. 5.

[30]    ГАРФ. Ф. 112. 1875. Оп. 2. Д. 244.  Л. 3 об.

[31]    ГАРФ. Ф. 109.  Оп. 230. Д. 6458. Л. 1.

[32]    Там же.

[33]    Там же.

[34]                Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь.Т. 2. Вып. 3. М., 1931. Стлб.                 1349-1350.

[35]                Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII-XX вв. Ч. I. Предки. М., ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004. С. 78.

[36]                Там же. С. 137.

[37]                Там же. С. 82.

[38]    Там же. С. 129.

[39]    Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII-XX вв. Ч. I. Предки. М., ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004.  С. 90.

[40]    Там же. С. 128-129.

[41]                Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII-XX вв. Ч. I. Предки. М., ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004. С. 122.

[42]                Романов М. И. По ухабам жизни. Мемуары. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой. С. 43.

[43]                Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII-XX вв. Ч. I. Предки. М., ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004. С. 134.

[44]                Романов М. И. По ухабам жизни. Мемуары. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой. С. 73.

[45]    Романов М. И. По ухабам жизни. Мемуары. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой. С. 74.

[46]    Первоначально съезд именовался продовольственно-хозяйственным, но в ходе работы делегаты приняли решение переименовать его.

[47]    Романов М. И., Романов Л. М. По полярной звезде. Мемуары. Кн. 5. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой. С. 89.

[48]    Там же. С. 114.

Источники:

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109. III отделение. Оп. 230. Д. 5039. ГАРФ. Ф. 109.  III отделение. Оп. 230. Д. 6458.

3.      ГАРФ. Ф. 112. Особое Присутствие Правительствующего Сената (ОППС). Оп. 1. Д. 164.

4.      ГАРФ. Ф. 112 ОППС. 1875. Оп. 2. Д. 244.

5.      ГАРФ. Ф. 122. Главное тюремное управление. Оп. 1. Д. 67.

6.      Романов М. И. По ухабам жизни. Мемуары. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой.

7.      Романов М. И., Романов Л. М. По полярной звезде. Мемуары. Кн. 5. Рукопись. Архив Л. Т. Романовой.         

Литература:

            1. Викторова-Вольперт С. А. Из жизни революционной молодежи 2-й половины 1870-х гг. // Каторга и ссылка. М., 1924. Кн. 4(11).

            2. Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь.Т. 2. Вып. 3, 4. М., 1931, 1932.

            3.   Короленко В. Г. История моего современника. Собр. соч. в 10 томах. Т. 6. М., 1954.

            4.   Михайлов Б. Г. Новое о кружке В. М. Дьякова и А. И. Сирякова.//Освободительное движение в России. Саратов, вып. 6, 1977.

            5. Михайлов Б. Г. Революционное движение и политическая ссылка на Европейском Севере России в 60-70-х гг. XIX века. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Саратов, 1984.

            6. Романов М. И. Родовая повесть семьи Романовых из устьянской деревни Алферовская Архангельской области. XVII-XX вв. Ч. I. Предки. М., ГВКГ им. Н. Н. Бурденко, 2004.

            7.  Русский мир. 1877. №  312.

            8.  Степняк-Кравчинский С.М. Соч. в 2-х т. Т. 1. Подпольная Россия. М.: Худож. лит., 1987.

            9.  Титлинов Б. В. Молодежь и революция. Л., 1924. 

Статья для публикации предоставлена автором.