Вы здесь

4.2. Индоевропейская «горная» лексика

4.2. Индоевропейская «горная» лексика

Итак, согласно мнению Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «такая разветвленная горная лексика» индоевропейцев состоит из (1) *p[h]er(k[h]o)u-, (2) *Hk’o(e/o)r-, (3) *k[h]el-, (4) *(o)nt’- *mnot[h]-, итого из четырех слов. Разберемся.

1) «Связь общеиндоевропейского имени ‘бога грома’ *p[h]er(k[h]o)u-n- и ‘горного дуба’, ‘дубового леса на горе’, ‘горы’, ‘скалы’ *p[h]er(k[h]o)u- легко объясняется древнейшими представлениями о ‘молнии’, поражающей мощные дубы на вершинах гор. Такие представления должны были отражать постоянно наблюдаемые явления в высокогорных районах обитания древних индоевропейских племен» [1, с. 615].

Как нам представляется, в высокогорных районах на вершинах гор лежат вечные снега (или хотя бы альпийские луга) и парят гордые орлы. А если вершины гор поросли дубовым лесом, то это не очень высокие горы. А может быть, просто холмы. Или небольшие холмики. Да и на равнине молнии часто бьют в высокие дубы, и это были постоянно наблюдаемые явления. Насчет же ‘горного дуба’, ‘дубового леса на горе’ – снова привет от ёжиков.

На предыдущей странице этой же книги Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова есть такое замечание: «Основа *p[h]er(k[h]o)u- в индоевропейском выражает значение ‘дуб’, ‘лес’, но никогда не обозначает ‘древесины’» [1, с. 614]. Оказывается, основное значение основы *p[h]er(k[h]o)u- не столько ‘гора’, ‘скала’, сколько ‘дуб’, ‘лес’.

2) Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов восстанавливают общеиндоевропейское слово для ‘горы’, ‘вершины’ как чередующуюся основу *Hek’or- / *Hke’or- / *Hk’or-. Но в приведенных ими примерах из разных и.-е. языков значения ‘вершина’ приведены 2 раза, ‘вершина горы, скалы’ – 1 раз, ‘верх, верхний’ – 3 раза, ‘начало, первый, ранний’ -  3 раза, ‘гора’ – 3 раза, ‘камень, скала’ – 1 раз, ‘лес’ – 4 раза, ‘дерево’ – 1 раз, ‘холм, возвышенность’ – 2 раза, ‘верхний край’ – 1 раз [1, с. 665-666]. Очевидно, что первоначальное значение корня – вовсе не “скала”, а просто “верх” (‘начало, первый, ранний’), и, в частности, “поросшая лесом возвышенность”, “лесистый холм”.

3) «В индоевропейском можно постулировать еще одно слово в значении ‘горы’, ‘возвышенности’, образованное от корня *k[h]el-» [1, с. 669]. Как видим, и здесь речь идет не столько о высоких горах, сколько о возвышенностях.

4) «Реконструируют “древнюю индоевропейскую праформу *ont’-/*nt- в значении ‘горы’, ‘скалы’, ‘камня’. (…) В тех же периферийных диалектах обнаруживается еще одна индоевропейская основа *m(e)n-t[h]- в значении ‘горы’, ‘возвышенности’. С тем же индоевропейским корнем *men- в значении ‘возвышаться’, ‘выделяться’ связана, очевидно, основа *mono- ‘шея’. К типологии сходных переносов значений ср. грузинское ked-i ‘шея’, ‘горный хребет’»[1, с. 666]. В русском языке есть прямой аналог такого значения – слово «грива» в значении «гряда холмов». Как видим, и эта основа не обязательно означает гору, а часто просто ‘камень’. Сравним, как в России часто называли Уральские горы «Камень» или «Каменный пояс». Во всяком случае, ничего специально высокогорного в этом слове тоже нет.

При внимательном прочтении книги Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова можно обнаружить еще одно, пятое «горное» слово: «Употребление основы *b[h]erĝ[h]- в атрибутивном значении ‘высокий’ в сочетании с названием ‘горы’ приводит в ряде случаев к выражению производными от этой основы значения собственно ‘горы’» [1, с. 669]. И это слово тоже ничего не говорит о горном ландшафте.

Как мы убедились, ни одно из приведенных слов не имеет определенного значения, связанного с высокогорным ландшафтом. Скорее можно реконструировать картину лесистых возвышенностей. 

Более чем вольная трактовка Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Ивановым лингвистических фактов особенно ярко проявляется в следующем пассаже: «Характерно, что в «Ригведе» общеиндоевропейские слова в значении ‘гора’, ‘скала’ parvata-, giri-, adri- означает в то же самое время и ‘тучу’, ‘облако’. В старолатышском ритуале вызывания дождя во время засухи к древнему богу горы Перкуну обращаются с молитвой на холмах в густых рощах [51, с. 9]. Сочетание значений ‘горы’ и ‘облака’, ‘тучи’ в одном слове объясняется особенностями конкретного ландшафта (‘высокие горы, достигающие облаков’)» [1, с. 667]. 

Поразительно, что исчерпывающее объяснение семантической связи между понятиями ‘гора’, ‘туча’ и ‘дуб’ изложено в самом тексте Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова. С точки зрения наших предков было вполне логично в случае засухи обращаться с молитвами о дожде именно с высоких холмов (куда часто били молнии, особенно в дубы). И этого объяснения достаточно, о чем и свидетельствует старолатышский ритуал вызывания дождя. При этом самим холмам совершенно не обязательно «достигать облаков». Главное, что с этих холмов вызывают дождь. Эта жизненно важная магическая связь гор (лесистых холмов) с тучами и дождем как раз и послужила причиной подобной семантической связи.

Все это еще более очевидно, если почитать другие тексты В. В. Иванова и В. Н. Топорова, на которых сослались Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, говоря о «древнем боге горы Перкуне»: «Перун, в славянской мифологии бог грозы (грома). (…) Характерной чертой мифов и ритуалов, связанных с Перуном, является их соотнесение с дубами и дубовыми рощами и с возвышенностями, на которых ставили в древности идолы Перуна. (…) Связь Перуна с горами и дубовыми рощами восходит к индоевропейскому периоду. Главным оружием Перуна были камни и стрелы, а также топоры, являвшиеся, как и стрелы, предметами языческого культа» [52]. «Дупло дерева и камень – атрибуты Перкунаса. (…) По некоторым представлениям, молнии испускаются небесными жерновами (ср. общий индоевропейский корень *mel для балтийских слов со значением ‘молния’, ‘молот’, ‘молотьба’)» [53, с. 304].

Сравним эти последние замечания о связи Перуна с камнями и о небесных каменных жерновах с тезисом Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова: «Существенной особенностью древних индоевропейских представлений о ‘горе’ и ‘скале’ является огромная высота ‘гор’, возвышающихся до небес. С этим должно быть связано возникновение общеиндоевропейского образа ‘каменного неба’. В индоевропейском само слово ‘камень’ означает также и ‘небо’, мыслимое как ‘каменный свод’: ср. авестийское asman- ‘камень’, ‘небо’» [1, с. 667].  Как видим, гораздо более очевидная и распространенная среди специалистов концепция «небесных каменных жерновов» здесь не была учтена. Этимологическая связь между понятиями «небо» и «камень» у индоевропейцев вообще никак не  связана с высокогорным пейзажем.

Итак, в индоевропейской лексике реально не сохранилось ни одного в прямом смысле «высокогорного» слова.

Однако самое интересное – то, что, по крайней мере, три из пяти «горных» индоевропейских слов сохранили свое значение еще из ностратической эпохи. Ностратическое происхождение, т. е. общее для народов индоевропейской, уральской, алтайской, дравидской, картвельской и  даже афразийской (семито-хамитской) языковых семей, имеют такие слова, как 1) *bherĝh- / bhreĝh- ‘высокий’ (*b[h]erĝ[h]-) – от ностратического berg/i/ ‘высокий’;  2) слово в значении ‘горы’, ‘возвышенности’, образованное от корня *k[h]el-, вероятно, связано с и.-е. *hel-‘с той стороны’, что вместе с семито-хамитским сl- в значении ‘переваливать через гору, подниматься, вершина’ и алтайским ālá ‘переваливать через гору’ восходит к ностратическому Ҁal′Λ ‘переваливать (через гору)’. 3) Основу *Hek’or- / *Hke’or- / *Hk’or-, В. М. Иллич-Свитыч реконструировал как слова *ker- ‘скала, камень’ и *ƙer- ‘рог; голова, вершина’. Оба этих восходят к ностратическим, соответственно KarΛ ‘скала, крутая возвышенность’ и KErʌ ‘рог’ [131, с. 177, 274, 340, 350]. Так что три из пяти «горных» слов отражают горный ландшафт еще на ностратической прародине, т. е. 12-13 тыс. лет назад [136, с. 14].   

Но зададим себе вопрос: а что, рассмотренные пять «горных» слов в индоевропейской лексике – это действительно было бы очень много? Ведь здесь уже упоминалось, что слово «жара» есть и в языке эскимосов. А как обстоят дела с горной лексикой в современных языках? Возьмем для примера один из словарей [54]:

гор/'а mägi (ka ülek.); сн'ежная ~'а lumemägi, урож'енец гор mägilane, верш'ина ~'ы mäetipp, у подн'ожия ~'ы mäe jalamil, взбир'аться н'а гору mäkke ronima, идт'и в г'ору ülesmäge minema (ka ülek.), идт'и п'од гору allamäge minema ülek. ̯ alla käima, кат'аться с ~'ы mäest alla laskma

холм küngas, kink; мог'ильный ~ (haua)kääbas, лес'истый ~ metsane mäekink

скал'а kalju; подв'одная ~ veealune kalju, allveekalju, ~ вр'овень с вод'ой salakalju, курч'авые ск'алы geol. silekaljustik

верш'ина ~ гор'ы tipp, hari, latv;  тipp – вершина, макушка, оконечность, верх, верхушка, пик; hari – щетка, вершина, разгар, сметка, гребень, хребет, пик; latv – верхушка, вершина

плат'о platoo, lava, lavamaa

наг'орье mägismaa

г'орный хребет (1) mäeahelik, (2) mäeselg, mäehari, водоразд'ельный ~ hüdr. Veelahkmeseljandik

перев'ал 3.  (mäe)kuru, mäestikulävi; г'орный ~ mäekuru;

ущ'елье  kuristik; lõhang, lõhandik

рек/'а  jõgi; м'елкая ~'а madal jõgi, г'орная ~'а mägijõgi, mäestikujõgi, равн'инная ~'а tasandikujõgi,

ледн'ик  (jää)liustik, gletšer; г'орный ~ mägiliustik, mäeliustik, материк'овый ~ mandrijää, вис'ячий ~ rippliustik, дол'инный ~ oruliustik, к'аровый ~ orvandiliustik

вал'ун   (ränd)rahn; munakas, raudkivi, põllukivi;

'осыпь  rusukalle, nõlvarusu

лав'ина  laviin (ka ülek.), lumeveere; сн'ежная ~ lumelaviin, -veere,

дол'ина  org; г'орная ~ mäestikuorg, речн'ая ~ jõeorg

п'астбище karjamaa; г'орное ~ mägikarjamaa, з'имнее ~ talikarjamaa, отг'онное ~ kaugkarjamaa, долгоср'очное ~ püsikarjamaa

Как видим, в этом языке есть разветвленная горная лексика: три разных слова для обозначения понятия “вершина горы” (tipp, hari, latv), три разных слова для обозначения понятия “ущелье” (kuristik, lõhang, lõhandik), три разных слова для обозначения понятия “горный хребет” (mäeahelik, mäeselg, mäehari), два разных слова для обозначения понятия “горная река” (mägijõgi, mäestikujõgi) и два разных слова для обозначения понятия “горный ледник” (mägiliustik, mäeliustik).

Речь идет о языке эстонцев. А ведь всем известно, что это люди настолько же горячие, насколько исключительно высокогорные: «Только 1/10 территории Эстонии лежит выше 100 м над уровнем моря. (…) Противоположна северной, равнинной Эстонии живописная южная, всхолмленная часть республики. Небольшие возвышенности эстонцы называют здесь горами» [43, с. 20-21]. Причем на протяжении последних двух тысяч лет предки эстонцев ни к каким горам (включая Уральские) ближе чем на тысячу километров не приближались. Как видим, в эстонском языке куда больше «горных» терминов, чем в древнем индоевропейском.

Таким образом, т. н. “аргумент горного ландшафта” есть ничем не подтвержденная спекуляция.