53. Е.П. Оболенскому
1862 г., августа 27-го дня. Петровский Завод
Если бы ты мог видеть мою радость, мой Евгений Петрович, когда я получу твое письмо; если бы ты мог в то время взглянуть на меня и мог бы пересказать все то, что в это время чувствую,— тогда бы я только был доволен тем, что мог передать на письме, если бы это возможно было. Не знаю уже, как и благодарить за твое письмо от 2 июня, полученное мною 21 июня, за письмо милое, любезное, утешительное для меня. Не пеняй за долгое молчание мое — много к тому было причин, особенно мое нездоровье,— две недели не выходил из комнаты и ничего не мог делать.
Я еще был обрадован и нечаянно, получивши письмо от Ивана Васильевича Киреева из Тулы. Вот, кажется, уже около 30 лет, как мы не говорили друг с другом, и теперь я узнал, что он жив, здоров и устроился. На этой почте буду ему отвечать. Получил тоже два письма от Александра Викторовича Поджио из Черниговской губернии; он уже там, вероятно, тебе известно; но что наиболее порадовало меня, что его здоровье поправилось, и он живет покуда вместе с Сергеем Григорьевичем. Но что меня сильно печалит, это то, что я не получаю писем от Наталии Дмитриевны, несмотря что писал в этом году к ней три письма; не знаю, что думать об этом. Последнее ее письмо ко мне было от ноября месяца прошлого года, которое я получил 12 января, и с тех пор ни слова не получаю. Если можно, объясни мне, что за причина, что она ко мне перестала писать. Твое последнее письмо было в Чите и оттуда ко мне прислано, и мне объяснили почтовые причину, которая очень глупа, но все же для них отговорка. На твоих конвертах не написано Верхне-Удинского округа, а прямо Забайкальская область, в Петровский Завод; вот письмо и путешествовало в Читу, лишних 500 верст и обратно. Надобно надписывать: Забайкальская область Верхне-Удинского округа, в Петровский Завод.
С большим любопытством я читал в твоем письме разные курьезные дела, происходящие в ваших странах. Признаюсь тебе — и радовался и смеялся. И что за детская игра: почему бы, кажется, не кончить одним разом; что бояться? Что за страшилище такое — порядок, и видеть в другом не животное, а человека? Конечно, скажу на это — привычка, понятия старые и проч. Да где же разум и чувство теплое к ближнему? Ты говоришь, что со временем все устроится. Слово «со временем» я худо понимаю. Много, мне кажется, происходит зла от этого слова; зачем то делать завтра, что можно сделать сегодня. Пиши, прошу тебя, об этих делах, они меня очень занимают; мы тут ничего не видим и ничего не знаем, кроме пустых газет, благодаря хваленой гласности. Ты пишешь ко мне о Гавриле Степановиче, но я не знаю, кто это Гаврил Степанович, напиши мне, что это за особа 1). Грешно, может быть, в этом // С 208 случае завидовать, а завидую ему, что он может, когда ему вздумается, ехать и в Петербург, и в Варшаву, и в деревню. Я бы хотел съездить и к Бестужеву, и к Завалишину, хотя бы у них отдохнуть и поговорить; это не очень далеко, да — не наша еда лимоны!!! — как говорят русские.
Очень рад, что ты вздумал перестать пить спиртные напитки: эту всякую мерзость я до сих пор не беру в рот, несмотря на то, что даже иногда доктор советует мне выпить чего-нибудь рюмку; но я его не слушаю. Я бы тебе советовал и квас бросить употреблять. Эту русскую привычку оставь, я на него глядеть не могу, и радовался всегда вашему ворчанию в каземате, когда я вам делал скверный квас, чтобы вас отучить от такой гадости; но вижу из твоего письма, что вы все не исправились, как и русские помещики, от дурных привычек. Я ем в целый день одного цыпленка, да пью чай, который у нас теперь хорош и дешев; ужин мой всегда состоит из базарной грошевой булки и куска сахару, иногда, если деньги лишние есть, куплю банку варенья и две-три ложки варенья с булкой — вот и весь ужин. Но дело не в том, любезнейший мой Евгений Петрович: часто мое воображение играет, ну, что бы, если бы случилось так, мы бы с тобой в Калуге пошли бы к Петру Николаевичу ужинать? Он бы нам дал макаронов с сыром и бульоном, как мы часто с ним у него в каземате ужинали. О! Тогда бы я не только выпил с ним спиртного и вместе, конечно, с тобою, несмотря на то, что оно тебе теперь вредно,— но я готов тогда бы выпить яду, что ты называешь квасом. А сколько бы воспоминаний, разговору, рассказов о былом — прошедшем, которым я только и живу, не зная настоящего и не имея никакого будущего и даже решительно — не веря ему в хорошем.
Прошу тебя убедительно, пиши ко мне; я буду к тебе писать, не ожидая твоих писем. Писал (бы) теперь к тебе больше, но не совсем здоров; да я и расстроен немножко: засуха у нас ужасная, неслыханная, сена почти нет и не будет, а это по-заводскому — первый продукт для заработка; теперь уже маленькую копну сена продают по 1 руб. сер., что же будет дальше? Прошу также засвидетельствовать мое глубокое почтение и мой усерднейший поклон передать твоей супруге (и мой душевный и сердечный привет твоим детям), также равно и добрейшей Наталии Петровне; тебя же заочно обнимаю, жму тебе руку и навсегда остаюсь твой
Ив. Горбачевский
1) Гавриил Степанович — Батенков. Горбачевский не был знаком с Батенковым до 1825 г. Не встречался он с ним и в Сибири, ибо Батенков в течение 20 лет находился в одиночном заключении в Свартгольмской и Петропавловской крепостях, а с 1846 г. — на поселении в Томске. После амнистии 1856 г. он вернулся в Европейскую Россию и жил в Калуге.
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.