Часть 2.

Иоанн Ефимович Жуков

Об Иоанне Жукове по всей калужской епархии катилась дурная слава. «К пустым тяжбам склонный, впрочем трезв», - эта его характеристика представляется весьма точной. Иоанн Ефимович страдал из-за своенравного, взрывного, непокладистого характера. По типу темперамента был, скорее всего, ярко выраженным холериком. Вином не увлекался.

Родился Жуков в 1788 году. В священники произведен из студентов богословия Тульским епископом Амвросием в 1808-м. Служить начал в селе Чубарове Боровского уезда, ныне по иронии судьбы и случайному совпадению - Жуковского района. Через четыре года Иоанн Ефимович был определен в должность благочинного. Пост ответственный, требующий энергичности, организаторских способностей, умения принимать самостоятельные решения.

Все складывалось вроде бы благополучно. Молодой батюшка делал хорошую карьеру. Но зимой 1815 года грянул первый жуковский скандал.

Был Иоанн Ефимович виновен или прав, трудно судить достоверно. Нужны дополнительные документы. Известно только, что Жуков якобы незаконно назначил некоего крестьянина Никиту Щелканова старостой церкви Рябушинской слободы (ныне с.Рябушки под Боровском). Духовная консистория решила, а тогдашний епископ Евгений утвердил: Жукова «за соделанный им... подложный выбор и излишние чрез сие как духовному так и гражданскому правительствам затруднение и переписку отстранить от благочиннической должности яко не заслуживающего дальнейшего доверия».

И пошло-поехало.

После того было еще восемь дел на Жукова. Самых разных. Он то не допускал нового благочинного осматривать свой храм, то ссорился с причетниками. Даже дал по физиономии дьячку Илье Сергееву. А однажды (в 1822 году) продал кому-то церковную серебряную дароносицу да еще приказ из духовного правления разорвал. Пошел он на кражу из-за бедности. Детей у Иоанна Ефимовича было несколько, мал мала меньше... Нищий священник в пастыри не годится и примером не станет.

Что только ни делалось, чтобы Жукова поставить на место. Посылали на исправление в монастыри, брали подписку, чтобы «приводил причетников к повиновению более духом кротости и снисхождения». Даже, выражаясь современным языком, влепили «строгача». Тщетно. Но сбыв кому-то тот злополучный ковчег для святых даров, Иоанн Ефимович «допрыгался». В 1823 году его лишили временно сана. Едва ставленую грамоту не отобрали. В конце концов перевели на новое священническое место в село Сопово Козельского уезда.

Но на этом жуковские приключения не закончились.

Однажды он взял на поручительство некоего Романа Федорова, совершившего какой-то проступок. Что натворил этот отпрыск мелкого боровского купца, неизвестно. Но, находясь под порукой, был «пойман в грабительстве и смертоубийстве». Жукова штрафанули на 25 рублей, чтобы не заступался за кого не следует. Правда, от взыскания этих денег он был освобожден.

Но раз на раз не приходится. Из-за ссор с диаконом спустя примерно три года Жуков лишился-таки 25 целковых и еще был вынужден вернуть своему подчиненному 9 руб. 77 коп., которые присвоил. В 1829 году Иоанн Ефимович и вовсе был отстранен от места: написал на Саввина ложный донос, служить запрещал без оснований.

Жуков никогда не лез за словом в карман и моментально подал на свое начальство жалобу в синод. Тяжба длилась более года. Все это время Жуков нигде не служил, а следовательно, не имел возможности зарабатывать. Учитывая, что он единственный кормилец большой семьи, долго не у дел и достаточно за свои грехи пострадал прежде, синод рекомендовал подыскать ему новое место, где прихожане примут. Просьба Жукова оставить его в Сопове была отклонена. Так Иоанн Ефимович переехал в мещовское село Мармыжи. Кроме того, получил последнее предупреждение: еще одна выходка, и ходить тебе, батюшка, два, а то и три года в пономарях.

Невесело было Жукову в Мармыжах. Этот приход был гораздо беднее соповского. Синодскую милость Иоанн Ефимович расценил как своеобразное наказание рублем. И около полугода продержался на новом месте.

Однажды (в 1831 году) Жуков познакомился с неким мещанином Егоровым. Пожаловался, что всю жизнь невинно от своего начальства духовного страдает. Егоров поверил, посочувствовал, посоветовал перейти в старообрядчество. И лично помог добраться до посада Клинцы, что в Черниговской губернии - на знаменитейшем Стародубье. Тамошние власти относились к старообрядцам относительно терпимо. Чуть позже за Жуковым последовала и его жена Марфа с четырьмя детьми на руках.

Четыре года прослужил Иоанн Ефимович в Клинцовской старообрядческой Троицкой церкви, венчал, крестил, отпевал.

Осенью 1835 года Жуков надумал вдруг податься в Калугу. Что заставило его повернуть жизненный корабль назад, нельзя судить с уверенностью. Думаю, что он и в Клинцах проявил свой норов и его, как говорится, «ушли». На допросе в консистории Жуков говорил, что замучили угрызения совести и открылись глаза на «заблуждения» старообрядцев. Это был способ его защиты, и полностью доверять этим словам нельзя... Ясно только, что к возвращению Жукова подтолкнуло недавно обнародованное царское повеление «О прощении всех священников, к своему начальству добровольно от раскольников возвратившихся».

В конце октября Жуков вошел в кабинет частного смотрителя Клинцов майора Мацкевича, заявил, что намерен явиться с повинной домой, попросил выдать паспорт ему и семье, чтобы доехать до Калуги. Иначе бы их в дороге арестовали как бродяг. И уже в декабре Жуков находился в мещовском Георгиевском монастыре «для исполнения назначенной ему епитимии».

В феврале 1836 года Жуков написал на имя епископа нечто вроде объяснительной записки. Он заявил, что из Сопова его вытеснили незаконно, что оставить Мармыжи толкнула жестокая нужда, что там он со своей семьей непременно умер бы с голоду. «От сего-то самого я, непотребный, будучи вне себя и пылая горячею любовью к моему семейству, для поддержания онаго дерзнул переменить образ моей жизни...» И в доказательство раскаяния Жуков честил «старообрядческое общество» направо и налево. Любопытно, что в качестве ругательства он использовал слово «республиканское». (Свежи, видимо, были в сознании русских людей события французской революции 1830 года и польского восстания).

Исправлялся Иоанн Ефимович в монастыре чуть более года. Каждые две недели настоятель иеромонах Августин доносил преосвященному о поведении беглеца. Оно было идеальным.

В конце февраля 1836 года Жукову разрешили священнослужение. А на страстную и светлую седмицы даже отпустили в мещовское село Рессу. У тамошнего священника о.Владимира серьезно заболели глаза - грозила слепота. Жуков подменял его. Это снисхождение преследовало цель посмотреть, как беглец поведет себя «на воле».

Умел все-таки Иоанн Ефимович не только ссориться с людьми, но и располагать их к себе. «Священник Иоанн Ефимов Жуков как в служении, так и в поведении всему нашему приходу понравился», - писали рессовские крестьяне преосвященному, прося поставить беглеца в их село батюшкой. Но епископ почесал в затылке и решил, что не стоит.

В начале следующего, 1837 года, закончилось жуковское наказание. Документы о дальнейшей судьбе Иоанна Ефимовича скудны.

Жукова направили временно исполнять священническую должность в село Ивано-Дуброво Мосальского уезда. Простили. 14 февраля Иоанн Ефимович куда-то оттуда испарился. И никому ничего не сказал. Дьячок с пономарем донесли про все благочинному, тот - в консисторию.

А уехал Жуков не к старообрядцам на этот раз - на свое новое место службы, в Малоярославецкий уезд, в село Передоль. Как и в прежних приходах, по которым кидала его судьба, начались неприятности и здесь. В 1840 году отец Иоанн был запрещен за венчание несовершеннолетних. Но это не все. И не самое интересное. В передольском приходе жило немало старообрядцев. Всего в одной версте находилась деревушка Кривошеино со старообрядческой моленной. У духовного начальства вызвало большое недовольство, что отец Иоанн грубо со старообрядцами разговаривает, обзывает и т.п. (Это бывший-то старообрядческий священник!) Такое поведение Жукова расценили как «препятствующее обращению» старообрядцев к господствующему вероисповеданию. Возбудили на священника даже соответствующее дело, которое, к сожалению, до нас не дошло. Жуков опять был запрещен. Что дальше, Бог весть...

Неприкаянность, невозможность нигде ужиться, нежелание мириться с судьбой, с действительностью и невозможность изменить их сближают Жукова и, например, диакона Игнатия Лукина (см. далее). Любой бунт непременно ведет к очередному тупику. Куда практичней смотрел на жизнь Василий Кузьмич Соколов…

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 439.

ГАКО. Ф.79, Оп.2. Д. 272, 1049, 1059.

 

Андрей Дакукин

Служил в Николаевском соборе в Серпейске (ныне Мещовский район). Подробные сведения не открыты.

Список «ПКЕВ»

 

1832 год

Феодор Васильевич Соловьев

Феодор Васильевич Соловьев тянул священническую лямку в мосальском селе Николостане тридцать лет. В 1802 году его определили туда, в 1832 он бежал. Сведений о Соловьеве немного. Сохранилось упоминание о николостанском батюшке Иосифе Иванове, которого в 1828 году определили в причетники и запретили священствовать: дьячка поколотил. Отец Феодор кадил иконы с ним в одном храме. А бежал он будто бы из-за угрозы наказания.

Соловьев поселился во Ржеве, где служил при старообрядческой моленной на Князь-Димитровской стороне. Приезжал изредка в Москву и на Рогожском кладбище помогал тамошним священникам.

Отца Феодора впервые арестовали в 1836 году. Он притворно раскаялся, но потом снова стал служить у старообрядцев. Тогда же синод лишил его сана и священника передали в распоряжение калужского губернского правления. Николай Первый написал на синодском докладе: «Лучше, лишив священнического сана, заключить в монастырь под строгий надзор».

Отвезенный в Оптину пустынь, отец Феодор вновь раскаялся. Его присоединили к господствующему православию. Как только представился случай, опять Соловьев ушел к старообрядцам.

Пробил колокол - и был очередной арест. Но отец Феодор кочевал по монастырским застенкам до 30 июня 1845 года, когда бежал из Архангельской обители города Юрьева Владимирской губернии на Рогожское кладбище. Там были у него старые связи, да и место знакомое. Старообрядцы приняли его как исповедника, и поселился священник на квартире вольного хлебопашца Липатова, там же крестил, венчал, исповедовал и причащал. На самой Рогожке ему появляться было опасно.

Где-то через полгода Соловьев вновь был лишен свободы и отвезен в тюрьму Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Больше ничего о нем неизвестно. Но то, что есть, дает основания отнести его к тому же типу людей, что Лихачев и Федоров.

Села Николостана теперь не существует.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д.5041 (сведения о состоянии прихода в Николостане). Священник не указан.

Мельников П.И. (Андрей Печерский). Очерки поповщины. - Собр. соч. в 8 томах. Т. 7. М. Правда. 1976. С. 421, 447 - 448.

 

Михаил Матвеевич Новоградский

Отец Михаил Новоградский - сын пономаря из села Борщовки Калужского уезда, родился в 1803 году. Окончив духовную семинарию, был произведен во священника в село Высокое Перемышльского уезда. Приход был здесь невелик - 47 дворов и чуть более двухсот душ мужиков. Дохода особого отец Михаил с причетниками не имел. Вот, к примеру, всего 60 рублей в 1823 году на троих вышло. В конце 1820-х отец Михаил куда-то задевал ставленую грамоту. Благочинному он заявил, что ее, дескать, украли. Однако о пропаже документа он долго не сообщал начальству, надеясь якобы грамоту отыскать. Это-то и вызвало подозрения: а не передал ли батюшка бумагу кому постороннему? Такие случаи бывали. Иногда бедный священник, бравший в долг денег, оставлял в залог грамоту.

Новоградского перевели к архиерейскому дому «для усмотрения в поведении».

Отец Михаил зарекомендовал себя как порядочный человек. По приказу епископа его отпустили. Благочинный получил, однако, предписание, держать за Новоградским «неослабный надзор».

30 марта 1830 года, на Вербное воскресенье, в Казанской церкви села Высокого произошла во время литургии драка. Ее виновницей была психически больная женщина. И хотя отец Михаил ни в чем не был виноват, с него и с причетников взяли строгую подписку, чтобы впредь они вовремя доносили начальству «о всем, заслуживающем внимания».

В октябре 1830 года отца Михаила перевели в село Панютино Козельского уезда...

Михаил Новоградский потерял жену рано. В 1831 году он числится по консисторским справкам вдовцом, у которого осталось на руках трое детей. Самому младшему - полтора года.

20 октября 1832 года Новоградский уехал в Козельск и в приход не вернулся. «Полагательно, что он удалился к раскольникам», - заключил в своем рапорте в консисторию благочинный.

Сам Новоградский не указывал на причины, подтолкнувшие его к побегу. Однако они на поверхности: расстроившиеся отношения с духовным начальством из-за грамоты и драки в Высоком, потом трудности, как сейчас говорят, социального плана: один с тремя детьми - и никакой помощи. Ниоткуда.

В Козельске Новоградский познакомился с неким мещанином Петром Степановым из Черниговской губернии. Тот предложил ему перейти в старообрядчество. Отец Михаил согласился. В том же 1832 году они вдвоем приехали в Святскую слободу Суражского уезда Черниговской губернии (теперь Брянская область). Местные старообрядцы согласились, чтобы Новоградский священствовал в здешней часовне. Отец Михаил поселился сначала на квартире, где прожил с месяц. Затем местные купцы отвели ему отдельный дом.

Пробыл в Святской слободе Новоградский до 1837 года Он исполнял все, что полагалось священнику. Иногда ездил в расположенный неподалеку старообрядческий Покровский монастырь, где с благословения игумена Иосифа совершал литургию и освящал дары для причастия.

Но вот имя Михаила Новоградского стало известно самому государю императору Николаю Павловичу. Его Величество дал распоряжение министру внутренних дел, дабы предписал черниговскому начальству выслать Новоградского в Калугу.

Зимой 1837 года отца Михаила арестовали.

12 февраля Новоградского «за надлежащим присмотром» уже привезли в калужскую духовную консисторию, где он был лишен сана.

Куда занесла его дальнейшая судьба и на какой стороне умер он, документы не сообщают. И еще: в деле Новоградского нет никакого упоминания о том, что он присоединился после ареста к господствующему вероисповеданию или просил об этом.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д. 4479. Л.5.

Ф.62. Оп.14. Д. 82.

Ф.130. Оп.1. Д. 402 (Дело о драке).

 

 

Афанасий Степанович Дмитриевский

В том же 1837 году вместе с Михаилом Новоградским по личному распоряжению Николая Первого был арестован на Стародубье еще один старообрядческий священник из калужского края - Афанасий Дмитриевский.

Родился отец Афанасий в 1775 году. В 1802-м был определен пономарем в село Булатово Козельского уезда. Богослужение постигал на практике, в семинарии не учился. В 1818 году его посвятили в священнический сан. С Булатовом была связана вся жизнь отца Афанасия, от мягких ногтей до зрелых лет.

В начале декабря 1832 года Дмитриевский бежал в Черниговскую губернию, в Климову слободу. На допросах в консистории отец Афанасий говорил, что толкнула его на этот шаг бедность.

С мещанином Петром Простовым (об этом человеке кроме его имени и фамилии больше сведений нет) Дмитриевский познакомился в Козельске. Простов и посоветовал священнику присоединиться к древлему православию. В Климовой слободе Дмитриевский пожил одну неделю у местного уставщика Ивана Андреева. А затем купцы Василий Смирнов и Петр Сухов отвели для него отдельный дом.

Дмитриевский рассказывал в консистории, что в Климовой слободе служил он в Святотроицкой церкви, ездил в местный Казанский женский монастырь. Здесь ему помогал в богослужении монастырский священник, тоже «беглый», конечно, из Курской епархии.

В феврале 1837 года Дмитриевский был доставлен в консисторию и затем лишен сана. Далее он был препровожден в губернское правление и ему предстояло избрать род жизни. Зима к тому времени уже миновала. Заканчивался май.

Сохранилось краткое описание примет Дмитриевского. Русоволосый, с проседью, лет пятидесяти, с чистым лицом, прямым носом и родинками на обеих щеках. За долгую священническую службу было у отца Афанасия всего три проступка. В 1824 году он повенчал одну пару, не имея на то права. Невеста была из другого прихода. Отца Афанасия определили тогда на два месяца в Оптину пустынь. В дошедших до нас документах упомянуто, что брак венчался без согласия невесты. Довольно грустное и обыкновеннейшее по тем временам дело. Вспомнить хотя бы народную песню про стоявшую у церкви карету...

Прошло с тех пор пять лет. На престольный праздник великомученика Димитрия отец Афанасий припозднился с обходом приходских дворов с крестом и святой водой. На него наложили епитимию: сто земных поклонов. Неясно только, на какой срок.

Побег к старообрядцам был у отца Афанасия последним «проступком». В пятьдесят два года он вынужден был начинать совершенно новую жизнь на новом, незнакомом месте.

ГАКО. Ф.62. Оп.14. Д. 83.

1833 год

 

Димитрий Яковлевич Остров

Служил в селе Маковцы Медынского уезда (ныне Дзержинский район). Содержание церковного штата оценивалось как посредственное.

Отец Димитрий Остров, которому было тогда около сорока лет, окончил семинарию, жену имел. За пьянство и «леностное отправление должности» его по указу консистории запретили в священнослужении и перевели на причетническую вакансию. От места священник был отстранен. В 1833 году в Маковцы определялся уже другой человек, выпускник семинарии.

Это все, что известно о Димитрии Острове.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 255.

Список «ПКЕВ»

 

Василий Георгиевич Кандорский

Зимою 1831 года к о.Василию в Щелканово приехал один из местных мещовских помещиков - Николай Леонтьев с семьей. У него родился сын. Мальчик был слаб, отец боялся, как бы не умер он некрещеным. Поэтому сразу же поспешил к священнику.

Отец Василий нарек мальчика Константином. «Прихода моего сельца Кудинова у г-на гвардии прапорщика Николая Борисовича Леонтьева в 1831 году 13 генваря родился сын Константин. Крещен приходским означенного села (Щелканова - В.Б.) священником Василием Георгиевым», - писал в свидетельстве о рождении мальчика сменивший Кандорского о.Симеон Федотов*. Константин Леонтьев стал известным на всю Россию философом и публицистом, не нуждающимся в представлении.

О крестившем его отце Василии Георгиевиче Кандорском неизвестно практически ничего. Вскоре он уволился за штат. Вероятно, по возрасту. В 1831 году у него сгорел дом вместе со всем имуществом. Отец Василий влез в долги, построил новый. И (как свидетельствуют следственные документы) чтобы расплатиться, метнулся к старообрядцам «на заработки». Долго не священствовал, всего десять недель. После возвращения (или ареста - это неизвестно) был определен отбывать наказание в Лаврентиев монастырь в Калуге.

На допросах отец Василий показывал, что его побегу способствовала семья калужских мещан-старообрядцев Дегтевых.

ГАКО. Ф.130. Оп. 2. Д. 17. Л.54 об.

Ф.33. Оп.2. Д. 439. Лл.69 - 69 об.

*РГАЛИ. Ф.290 (Леонтьев К.Н.). Оп.2. Д.№1. (Метрическое свидетельство Леонтьева К.Н., выданное Христорождественской церковью села Щелканова Мещовского уезда).

 

Игнатий Лукин (диакон)

Для диакона Игнатия Лукина роковым был месяц март.

Родился он в 1792 году. Произведен во диаконы 18 марта 1818 года. Служил в селе Пупкове Жиздринского уезда. После смерти жены Лукин перебрался в Мещовский Георгиевский монастырь, хотя всегда «чувствовал себя несродным к монашеской жизни».

И без малого через два месяца, в марте, пропал из обители бесследно.

Не нашел Лукин в монастыре успокоения. Он ощутил себя не в своей тарелке. Бегство явилось попыткой обрести себя, заполнить душевный вакуум, который даже вера в Бога не способна была перебороть.

Перебороло вино и пьяные скандалы. Но об этом еще пойдет речь.

О пропавшем диаконе целый год не было ни слуху ни духу. До следующего марта. А все это время Лукин «шатался по разным местам, надеясь быть принятым где-либо старообрядцами» и, устав от скитаний, подался в Киево-Печерскую лавру поклониться мощам святых. Потом решил вернуться в Калугу.

В деле Лукина нет сведений, предлагали ли диакону где-либо служить и почему он не осел ни в какой старообрядческой общине. Есть такие люди, которые вообще нигде не уживаются. Они везде находят, что не нравится. Это - от болезненной мнительности, которая может сочетаться и с каким-нибудь телесным недугом. Я не могу на сто процентов утверждать, что Лукин был из таких. Но его поступок все же кажется примечательным. Наказание диакону никакое не грозило. Скорее всего, к необходимости бежать Лукин пришел без посторонней помощи. Это было бегство без влияния социальных обстоятельств, не ради денег - осознанный поиск, движимый духовным неустройством, и в то же время - поиск слабой души, не способной на твердый поступок, не уверенной в себе. Всем этим его побег отличается от уже известных «приключений» монахов Павла и Иосифа и схож с ними.

Очутившись в городе Белицке Могилевской губернии (ныне в Гомельской обл.), диакон, будучи без паспорта, стал «встречать препоны к свободному следованию» (как он сам потом признавался), сдался в местный земский суд, где во всем раскаялся и попросил «о даче ему способов возвратиться в Калужскую епархию». В марте (ох уж это март!) 1834 года беглеца под конвоем отправили к духовному начальству и сдали под расписку. Сохранилось описание примет Лукина: «росту среднего, лицо чистое, белое, глаза серые, нос умеренный, волосы... темно-русые, усы рыжеватые, на правой руке четвертый палец испорчен» (не знаю только, с какой стороны этот палец отсчитать).

Наказание Лукин отбывал в двух монастырях: сначала в Тихоновой пустыни, затем в Мещовском Георгиевском. Диакона перевели туда в феврале 1837-го. По отзывам настоятеля иеромонаха Августина, вел себя беглец «добропорядочно, честно, трезвенно, беспорочно».

Будучи прощен и «реабилитирован», Лукин остался в монастыре на «вечное поселение». Он был белым диаконом, то есть жил при обители, но монахом не являлся.

Трудно судить, как сложилась бы жизнь Лукина, перейди он в старообрядчество. Но в монастыре диакон, не имевший до побега никаких взысканий, покатился, как говорят, по наклонной плоскости.

Итак, минуло девять лет.

В конце апреля 1846 года епископу Калужскому Николаю легли на стол несколько листов плотной бумаги, исписанной широким почерком с похожими на рыболовные крючки завитушками букв «К», «Д» и «Б». Это был рапорт нового настоятеля Георгиевского монастыря Никодима, подписанный еще пятью монахами, священником и послушником.

 

«Лукин за все время моего начальства, - прочитал преосвященный, - мало вел себя честно, порядочно и благопристойно, благоговейно же никогда, но все было терпимо ему в надежде на исправление. Нередко помянутый Лукин уходил из монастыря в город... и возвращался всегда пьяный до безобразия. Если у него недоставало денег, чтобы удовлетворить страсти своей, то он продавал монастырскую одежду и белье, которое или совсем пропадало, или было искупаемо (выкуплено - В.Б.). К исправлению его были употреблены мною все средства увещевания, выговоры, поклоны, отлучение от братства и трапезы, но... бесполезно, и вместо того, чтобы устыдиться толиких забот и снисходительных попечений и исправиться - дерзость его и бесстрашие простерлись до того, что и в церкви с крылосными заводит ссоры и дерется кулаками. Так, в среду светлой седмицы отлучился из монастыря самовольно в город и возвратился пьяным до безобразия, не имея на себе и вида человеческого; и когда мною приказано было отлучить его от братства, чтобы отрезвить... то буйство его изрыгнуло такое сквернословие, которое быть может и в миру развратно живущие устрашились бы произнести».

Допек диакон монахов. Они просили удалить его. Но епископ только запретил Лукину священнослужение, рекомендовал строго предупредить и «определить в послушнические по монастырю труды».

Вроде бы повлияло, Лукин стал исправляться. Но вскоре сорвался вновь.

В декабре 1847 года (Лукину уже 55 лет) настоятель «за нетрезвую жизнь, дурное поведение и грубый необузданный характер» запер диакона под замок в «рабочую избу». Там Лукин «делал... такие неистовства и похабства, которые и представить описанию срамно и неприлично». А как только диакона выпустили, он опять дал из монастыря деру. Монахи осмотрели его келью и заметили пропажу сапог. «Вероятно, пропил», - заключил настоятель.

Но в это раз Лукин бежал не к старообрядцам - к епископу. Наверное, жаловаться на жизнь. Преосвященный принял его и повелел явиться обратно. 20 января буйный диакон в который раз пал в ноги своему настоятелю: каюсь! Это было в тот самый день, когда ровно 15 лет назад, потеряв жену, Лукин впервые шагнул в ворота Мещовского Геогриевского монастыря...

Испросив прощения у братии, диакон обязался вести себя трезвенно и порядочно. Сдержал ли слово - неизвестно. На этих обещаниях дело его заканчивается.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 340.

1834 год

Иосиф Якунин

30 ноября 1824 года в селе Воскресенском Калужского уезда было днем праздничным. У новой каменной церкви, несмотря на глинистый кисель на дорогах и холодный утренник с инеем, толпились мужики и бабы. Из храма слышалось разноголосое пение хора.

Уже утвердили престол в алтаре, вбив где нужно камнями гвозди, омыли его, помазали миром, покрыли одеждами под пение псалмов. Крестным ходом прошли вдоль стен, окропив их святой водой. Потом владыка возжег в алтаре лампадку в горнем месте.

Настала самая торжественная минута - время самого близкого соприкосновения с тайной. Крестный ход с иконами вышел из храма, трижды обогнул церковь. Шагавший впереди епископ остановился перед западными дверьми.

- Возьмите врата князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет Царь славы, - возгласил владыка.

- Кто есть сей Царь славы, - ответил ему хор.

Потом епископ еще раз повторил свой возглас, а певчие свой. И с молитвой, чтобы Всевышний утвердил новосозданный храм до скончания века, епископ взял дискос со святыми мощами и, описав перед воротами крест, произнес:

- Господь сил, Той есть Царь славы.

Певчие повторили.

Епископ открыл двери и вошел в церковь. За ним потянулся крестный ход.

Вскоре освящение закончилось. Прозвучал отпуст. И началась первая в храме литургия.

Новый прочный храм в Воскресенском возведен был из красного кирпича трудами протоиерея Стефана Никитского. Помощь ему оказывал местный священник отец Иосиф Якунин, который тут же, на литургии, награжден был за это набедренником. Да вот он, в яркой золоченой ризе, среди приезжего духовенства. Полноватый, круглолицый, с темно-карими глазами и прямым носом, с большой окладистой бородой. Внимателен и сосредоточен. Когда он поднимает руку и крестится, можно заметить, если стать близко, что у отца Иосифа на обеих ладонях искривлены мизинцы. Это от природы у него так.

Завершилась литургия. Храм опустел. Убраны огарки свечей из подсвечников, потушены лампадки. Крестьянские телеги, давеча стоявшие у церкви, исчезли. Разошелся народ. Новая церковь смотрится величаво среди приземистых изб, хотя и сама невысока: колокольня - всего в два яруса. Отец Иосиф, разоблачившись в алтаре, направился домой. Ему было приятно, что отметили за труды.

Минуло три года.

Однажды воскресенский священник рубил лес местного помещика и попался. Началось следствие. Отцу Иосифу надлежало явиться к дворянскому заседателю и депутату с духовной стороны, которые вели разбирательство. Он пришел. Но перед этим для храбрости или с отчаяния выпил, да сильно. Результат - на месяц в архиерейский дом на послушание.

Дело отца Иосифа дошло до синода. Фамилию Якунина внесли в списки священников, опорочивших свое звание, и бумаги эти были представлены в высшее духовное ведомство. Синод распорядился держать за отцом Иосифом строгий надзор и рапортовать каждые четыре месяца о поведении Якунина... Так продолжалось ровно год. Потом с воскресенского священника опалу сняли.

В феврале 1834 года отцу Иосифу понадобилось поехать к родственникам в Москву. Выхлопотав в консистории паспорт, Якунин отправился на один из калужских постоялых дворов, который прозвали в народе Булаевским, чтобы нанять подводу. Вероятно, место это находилось на нынешней улице Воронина. Когда Якунин жил, она сплошь состояла из постоялых дворов, отсюда и прежнее ее название - Тележная.

И свел Господь отца Иосифа на Булаевском постоялом дворе с купеческим сыном Ильей Клещевниковым из посада Крюкова, что рядом с Кременчугом. Якунин, особо не раздумывая и (так он потом на допросе говорил) «будучи угнетаем бедностию от малоприходства и неурожая хлеба согласился отправиться с оным Клещевниковым в посад Крюков».

Купеческий сын тут же нанял тройку лошадей и покатил с Якуниным в Воскресенское. Священник собрался в дорогу. Прихватил и ставленую грамоту. Домашним он ничего не объяснил. На той же тройке Клещевников и Якунин поехали в Малороссию и через восемь недель уже были в Кременчуге. Город относился тогда к Полтавской губернии. Вскоре священник получил официальное разрешение поселиться здесь.

Крюковская часовня порою в документах называется церковью. Может быть, это была часовня, не имевшая престола. Но Якунин служил там литургию, расставив походную церковь, которую потом убирал. Это дало повод для слухов, что служил он ее без антиминса. Эти слухи отражены в документах калужского госархива.

Обустроившись, отец Иосиф вызвал в Крюков семью. Здесь, когда настало время, дочь Якунина вышла замуж...

Появление священника означало большие перемены в жизни местных старообрядцев. Пошла полнокровная служба, было к кому обратиться ребенка окрестить, повенчаться. Старообрядцы сплотились. То, что позиции их окрепли, раздражало. Сам полтавский преосвященный выражал свое недовольство в синод.

В 1836 году начинается яростная травля Якунина. В калужскую духовную консисторию летят донесения: «плевелоноситель» отец Иосиф «отваживается по подобию Никиты-распопа и его сообщников, бывших в 1681 году, наносить хулу на господствующую христианскую религию», совершает требы у прихожан кременчугской единоверческой церкви и т.п. Кременчугское духовенство запросило у калужской консистории справку на Якунина, стараясь подыскать предлог для расправы со священником: почему приход оставил, имел ли разрешение на отлучку, не состоял ли под судом? Консистория выслала в ответ коротенькое жизнеописание отца Иосифа, забыв (вроде бы случайно) указать, что он награжден набедренником и что по ведомости благочинного Якунин показан был хорошего поведения.

Настал день, о Якунине доложили императору Николаю Павловичу. Было это, вероятно, зимой 1838 года. Царь распорядился, чтобы старообрядческого священника выслали в Калугу.

8 марта Якунин был арестован кременчугским частным приставом в своем доме в Крюкове. Три недели спустя тамошний полицмейстер сообщил в калужскую духовную консисторию, что отец Иосиф благополучно взят под стражу и «за строевым караулом посредством этапной команды» отправлен на родину. В Калуге Якунина давно ждали. Заранее было решено, что как только священник переступит порог консистории, допросить его, а затем отправить в «тюремный замок до востребования».

Долог был обратный путь отца Иосифа. В Полтаве он заболел и слег. Лечился в местном богоугодном заведении. Окрепнув, снова под присмотром охраны тронулся в дорогу. Только 12 мая прогромыхала по булыжным калужским улицам карета этапной команды.

После четырехлетней отлучки город показался Якунину новым, хотя с тех пор в нем ничего не изменилось. Вот и консистория у Никитской церкви. «Тпру-у-у-у», - донесся голос возницы. Лошади стали. Сейчас выходить...

На допросе Якунин не лез на рожон. Пути назад, в Крюков, ему не было, о каком-нибудь месте в Калужской епархии тем более не приходилось мечтать. Перед священником открывалась новая дорога. И ступить на нее хотелось, не оскальзываясь... Отец Иосиф поведал, что имел желание вернуться к своему духовному начальству, но не сумел осуществить его, что бежал от бедности, что хочет вновь присоединиться к господствующему вероисповеданию.

За решеткой Якунин просидел более двух месяцев. В начале июля 1838 года протоиерей калужского кафедрального собора Семен Зверев присоединил его в тюремной Никольской церкви к официальному православию. А в конце того же месяца бывшего старообрядческого священника отправили в губернское правление, где он дал подписку об избрании рода жизни.

Далее следует прочерк в биографии Якунина на целых девять лет.

Как видно, долго хранили память об отце Иосифе в тех краях, где некогда он служил. Весной 1847 года в калужскую духовную консисторию пришло письмо от инспектора резервной кавалерии в Кременчуге. В нем сообщалось, что военные поселяне-старообрядцы села Зыбкое намерены присоединиться к единоверию. Их условия: местная старообрядческая часовня должна быть перестроена под церковь, а священником при ней чтобы был Иосиф Якунин. При этом упомянуто, что крюковская старообрядческая церковь (часовня) упразднена, а сам отец Иосиф живет будто бы в Тарусе у сына, священника. Инспектор просил почтить его уведомлением, может ли Якунин быть переведен в Зыбкое.

Калужский преосвященный ответил, что Якунин лишен сана и пересказал биографию отца Иосифа. На том переписка и закончилась. Интересно здесь то, что Якунин живет в Тарусе, не имея на то права. В 1840-х годах еще продолжал действовать указ, запрещавший священнику жительство в губернии, откуда он бежал. Значит, его исполнение не держали тогда под строгим контролем.

После депортации Якунина в Калугу местная консистория добивалась возбуждения уголовного дела против Ильи Клещевникова и других купцов - попечителей крюковской старообрядческой часовни. Сведений об их судьбе я не имею.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 354.

 

Иоанн Петрович Смирнов

О людях порядочных остается сведений меньше, чем о тех, кто отличился поведением недостойным. Украл, поскандалил, напился - вот и дело завели. Информации - куча. Изучай, пиши... Доброе забывается быстро и не бросается в глаза. Доброе дело тогда доброе, когда его делают тихо, так, чтобы никто не знал. Не только, однако, поэтому трудно исследовать жизнь хороших, но маленьких людей. Здесь причина - простое душевное постоянство, когда ты жил и трудился для маленького клочка земли, делал небольшое, но честное дело, видя в том призвание и находя радость.

Тридцать два года прослужил Иоанн Петрович Смирнов в селе Дракун Лихвинского уезда (ныне в Козельском районе), ни одного нарекания не имел. Никакого «компромата» на него начальство не собрало.

Родился Иоанн Смирнов в 1787 или 1788 году. Еще подростком был определен в пономаря. А тридцати одного года от роду стал священником. Почти вся жизнь его прошла на дракунской земле. Крепко прирос к ней Иоанн Петрович. Жену в ней похоронил.

Но вот церковь в Дракуне «за малоприходством» приписали к храму соседнего села Хлыстова (оно сейчас тоже в Козельском районе). То есть приход Смирнова перешел к хлыстовскому священнику, а Иоанна Петровича, выражаясь по-современному, по сокращению штатов перераспределили в другое село. Так попал Смирнов в Воскресенское, что на Дуброве. В том селе было свободное священническое место: предшественник Смирнова о.Иосиф Якунин бежал и кем-то нужно было дыру затыкать. Как раз Иоанн Петрович и подвернулся. Указом консистории от 18 апреля 1834 года он был переведен в Воскресенское.

Есть в судьбе Смирнова одна неразгаданная тайна.

30 мая 1833 года в калужскую духовную консисторию пришло из Орловского уездного суда письмо. Речь в нем шла о бежавшей от некоего помещика, генерала от инфантерии и графа Сергея Каменского, дворовой девушке Анне Кабазиной, которая вышла якобы тайком замуж за некоего капитан-лейтенанта Александра Левшина. Тот будто бы ее к побегу и подговорил. Левшин и какие-то его свидетели утверждали, что именно дракунский священник Иоанн Смирнов возложил флотскому офицеру и крепостной девушке на голову венцы. Делать этого батюшка не имел никакого права. Когда же началось следствие, Смирнов «от совершения того брака отрекся». «Считать ли венчание действительным?», - интересовался суд.

Консистория провела свое расследование. В метрических книгах никакой записи о венчании Левшина и Кабазиной не оказалось. Отец Иоанн показал, что об этих людях вообще впервые слышит. Изучали показания свидетелей, но выяснилось, что им «по силе судебных процессов... веры дать неможно». Документы дела были возвращены в суд. К ним приложили справочку, что не записанный в метрики брак, хотя и венчанный, считается недействительным.

Отчаянная голова Левшин написал жалобу самому императору. Он заявлял, что венчание в дракунской церкви было, и что брак его с Кабазиной следует признать. Никаких последствий эта жалоба для духовной верхушки, конечно, не имела.

Когда молодоженов привлекли к суду, Анна Кабазина была беременна.

Документы, хранящиеся в госархиве Калужской области, не сообщают, в каких отношениях были Левшин и Смирнов и знали ли они друг друга. Чтобы это выяснить, надо покопаться в Орловском архиве, в фонде орловского уездного суда или уголовной палаты и найти бумаги на капитан-лейтенанта и его жену. Сомневаюсь, однако, что это дело, если оно и уцелело, прольет дополнительный свет. Виновность Смирнова не смогли доказать в 1833-м, расследуя все по горячим следам. Что же можно сделать теперь? Только предполагать - а предполагать можно много.

Сергей Каменский, от которого бежала Кабазина, упоминается у Лескова в «Тупейном художнике». «Графов Каменских известно три, и всех их орловские старожилы называли «неслыханными тиранами». Фельдмаршала Михайлу Федотовича крепостные убили за жестокость в 1809 году, а у него было два сына: Николай, умерший в 1811 году, и Сергей, умерший в 1835 году». То есть, упоминаемый в письме орловского уездного суда граф Сергей Каменский был жив до побега Смирнова и его можно отождествить с лесковским графом Каменским. Анна Кабазина, как и лесковская Любовь Онисимовна, живет при помещичьем дворе. Тупейный художник Аркадий Ильич, как и Александр Левшин, тоже становится офицером. Сын писателя Андрей Лесков свидетельствует, что «рассказ соткан из подлинных былей или верно сбереженных народом памятей. В итоге - остро впечатляющая картина, в которой, по старинному присловью, «что взаправду было и что миром сложено - не разберешь». Быть может, бегство и тайное венчание Левшина с дворовой девушкой Кабазиной и есть одна из тех самых былей... Кстати, в 1847 - 1849 годах Николай Лесков служил в орловской палате уголовного суда, на утверждение которой мог уйти приговор по делу Левшина-Кабазиной. Писатель мог слышать эту историю, мог иметь доступ к архиву палаты...

Дело Левшина-Кабазиной для Смирнова не имело неприятных последствий. О них, по крайней мере, нет никаких упоминаний. А если Смирнов и понес какое-то наказание, то встает вопрос о его справедливости... Как бы то ни было, через несколько месяцев дракунский приход упразднили и отца Иоанна перевели в Воскресенское. Привычный уклад его жизни был нарушен.

Воскресенский священник был сильно удручен и служил кое-как. Даже не записал в метрике два брака, которые венчал, и оставил без внимания в приходо-расходных книгах месяц апрель. Проступки, конечно, серьезные, но и душевное состояние Смирнова можно понять...

А первого мая отец Иоанн отправился в Дракун, пояснив диакону и дьячку, что вернется через неделю: нужно, мол, дом продавать, овес для посева привезти да еще гору мелких дел и делишек уладить. Переломить жизнь он решил тем же способом, что и Левшин с Кабазиной.

Обещанная неделя минула. За ней другая. Третья.

Диакон с дьячком посоветовались и донесли об отлучке батюшки благочинному, а тот - тогдашнему епископу Калужскому и Боровскому Никанору.

Нет сведений, продал ли Иоанн Смирнов дом и был ли он вообще в своем селе. Известно, что воскресенский священник поехал в Новозыбковский уезд Черниговской губернии (сейчас город Новозыбков в Брянской обл.) в тамошний монастырь «для богомоления». В местечке Середина Буда (ныне в Сумской области на Украине, на самой границе с Брянской областью) Смирнов познакомился со старообрядцами и «изъявил желание отправлять серединобуданским жителям по старообрядческому обряду богослужения».

Что было ему терять? Место в Воскресенском его категорически не устраивало, и начальству это не докажешь. Жену Бог прибрал. Дети достаточно взрослые, чтобы устроиться в жизни самостоятельно. Дом? Если он не был продан, никуда бы не убежал. Да старообрядцы отвели бы ему дом.

Еще перед глазами стоял пример Якунина. Смирнов знал, что этот человек рванул «за флажки» из-за крайней бедности, отчаяния и страха перед будущим.

И Иоанн Петрович принял решение. Быть там, где он не будет игрушкой, винтиком, где его станут по достоинству ценить и уважать.

Если удалось Смирнову прослужить у старообрядцев, то недолго. В Серединой Буде он был тут же арестован частным приставом за отсутствие вида на жительство. Потянулись разбирательства: действительно ли Смирнов - Смирнов, принадлежит ли ему ставленая грамота, с которой его взяли, и т.п. Полетели в Калугу письма с запросами.

Отконвоировать Иоанна Петровича к начальству не успели. Он так и умер под арестом - 3 апреля 1836 года (ему и пятидесяти не исполнилось).

Дело за смертью закрыли и сдали в архив.

Раскаивался ли Смирнов в побеге, документы молчат. Однако из них, по крайне мере, видно, что священник не высказал никакого желания вернуться в официальную церковь.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д.353 и 281 (Дело Левшина - Кабазиной).

 

Афанасий Ионин

Родился в 1775 году. 23 марта 1794 года он был определен пономарем в село Горяиново Калужского уезда (сейчас - с.Кольцово Ферзиковского района). В священнический сан посвятил его епископ Калужский Евлампий 2 февраля 1812 года, и поставил его в село Богданино того же Калужского уезда к храму Преображения.

Здесь Ионин прослужил двадцать лет. Взысканий никаких не имел. В августе 1832 года он подал прошение освободить его от должности: здоровье не то, глаза стали слабые, в правом боку болело (когда-то отец Афанасий сломал два ребра).В храме о.Афанасия сменил зять.

Спустя некоторое время далеко не молодой и умудренный жизненный опытом Афанасий Ионин уехал из Богданина и стал священствовать у старообрядцев. Мотивы, по которым он решился на этот шаг, неясны.

Жил отец Афанасий и служил в Спасовой слободе, что в Радомышльском уезде Киевской губернии. Помогли священнику туда добраться калужская мещанка Александра Дегтева с племянником Иваном Бажановым. Через два года священник был арестован.

В Киевской губернии Ионин жил с чужой ставленой грамотой, которая якобы была похищена из архива консистории. Кем - вопрос. И каким образом оказалась она у Ионина, тоже неизвестно.

Сохранилось краткое описание примет Ионина. В 1836-ом батюшке был 61 год, рост - 2 аршина, 6 с половиной вершков (171 - 172 см), «лицом бел, нос прям, волос светлорус с сединою, глаза серые». Это все.

В деле Ионина нет никаких прошений о помиловании, присоединении к синодальному православию. Нет и никаких косвенных упоминаний или указаний на это, как и в случае с Новоградским.

Ионина лишили сана. Последнее, что о нем известно, что он подал в Тульскую казенную палату прошение о причислении его в алексинское мещанство. Прошение это было удовлетворено, и с 1837 года священник становился мещанином с двухлетней льготой от уплаты податей.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 159; Ф.62. Оп.19. Д. 72.

Евдоким Николаевич Смирнов

О Евдокиме Смирнове сведений крайне мало. В селе Рождествене Козельского уезда он появился в середине 1820-х. Вероятно, его поставили на место бежавшего в 1824 году Порфирия Иванова. И вот через десять лет отец Евдоким сам последовал его примеру. В фонде козельского уездного суда есть документы о том, что в Рождествене имели место случаи, когда крестьяне умирали без священнического напутствия и без покаяния. Однако имя отца Евдокима там не встречается*.

Бежал священник будто бы при помощи Василия Дегтева и его племянника Ивана Бажанова. Но они отрицали причастность к побегу начисто.

Об аресте Смирнова сведений нет. Но в 1838 году дело о его побеге слушалось в калужской палате уголовного суда и в городском магистрате. Смирнов показывал, что бежать его «подговорил» Дегтев с Бажановым. Это вместе с ними он в конце марта 1834 года приехал в посад Митьковку, затем «по согласию той слободы старообрядцев и по собственному желанию остался в оной слободе отправлять в тамошних церквях по-старообрядчески богослужение...»

Суд не нашел никаких улик против Бажанова и Дегтева. Первого освободили. Дегтев же при допросах в магистрате сказал, что принадлежит к господствующей церкви. Но в палате уголовного суда признался, что старообрядец. За противоречивые ответы его приговорили к заключению в смирительном доме.

В назначенный день Дегтев и Бажанов обязаны были явиться в палату уголовного суда и выслушать приговор. Но они проигнорировали это.

Из палаты последовал рапорт в губернское правление. Оно предписало городской полиции арестовать Дегтева с племянником.

Приговор над Василием Кирилловичем привели в исполнение лишь в 1842 году. «За убеждение священника Евдокима Смирнова отправиться к раскольникам» (то есть за недоказанное «преступление») Дегтев отсидел в смирительном доме два месяца. Выйдя на свободу, он дал подписку «впредь подобного не чинить». О Бажанове и судьбе отца Евдокима ничего не известно. Вероятнее всего, священника лишили сана, запретив жить в Калужской и Черниговской губерниях.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д. 73.

*Ф.439. Оп.1. Д. 1835.

 

Михаил Иванович Дубенский

Служил в селе Кстищи Лихвинского уезда. Был сыном диакона из Козельского уезда. Фамилия происходит от названия села - Дубна - где он родился. Ко кстищенской церкви отца Михаила перевели в 1830 году. В 1833 году священнику было 30 лет, он имел троих детей, жил с матерью и женой.

ГАКО. Ф.33. Оп.7. Д.8. Л.121 об.

Список «ПКЕВ»

1835 год

Матвей Георгиевич Кучин

Служил в селе Опочне Тарусского уезда. Подробные сведения не открыты. Фамилия установлена благодаря сохранившимся ревизским сказкам о священноцерковнослужителях Тарусского уезда за 1833 год. Там же указано, что отец Матвей был поставлен ко Владимирской церкви в Опочню аж в 1816 году и был диаконовским сыном. В 1833-м ему было 43 года.

ГАКО. Ф.33. Оп.7. Д. 7.

Иоанн Ефимов

Служил в селе Нижние Подгоричи Перемышльского уезда (ныне - района) в храме Рождества Богородицы. Согласно ведомостям о церквях за 1834 год отцу Иоанну было тогда 54 года.

ГАКО. Ф.33. Оп. 3. Д. 173. Л.17.

Ф.33. Оп. 3. Д. 1197. Л.43об.

Клировые ведомости по церквям Перемышльского уезда за 1849 год.

1835 или 1836 год

 

Иларион Никитович Несторов

Служил в селе Столпове Перемышльского уезда (сейчас Бабынинского района). Это недалеко от города Воротынска.

Когда конкретно совершил он побег, выяснить не удалось, и когда арестовали - тоже. Но следствие велось уже в апреле 1837 года. Выяснилось, что Несторова калужский купец Алексей Григорьевич Кувшинников склонил к побегу. С отцом Иларионом поступили в соответствии с требованиями указа от 1835 года: лишили сана, после чего священник обязался приписаться в другое сословие.

Отец Иларион был священником с солидным стажем. Начинал он в калужском кафедральном соборе в 1794 году пономарем. В ноябре 1798 года епископ Дмитровский Серапион поставил Несторова во священника в перемышльское село Залодужье к тамошней Никольской церкви. Здесь же отец Иларион «проходил должность учителя певческого всего благочиния» (значит, имел хороший голос и слух), «в дурных поступках не замечен и штрафован не был».

В 1830 году заладужскую церковь приписали к столповской. Столповского священника Луку Федорова перевели за худое поведение в причетники на три года. Отца Илариона по его же прошению назначили настоятелем в Столпово.

В марте 1831 года заладужский помещик Василий Алексеев подал епархиальному архиерею прошение, чтобы не объединяли приходы. Объяснял он это тем, что заладужский храм еще крепок, и сам он, помещик, и родители его немало потрудились на его благо. А тут - упразднение.

Тогда же и Несторов (вероятно, не без совета или нажима помещика) подал в консисторию похожее прошение; в нем говорилось, что батюшке от одного села к другому трудно ездить: овраг мешает, весной бывают паводки, и он, священник, боится понести наказание, если из-за трудной дороги выйдет ему «в самых нужных потребах упущение». Несторов сетовал: «И самое мое в село Столпово перемещение на жительство нанесет мне крайнее затруднение и немалые убытки». Остается гадать, о чем он думал раньше, подавая прошение о переводе в Столпово. Ведь особенности дороги батюшка прекрасно знал - тридцать лет он в этих краях прослужил. И трудности с переездом предвидел...

Алексееву с Несторовым отказали.

В 1835 году (когда сменилось руководство епархией) местный помещик Алексеев подал прошение о разъединении приходов, второе по счету. Он доказывал, что заладужский приход не был бедным, что отец Иларион с 1798 года ни разу «о скудости прихода не жаловался начальству».

Консистория, прикинув количество дворов и душ, к столповскому храму приписанных, определила, что это будет «едва достаточное содержание для причта». К тому же «да и нужды никакой в разделении сих приходов не усматривается». И заладужский помещик зимой 1836 года получил очередной отказ.

А отец Иларион бежал.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д. 101; Ф.33. Оп.2. Д. 42.

1838 год

Иларион Игнатьев

Оставить приход после 1835 года, когда обратной дороги не было, мосты были сожжены - поступок. Тут нужно либо крайнее отчаяние, либо глубокая убежденность в правоте выбора.

Конкретных обстоятельств побега отца Илариона Игнатьева мы не знаем, имя его пропущено в списке «ПКЕВ». Но в данном случае интересна реакция калужских духовных властей на этой побег, их действия.

У отца Илариона (где он служил - неясно) было два родных брата. Один, протоиерей Иоанн Вагин, священствовал в селе Георгиевском на Угре Медынского уезда. Другой, Сергей Архангельский, служил в селе Архангельском того же уезда. С них обоих консистория велела взять подписки о том, чтобы они брата своего не принимали в дома. Реакция на побег была мгновенной, и меры приняты тотчас. Это говорит о должном уровне контроля за соблюдением указов середины 1830-х. Верхушка епархии, не смущаясь, била даже по родственным связям. Этот консисторский указ о подписках с братьев Игнатьева - подтверждение тому.

ГАКО. Ф.79. Оп.2. Д. 890 и 915.

 

 

 

 

1839 год

Иаков Рагозинский

27 июня 1847 года, когда к отцу Иакову Рагозинскому явился в камеру смотритель тюремного замка, священник заявил ему, что болен.

Когда в консистории узнали, что Рагозинский болен, обратились в губернское правление с просьбой освидетельствовать заключенного священника. И если окажется здоров - выслать симулянта.

Арестант поправился довольно скоро. Врач нашел его в «здравом положении». В начале июля Рагозинский уже находился в духовной консистории на допросе.

Теперь пора представить его краткое жизнеописание.

Отец Иаков Рагозинский родился в 1810 году (или около). В 1847 году, как свидетельствуют документы, ему было 37 лет. Учился в духовной семинарии. В 1834 году был поставлен епископом Никанором во священника в село Матчино Козельского уезда. Лишившись вскоре жены, Рагозинский остался с двумя малолетними дочерьми на руках. В том же 1839 году, когда случилось у отца Иакова это несчастье, познакомился он с измаильским мещанином Иваном Игнатовичем Епищенковым, который предложил ему бросить приход. Рагозинский решился. В Измаил он уехал, оставив детей на попечение родни. Затем забрал одну из девочек себе.

На допросе отец Иаков признавался, что он, может, и остался бы в матчинском приходе, кабы не бедность и нужда. Так оно, скорее всего, и было бы. По крайней мере, отец Иаков действительно дошел до крайней нищеты.

Проступки Рагозинского почти все связаны с деньгами. Как-то отец Иаков взял у одного титулярного советника несколько рублей в долг и не вернул. Результат - жалоба в консисторию, разбирательство, запись о проступке в послужной список. В другой раз Рагозинский заложил за пятьдесят рублей свою ставленую грамоту. Об этом тоже дошло до начальства... Денежная проблема стояла перед Рагозинским постоянно. И жизнь отца Иакова еще раз доказывает: бедный священник, унижаемый равнодушием вышестоящих, не подаст нравственного примера. Был случай, когда отец Иаков самовольно воспользовался церковными средствами. Сумму эту, уже после побега Рагозинского, вносил в церковную кассу его преемник. Наконец, консисторская справка сообщает, что отец Иаков как-то обвенчал 37 браков крестьянских детей, из коих 23 оказались незаконными по причине несовершеннолетия супругов. И на это Рагозинский пошел, чтобы заработать на кусок хлеба.

В проступке отца Иакова, однако, ничего из ряда вон выходящего нет. По тем временам женились и выходили замуж достаточно рано. Вот «Евгений Онегин», разговор Татьяны Лариной с няней:

« Да как же ты венчалась, няня?..»

- Так видно Бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Недели две ходила сваха

К моей родне и наконец

Благословил меня отец.

Я горько плакала со страха,

Мне с плачем косу расплели,

Да с пеньем в церковь повели.

Дело в том, что по церковным правилам, точнее по так называемому византийскому закону, внесенному в кормчую книгу, вступать в брак можно с четырнадцати лет мужчинам и с двенадцати женщинам. По гражданскому закону - женщине с тринадцати лет, мужчине - с пятнадцати. Батюшка, венчавший брак няни Татьяны Лариной с Ваней, этот закон нарушил (при явном попустительстве родителей невесты и жениха), за что рисковал «загреметь» в монастырь. Жених-то не достиг брачного возраста. Нарушение правил происходило на виду у всех, и никто из взрослых против этого брака не протестовал, наоборот, с ним спешили.

Впоследствии император Николай Павлович приподнял своим особым указом возрастную планку, без оглядки на церковные нормы. Отныне получал право жениться мужчина, которому исполнилось восемнадцать лет. Женщина могла пойти замуж в шестнадцать. Рагозинский следовал не императорскому указу, а церковным правилам. Ведь законодательный акт светской власти не имеет силы отменить церковное установление. Поэтому с точки зрения религиозного канона нет никакого преступления в том, что отец Иаков венчал «несовершеннолетних». Точнее, перед государством и подмятой им церковью Рагозинский - правонарушитель, перед Богом он невиновен.

Единственный проступок матчинского священника, не имеющий видимой финансовой подоплеки - это то, что как-то на пасхальной неделе он не служил литургий. Сведений о причинах нет, а потому приходится ограничиться лишь констатацией.

Итак, 15 октября 1839 года отец Иаков отправился в Измаил. Началась новая полоса в его жизни, новые опасности и тревоги, появились новые друзья и враги.

В Измаиле Рагозинский был принят попечителями местной старообрядческой церкви. Ему отвели дом. Отец Иаков исполнял весь полагающийся круг богослужений, крестил, венчал, хоронил, исповедовал, причащал. К нему стекались старообрядцы из Херсона, Николаева, Елизаветграда (Днепропетровск), Тирасполя, Бендер, казаки-некрасовцы.

По жалобе архиепископа Херсонского и Таврического Гавриила Рагозинский вынужден был дать гражданским властям подписку, что не станет впредь исполнять треб для старообрядцев других губерний, а за нарушение пойдет под суд. Было это в ноябре 1844 года. А годом раньше, в октябре 1843-го, тогдашний калужский преосвященный обращался к исполняющему должность Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора Петру Федорову выслать ему Рагозинского. Но генерал-губернатор «по некоторым местным обстоятельствам» не смог депортировать отца Иакова в Калугу.

На священническую деятельность Рагозинского обратили внимание херсонские военный и гражданский губернаторы. Отец Иаков был уличен в совершении треб для жителей Тирасполя. Херсонские власти негодовали: Рагозинский «сими средствами останавливает правительственные меры в обращении раскольников к православию».

В феврале 1845 года Рагозинский дал вторую подписку, что будет вести себя тише воды, ниже травы.

Отец Иаков стал осторожнее. Почти два года его никто не мог заподозрить в чем-то незаконном. Но вот в январе 1847-го измаильский полицмейстер донес, что Рагозинский «в числе многих поступков, совершенных им с величайшей секретностью» обвенчал одного мещанина из Бендер и дочь тираспольского купца, нарушив обе свои подписки.

Генерал-губернатор Петр Федоров решил «убрать» Рагозинского. Священник был арестован и под конвоем кишиневской полиции препровожден в Калугу. Здесь его бросили в тюремный замок.

Этот арест поставил точку в духовной деятельности отца Иакова. Не только потому, что священника оторвали от его паствы. В консистории, пройдя через тюремные застенки, Рагозинский смалодушничал и объявил, что раскаивается в побеге, попросил присоединить его к господствующему вероисповеданию.

Калужский преосвященный доложил обо всем в синод. Ответ пришел оттуда в сентябре 1847 года. Это был указ, предписывавший калужскому епископу лишить отца Иакова сана. Синод подчеркивал, что Рагозинский раскаялся уже в то время, когда знал, что будет неминуемо судим, и явился к начальству своему не по доброй воле. А раз так - поступить с ним по всей строгости.

В октябре 1847 года отец Иаков был присоединен к официальному православию в калужском кафедральном соборе и решил стать тульским мещанином. Тогда же губернское правление предписало «отправить попа Рагозинского установленным порядком в виде арестанта» в Тулу. Тамошнее правление известили на сей счет заранее. В конце октября 1847 года отца Иакова отвезли в зарешеченной карете в соседнюю губернию. Внимание ему уделялось, что и говорить, особенное.

Тульские следы отца Иакова не обнаружены.

* * *

В конце декабря 1848 года в Измаил приехал Иван Аксаков, поэт и чиновник, в будущем известный публицист и общественный деятель. «Измаил славный городок, выстроенный, правда, по плану, - писал он в письме родным, - но эта правильность как-то приятно поражает ваши глаза, утомленные совершенно бессмысленным видом городов и деревень, где дома раскинуты врозь, где не видать связующего начала, нет улицы, и каждый домик совершенно сам по себе, даже не становится в ряд с прочими своими собратьями... Этот город, повторяю, мог бы быть в мильон раз богаче, если б хоть немного почистили фарватер измаильского или килийского рукава Дуная, лучшего изо всех прочих рукавов: здешнее купечество вызвалось сделать это за свой счет, прося только заимообразно пособия от казны, но пошла переписка, неоконченная и до сих пор, и дело стоит... В Измаиле познакомился с полицмейстером подполковником фон Чуди. Он родом швейцарец, служил некогда (он начал службу с 10 лет) в армии Жерома Бонапарта против русских, а в 1819 году перешел на русскую службу. Он умный и честный человек и пользуется большим уважением даже у раскольников... Это честный наемник, у которого чувство долга, обязанности заменяет жаркие побуждения, внушаемые любовью к своей земле и духовным родством с нею».

Не исключено, что фон Чуди принимал непосредственное участие в аресте Рагозинского. Но продолжим знакомство с измаильским бытом по аксаковскому письму.

 

«Здесь вы почти не встретите молдаван; всюду увидите вы умные, бодрые лица, могучие осанки русских людей; всюду услышите вы чистый русский язык. Одних некрасовцев, живущих в предместьях Измаила, более 2500. В самом же городе купечество большею частью состоит из греков и отчасти русских, армян, евреев. Русские здесь, можно сказать, почти все старообрядцы, имеющие тайные сношения с Серакёем, Старою Славою, Журиловкою, Каменкою и другими русскими деревнями по ту сторону Дуная, в Турции, где свободно им вероисповедание и где теперь живет «новое духовенство», как они выражаются». «Новое духовенство» - попы, рукоположенные митрополитом Амвросием, который принял старую веру за несколько месяцев до ареста отца Иакова и его депортации из Измаила... А вот встреча с прихожанином Рагозинского:

 

«Я говорил с одним из умнейших между некрасовцами стариков, прямо, откровенно, и он мне сообщил много драгоценных известий! Некрасовцы не отуречились, хотя язык и быт Турции им хорошо знакомы. Те, которых удалило туда одно религиозное убеждение, при малейшей свободе в этом отношении воротились бы с радостью в Россию; но не должно смешивать их с малороссиянами и другими беглыми, казаками и запорожцами, перешедшими туда. Можно также быть уверену, что при дальнейшем стеснении веры все переправятся за границу... »

Быть может, в этом разговоре услышал Аксаков упоминание и про отца Иакова.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д.296.

1842 год

 

Георгий (Егор) Моисеевич Розанов

Служил в калужской церкви Козьмы и Дамиана, был определен за что-то в Пафнутьев-Боровский монастырь, откуда и бежал. Жил потом при фабрике купца Пешкова в местечке Орлово Московской губернии. Иногда приезжал оттуда в Боровск к тамошним старообрядцам. Подробных сведений нет.

Тихомиров И. Раскол в пределах Калужской епархии. Калуга. 1900. С. 55.

 

 

1843 год

Фома Ильин

Служил в селе Каменка Козельского уезда (ныне Сухиничского района). Имел большой священнический стаж. Имя отца Фомы упоминается в церковных документах за 1819 год. Тогда он также служил в Каменке.

Подробные сведения не открыты.

Список «ПКЕВ»

1857 год

 

Петр Диаконов

Служил в селе Столпове Перемышльского уезда. Судя по фамилии, был из диаконовских сыновей.

Известно, что, уволившись за штат, священник бежал на Стародубье и в октябре 1858 года был арестован. Следствие по обвинению Диаконова в совершении треб для старообрядцев вел черниговский городовой магистрат, однако ничего доказать не смог.

В 1859 году отца Петра привезли под конвоем двух жандармов в Калугу. 3 июня перед ним открылись двери архиерейского дома. Что было после, когда Петр Диаконов вошел в них, сведений нет. Это, собственно, и все, что о священнике известно.

ГАКО. Ф.32. Оп.1. Д. 585.

Список «ПКЕВ».

1858 год

Василий Георгиевский

Однажды в начале ноября 1858 года посетила мещовский Георгиевский монастырь, где жил отец Василий, неизвестная пожилая женщина. Разыскав священника, она передала ему какое-то письмо. Прочитав его, батюшка ушел в город. Кто была эта женщина и что делал отец Василий в Мещовске, осталось для монахов тайной.

Впрочем, Василий Георгиевский (фамилия у него была та же, что и название монастыря, что, впрочем, священника с ним нисколько не связывало) потом рассказал, что старушка эта приехала к нему из Серпейска, а письмо велел передать один важный столоначальник. И уже после того, как отец Василий бежал из монастыря, его духовник иеромонах Израиль показал, что Георгиевский говорил ему незадолго до отлучки, будто бы «какая-то генеральша Нарышкина» хлопочет о переводе его в Томскую епархию. Даже денег ему приискала. И по такому случаю он, отец Василий, намерен был вскоре отправиться в Калугу.

Василий Георгиевский казался многим монахам странным. Внешность у него была обыкновенная: смугловатое лицо с маленькими рябинками, серые глаза, недлинные темно-русые волосы и такая же борода. А вот характер многих отталкивал. Человек малообщительный, отец Василий казался угрюмым, ни с кем не дружил и откровенничать не любил.

10 ноября в три часа пополудни в монастырские ворота въехала подвода, запряженная тройкой лошадей. Кучер остановил возле крыльца деревянного братского корпуса. Отец Василий вышел к подводе, перекинулся о чем-то несколькими словами с управлявшим лошадьми человеком. Затем ушел прочь. Кучер остался ждать.

Кто-то из монахов спросил Георгиевского, не собирается ли он уезжать. Отец Василий ответил, что ему нужно к преосвященному. Все дела с переводом в Сибирь... Поскольку настоятеля в тот день в монастыре не было, Георгиевский направился к казначею, который замещал игумена.

- Отче, прости Христа ради... Дозволь отлучиться мне в Калугу, ко владыке.

Но казначей замотал головой.

- Без отца настоятеля не имею права...

Опечаленный, Георгиевский вышел во двор.

Между тем над унылыми ноябрьскими деревами и мокрыми маковками монастырских храмов поплыл в непроницаемое осеннее небо звонкий благовест к вечерне. Монахи, один за другим покидая кельи, потянулись к храму на службу. Отец Василий обвел глазами угрюмый монастырский двор, устеленный листвой, церкви, фигурки братьев, которые в своих черных одеяниях походили на ворон... Георгиевский понял: если сейчас не уедет, то никогда не уедет. Бежать было велением души. Он сам хотел вырваться отсюда. Он самому епископу, который не отпустил его в Москву, пообещал однажды, что когда-нибудь и без его разрешения «махнет куда подальше». Так и сказал, в лицо.

Отец Василий направился к тройке. Загремев коваными ободами скрипучих колес, подвода покинула монастырь на виду у всей братии.

Свой побег отец Василий задумал давно. Бывая в Калуге, он завел знакомства с людьми, которые могли бы свести его со старообрядцами, нуждающимися в священнике. К сожалению, ничего не известно о домонастырском периоде жизни Георгиевского. А ведь в 1858 году отцу Василию было уже 35 лет. Возраст, когда уже кое-что изведано, пройдено, испытано и еще многое впереди, а молодость придает сил. Ничего мы не знаем и о жене Георгиевского, о том, как, почему поселился он при монастыре. Не исключено, что он рано овдовел.

Бросить монастырь Георгиевский готовился еще летом. Некий коллежский секретарь Предтеченский свел его со знакомым нам мещанином Дегтевым, который и сообщил сибирским старообрядцам об отце Василии. Георгиевский и Дегтев переписывались. Может, именно от Василия Кирилловича и привезла неизвестная женщина в монастырь письмо, получив которое, Георгиевский вскоре покинул стены обители.

План побега удался в точности.

В Калуге отец Василий остановился у Предтеченского. Был он старообрядцем или нет, Бог весть (впрочем, семинарская фамилия говорит за то, что не был), однако летом Георгиевский ночевал у него, а значит, поддерживал достаточно близкие отношения с этим человеком и был уверен в нем, решаясь бежать. Возможно, Предтеченский перешел в мещанство из духовного сословия и Георгиевский мог быть давно с ним знаком.

На следующий день жена Предтеченского направилась к Дегтевым.

Вскоре к отцу Василию пришли Александра Евдокимовна Дегтева и неизвестный крестьянин в простом суконном армяке, со стриженной макушкой и светло-русой бородой. Этот крестьянин рассчитался с извозчиком. Предтеченским тоже денег дал. Через полчаса он удалился. После него ушла спустя один час и Дегтева.

Неизвестный крестьянин явился к Предтеченским на следующий день снова. Он принес для отца Василия полушубок и крестьянскую шапку. Георгиевский переоделся. Тулуп, в котором он бежал из монастыря, отдал кучеру, что привез его в Калугу. Потом стали прощаться. Отец Василий отдал Предтеченским пятьдесят рублей. В последнем этом разговоре случайно обмолвился, что теперь направляется в Иркутскую губернию, «а в какой город или селение, того не сказал».

Рождество и Крещение встречал отец Василий вместе с двумя своими спутниками - крестьянами-старообрядцами из Сибири - в изнурительной дороге. Холод - полбеды. Беда - погоня. Всюду приходилось торопиться. Порою, чтобы не задерживаться на ямщицких станциях, беглецы накидывали кучерам лишний целковый сверх договоренного. И ехали. Властям уже были известны, хоть и в общих чертах, приметы увозивших Георгиевского людей: лет обоим по пятидесяти, волосы седые, с бородами, одеты в дубленые полушубки и армяки.

Калужское губернское начальство предприняло все, чтобы схватить Георгиевского и увезших его. Однако усилия эти не дали результатов. Проведя в пути два месяца, отец Василий благополучно прибыл в село Бичуру Верхнеудинского уезда Иркутской губернии. Было это 16 января 1859 года.

Однако пастырское служение отца Василия было недолгим. Второго февраля Георгиевского арестовали и отправили в Иркутскую духовную консисторию. За две недели, что провел священник в Бичуре, он успел окрестить около 70 младенцев, обвенчал 30 пар, дважды освящал воду. Других треб не исполнял.

Более сведений о Георгиевском обнаружить не удалось.

О трех старообрядческих священниках из Бичуры рассказал в 1869 году в апрельском номере «Отечественных записок» Сергей Максимов. Первый в 1812 году был арестован - пишет Максимов. И ошибается. Было лишь распоряжение о его аресте, но священник этот, Иоанн Петров, умер, так и не попав в руки властей. Старообрядцы понимали: чтобы сохраниться как общность, нужно сберечь основы духовного уклада, поэтому стали искать другого священника. Он появился здесь в 1840-х годах, жил, прячась в горах. Когда слух о нем дошел до властей, в село прислали отряд солдат. Узнать, где скрывается священник, удалось только после того, как нескольких «главнейших» старообрядцев поставили перед взведенными ружьями, угрожая расстрелом.

В 1850 году, как сообщает Сергей Максимов, в Бичуре появился третий священник, из Калуги. Имя его он не указывает. Да и год путает. Ни в Калуге, ни в Калужской губернии никто тогда, по нашим данным, не бросал прихода. Идет ли речь о Василии Георгиевском, предстоит доказать, подняв документы Иркутских архивов. Но кажется сомнительным, чтобы сразу два священника бежали из Калуги в одно и то же место, за тысячи верст.

С третьим, калужским, священником произошло вот что. Его схватили благодаря доносу, подкараулив у дороги. Связали. Местный чиновник повез арестованного в Бичуру, впереди поскакал один из его провожатых, который все рассказал старообрядцам. «Когда сам заседатель показался в тарантасе на улице, несколько сотен народа бросились на него, вытащили вон из экипажа и, тащя по улице, били, лупили, насмехались над ним разными способами. Приведя заседателя в избу и угрожая ему смертью, они вымогли у него приказ отпустить попа. Сторож, видя приказ написанным дрожащею рукою, не хотел попа отдать. После этого все опять накинулись на заседателя, но на этот раз один из стариков оборонил его. Заседатель написал второй приказ, по которому попа освободили, но самого заседателя староверы заперли в склепе». Потом в село приехало из Иркутска какое-то высокое начальство, и после переговоров несчастного заседателя выпустили. Священник был арестован вновь и заключен в Иркутский монастырь. Виновных бунта наказали. Но подробности бичурского дела еще предстоит выявить, уточнять - оно ждет своего исследователя.

Пересказывая бичурские события, Максимов делал простой вывод: религиозные преследования не меняют мировоззрений. «В 1860 году староверы эти говорили нам: «Нам без попа стало опять жить неможно; опять попа надо выписывать, а над прежним попом твори Бог волю Свою». Воля эта пока нам не открыта. Более о Георгиевском сведений обнаружить не удалось.

На нынешней карте России нет уездного городка Верхнеудинска. В 1934-м он переименован в Улан-Удэ. А поселок Бичура называется так и сейчас. В атласах он обозначен тоненьким кружочком, который говорит, что в поселке проживает менее десяти тысяч человек. Километрах в шестидесяти - шестидесяти пяти от Бичуры проходит монгольская граница.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д.1254,

ГАКО. Ф.32. Оп.13. Д.486.

1859 год

Димитрий Иосифович Беляев

Лихвинский священник Димитрий Беляев от старообрядчества не отрекался.

Его заставила переосмыслить жизнь церковная казенщина, равнодушное отношение начальства к его судьбе. Он ощущал себя ненужным и не хотел с этим мириться.

...2 ноября 1882 года унтер-офицер Максимов шагал по Бронницкому полустанку Московско-Рязанской железной дороги. Видит: какой-то человек в тулупе подозрительно от него отвернулся, спрятав лицо воротником. Максимов вперед: кто такой, какого звания. А тот ему девяносто рублей - только не трогай.

Максимов повертел головой и взял.

Подошел поезд. Человек в тулупе сел в вагон. Унтер-офицер в другой. Следит. Неподкупный и верный долгу был он человек. И в Москве на вокзале арестовал неизвестного. В полиции тулуп назвал себя: Димитрий Беляев, бывший священник Калужской епархии. В 1857 году был уволен за штат от соборной города Лихвина церкви. Подавал прошения о переводе в другое место. Но все они оставались безрезультатными. В 1859-м овдовевшего отца Димитрия определили в Пафнутьев-Боровский монастырь. Тут он провел всего один месяц и 30 июля сбежал к старообрядцам-противоокружникам. Даже обедни не достоял. Вызвали его к ограде двое мужиков, прямо оттуда с ними и уехал он в Тулу. Имен этих людей отец Димитрий на допросе не назвал. Не помню, дескать.

Так началась его бродячая - в полном смысле этого слова - жизнь.

Ходили слухи, что отец Димитрий поселился в Москве. Епископ Калужский Григорий лично просил столичного генерал-губернатора принять меры по розыску священника, но они ничего не дали. В 1864 году пришло владыке письмо. Там сообщалось, что Беляев служит в селе Коломенском и на вечерне в Богоявление будет освящать воду в моленной у местного крестьянина Ивана Зимина. Под письмом стояла подпись коломенского старообрядческого священника Василия Бухарова, но что именно он донес на Беляева, еще нужно доказать.

Отец Димитрий к Зимину не приехал. Может, был заранее предупрежден о засаде. И потом целых пятнадцать лет о нем - ни слуху ни духу. А в июле 1879 года в калужскую духовную консисторию пришла о Беляеве вторая весточка, уже анонимная. Некий «Ревнитель православия» сообщал московский адрес Беляева и рассказал, что он «несколько совратил в раскол православных священников: московской епархии... Гавриила Знаменского, саратовской епархии Якова Полянского и много простолюдинов». Упомянутый Гавриил Знаменский спустя два года «засветится» в калужском селе Брынь, населенном старообрядцами, его арестуют и увезут в Можайск. Сведения о Беляеве подтвердятся. Его арест отсрочит случайная поездка в Нижний Новгород - отсрочит до того самого дня, когда на Бронницком полустанке у священника сдадут нервы...

За двадцать три года он исколесил старообрядческие города и села Нижегородской, Самарской, Саратовской, Вятской и других губерний. Совершал все, что полагается священнику. Миро получал из Тулы.

Самое примечательное в судьбе Беляева то, что в прошлом он... противостарообрядческий миссионер. В 1854 году епископ Калужский Григорий командировал его на открытые при Санкт-Петербургской духовной академии миссионерские курсы. Окончив их, Беляев был определен в Лихвин. В ведении его как миссионера находилось четыре уезда.

 

«С делом старообрядческим познакомился по выходе из Санкт-Петербургской академии, где слушал лекции по миссионерству. Что заставило меня удалиться в раскол, положительного ответа дать не могу, - писал арестованный отец Димитрий (в стилистике, которой требовали от него допрашивающие), - во всяком случае не из корыстных видов, частию же потому, что на неоднократные мои просьбы об определении меня на священническое место мне отказывалось. В настоящее время я остаюсь при своих взглядах и убеждениях раскольнических вследствие 23-летнего пребывания в раскольнических обществах».

Из Москвы Беляева привезли в калужскую духовную консисторию. После допросов священника определили в монастырь Тихоновой пустыни. В здешнюю церковь Беляев не ходил, оправдываясь, что-де болен.19 ноября 1882 года отец Димитрий совершил побег из монастыря. Дальнейшая его судьба неизвестна.

В стяжательстве и пьянстве - «традиционных пороках» «беглых попов», выставляемых напоказ синодской пропагандой - обвинить Беляева нельзя. Но автор книги «Раскол в пределах современной Калужской епархии» И.Тихомиров, рассказывая про отца Димитрия, ловко находит столь ему нужный «компромат». «Истинной причиной бегства было то, что он не в силах был сносить своего вдовства». Тихомиров лучше самого Беляева знает, почему тот бежал! Ссылки на источник нет. Только уверение в подлинности.

Зачем же понадобилась присочинить для Беляева это непосильное «вдовство»? Да просто чересчур явственно выступает в его деле социальный фактор, толкнувший священника на побег, слишком хорошо видно пренебрежение епархиальных властей к простому священнику без званий и наград, и уж слишком тверд, слишком убежден Беляев в правоте своего выбора. Вот и надо свести все это к простенькой человеческой слабости, дабы не уронить авторитета официальной церкви.

Тихомиров И. Раскол в пределах Калужской епархии. Калуга. 1900, С.97 - 98.

Марков С. О беглом попе Димитрии Беляеве // Братское слово. 1884. №11. Т.2. С.447.

1860 год

Алексий Васильевич Жигачев

Отец Алексий бежал из села Слизнева Боровского уезда. Сейчас оно отошло к Московской области. Но до того священник служил в селе Каменском - это недалеко от Слизнева. Там и сейчас стоит древний белокаменный храм святителя Николая, видавший на своем веку и французов с кремниевыми ружьями, и немцев со «шмайсерами». Освящена церковь была еще до Никона, в 1649 году. Об этом свидетельствовала надпись на старом антиминсе, обнаруженном случайно в храме 15 августа 1897 года.

Затем отца Алексия из Каменского перевели. Но когда, не установлено.

Священник подвергался мелким штрафам за то, что не читал проповеди. Были у него трения с причетниками. Эти известные нам мелочи не были причиной побега. Отец Алексий более десятка лет потом священствовал. И стаж у него набрался солидный. Но вот что-то случилось, сломалось окончательно. Что - остается тайной.

ГАКО. Ф. 79. Оп.2. Д. 1237 и 1241.

1862 год

Иоанн Шумилин

Служил в селе Барятине Медынского уезда (ныне Дзержинского района), недалеко от Кондрова. Подробные сведения не открыты.

Список «ПКЕВ»

 

1863 год

Григорий Михайлович Глинкин

Служил в Покровской единоверческой церкви города Сухиничи. Об о.Григории будет далее подробный рассказ.

1864 год

 

Иеромонах Рафаил (Руф Иванович Богданов)

Это - единственный известный калужский иеромонах, бежавший к старообрядцам и послуживший у них, хотя и немного. В иночестве он носил имя Рафаила.

Сведений о нем мало.

Руф Богданов родился в 1819 году или около того. Монашествовал он при архиерейском доме в Калуге. О родителях ничего не известно. В 1864 году за какой-то проступок инока Рафаила расстригли и уволили из духовного звания. Получив в губернском правлении свидетельство для поездки в Тулу (Руф Иванович собирался приписаться в тамошние мещане), иеромонах не явился в тульскую казенную палату (она занималась учетом лиц, которым надлежало платить подати). Пропал. На него объявили розыск по всей империи.

И вот в 1866 году Богданов был задержан на Стародубье. Ему предъявили обвинение, что он называл себя старообрядческим священником (т.н. «присвоение сана»), совершал требы. Судили. Доказательств, однако, не хватило, и в начале сентября 1867 года стародубская полиция доставила Богданова в Калугу «на дальнейшее о нем распоряжение».

О священнической деятельности Богданова у старообрядцев неизвестно ничего. Неясно даже, у каких старообрядцев он служил: лужковцев, окружников или противокружников, признающих священство белокриницкой иерархии или не признающих.

Губернское правление обвинило Богданова в нарушении устава о паспортах. Бывший иеромонах предстал перед мировым судьей (они разбирали всякие мелкие дела). Руф Иванович признал свою вину, пояснив, что, поскольку срок приписки в податное сословие ему не был назначен, он решил совершить паломничество в Киев, в Лавре помолиться.

Мировой судья дал Богданову семь суток ареста при полиции. Отсидев, священник отправился в Тулу. Тогда же, в 1867 году, он приписался там в мещанство. В Туле Руф Богданов жил в крайней нужде.

В деле иеромонаха есть описание его примет. Только представить по ним Богданова сложновато, уж очень они все неконкретны: рост 2 аршина 6 вершков (около 170 см.), волосы русые (кстати, имя Руф в переводе с греческого означает «рыжий»), глаза серые, лицо чистое, нос, рот, подбородок умеренные, лицо крупное, щеки ровные, губы толстые.

ГАКО. Ф.62. Оп.3. Д. 1091.

 

 

Р.S.

Среди бежавших к старообрядцам упоминаются еще имена нескольких священников. Это:

1.Андрей Лаврентьевич Беляев из села Никитского на Лебедяни под Калугой. Якобы он ушел на Иргиз.

2.Егор Невлин.

3.О.Гавриил из села Жуина Медынского уезда.

4.Иеромонах Тихонова монастыря Никифор (в миру - Кирилл Федорович Виноградов).

Достоверными сведениями об их судьбах мы не располагаем. Годы побегов (если они и в самом деле были совершены) не установлены.

См. Любимов Д. Беглопоповщина // «Прибавление к «Калужским епархиальным ведомостям». 1886. №19. С.426.

5.В «Записке о состоянии раскола в Нижегородской губернии» П.Мельников-Печерский упоминает некоего священника Кондакова, служившего в Городце. «Городецкие беглые попы постоянно покровительствуются земской полицией. Бывший исправник Спасский... беглому из Калужской епархии попу Кондакову сам давал фальшивый паспорт на имя крестьянина княгини Волконской - Носова, что было открыто в 1844 году». Сведения о Кондакове не выявлены.

См. Сборник в память П.И. Мельникова (Андрея Печерского). Нижний Новгород. 1911. Часть 2. С.175 - 176.

6.о.Алексий.

Упомянут в статье журнала «Русский вестник» (№3. 1864. С.69) в анонимной статье «Как мы ездили за миром в Белую Криницу» (Автор, вероятно, Н.Субботин или Василий Борисов). События, о которых рассказывает статья, происходят в 1847 году. О.Алексий жил в Мануйловском скиту (Молдавия). Из какого прихода он бежал, не указано. Вначале священствовал в стародубском посаде Дебрянка. Из калужских священников, бежавших до 1847 года, выявлен лишь один с именем Алексий (Грушевский), но у нас нет оснований говорить, что именно он упомянут в статье и что там не перепутана епархия, где о.Алексий служил до побега.