Наш маршрут окончен. Над Арсеньевым июньская жара, и мои друзья расслабились, ожидая обеда в гостеприимном доме Ивана Кончатного.
– Сейчас мы сварим пельмешки, порежем огурчики, а можем и баньку затопить, – аппетитно приговаривал Иван. Его жена Лена хлопотала на кухне.
Я помнила слова Владимира Михайловича, сказанные накануне: «Закончите последнюю встречу – сразу к нам с Листровым, в Анучино».
Конечно, проводить встречу вдвоём – не самое лучшее. А нам – полчаса езды. Глянула на попутчиков. Лена Глебова – почти в облаках: сидит высоко на приставленной к дому лестнице, кокетливо улыбается. Из-под морской фуражки, сдвинутой чуть набекрень, разлились тёмные, слегка рыжеватые волосы. Серёжа Сидоренко целится в неё фотоаппаратом, рассеянно вытаптывая грядку с цветами. Сергей Кузнецов примостился в мягком кресле, утонул – не подвинешь. Сергей Михайлович напевает, словно мурлычет, предвкушая безделье. Попробуй подними сейчас эту компанию, легко отработавшую две пробежные недели и вдруг, как будто, отяжелевшую.
В кармане задрожал телефон.
– Ну как, вы закончили? – спросил Владимир Михайлович, видимо, выйдя на минутку из зала посреди встречи.
– Да…, – ответила я немного растерянно, не очень понимая, что же мне делать. Давать команды, тем более взрослым, тем более мужчинам – не моя стихия. Но на другом конце – тоже люди, переживающие за дело, ожидающие подмоги.
Громко объявляю всем: «Владимир Михайлович уже ведёт встречу и ждёт нас, как можно быстрее».
– Мы своё… честно отработали…, – протянул Сергей Михайлович.
– Ну…нет, надо поесть, отдохнуть. Без вас справятся, – подхватил Иван, ставя на стол очередную закусь.
– И я не хочу…, – заныл Серёжа Кузнецов.
Скорей всего, они имели право поныть, посидеть, полежать и больше никуда не хотеть ехать, не чувствовать того, что чувствовала я: последняя встреча ещё не закончилась. Она идёт в Анучино – последняя встреча последнего автопробега. Будут ли ещё такие…
Догадалась: единственный, на кого могу рассчитывать – Сергей Сидоренко. Казалось, одного взгляда было достаточно, чтобы он понял всё и сразу. Мгновенно загрузил «Москвич», сел за руль, оставил на столе обед, ожидая остальных, наскоро хлебавших бульон с пельменями.
Сергей Сидоренко – уникален. Внешне неброский, почти незаметный. Но начни с ним общаться – «улетишь» в облака, окажешься далеко от земных неудобств, поймёшь, что вполне счастлив. Это человек незаменимый для автопробега, умеющий быть счастливым там, где находится, проживать каждый день, как последний, с открытой детской улыбкой и такой же детской душой. Тёмно-русые волосы, опалённые солнцем, серо-голубые глаза, очки и промасленные руки со сбитыми пальцами. Наш Серёга, наш «шаман». Семь лет подряд перед пробегом он разбирает на детальки «Москвич», который всё равно сломается где-то по дороге, но сломается не насовсем. Казалось, Сергей слит со своим «конём» в единый организм и всегда знает, что означает тот или иной стук, скрип… любая прихоть или дурная выходка машины; сразу чувствует, на сколько минут (часов) «тянет» поломка, спокойно приступает к делу и, по-моему, ещё никогда никуда не опоздал. Одним словом Сергей Сидоренко и его «Москвич» – целостный образ. Образ, за которым тянется удивительная цепочка ассоциаций и событий, неизгладимых из памяти, неотъемлемых от истории пробега.
Вспоминаю фестиваль бардовской песни в Кронштадтке, состоявшийся вскоре после нашего возвращения. Серёжа приехал на том же «Москвиче», с больным горлом, прихватив сына и его друга. На фестивальный берег рухнул ливень, намочивший нас и наши палатки. Когда дождь закончился, мы оказались в одной компании у одного костра, и я узнала, что Серёжа приехал сюда затем, чтобы увидеться с нами... В это время в другом месте проходил другой фестиваль. Звёздная ночь у костра вынимала из сердца Сергея сокровенное.
Я верю в чудесную силу молитвы
И в праведность уст её к небу вознесших,
И чистым слезам, что сердцем пролиты
В почву обветренных душ наших грешных.
Я верю в эпоху, которая будет,
И людям, которые в ней будут жить,
И в светлую память, что не забудет
Истоки культуры и корни души.
Серёжа радовался друзьям, солнцу, озеру с лотосами и песням. Когда следующим днём подходил его черёд выступать – отошел в сторону, присел на песке на корточки, закрыл глаза. Его здесь не было… «Как он будет петь своим больным горлом?» – думала я, тихонько наблюдая за ним со стороны. Он пел. Лучшую песню фестиваля, нашёптанную ему дорогами, встречами и небом… В награду – палатка. Отличная большая палатка с набором путешественника, аплодисментами и нескрываемой нашей радостью за «наших». А потом он звонил.
– Ты просто так или по делу?
– А я всегда звоню просто так.
Это была правда.
…Мотаем последние километры, думая каждый о своём.
Влетаю в зал, плохо соображая, что идёт встреча – обнимаю Володю Листрового и Владимира Михайловича, ведь две недели общались только по телефону.
На сцену выходит отец Константин. Именно через него наводились наши мосты в Анучино. Как он похож внешне на другого участника автопробега – Владимира Гаманова! Интересуюсь и выясняю удивительное: с Владимиром Гамановым они ходили на яхте в одном экипаже! Думаю: что значит эта похожесть? Стали похожими, потому что в одной профессии и в одних трудностях побывали? Или наоборот – оттого, что похожи внешне и внутренне, выбрали одну профессию? Как бы там ни было, но теперь у них опять общая дорога. Владимир Гаманов недавно вернулся из Теренея, отец Константин встретил нас здесь, в Анучино, в последнем населённом пункте седьмого автопробега, встретил впервые, тепло, по-отечески. Вот и верь после этого, что «первый блин комом».
Владимир Михайлович поднялся напоследок. Сколько раз за семь лет он выходил к людям и всегда находил самые нужные слова? Что скажет теперь?
– Я хочу показать вам своих друзей, тех, кто был на других маршрутах, проводил встречи, дошёл, как говорится, до финиша...
Представлял каждого отдельно. Мы поднимались, чувствуя себя немножко героями. Я вспоминала отъезд из Арсеньева. И вдруг поняла: в зале не хватает Сергея Кузнецова. Ведь сейчас Владимир Михайлович наверняка объявит русскую народную… Бегу на улицу, к «Москвичу» и вижу в окошке вихрастую голову, откинутую назад на сиденье. Серёга спит. Сладко, с испаринкой на лбу. Как будить? Ведь надо быстро, да чтобы не убежал далеко спросонья. Тормошу. Злится. Поднимается, как солдатик, идёт в зал. Щека, прижимавшаяся к руке, так и осталась примята. Садится на стул и… разворачивает меха. Разворачивает как всегда, как положено, на совесть. Музыка – великая вещь! Стоило родиться, чтобы познать это изобретение человечества. А, может, вовсе не изобретение? Дар небес за всё лучшее, что есть в человеке? Она лилась, замечательная музыка, ради которой, собственно, мы и спешили.
Я больше ничего не должна была делать. Мне оставалось только понять: автопробег действительно закончился.