Елена Семёнова
«Как знаменосец в ратном поле…».
Великий Князь Сергей Александрович
- При рождении Великого Князя Сергея Александровича особенным образом в благоверном Государе нашем и благоверной супруге его просияли черты душ, боящихся Господа, благоговейно преданных Его провидению, и Бог, творящий волю боящихся Его, над сим рождением особенным образом сотворил знамение на благо, - такими словами приветствовал рождение пятого сына Императора Александра II митрополит московский Филарет. Великий святитель уже знал, что венценосная чета сразу после коронационных торжеств побывали у мощей преподобного Сергия и, не сговариваясь, дали святому тайный обет – наречь ребёнка, которого ожидала в ту пору Императрица Сергеем, если родится сын.
Сын Царя-Освободителя, ставшего первой жертвой революционеров, брат Царя-Миротворца и князя-мученика Павла Александровича, дядя Государя-мученика Николая II, муж преподобномученицы Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны, кем же был сам Великий Князь Сергей Александрович? Пожалуй, никто из всей царской фамилии, исключая семью последнего Императора, не подвергался и при жизни, и по смерти такому яростному шельмованию, как он. До сей поры всевозможные «беллетристы» и недобросовестные историки не считают зазорным повторять клеветнические сплетни о нём. И лишь редкий исследователь вспомнит отнюдь немалочисленные заслуги Великого Князя перед Россией.
С самых ранних лет цесаревич Сергей был стараниями матери приобщён к русской православной культуре. Государыня Мария Александровна глубоко проникнута ею сама и заботилась о том, чтобы и дети всецело восприяли её. Недаром Государь Александр Третий признавал: «Если есть что-то доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно дорогой МамА». «Она единственная из тех, кого я знаю, называет добро добром, а зло злом», - свидетельствовала А.Ф. Тютчева, которой Императрица доверила стать воспитательницей своих младших детей. Анна Фёдоровна приучала своих августейших воспитанников к скромности, терпимости и аккуратности. Женщина глубоко религиозная, вращавшаяся в славянофильских кругах и всецело разделявшая их идеи, она рачительно сеяла и взращивала их семена в душах царских детей. Сергей Александрович на всю жизнь сохранил привязанность к своей воспитательнице. После её замужества и ухода от двора они часто переписывались, Великий Князь с интересом читал статьи мужа Анны Фёдоровны, Ивана Аксакова, также оказавшие на него безусловное влияние.
Надо заметить, что Сергею Александровичу очень повезло с наставниками. Среди его преподавателей были К.П. Победоносцев, В.П. Безобразов, М.И. Драгомиров… Известный экономист Безобразов сумел настолько увлечь Великого Князя своим предметом, что тот стал посещать вместе с ним т.н. «экономические обеды», своего рода политический клуб, слушая членов которого Сергей Александрович стремился как можно лучше узнать свою страну, проблемы и задачи, стоявшие перед ней. Лекции по военному делу цесаревичу читали, кроме упомянутого профессора М.И. Драгомирова, крупнейшего специалиста в своей области, такие видные учёные, как Г.А. Леер, П.Л. Лобко и Ц.А. Кюи, военный инженер и прославленный композитор.
Особенно увлекали Великого Князя уроки истории, курс которой читал ему выдающийся русский учёный К.Н. Бестужев-Рюмин. «Народ, желающий быть великим народом, должен знать свою историю, велик только тот народ, который ясно сознаёт своё историческое призвание», - таков был завет этого замечательного историка. Кроме Константина Николаевича несколько лекций прочитал августейшему ученику и С.М. Соловьёв. Интерес, питаемый Сергеем Александровичем, был столь велик, что Бестужев-Рюмин инициировал его поездку в северные губернии. Этой экспедицией руководил крупнейший специалист по археологии граф А.С. Уваров. «Как отрадно видеть, - писал он во время этой поездки в одном из писем о цесаревиче, - что ни шум, ни развлечения боевой жизни, не могли изгладить из Его сердца… намерение изучить нашу дорогую родину в её быте и памятниках. Такие серьёзные направления в воззрениях молодого человека делают… Ему честь».
Уваров называл Сергея Александровича «Великим Князем от археологии». Интерес к этой сфере у цесаревича не был временным увлечением. Всю жизнь он продолжал трудиться на исторической ниве, участвуя в работе Московского археологического общества, организуя и финансируя научные раскопки и даже принимая в них непосредственное участие. К заслугам Великого Князя относится и открытие в Москве Исторического музея, идея создания которого принадлежала Бестужеву-Рюмину, разработавшему программу экспозиции и видевшему в музее одно из «самых мощных средств к достижению народного самосознания». В создании этого центра приняли живейшее участие А.С. Уваров, Н.Е. Забелин и другие русские учёные. По открытии музея Сергей Александрович стал его председателем. Великий Князь относился к делу с огромным вниманием. Он не только хлопотал о финансировании, но вникал во все вопросы существования музея, часто принимал у себя историков, советуясь с ними относительно развития экспозиции. Августейшему покровителю хотелось, чтобы она сформировалась быстрее, но историки настаивали на том, что спешить в таком деле нельзя, и Сергей Александрович безоговорочно принимал мнение специалистов. Многие экспонаты были приобретены музеем благодаря Великому Князю. За пять лет его председательства экспозиция увеличилась в шесть раз.
Надо добавить, что Великий Князь очень трепетно относился к сохранению исторического облика Москвы, не допуская внедрения чересчур смелых архитектурных проектов.
Сергей Александрович заботился о реставрации памятников архитектуры, как в Москве, так и в других городах: от Углича до Риги. Многие памятники и исторические реликвии (в частности, знаменитое Мстиславово Евангелие ХII века) были буквально спасены им от гибели. Став московским градоначальником, Великий Князь лично ознакомился с условиями содержания архивов. Последние были ужасны. Бесценные документы были свалены без всякой системы в сырых и холодных помещениях. Тотчас был отдан приказ: перебрать и систематизировать все архивные документы, оборудовать для них пригодные помещения. Все расходы по перевозке фондов Сергей Александрович оплатил из личных средств. Кроме московского, им был спасён также Герцогский архив в Митаве и Шведский – в Риге. Много потрудился августейший собиратель памяти над собранием документов, связанных с Отечественной войной 1812 года.
Заботясь о сохранении исторической памяти, Сергей Александрович мечтал о составлении полного московского мартиролога. Этого сделать ему не суждено будет успеть, но мартиролог всё же будет составлен – работу доведёт до конца другой августейший историк, Великий Князь Николай Михайлович.
Сергей Александрович хорошо знал историю. Он читал много исторической литературы, приглашал для бесед известных историков. Частым гостем в его доме был В.О. Ключевский. Сам Великий Князь мечтал написать работу об Императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра Первого, называемой Д. Мережковским «совестью династии». Эта благочестивая, скромная, отличавшаяся ангельской красотой Государыня была несправедливо забыта историками, и Сергей Александрович хотел исправить это. Он собирал документы и вещи, связанные с Императрицей, и собрал замечательную коллекцию, которая послужит основой для трёхтомного труда о Елизавете Алексеевне, который напишет после его гибели всё тот же Николай Михайлович.
Познания Сергея Александровича в русской и зарубежной истории были столь велики, что удивляли многих. Примечателен его спор с Папой Римскими Львом XIII. Высоко оценивая просветительскую деятельность русского Великого Князя, имевшую резонанс даже в католических кругах, понтифик пригласил его к себе. Зашёл спор о том, сколько римских пап носило имя Сергий. Лев XIII вынужден был покинуть комнату, чтобы свериться с документами, и те подтвердили правоту Сергея Александровича, знавшего, как выяснилось, историю церкви лучше старого понтифика.
Это не было удивительным для тех, кто хорошо знал Великого Князя. Сергей Александрович был глубоко верующим, церковным человеком. В детстве он часто ездил на богомолье в древние обители, сопровождая свою благочестивую матушку. Его первым духовным наставником был священник Иван Васильевич Рождественский. Отец Иоанн, потерявший жену и всех детей, давал пример подлинного смирения перед Божией волей. В честь своего совершеннолетия цесаревич подарил своему духовному отцу большой протоиерейский крест, сделанный по эскизу Императрицы. Позднее Рождественский завещал его своему ученику. Этот крест Сергей Александрович приказал заключить в серебряный оклад и превратил в напрестольный крест своей домовой церкви. В том же значении эта реликвия окажется в алтаре его усыпальницы.
С юных лет Великий Князь приобщался к глубокой, развивающей душу литературе. Он восхищался творчеством Данте, читал в подлиннике Шекспира и Гёте. Из писателей русских преклонялся перед Достоевским, став его первооткрывателем в Царской Семье по прочтении потрясших его «Бесов». Фёдор Михайлович был приглашён к молодым Великим Князьям на обед. Эта встреча произвела на писателя самое положительное впечатление, о чём свидетельствовала его жена: «…он нашёл, что они обладают добрым и недюжинным умом и умеют в споре отстаивать не только свои, иногда ещё незрелые убеждения, но умеют с уважением относиться и к противоположным мнениям своих собеседников».
Сергей Александрович в совершенстве знал Писание, прекрасно разбирался в церковной истории и богословских трудах. Его вера не терпела компромиссов, и оттого многие близкие избегали разговоров с ним на эти темы. Но именно эта горячая вера привела к Православию Великую Княгиню Елизавету Фёдоровну, для которой именно муж стал первым примером и наставником в этой области. Из её писем известно, что из всех грехов Великий Князь наиболее часто говорил о грехе гордыни, считая себя в силу своего положения наиболее уязвимым именно для этого соблазна и остерегая от «духа прелести» жену.
И об этом человеке, более всего боявшемся впасть в грех гордыни, говорили, как о надменном гордеце! Такая оценка бывала вызвана поверхностным впечатлением. Будучи от природы робким и недостаточно уверенным в себе, впечатлительным и легко ранимым, он вынужден был скрывать свои чувства, свою боль за маской холодности и невозмутимости. Боязнь сказать что-нибудь невпопад, помноженная на нелюбовь к пустой болтовне, порождала молчаливость, необщительность, которую опять же расценивали, как презрение к окружающим. Эта маска была, своего рода, самозащитой, которая, однако, сыграла с Великим Князем злую шутку. Его внешнее спокойствие даже в самых отчаянных, трагических ситуациях (например, трагедия на Ходынке) порождало впечатление о его бесчувственности, равнодушии и непомерном самолюбии.
На деле Сергей Александрович был весьма чуток к людям. Причём отнюдь не только к друзьям и родственникам. Будучи командиром Преображенского полка, он не считал ниже своего достоинства посетить больного подчинённого, занести ему лекарство, успокоить родных. Многие Преображенцы вспоминали его заботу. Когда во время Русско-Японской войны в Москву прибыл раненый штабс-капитан Андреев, то бывший командир немедленно поселил его в дворцовом флигеле, вызвал хирурга, часто навещал, а на Рождество специально для больного офицера устроил ёлку. Многим запомнилось и то, как «бесчувственный гордец» вместе с женой ухаживал за заболевшим ревматизмом адъютантом Джунковским. Не сторонился августейший командир и общения с нижними чинами, вникая в их проблемы и стараясь решать их. Для улучшения положения солдат и унтер-офицеров Великий Князь пожертвовал из личных средств десять тысяч рублей.
Сергей Александрович всегда очень беспокоился о здоровье хворавших знакомых. Всем нуждающимся он давал бесценную святыню, доставшуюся ему от матери – чудотворную мантию Серафима Саровского, и узнавая об улучшении состояния болящих, радостно записывал в дневнике: «Мантия Серафима!»
Великий Князь был и всегдашним соучастником благотворительных дел своей жены. Едва приехав после свадьбы в имение Ильинское, Елизавета Фёдоровна обратила внимание на трудную жизнь крестьян. Вскоре в Ильинском появилась родильная больница для женщин окрестных деревень. Для крестьян утраивались ярмарки и праздники, в которых непременно принимала участие великокняжеская чета, щедро одаривавшая всех подарками. В Русско-Японскую войну Сергей Александрович содействовал работе жены по организации помощи раненым. Он состоял попечителем, покровителем или председателем множества благотворительных обществ. Однажды при посещении одного из патронируемых им детских приютов, воспитанники преподнесли августейшему покровителю и его жене стихотворное приветствие. Растроганная великокняжеская чета бережно хранила этот листочек.
Немало говорит о Великом Князе его отношение к детям. Не имея родных, он с трогательной заботой относился к чужим. Своим племянникам, оставшимся на его попечении после морганатического брака отца, он фактически заменял обоих родителей. Родившегося прежде срока и лишившегося матери, умершей при родах, Дмитрия Сергей Александрович буквально спас от смерти, выходил и впоследствии уделял ему и его сестре, Марии, даже больше времени, чем это было принято в аристократических семьях. Впоследствии Мария Павловна вспоминала, что дядя относился к ним почти с женской нежностью. В своих воспоминаниях она, в частности, описывает, как встречал их Сергей Александрович в своём имении: «Кучер медленно сворачивал, стараясь не зацепить колёсами столбы ворот, и мы въезжали на прекрасную аллею из четырёх рядов огромных лип. В конце её находился залитый солнцем дом. Дядя Сергей стоял на балконе над входом и улыбался нам. Кучер ловким движением останавливал тройку. Лакеи в белых ливреях сбегали по ступеням, чтобы помочь нам выйти. Все были рады, что мы снова приехали, слуги относились к нам как к хозяйским детям. В полумраке вестибюля, где было прохладно и приятно пахло цветами, дядя нежно заключал нас в свои объятья.
«Наконец-то вы здесь! – радовался он, протягивая руку нашим гувернанткам, которые почтительно кланялись, делая реверанс. – Идёмте в ваши комнаты».
Несмотря на всё это, однажды надетая маска вводила в заблуждение подчас даже близких друзей. Кроме повышенной чувствительности Сергею Александровичу приходилось скрывать и нелёгкую болезнь позвоночника, вынуждавшую его носить корсет, от чего фигура делалась скованной, а движения резковатыми. Это дало повод несведущим людям зубоскалить об «ужимках» Великого Князя. Французский мыслитель Ларошфуко говорил, что многие поступки представляются людям странными лишь потому, что они не знают их подлинной причины. Подлинных причин, подлинных чувств Сергея Александровича не знал почти никто, а потому столь несправедливы были суждения о нём.
Великий Князь не любил светского общества и не считал должным играть по его законам. Общество отвечало ему той же монетой. Великосветские сплетники опускались до роспуска бессовестных слухов, порочащих Сергея Александровича. Между тем, словно ответом им, звучат строки из письма А.Ф. Аксаковой (Тютчевой) своему бывшему воспитаннику: «Вы не можете себе представить, как в том высоком положении, которое Вы занимаете, находясь у всех на виду, Вам благодарны за чистый, строгий и умеренный образ жизни. Это как бы удовлетворение общественной совести и нравственности, которая хочет, чтобы Вы, так сказать, отплачивали за преимущества Вашего исключительного положения также и исключительными качествами».
Одной из важнейших заслуг Великого Князя была его деятельность во главе созданного при его участии Императорского Православного Палестинского общества – организации, имеющей целью поддерживать Православие в Палестине и оказывать всемерной содействие русским паломникам. «В служении благу Общества сказались и высота задач и целей самого Общества, и высота души Августейшего его работника и созидателя», - свидетельствовал протоиерей Иоанн Восторгов.
Впервые Сергей Александрович посетил Святую землю после смерти матери, ставшей для него тяжелейшим ударом. Тогда архимандрит Антонин (Капустин), возглавлявший Русскую духовную миссию в Иерусалиме, записал в дневнике о Великих Князьях Сергее и Павле: «Чистые, благие и святые души Царевичей пленили меня».
Об Иерусалиме Великий Князь мог рассказывать часами. При его поддержке здесь были проведены археологические раскопки, в ходе которых исследователи открыли останки древних городских стен и ворот времён земной жизни Христа, т.н. Судных врат, через которые он проходил к месту Распятия. Над этими священными руинами усилиями Сергея Александровича, сумевшего преодолеть сопротивление иерусалимского патриарха, была возведена церковь во имя св. Александра Невского, первый русских храм на Святой земле. Рядом, на склоне Елеонской горы была построена церковь св. Марии Магдалины. Оба храма посвящались памяти августейших родителей Великого Князя.
В пору первого паломничества в Иерусалим А.Ф. Аксакова (Тютчева) писала своему воспитаннику: «…если Бог заставил Вас пройти через такую суровую школу страдания в том возрасте, когда в жизни обыкновенно знают только радости, сладостные мысли и беззаботность, - значит, он много спрашивает с Вашей души и призывает её к серьёзной задаче в жизни, и я молю Его, да укажет Он Вам её и поможет выполнить, чтобы в самой Вашей скорби Вы нашли залог жизни в Боге».
Скорби преследовали цесаревича с детства. Это была и тяжёлая болезнь матери, сведшая её в могилу, и вторая семья отца, которая так отдалила его от законной и доставила столько боли матери. И ранняя горечь утрат, первый из которых стал лучший друг и товарищ детских игр, умерший от скарлатины. Затем беспощадная длань смерти похитила старшего брата, Наследника Николая Александровича. Эта скорбь странным образом совпала с судьбоносным событием. После похорон Императрица Мария Александровна с младшими детьми заехала к родственникам в Дармштадт, и здесь юный цесаревич впервые увидел новорожденную принцессу Елизавету, свою будущую избранницу… Радость и горе неразрывно переплетались в судьбе Великого Князя, и радость почти никогда не бывала полной, потому что хищная печаль уже караулила её, чтобы разбить. Утраты следовали одна за другой, и, вот, настала как будто бы светлая полоса – Бог подарил Сергею Александровичу удивительную жену, настоящего ангела во плоти. Но уже вскоре и эта радость была омрачена несчастьем. В Ильинском при родах скончалась жена Павла Александровича, принцесса Александра. Черная печаль ступила в дом, недавно полный света и радости… В те дни Сергей Александрович писал своему самому близкому другу Великому Князь Константину Константиновичу: «Я никогда не воображал себе, что это будет так невыносимо тяжело, что удваивает все страдания, - это жить здесь в Ильинском, где происходил весь этот шестидневный ад, - всё здесь об этом напоминает, и мы фатально привязаны к этому месту, ибо маленького нельзя будет перевезти ранее двух недель. Безвыходное положение Павла, его разбитое счастье, разбитая жизнь – это невыносимо, рой самых дурных мыслей бродит у меня в голове, и, увы, ничто мне не поможет; молюсь, молюсь, а не чувствую облегченья. Когда baby, показывая на фотографию Аликс, кричит: «Мама, мама!» - у меня сердце разрывается, и я убегаю из комнаты… …Ходишь два раза в день в церковь каждый день – нет ни смирения, ни теплоты – подчас устаёшь молиться… …Я больше не могу, я извёлся нравственно вконец, я на краю пропасти… …Мне нужно излить тебе всю мою душу, чтобы ты разобрался в этом хаосе, - я больше ничего не понимаю, не разбираю…»
Ильинское больше не могло быть той обителью радости, какой было. Тень этой трагедии никогда не покинет его. А судьба всё никак не могла накараться. В 1894 году скончался Александр Третий. Государь почил в день рождения Елизаветы Фёдоровны, успев перед смертью поздравить её и брата. Отныне и этот радостный день был омрачён печалью.
Однажды, будучи в гостях у художника В.М. Васнецова, с которым был дружен, Сергей Александрович увидел у него картину «Сирин и Алконост, Песнь радости и печали», поразившую его. Эта картина словно символизировала судьбу Великого Князя, и он немедленно приобрёл её для своей коллекции.
Надо сказать, что Сергей Александрович был большим знатоком живописи. С нею он знакомился под руководством таких крупнейших специалистов, как А.Е. Бейдеман, М.П. Клодт, Т.А. Нефф. В Историческом музее с его благословения проводились выставки В. Поленова, А. Архиповой, К. Коровина, И. Левитана. Великий Князь особенно любил живопись историческую и религиозную. Он высоко ценил творчество В.В. Верещагина, намеревался приобрести репиноского «Ивана Грозного» (всех потенциальных покупателей, однако, опередил Третьяков), очень любил полотна М.В. Нестерова, у которого приобрёл картину «Христова невеста», мистическим образом ставшей пророчеством для Елизаветы Фёдоровны. С В.М. Васнецовым Сергея Александровича связывали дружеские отношения. Он помог художнику приобрести необходимую ему мастерскую и часто бывал в ней, интересуясь работами Виктора Михайловича, которые нередко приобретал. В коллекции Великого Князя нашлось место и для полотен Поленова и Серова. Именно Серову по гибели мужа Елизавета Фёдоровна хотела заказать его портрет. Но художник отказался, пояснив, что не в силах писать этот портрет: «Сейчас не могу – сильно впечатление от его кончины…»
Коллекция Сергея Александровича регулярно пополнялась. Кроме полотен русских и зарубежных мастеров, в ней было немало скульптур и много старинных монет и икон, иные из которых имели огромную историческую ценность. Знатоки искусства очень высоко оценивали великокняжескую коллекцию. Когда в 1900 году С.П. Дягилев решил организовать в столице Историко-художественную выставку русских портретов, то собрание Великого Князя тотчас попало в поле его зрения.
Приобретая новые экспонаты для него, Сергей Александрович часто прибегал к советам специалистов: И.Е. Забелина и И.В. Цветаева. Великий Князь мечтал, чтобы коллекция, собираемая им всю жизнь, стала по его кончине достоянием музея. Но, увы, всё сложилось иначе. В революцию бесценное собрание Великого Князя исчезло без следа… Сохранилась лишь некоторая часть его, подаренная Елизаветой Фёдоровной создаваемому И.В. Цветаевым музею. «С этим материалом наш музей будет вполне музеем изящных искусств», - восхищённо говорил учёный.
Мало кто знает, что одна из сокровищниц Москвы и всей России, Пушкинский музей (до революции – музей Александра III) во многом обязана своим появлением Сергею Александровичу. Именно Иван Владимирович обратился со своим проектом и встретил самую горячую поддержку. В течение 10 лет Великий Князь принимал самое активное участие в работе по созданию музея. Он лично избрал место для будущей экспозиции, он же утвердил архитектурный проект Р.И. Клейна, предпочтя его, несмотря на дружбу, проекту Васнецова. Добился Сергей Александрович и достойного финансирование, сумев сломить сопротивление Витте. Для работы по созданию музея был создан специальный Комитет, который возглавил сам августейший покровитель. На первом заседании, узнав, что один из членов комитета приготовил ему приветственную речь, Великий Князь решительно воспротивился:
- Что вы тут у меня парламент хотите устроить! Какие тут ответные речи? Мы соберёмся, выслушаем, в каком положении находится дело, какие у нас материальные средства… Вы мне речи не говорите! Будем работать и так.
Сергей Александрович стал подлинной душой, двигателем начатого дела. И.В. Цветаев вспоминал: «Великий князь стоек и силён сознанием престижа, свойственного его положению. К тому же, когда захочет, он может осиливать собеседника любезностью речи и обращения, чрезвычайно искреннего».
Многие экспонаты были добыты для музея, благодаря его августейшему покровителю. По мысли Цветаева, в т.н. «зале славы», кроме статуи Александра III и бюста Николая II, должно было находиться и скульптурное изображение Сергея Александровича. Однако, до сих пор в Пушкинском музее нельзя встретить никакого напоминания о том, чьими стараниями он был создан.
Не было, кажется, такой отрасли в сфере искусства, которая не была бы близка Великому Князю. Он тонко чувствовал музыку. Среди любимых его произведений были «Фауст» Гуно, «Евгений Онегин» Чайковского, «Борис Годунов» Мусоргского, «Алеко» Рахманинова. Будучи театралом, Сергей Александрович оказывал поддержку Московскому Художественному театру. Вместе с своим адъютантом Стаховичем, ставшим затем актёром МХТ, он бывал на спектаклях, ставимых Станиславским в Обществе любителей искусства и литературы, и даже приглашал Константина Сергеевича и В.И. Немировича-Данченко режиссировать домашние спектакли. Домашний театр с юности был увлечением Сергея Александровича. Ещё в 1889 году в Эрмитажном театре Зимнего дворца в спектакле «Царь Борис» он сыграл роль Царевича Фёдора. Видевшие постановку замечали, что Великий Князь был единственным, кто относился к делу с полной серьёзностью, его исполнение ничем не отличалось от профессионального. Более того, сцена раскрепощала его, и на ней он казался гораздо более свободным и естественным, чем в жизни.
Сергей Александрович, вне всякого сомнения, мог стать талантливым исследователем, как его кузен Николай Михайлович, или покровителем искусств, как брат Владимир Александрович, но для Великого Князя на первом месте всегда стоял Долг. И свой долг он видел в том, чтобы верой и правдой служить Царю и Отечеству там, где это потребуется.
Его служба России началась на полях сражения Балканской войны, где молодой цесаревич сражался с турками в составе Ращукского отряда, которым командовал его брат, будущий Император Александр Третий. Сергей Александрович был полон жажды подвигов и демонстрировал большую отвагу. Он настолько хорошо зарекомендовал себя в боях, что Александр Александрович решил доверить ему важное задание. В ту пору русская армия приступила к окружению Плевны с целью установить блокаду. Во время рекогносцировки Сергей Александрович во главе небольшого отряда должен был выяснить, верна ли информация об оставлении турками позиций на двух участках фронта. Сведения оказались ложными, и разведчики попали под сильный огонь неприятельских батарей. Проявив большую выдержку и расторопность, Великий Князь сумел вывести отряд из-под обстрела и возвратился в лагерь с ценной информацией о расположении противника. За это Сергей Александрович был удостоен Георгиевского креста 4-й степени.
Доверие к младшему брату Александр III проявлял и в дальнейшем. Этим доверием было обусловлено назначение Сергея Александровича московским генерал-губернатором. Узнав о нём, Великий Князь Константин Константинович посвятил другу следующее стихотворение:
Но ты, не помня горькой доли,
Как знаменосец в ратном поле,
Иди с хоругвею своей,
Идя вперёд, иди смелей,
К высокой цели твёрдой волей
Стремится пылкою душой,
Стремись до сени гробовой
И в этой жизненной юдоли
Среди порока, зла и лжи
Борьбою счастье заслужи!
Борьбой была вся служба Великого Князя. Его деятельность на посту градоначальника Москвы до сих пор не получила должной оценки из-за многочисленных клевет, которые повторяются поныне. К таким относится, например, история о «выселении евреев из Москвы». Несмотря на существующую черту оседлости, лица иудейского вероисповедания, пользуясь попустительством прежнего генерал-губернатора, заселяли древнюю столицу, обзаводились доходным делом, обходя многочисленные законы. Всему этому способствовал крупнейший банкир Л.С. Поляков, пользовавшийся протекцией генерал-губернатора В.А. Долгорукого. В пору правления последнего прямо по соседству с собором Василия Блаженного выросли две синагоги, еврейские кварталы расположились возле кремля, ближайшая набережная в дни иудейских праздников чернела от скопления молящихся.
Что же сделал новый генерал-губернатор? Всего-навсего потребовал соблюдения закона и, следуя закону, в полугодовалый срок выселил из Москвы незаконно проживающих на её территории лиц иудейского исповедания, коих насчитывалось порядка двадцати тысяч, и резко ограничил запись евреев-купцов в первую купеческую гильдию, куда из-за высоких налогов не стремились русские купцы, зато стремились иудеи, для коим членство в первой гильдии давало право на жизнь в Москве.
С особой трогательностью рассказывается о том, что жертвой гонений стал художник Левитан, до конца жизни якобы не оправившийся от потрясения. Между тем, Исаак Левитан умер в Москве, находясь на должности преподавателя Московского училища живописи и ваяния, а картины его, как уже было сказано, выставлялись в Историческом музее с благословения Великого Князя.
Само собой, что соблюдение закона в данном вопросе вызвало всемирный гвалт. Москву тайно посетили американские инспекторы и на весь мир прокричали о «чудовищных гонениях», Ротшильды пригрозили прекратить кредитование России, прогрессивная общественность клеймила генерал-губернатора тавром «антисемитизма». Но ничто не заставило его отступиться от решённого, и дело было доведено до конца. В ту пору писатель С.А. Нилус, близкий к великокняжеской чете, передал Сергею Александровичу «Протоколы Сионских мудрецов». Прочитав их, Великий Князь велел передать Нилусу одно лишь слово: «Поздно!»
Сергей Александрович прилагал много усилий для укрепления нравственных начал в народе. Им была создана Комиссия по устройству чтений для рабочих, возглавляемая архимандритом Анастасием (Грибановским). Ею было за два года выпущено около пятидесяти изданий по богословию, истории, литературе, географии, биологии, искусству. Владыка Анастасий вспоминал: «Великий князь в своём сердечном попечении об успешной просветительской деятельности по устройству чтений горячо заботился о том, чтобы свет общественных знаний согрет был для вас тёплою любовью к Царю, Церкви и Отечеству. Он особенно чтил Москву, как скрижаль нашей отечественной истории… В период управления Москвою Великий князь всемерно старался поднять нашу древнепрославленную столицу в различных отношениях, особенно в смысле хранения в ней, как исконно русском центре, её национально-исторических преданий. Поникшее было в прежнее время под воздействием чуждых нам влияний, значение святынь Москвы, исторических достопримечательностей, самого уклада жизни московской при Великом князе поднялось, возвысилось и стало виднее во всех концах России…»
Коренным убеждением Сергея Александровича было то, что в решении любого вопроса необходимо опираться на собственный русский опыт, на национальные начала. Между тем, шла активная расшатка этих начал, страну захлёстывали революционные брожения, плодом которых стал террор. После убийства в 1901 году министра просвещения Боголепова Великий Князь писал брату Павлу: «Нет сильной направляющей воли, как была у Саши (Александра Третьего – авт.), и теперь мы шатаемся, как в 70-х годах. Зачем? И даже ответ на вопрос не получишь!» Всё происходящее угнетало и ужасало его. А более всего видимое неумение Государя бороться с надвигающейся катастрофой, как умел его отец. «Один в поле не воин, - писал Сергей Александрович. – При Саше было другое дело; я чувствовал, что мог быть полезен, а теперь кому и чему?? Один вздор выходит, да и устал я, и нервы расшатались». Великий Князь не был одинок в своих терзаниях, эти чувства владели тогда многими русскими патриотами. Дневники выдающегося мыслителя Л.А. Тихомирова в ту пору были полны ужасом от происходящего, от ощущения приближающейся катастрофы. Лев Александрович отмечал, что за какие-то несколько лет, прошедшие с кончина Александра Третьего, развал проник буквально всюду, и дух, губивший Россию в последние годы царствования Императора-Освободителя, подавленный его сыном, теперь торжествовал вновь, и не находилось силы, способной противостоять ему. «Иногда думается, что все мы с ума сошли…», - записывал в дневнике Сергей Александрович в 1904 году.
В ноябре того года Государь принял у себя делегатов Съезда земских деятелей, которые потребовали от него народного представительства, политических свобод и отмены ряда законов. Государство разрушалось на глазах. Нервы Великого Князя сдавали. Он не мог мириться с попранием того, что самоотверженно укреплял всю жизнь. «10 лет! – записывал Сергей Александрович в годовщину смерти Александра Третьего. - Более чем когда-либо тяжёлая годовщина! Что была тогда Россия и что она теперь! Сердце кровью обливается». После долгих колебаний при личной встрече с Императором он подал в отставку. В дневнике он записал: «Для меня это была пытка душевная, но совесть чиста, - и добавил об августейшем племяннике: - Несчастный он человек! Больно и обидно! Он в блаженном состоянии какого-то фатализма! Господи, Господи, помоги нам!» Через несколько дней Великий Князь написал Государю из Москвы, заклиная его: «Только и молюсь, чтоб Господь сжалился над нами! Умоляю Тебя, не поддавайся либеральным влияниям с вызыванием без разбора людей для совещаний».
О том, что на него идёт охота, Сергей Александрович знал. Эта охота не прекратилась и с оставлением поста генерал-губернатора (Великий Князь оставался лишь командующим Московским военным округом). 2 января на Николаевском вокзале на него было совершено первое покушение. Это не испугало Сергея Александровича, он продолжал демонстрировать решительность и бесстрашие. В.Ф. Джунковский вспоминал: «Великий князь выезжал в определённые часы или в карете, или в одиночных санях. С того времени, как стали поступать сведения о готовящихся покушениях, Великий князь не изменил своих привычек, а только перестал брать с собой адъютантов, к нашей большой обиде… и ездил всегда один, никогда заранее не говоря, куда едет. Много мне пришлось говорить с ним по этому поводу и убеждать не выезжать всегда в определённое время, тем более, что его выезды резко бросались в глаза… Великий князь оставался непреклонен и как бы нарочно бравировал, выезжая ежедневно в те же часы».
Террористы разрабатывали планы покушения. Среди них была и идея бросить бомбу в крестный ход к Москве-реке, в котором обычно принимал участие Великий Князь. Бог пощадил его жизнь ещё раз. Террориста, уже готового бросить бомбу в его карету остановило присутствие в ней малолетних племянников Сергея Александровича.
Между тем, в Москве готовились стачки и массовые выступления рабочих. Великий Князь боялся повторения петербургской трагедии «кровавого воскресения» и, ясно понимая, что «каждую минуту может вспыхнуть пожар ужасный», предпринимал все меры для сохранения порядка. Надо сказать, что это ему удалось. Революция придёт на московские улицы лишь спустя 10 месяцев по его гибели.
Террористы всё-таки добрались до Сергея Александровича. Третье покушение оказалось удачным. 5 февраля 1905 года прямо возле Кремля, где Великий Князь вынужден был жить в последнее время для большей безопасности, его карета была взорвана. Великий Князь погиб смертью своего отца. «Наши крамольники не оставили его в покое, - писал безымянный автор брошюры «За что его убили?». – Зная, что он не вмешивается уже более в политику, что он не может вредить их намерению довести Россию путём смуты до гибели, они мстили ему за то, что он свято исполнял свой долг в прошлом, за то, что он никогда раньше не изменял своему долгу царского слуги и верноподданного. (…) Лишить Россию не только в настоящее время, но и на будущий период её возрождения сильных и убеждённых защитников – вот гнусная цель наших революционеров».
Активная участница русского национального движения поэтесса Л. Кологривова посвятила убитому князю такие строки:
Пускай колоколов Кремлёвских стройный звон
Покой его лелеет песнью благозвучной,
Пускай, с своей Москвой и в смерти неразлучный,
Вблизи её святынь навек почиет Он!
На одной из панихид по Великому Князю священник Иоанн Восторгов воззвал к собравшимся:
- Люди русские! Одумаемся! Знамения Господни зовут нас к этому… Государство в опасности, люди гибнут на войне и внутри страны, презренное и гнусное убийство вышло из тёмных углов и нагло показывается на улицах, а сыны народа, почитаемые его мыслящею частью, как будто ничего не случилось, твердят и твердят о своих мечтательных и заморских идеалах, своими писаниями плодят и плодят недовольство в стране вместо успокоения, несут разделения, раздоры вместо мира и согласия… Люди русские! Одумаемся! Суд при дверях. Господь близ. Жертвы кровавые перед нами. Поминая молитвами эту новую и страшную жертву – убиенного Великого князя Сергея Александровича, восплачем о нём, восплачем о растерзанном сердце Царя, о несчастной терзаемой России, восплачем и о себе самих!
На месте гибели Великого Князя был поставлен памятный крест работы В.М. Васнецова с надписью «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят». Этот крест стоял некоторое время после революции, пока не попался на глаза Ленину, который пришёл в ярость, лично набросил на него петлю и вместе со Свердловым повалил ненавистный символ на землю. Вскоре после этого сгорело имение Сергея Александровича Ильинское, где перед тем отдыхал «вождь мирового пролетариата». Ещё одним злодеянием большевиков стало разрушение Чудова монастыря, в котором находилась гробница Великого Князя. Однако сама она не погибла, надёжно сокрытая кремлёвской землёй. В 1985 году при прокладке коммуникаций рабочие наткнулись на двухкамерный склеп, при вскрытии которого обнаружился гроб князя-мученика. Тогда находку оставили без внимания, и на месте склепа разместилась автостоянка. Лишь десять лет спустя состоялось перезахоронение Сергея Александровича в родовой усыпальнице Романовых – Новоспасском монастыре. Тогда же был воссоздан по сохранившимся эскизам и памятный крест.
После убийства Великого Князя священник Д. Ромашков писал: «Дай Бог, чтобы погибший Великий князь, приняв от руки убийцы мученическую смерть, явился в очах Божиих искупительною жертвою за грехи и беззакония русского народа, переполнившие собою меру долготерпения Божия… чтобы после смерти его умиротворилась и обновилась Россия вполне. Дай Бог, чтобы после горьких и отравляющих её организм плодов она вкушала всегда «плоды сладкие и питательные», произросшие на почве, удобренной кровью этого царственного страдальца и мученика». Ему вторил журнал «Русский архив»: «Твёрдо верим, что, погребённый в Кремле Московском, он будет всё расти в глазах потомства, и когда русский народ выйдет на свой твёрдый и широкий путь, память о покойном, окружённая светлым ореолом мученичества, не изгладится со страниц истории и будет ярко свидетельствовать, что и в дни шатаний и всеобъемлющего замешательства были на Руси люди стойкие, душесильные, готовые и смерть принять за свою веру». Да исполнится!