Лени Рифеншталь. Отель «Кайзерхоф». (О встрече с Гитлером и о первой встрече с Геббельсом).

Лени Рифеншталь третья справа.

Я снова в Берлине. Прежде всего – поход к домашнему врачу Оскару Лубовски, между прочим, брату моего несчастного обожателя времен юности, Вальтера. Их сестра Хильда, красавица, была замужем за скульптором Тораком 192), который, к сожалению, развелся с ней, так как она была еврейкой. Впоследствии она переселилась в Голландию. Оскар был чудесным врачом. Еще со времен «Святой горы» он лечил мой цистит, до сих пор всегда успешно. Но поскольку мне приходилось неделями участвовать в съемках на морозе, как было, в частности, в случае с «Пиц-Палю» или во время буранов в Гренландии, то болезнь возвращалась.

И на сей раз только через две недели наступило улучшение. Дома меня навещали друзья и рассказывали о том, что произошло во время моего отсутствия.

Гитлер еще не пришел к власти, партия потерпела ряд неудач: на афишных тумбах снова сообщалось о его выступлении во Дворце спорта. Я пообещала по возвращении рассказать о Гренландии и потому позвонила в отель «Кайзерхоф», где попросила к телефону Шауба или Брюкнера. На этот раз к аппарату подошел Шауб, который говорил со мной довольно сухо. Я попросила передать фюреру, что возвратилась из Гренландии. Уже через несколько часов у меня зазвонил телефон. Теперь у аппарата был Брюкнер. Он осведомился, не буду ли я свободна завтра во второй половине дня, — Гитлер с удовольствием выпьет со мной чаю. Мы договорились на пять часов.

Поднимаясь на лифте в отеле «Кайзерхоф», я обратила внимание на мужчину невысокого роста с сухощавым лицом и большими темными глазами, который бесцеремонно уставился на меня. Он был в плаще и фетровой шляпе. Как потом выяснилось, это доктор Геббельс, будущий министр пропаганды. Он вышел на том же этаже, что и я. Брюкнер, уже ожидавший меня, поприветствовал и незнакомца:

— Доктор, фюрер еще занят, посидите пока в салоне.

Затем адьютант провел меня в рабочую комнату Гитлера, который вышел мне навстречу и поздоровался непринужденно и сердечно. Его первые слова были:

— Ну, чего вы насмотрелись в Гренландии?

После того как я восторженно рассказала о своих впечатлениях и стала показывать фотографии, вошел Брюкнер и сказал:

— Доктор Геббельс ждет в салоне. Гитлер прервал его:

— Передайте доктору, что скоро освобожусь.

Я же была настолько многословной, будто делала научный доклад. В кабинете вновь появился Брюкнер и напомнил Гитлеру, что пора отправляться. Тот наконец поднялся и сказал вежливо:

— Извините, фройляйн Рифеншталь. Вы рассказывали так захватывающе,

что я чуть было не опоздал на предвыборное собрание.

Тем временем появился Шауб, держа в руках пальто Гитлера. Одеваясь, фюрер сказал Брюкнеру:

— Подвезите фройляйн Рифеншталь в своей машине, а я зайду на минуту к доктору Геббельсу.

Я с удивлением спросила:

— Куда я должна ехать?

Брюкнер ответил:

— Фюрер предположил, что вы тоже направляетесь во Дворец спорта, но

можете не успеть, поэтому я должен захватить вас с собой. Подождите здесь

секунду, я сейчас вернусь за вами.

Дальнейшее происходило в большой спешке. Меня усадили в машину, где уже находились две дамы, имен которых я теперь не припомню.

От мероприятия во Дворце спорта в памяти у меня не осталось никаких подробностей. Знаю только, что речь Гитлера была аналогична той, которую я слышала перед поездкой в Гренландию. Те же воодушевленные массы, те же заклинающие слова. Фюрер говорил свободно, без бумажки. Его слова к словно хлестали слушателей. Гитлер внушал им, что построит новую Германию, обещал покончить с безработицей и нуждой. Когда он сказал: «Сначала общественная польза, потом собственная выгода», это запало мне в душу, н До сих пор я жила совершенно эгоцентрично и мало интересовалась другими людьми. Я почувствовала себя пристыженной и, вероятно, была не единственной, кому не удалось избежать гипнотического влияния Гитлера.

После его речи у меня оставалась лишь одна мысль: по возможности быстрее добраться до дому. Мне не хотелось быть втянутой в политику, что могло ограничить мою свободу.

На следующий день я неожиданно получила приглашение от фрау Геббельс 193), с которой еще не была знакома. Собственно, мне было неприятно идти туда, но любопытство, связанное с желанием побольше узнать о Гитлере, одержало верх. И я не ошиблась. Войдя в квартиру на Рейхсканцлерплац, среди множества гостей я увидела фюрера. Ничто в нем не напоминало вчерашнего фанатичного оратора.

Как я узнала от фрау Геббельс, которую без преувелечения можно было назвать красавицей, такие встречи устраивались, когда Гитлеру после напряженных предвыборных поездок хотелось расслабиться. Приглашались в основном деятели искусств.

Здесь я встретила также и Германа Геринга, который тогда был еще не таким тучным, как впоследствии, будучи рейхсмаршалом. В газетах он прочел о моих полетах с Удетом в Гренландии и теперь хотел узнать побольше о нашей с ним совместной работе. Они ведь были летчиками-однополчанами. Но с 1918 года у Геринга не было никаких контактов с Удетом.

Потом меня заметил доктор Геббельс, и опять я почувствовала на себе его странный взгляд. Находчивый, сыплющий каламбурами и остротами, он был блестящим собеседником. Тем не менее — не знаю, как это объяснить, — у меня, когда я находилась рядом с ним, было какое-то нехорошее чувство. Лицо его было довольно выразительным, но нижняя часть лица, особенно рот, выглядели несколько вульгарными. Странно, что у этого человека оказалась такая красивая жена. Магда Геббельс — светская дама, холодная и уверенная в себе, образцовая хозяйка дома — сразу же завоевала мою симпатию.

Гости — примерно человек сорок — были мне незнакомы. О политике говорили мало, в основном о театре и других культурных событиях.

С Гитлером я избегала находиться рядом. Мы обменялись всего лишь несколькими словами. Он почти весь вечер просидел на небольшой софе, увлеченно беседуя с дочерью Лео Слецака, Гретль 194), известной молодой певицей, с которой он, что называется, давно дружил. Я знала ее только по сцене, видела в некоторых опереттах. Это была блондинка, довольно пухленькая, но, по слухам, весьма темпераментная.

Незадолго до полуночи я попрощалась, однако Гитлер подошел ко мне и задал неожиданный вопрос, не мог бы он завтра ненадолго зайти ко мне с Генрихом Хоффманном — посмотреть фотографии «Голубого света». К такому визиту я не была готова, поэтому с беспокойством спросила:

— А послезавтра нельзя?

— К сожалению, нет, — ответил Гитлер, — Хоффманн и я должны завтра вечером возвратиться в Мюнхен, и в Берлин мы снова приедем не так скоро.

Я подумала о своем крохотном лифте и сказала:

— Моя квартира на шестом этаже, а лифт в доме очень маленький. Гитлер засмеялся:

— Мы и без него обойдемся.

Визитной карточки у меня с собой не было, и я написала адрес на листке бумаги.

На следующий день я с волнением ждала визита. Горничная заварила чай и сама испекла торт. Ровно в пять часов у двери позвонили. Кроме Гитлера и Хоффманна пришли еще доктор Геббельс и некто господин Ханфш-тэнгль195. Когда они вошли в студию, взгляд Гитлера остановился на рисунках углем Кете Кольвиц.

— Вам это нравится? — спросил он.

— Да, а вам, господин Гитлер?

— Нет, — ответил фюрер, — рисунки слишком печальные, слишком пессимистичные.

Я возразила:

— По-моему, рисунки великолепны, выражение голода и нужды на лицах матери и ребенка передано гениально.

— Когда мы придем к власти, не будет ни нужды, ни бедности, — сказал Гитлер.

Слова фюрера меня смутили — я увидела, что он мало или вообще ничего не понимает в живописи. Фанк, который подарил мне эти картины, узнав о предстоящем визите, посоветовал снять со стены рисунки Кольвиц. Но, чтобы увидеть реакцию гостя, я намеренно не сделала этого.

После непродолжительной беседы Гитлер выразил желание посмотреть фотографии.

— Поглядите, Хоффманн, вот снимки, у которых есть композиция, а вы слишком много щелкаете и там и сям — лучше меньше да лучше.

Я покраснела — вряд ли можно было назвать тактичным это заявление. Я встала на защиту фотографа:

— Эти снимки нельзя сравнивать с теми, что делает господин Хоффманн.

Быстро фиксируя текущие события, невозможно обращать внимание на композицию.

Хоффманн благодарно подмигнул мне.

Тем временем Ханфштэнгль сел за рояль и сыграл несколько мелодий. Я заметила, что Гитлер стоит у стола и листает какую-то книгу. Когда я подошла поближе, то увидела, что это «Майн кампф». На полях я написала некоторые критические замечания, например: «не соответствует действительности», «заблуждение», «неверно» или же «хорошо». Мне стало немного не по себе, Гитлера же это, кажется, очень забавляло. Он сел за стол и стал листать книгу дальше.

— Да, это очень интересно, — сказал он. — Вы ведь у нас актриса, такой тонкий критик.

Этот небольшой эпизод Гитлер запомнил надолго. Спустя годы, за несколько месяцев до начала Второй мировой войны я узнала об этом в рейхсканцелярии. Каждый год туда приглашалось более тысячи деятелей искусств: музыкантов, скульпторов, архитекторов, артистов театра и кино. Они приезжали со всей Германии. Я пришла довольно поздно. В великолепно отделанных помещениях собирались группы людей. В одном из залов образовался большой кружок, в центре которого стоял Гитлер, и я чуть было не упала в обморок, когда услышала, что он рассказывает о моих критических замечаниях, обнаруженных в моем экземпляре «Майн кампф». Мало того, он рассказал и о нашей первой встрече на Северном море, когда я призналась, что никогда не смогла бы вступить в партию. Он преподносил это как актер, в лицах воспроизводя наш диалог. Когда меня заметили, я еле-еле спаслась от объятий коллег.

Цитируется по кн.: Лени Рифеншталь. Мемуары. Москва. Ладомир.  [2006]