Если бы мероприятия в духе протекционизма для поддержания туземной фабрично-заводской промышленности клонились к ущербу потребителей мануфактурных изделий и единственно к обогащению фабрикантов и заводчиков, то этот ущерб отразился бы преимущественно на интересах землевладельцев и земледельцев — многочисленного класса потребителей этих изделий. Но можно доказать, что возникновение фабрично-заводской промышленности является для этого самого класса более выгодным, нежели для самих фабрикантов и заводчиков, так как фабрики и заводы создают спрос на более разнообразные сельские продукты и на большее количество их, увеличивая их меновую ценность и позволяя сельским хозяевам извлекать больше пользы из их земли и труда земледельца. Результатом этого является повышение земельной ренты, доходности и заработной платы, а увеличение ренты и капиталов вызывает увеличение меновой ценности земли и труда. Меновая ценность земельной собственности есть не что иное, как капитализация земельной ренты; она обусловливается, с одной стороны, количеством и ценностью ренты, с другой же — вообще количеством умственных и материальных капиталов, которыми располагает нация.
Каждое индивидуальное и социальное усовершенствование, всякое развитие производительных сил страны вообще, но особенно возникновение фабрично-заводской промышленности, увеличивают ренту в количественном отношении, между тем как она в долевом отношении уменьшается. В земледельческой стране, малообразованной и малонаселенной, например в Польше, рента достигает половины или третьей части валового дохода; в стране же образованной, населенной и богатой, как, например, в Англии, она достигает только четвертой или пятой части. При всем том итог самой малой части бесконечно значительнее, чем итог указанной большей части, в особенности в деньгах и еще более в фабрично-заводских изделиях, потому что пятая часть 25 четвериков образует в Англии средний валовой доход с пшеницы, составляющий 5 четвериков, а третья часть 9 четвериков образует средний валовой доход пшеницы в Польше и составляет только 3 четверика; потому даже эти 5 четвериков в Англии стоят в среднем 25-30 шиллингов91, а указанные 3 четверика в Польше самое большее стоят 8-9 шиллингов; потому, наконец, что фабрично-заводские изделия в Англии самое меньшее вдвое дешевле, чем в Польше, а следовательно, английский землевладелец может на свои 30 шиллингов земельной ренты купить 10 аршин сукна, между тем как польский на свои 10 шиллингов земельной ренты может купить только 2 аршина, а отсюда следует, что английский землевладелец при 1/5 части валового дохода втрое лучше поставлен в качестве собственника, пользующегося рентой, и в пять раз лучше как потребитель фабрично-заводских изделий, чем польский землевладелец при 1/3 части валового дохода. Что касается фермеров и рабочих-землевладельцев, то их положение гораздо лучше в Англии, чем в Польше, даже как потребителей фабрично-заводских изделий. Действительно, при сборе в 25 четвериков в Англии остается 20 четвериков на семена, обработку, заработную плату и чистый доход; следовательно, если взять на эти два последние элемента половину, или 10 четвериков, то средняя стоимость этой половины будет равняться 60 шиллингам, или 20 аршинам сукна (по 3 шиллинга аршин); между тем в Польше при сборе в 9 четвериков только 6 четвериков идет на семена, обработку, заработную плату и чистый доход, и если взять на чистый доход и заработную плату также половину, или 3 четверика, то средняя стоимость этой части будет равняться 10-12 шиллингам, или 2 1/2 аршина сукна.
Рента является главным средством для помещения вещественных капиталов. Ее ценность регулируется, следовательно, массой находящихся в стране капиталов и отношением предложения к спросу. Избыток капиталов, которые соединяет внешняя и внутренняя торговля в стране мануфактурной, низкий процент на свободный капитал и то обстоятельство, что в нации мануфактурной и коммерческой большое число лиц обогащается, отыскивая постоянно способы помещения своего избытка от вещественного капитала в сельское хозяйство, поднимают в такой стране цену того же количества земельной ренты несравненно выше, чем в стране исключительно земледельческой. В Польше земельная рента ценится в десять-двадцать раз, в Англии — в тридцать-сорок раз выше ее суммы.
Насколько денежная ценность земельной ренты в мануфактурной и коммерческой стране выше, чем в земледельческой, настолько и денежная ценность земель выше в первой, чем во второй. В Англии при одинаковой естественной плодородности ценность земель в десять-двадцать раз выше, чем в Польше.
Уже Адам Смит в конце 9-й главы своей книги указывает на влияние фабрично-заводской промышленности на ренту, а следовательно, на меновую ценность земли, но лишь вскользь и недостаточно освещая громадное значение фабрично-заводской промышленности в этом отношении. Он различает там те причины, которые оказывают прямое влияние на увеличение ренты, каково, например, улучшение земельных участков, увеличение скота как по количеству, так и по меновой ценности, — от тех, которые оказывают на эту ренту косвенное влияние, куда он относит фабрично-заводскую промышленность. Таким образом, фабрично-заводская промышленность, которая является основной причиной увеличения ренты, так же как и земельной ценности, поставлена им на задний план, так что она едва заметна, между тем как улучшение земельных участков и увеличение скота, которые в большинстве случаев вызываются фабрично-заводской промышленностью и возникающей отсюда торговлей, им предпочитаются или, по крайней мере, им противопоставляются как главные причины. Адам Смит и его ученики далеко не поняли ближайшим образом значения фабрично-заводской промышленности в этом отношении.
Мы уже заметили, что под влиянием фабрично-заводской промышленности и связанной с ней торговли при одинаковой естественной плодородности ценность английских земель в десять или двадцать раз выше ценности польских. Если мы теперь сравним общий итог фабрично-заводского производства и капитала Англии с общим итогом ее производства и капитала, то найдем, что наибольшая часть богатства нации заключается главным образом в ценности ее земельной собственности.
Мак-Кэн рисует следующую картину национального богатства и доходов Англии:*
I. НАЦИОНАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ
Фунт, стерл.
1) Капитал, вложенный в земледелие, земельные
пространства, рудники и рыбные промыслы....................2 604 ООО ООО
Оборотный капитал в скотоводстве, орудиях
производства, в запасах продуктов и деньгах.....................655 ООО ООО
Движимость земледельцев......................................52 ООО ООО
Итого......................................................3 311 ООО ООО
2) Капитал в фабриках или заводах и в торговле, мануфактуры и внутренняя торговля
мануфактурными изделиями................................... 178 500 ООО
Торговля колониальными товарами..............................11 ООО ООО
Внешняя торговля мануфактурными изделиями.................... 16 500 000
Итого.......................................................206 000 000
Прирост с 1835 года, в котором был
произведен этот расчет......................................... 12 000 000
Всего........................................................218 000 000
Затем в городских зданиях всякого рода
и в фабричных зданиях........................................605 000 000
В кораблях.................................................... 33 500 000
В мостах, каналах и железных дорогах........................... 118 000 000
В лошадях, не находящихся
в земледельческой работе.......................................20 000 000
Итого.......................................................776 500 000
Общая сумма национального капитала,
за исключением капиталов в колониях, внешних
займах и государственных долгах.............................4 305 500 000
II. ВАЛОВОЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОХОД
Фунт, стерл.
1) Сельское хозяйство, рудники и рыбные промыслы.............. 589 000 000
2) Фабрично-заводская промышленность........................259 500 000
Итого.......................................................898 500 000
*Приводимые в таблице и далее по тексту Листом численные данные не стыкуются между собой. Однако поправить их в настоящее время не представляется возможным. Прим. сост.
Из этого обзора видно:
1) что ценность всех земель, находящихся под земледельческой обработкой, составляет 26/45 всего английского национального капитала и приблизительно в двенадцать раз больше ценности общей суммы капиталов, находящихся в фабрично-заводской промышленности и торговле;
2) что общая сумма находящихся в земледелии капиталов составляет более 3/4 английского национального капитала;
3) что ценность общей суммы недвижимой собственности Англии, а именно:
земельные участки и т. д.......................2 604 ООО ООО фунт. стерл.
строения городские
и фабрично-заводские здания ...................605 ООО ООО фунт. стерл.
каналы и железные дороги......................118 ООО ООО фунт. стерл.
Итого ....................................3 327 ООО ООО фунт. стерл.
составляют более 3/4 того же капитала;
4) что фабрично-заводской и торговый капиталы, с включением кораблей, не превышают в целом 241 млн. 500 тыс., следовательно, составляют приблизительно только 1/18 английского национального богатства;
5) что общая сумма английского земледельческого капитала, составляющего 3 311 ООО ООО, дает валовой доход в 539 ООО ООО, что приблизительно составляет 16%, между тем как фабрично-заводской и торговый капитал, равный 218 млн., дает ежегодный валовой доход в 259 млн. 500 тыс., т. е. приносит 120%.
Нужно прежде всего обратить внимание на то, что фабрично-заводской капитал в 218 млн., с ежегодным доходом в 259 1/2 млн., является главной причиной того, что английский земледельческий капитал мог достигнуть невероятной цифры в 3311 млн. с ежегодным доходом в сумме 539 млн. Далее, большая часть земледельческого капитала выражается в ценности земельных пространств и скота.
Фабрично-заводская промышленность, удвоивши и утроивши население страны, доставила средства для огромной внешней торговли, для приобретения и эксплуатации массы колоний и для огромного торгового флота, увеличила в той же пропорции спрос на пищевые продукты и сырье, обеспечила за земледельцами охоту и средства к удовлетворению увеличившегося спроса, возвысила меновую ценность их продуктов и оказала также влияние на пропорциональное увеличение количества и меновой ценности земельной ренты, а следовательно, и на ценность земли. Уничтожьте эти 218 млн. фабрично-заводского и торгового капитала, и вы увидите исчезнувшими не только 259 1/2 млн. получаемого отсюда дохода, но и наибольшую часть 3311 млн. земледельческого капитала, а следовательно, и 539 млн., которые даст этот последний капитал.
Английская национальная мануфактурная промышленность не только уменьшится на 259 1/2 млн. (сумма ее фабрично-заводского производства), но меновая ценность земли дойдет до той ступени, на какой она находится в Польше, т. е. опустится до 1/10 или 1/20 части ее теперешней стоимости.
Отсюда следует, что весь капитал, помещенный земледельческой нацией в фабрично-заводскую промышленность, в десять раз возвышает ценность земли. Опыт и статистика всюду подтверждают это заключение. Мы видели, что с возникновением фабрично-заводской промышленности всюду быстро возвышается ценность земель и скота. Сравните эту ценность во Франции (1789-й и 1840 год), в Северной Америке (1820-й и 1830 год) или в Германии (1830-й и 1840 год), т. е. ценность земли и скота при слабом и высоком развитии фабрично-заводской промышленности, и вы всюду найдете подтверждение нашего вывода.
Причина этого явления лежит в увеличении национальных производительных сил, которое само зависит от рационального разделения труда и от более энергической ассоциации национальных сил, а также от лучшего употребления умственных и естественных сил, которыми располагает страна, и наконец, от внешней торговли.
Здесь имеют место те же самые причины и следствия, какие были нами отмечены при улучшении путей сообщения, которые не только сами по себе дают доход и, таким образом, дают возможность погашать затраченные на них капиталы, но, кроме того, в высшей степени содействуют преуспеянию фабрично-заводской промышленности и земледелия и тем самым с течением времени возвышают ценность соседней земельной собственности вдесятеро сравнительно с теми вещественными капиталами, которые на них затрачены. Земледелец в сравнении с предпринимателем, затрачивающим капитал на подобные предприятия, имеет то преимущество, что удесятеренный доход на его капитал, во всяком случае, обеспечен и что он реализует этот доход без всякой со своей стороны жертвы, между тем как предприниматель рискует всем своим капиталом. В таком же точно выгодном положении находится земледелец и сравнительно с предпринимателями, затрачивающими капиталы на устройство новых фабрик.
Но если так значительно это влияние фабрично-заводской промышленности на земледельческое производство, земельную ренту и ценность земельной собственности, если это влияние оказывается столь выгодным для всех заинтересованных в земледелии, то как же можно утверждать, что протекционные ввозные пошлины оказывают покровительство фабрично-заводской промышленности за счет земледельцев?
Материальное благосостояние земледельцев, как и всех частных лиц, обусловливается главным образом избытком их производства сравнительно с потреблением. Таким образом, для него имеют менее значения дешевые цены на фабрично-заводские изделия, нежели существование большого спроса на разнообразные продукты земледелия и их высокая меновая ценность. Итак, если результатом протекционных ввозных пошлин является то, что земледелец выигрывает от расширения рынков сбыта гораздо более, нежели теряет от повышения цен на необходимые для него мануфактурные изделия, то не может быть и речи о жертве с его стороны в пользу фабрикантов. Этот результат получается у всех наций, призванных к развитию собственной фабрично-заводской промышленности, и с особенной ясностью проявляется у них уже в первом периоде возникновения промышленности, так как в это время большинство капиталов, вложенных в новые промышленные предприятия, употребляется на постройку жилых помещений, фабричных зданий, водных сооружений и т. д. — затраты, которые по большей части выгодны для земледельцев. Но если уже с самого начала выгоды, проистекающие от увеличения сбыта и возвышения цен на продукты, широко возмещают ущербы от возвышения цен на фабричные изделия, то такой порядок вещей, уже сам по себе благоприятный для сельских хозяев, все более и более должен развиваться в их пользу, так как с течением времени процветание фабричного производства все более и более влияет на возвышение цен сельскохозяйственных продуктов и на понижение фабрично-заводских изделий.
Затем, благосостояние земледельца, и в частности землевладельца, зависит от того, чтобы ценность находящегося в его распоряжении средства, а именно его земельной собственности, по меньшей мере оставалась в одном и том же положении. И это является главнейшим условием не только его благосостояния, но часто и всего его экономического существования. Так, нередко случается, что годовое производство земледельца превышает его потребление, и тем не менее он разоряется. Это бывает в том случае, если его земельная собственность обременена долгами, а кредит пошатнулся, если, с одной стороны, спрос денег превышает предложение, а с другой — предложение земель на продажу превышает спрос на них. В таких случаях является общее востребование уплат по денежным ссудам и общее предложение земель на продажу, что влечет за собой обесценение земельной собственности, и громадное число самых предприимчивых, способных и бережливых сельских хозяев разоряется — не потому, что их потребление превышало их производство, но потому, что и орудие производства, т. е. земельная собственность, по не зависящим от их воли обстоятельствам потеряла в их руках значительную часть своей ценности; потому, затем, что их кредит пошатнулся, и потому, наконец, что сумма лежащих на их земельной собственности долгов не находится более в соответствии с денежной ценностью их имущества, которая упала вследствие общего обесценения земельной собственности. Подобные кризисы в Германии и Северной Америке случались не один раз в течение последнего пятидесятилетия, и, таким образом, большая часть немецкого дворянства теряла свое имущество и свои имения, не сознавая того, что этим разорением оно обязано политике своих английских собратьев — этим задавшимся прекрасными целями ториям.
Совершенно иное положение земледельца или землевладельца в стране, где развивается свободно фабрично-заводская промышленность. В такой стране, в то время как плодородие земли возрастает вместе с увеличением ценности ее продуктов, он пользуется выгодой не только от излишка ценности его производства, превышающего его потребление как собственника, но и от того, что капитал его возрастает пропорционально росту земельной ренты. Его имущество удваивается и утраивается в меновых ценностях, и этим он обязан не тому, что он более трудится, улучшает производительность полей и становится более бережливым, а возникновению фабрично-заводской промышленности. При этих условиях у него являются и средства и желание удвоить усилия, улучшить производительность своих полей, умножить разведение скота, быть более бережливым, потребляя между тем гораздо более, чем прежде. Раз ценность его имения возрастает, то увеличивается его кредит, а вместе с ним и способность приобретения вещественных капиталов, необходимых для сельскохозяйственных улучшений.
Смит обходит молчанием это влияние, которое испытывает меновая ценность земли. Что касается Сэя, то он полагает, что вопрос о меновой ценности земель не важен, так как на их производительность не влияет повышение или падение их цены. Печально слышать, когда писатель, которого немецкие переводчики называют учителем народа, высказывает столь ошибочное в основании своем мнение в вопросе столь глубоко интересном для народного благосостояния. Мы, напротив, настаиваем на том, что лучшим и наиважнейшим мерилом национального благосостояния является именно повышение или понижение меновой ценности земли и что всякие колебания и кризисы в этом вопросе должны быть причислены к самым печальным язвам, которые только могут обременять страну92.
Школа благодаря своей привязанности к теории свободы торговли — свободы в том смысле, в каком ей хотелось это понимать, была введена в этом вопросе в заблуждение, потому что нигде колебания меновой ценности земли и кризисы не бывают сильнее, чем у народов земледельческих, которые ведут свободную торговлю с богатыми и могущественными мануфактурными нациями.
Внешняя торговля также, правда, влияет на увеличение ренты и ценности земли, но это влияние бесконечно слабее, менее однообразно и менее постоянно, чем влияние, которое имеют на увеличение ренты и ценности земли фабрично-заводская промышленность страны, постоянное увеличение ее производства и мена ее изделий на продукты туземного земледелия.
Внешняя торговля могущественно влияет на возвышение ренты, а также и на ценность земли, пока нация обладает еще на обширных пространствах необработанными или слабо обработанными землями, пока она производит необходимые предметы оптового торга, которые мануфактурными нациями, более ее богатыми, принимаются в обмен за мануфактурные изделия, если только эти предметы не представляют затруднения при перевозке, пока сушествует на эти предметы продолжительный спрос, пока этот спрос способен увеличиваться пропорционально возрастанию производительных сил земледельческой нации и пока он не прерывается ни войной, ни иностранными торговыми ограничительными мерами. Но раз недостает одного из этих условий или какое-либо из них прекращается, указанное влияние внешней торговли или приостанавливается, или даже часто вызывает значительное и продолжительное ретроградное движение.
Особенно вредно отзывается в этом отношении колебание заграничного спроса в том случае, когда вследствие войны, неурожая, недостатка в заграничном привозе или вследствие других подобных обстоятельств у мануфактурной нации является потребность в большом количестве пищевых продуктов и сырья вообще или в иных предметах оптового торга в частности и когда, затем, вследствие заключения мира, хорошего урожая, увеличившегося ввоза из других стран или вследствие законодательных мер этот спрос в значительной степени снова прекращается. Если это влияние продолжается только короткое время, то земледельческая страна может извлечь из этого некоторую пользу; но если оно продолжается в течение нескольких лет или в течение целого ряда лет, то оно начинает регулировать все отношения земледельческой нации и ведение частных хозяйств. Производитель привыкает к потреблению, и те удовольствия, которые при других обстоятельствах он оттолкнул бы как роскошь, становятся для него настоятельной потребностью. Увеличение дохода и ценности его земельной собственности позволяют ему приступить к улучшению обработки земель, предпринимать постройки и делать приобретения, чего он без этого никогда бы не сделал. Покупки и продажи, арендные договоры и займы заключаются им пропорционально увеличению земельной ренты и ценности земли. И само государство не остановится перед увеличением в расходах пропорционально увеличению благосостояния частных лиц. Но если такой спрос внезапно прекращается, то это нарушает равновесие между производством и потреблением, между упавшей в цене недвижимой собственностью и долговыми обязательствами, залогом которых она является и сумма которых не уменьшается, между денежной арендной платой и денежной доходностью земли, между государственными доходами и расходами, а результатами всего этого являются банкротства, затруднения, упадок энергии, и нация начинает отставать в экономическом, равно как в нравственном и политическом развитии. Таким образом, земледельческое благосостояние, как организм под влиянием опиума и крепких напитков, возбуждается лишь на один момент и ослабляется на целую жизнь — это Франклинова молния, блестяще освещающая предметы на мгновение с тем, чтобы потом погрузить их в непроглядную тьму ночи.
Преходящее благосостояние земледелия — зло гораздо худшее, чем неизменная и постоянная бедность. Для того чтобы благосостояние стало действительным счастьем для отдельных лиц и наций, оно должно быть продолжительным. Но оно будет продолжительным только тогда, когда создается шаг за шагом и когда в самой стране заключается гарантия этого роста и этой продолжительности. Низкая меновая ценность несравненно лучше, чем ее колебания; и только прогрессивное и постоянное повышение этой ценности обеспечивает стране продолжительность благосостояния, а гарантия прочного и постоянного роста для наций развитых заключается в создании собственной фабрично-заводской промышленности.
Как мало еще распространены истинные воззрения на влияние туземной фабрично-заводской промышленности на ренту и на ценность земли сравнительно с влиянием на то и другое внешней торговли, с особенной ясностью можно видеть из того, что собственники виноградников во Франции все еще считают себя обиженными протекционной системой и в надежде на повышение своей ренты требуют возможно большей свободы торговли с Англией.
Отчет доктора Беринга о торговых сношениях Англии и Франции, имеющий предметом разъяснение выгод, которые могла бы извлечь Франция от увеличения ввоза английских фабричных изделий и возникающего отсюда увеличения вывоза французских вин, заключает в себе самые убедительные данные против аргументации автора.
Чтобы показать, насколько может увеличиться отпуск французских вин в Англию при свободе торговли, д-р Беринг сравнивает ввоз французских вин в Нидерланды (2 515 193 галлона в 1829 году) с ежегодным ввозом из Англии (431 509 галлонов).
Но предположим, хотя это более чем невероятно, что отпуск французских вин не встречает в Англии препятствий в укоренившемся там пристрастии к спиртным напиткам, портеру и крепким и дешевым винам Португалии, Испании, Сицилии, Тенерифа, Мадеры и мыса Доброй Надежды; предположим, что Англия увеличит потребление французских вин в том же размере, как и Нидерланды, — в таком случае, конечно, потребление французских вин, соответственно населению, могло бы достигнуть 5 или 6 млн. галлонов, т. е. могло бы превысить обычное потребление в десять-пятнадцать раз, и на поверхностный взгляд это принесло бы Франции и французским виноделам огромные выгоды.
Но если взглянуть на дело глубже, то результат будет совсем другой. При возможнейшей свободе торговли — не говорим при полной, хотя принцип и аргументация доктора Беринга это и допускает, — едва ли возможно сомневаться в том, что англичане завоевали бы большую часть французского мануфактурного рынка в пользу своих фабричных изделий (в особенности что касается шерстяного, хлопчатобумажного, льняного, железного и фарфорового производств). По самому умеренному расчету можно допустить, что при сокращении французской фабрично-заводской промышленности население городов уменьшилось бы на миллион и что на миллион меньше людей занято было бы в деревнях для поставки в города пищевых продуктов и сырья. Доктор Беринг в настоящее время сам высчитывает потребление сельского населения в 16 1/2 галлона на душу, а для городских жителей вдвое — по 33 галлона на душу. Поэтому вызванное свободой торговли уменьшение фабрично-заводской промышленности в стране имело бы результатом сокращение внутреннего потребления вина на 50 млн. галлонов, между тем как вывоз увеличился бы лишь на 5-6 млн. Тяжело отозвалась бы на французских виноделах операция, благодаря которой потеря на спросе страны была бы вдесятеро чувствительнее, чем проблематичный выигрыш на спросе заграничном.
Одним словом, что в данном случае испытывается на вине, то же самое будет и с мясом, хлебом и вообще пищевыми продуктами и с сырьем; в большой стране, призванной к развитию собственной фабрично-заводской промышленности, фабричное производство создает в десять-двадцать раз больший спрос на земледельческие продукты умеренного пояса и, следовательно, в десять-двадцать раз сильнее влияет на повышение ренты и меновую ценность земельных участков, нежели самый цветущий вывоз этих самых продуктов. Убедительнейшим доказательством в этом случае является высота ренты и меновой ценности земельных участков вблизи больших городов в сравнении с положением того и другого в отдаленных провинциях, хотя бы последние и были связаны со столицей путями сообщения и торговыми сношениями.
Теория ренты может быть рассматриваема или с точки зрения ценностей, или с точки зрения производительных сил; затем ее можно рассматривать и со стороны частных интересов, например, со стороны отношений между землевладельцами, арендаторами и рабочими или, главным образом, со стороны отношений общественных и национальных. Школа подходила к этой теории большей частью только с точки зрения частной экономии. Насколько нам известно, она, например, нигде не выясняет, каким образом тем с большей выгодой расходуется земельная рента, чем ближе она к месту производства, каким же, однако, образом в разных государствах рента обыкновенно расходуется там, где живет глава государства, например в абсолютных монархиях в столицах, удаленных от того места, откуда она получается, а следовательно, с наименьшей выгодой для земледелия, для общеполезных промыслов и для развития умственных сил страны. Там, где дворянство, владеющее поземельной собственностью, не пользуется никакими правами, ни политическим влиянием, кроме права служить при дворе и занимать какую-либо должность, и где все общественные силы сконцентрированы в столице, там в среде земельных собственников сказывается стремление к этому центру, так как нигде иначе они не в состоянии удовлетворить своему самолюбию и с удовольствием прожить доходы со своих земель; а чем большее число их привыкло жить в столице, тем менее замечается общественности в провинциальной жизни и тем менее она дает прихотливых удовольствий для души и тела, а чем более провинция отталкивает дворянство, тем более его влечет столица. Таким образом, провинция теряет почти все те средства прогресса, которые доставляет ей расходование земельной ренты, в частности — те фабрики и умственные силы, которые поддерживаются рентой, отнимаются столицей. Эта последняя достигает, без сомнения, блеска, так как она соединяет в себе все таланты и большую часть производства для удовлетворения требований роскоши. Провинция же лишается тех умственных сил, материальных средств и, в частности, тех промыслов, которые наталкивают землевладельца на сельскохозяйственные улучшения и дают возможность осуществить их. Этим большей частью объясняется, почему во Франции, главным образом при неограниченной монархии, рядом со столицей, которая превосходила и умственными силами, и блеском все города европейского континента, земледелие делало лишь слабые успехи и в провинции сказывался недостаток в умственном развитии и в общеполезных отраслях промышленности. Но по мере того как дворянство, владеющее земельной собственностью, приобретает независимость по отношению ко двору и влияние на законодательство и администрацию, по мере того как представительная система и административная организация распространяют на города и провинцию право самоуправления и участия в законодательстве и в администрации страны, по мере того, как, таким образом, является возможность заслужить уважение и получить влияние в провинции и благодаря провинции; тем с большим удовольствием дворянство и образованный зажиточный средний класс остаются на тех местах, откуда они извлекают доходы, и расходование земельной ренты оказывает влияние на развитие умственных сил и социальный строй, на успехи сельского хозяйства и на развитие в провинции отраслей промышленности, полезных для большинства.
Подтверждением этого взгляда может служить экономическое положение Англии. Английский землевладелец живет большую часть года в своих имениях, различным образом способствует развитию сельского хозяйства: непосредственно тем, что, живя в имении, уделяет известную часть своего дохода или на улучшение культуры своих собственных земель, или на улучшение культуры земельных участков своих арендаторов; посредственно тем, что своим потреблением он поддерживает фабрики, находящиеся в его соседстве, и местную умственную работу. Этим далее можно отчасти объяснить, почему в Германии и Швейцарии, несмотря на недостаток больших городов, широко развитых путей сообщения и национальных установлений, сельское хозяйство и вообще культура находятся на лучшей степени развития, чем во Франции.
Однако Адам Смит и его школа в этом вопросе впали в самую крупную ошибку, на которую мы уже указывали, но которую здесь необходимо разъяснить подробнее. А именно, Адам Смит недостаточно ясно понял и недостаточно разъяснил влияние фабрично-заводской промышленности на увеличение ренты, меновой ценности земли и сельскохозяйственного капитала и не выяснил его в полном объеме, он, напротив, поставил значение земледелия выше фабрично-заводской промышленности, так что выходит, как будто земледелие несравненно важнее для страны, как будто проистекающее отсюда благосостояние гораздо устойчивее, чем фабрично-заводская промышленность и благосостояние, зависящее от последней. В этом случае Смит является лишь продолжателем физиократов, хотя и с некоторым изменением их ошибочных воззрений. Очевидно, он был введен в заблуждение — как мы показали на основании статистических данных относительно Англии — тем обстоятельством, что в стране, богатой фабриками и заводами, вещественный земледельческий капитал в десять-двадцать раз значительнее фабрично-заводского, и тем, что ежегодное земледельческое производство по ценности значительно превосходит общий капитал фабрично-заводской промышленности. Очень может быть, что тот же самый факт привел и школу физиократов к увеличению значения земледелия сравнительно с фабрично-заводской промышленностью. Поверхностное изучение действительно дает повод думать, что земледелие создает в десять раз более богатств, а потому в десять раз более заслуживает внимания и вдесятеро важнее, чем фабрично-заводская промышленность. Но это только так кажется. Если мы будем доискиваться причин земледельческого благосостояния, то найдем, что важнейшая из них обусловливается фабрично-заводской промышленностью. Это те 218 млн. фунтов стерлингов фабрично-заводского капитала, который большей частью создал земледельческий капитал в 3311 млн. В данном случае он действовал совершенно так же, как пути сообщения: так же, как издержки по проведению канала, которые повышают ценность расположенных в его районе земель. Положим, что канал перестает служить средством сообщения, а воду его будут употреблять на орошение лугов, то есть на кажущееся увеличение земледельческого капитала, земельной ренты и т. д., положим даже, что вследствие этого ценность лугов возрастет на несколько миллионов, все-таки это полезное, по-видимому, для земледелия изменение вдесятеро уменьшит общую ценность лежащих в районе канала земель.
С этой точки зрения то обстоятельство, что фабрично-заводской капитал страны сравнительно гораздо меньше земледельческого, приводит к совсем иным заключениям, чем те, которые сделала господствующая и предшествующая ей школа. Выходит, что поддержание и увеличение фабрично-заводской промышленности для самих земледельцев тем важнее, что сравнительно с земледелием эта промышленность требует гораздо меньшего основного и оборотного капиталов. Поэтому для земледельцев, и в особенности для пользующихся земельной рентой и для помещиков, должно быть ясно, что они в собственных своих интересах должны создавать и поддерживать в стране фабрично-заводскую промышленность, хотя бы, ассигновав на это дело необходимый капитал, они и не получили никакой прямой выгоды, точно так же в их собственных интересах они должны заботиться о проведении каналов, о постройке железных и шоссейных дорог, хотя бы опять-таки и от этих сооружений они не получали прямого дохода. Справедливость нашего воззрения будет вне всякого сомнения, если мы обратим внимание на особенно необходимые и полезные для земледелия производства, каково, например, мукомольное. Сравните ценность земельной собственности и ренты в местности, где земледельцы не имеют поблизости мельниц, с ценностью земли в таких местностях, где имеется мукомольное производство, и вы должны будете признать, что уже одно это производство оказывает сильное влияние на то и другое, что там при одинаковой естественной плодородности общая стоимость земельной собственности не только вдвое, но даже в десять-двадцать раз более выигрывает в цене сравнительно с затратами на устройство мельниц, и что землевладельцы получили бы выгоды от устройства мельницы даже в таком случае, если бы, построивши ее на общие средства, они подарили ее мельнику. Это действительно сплошь и рядом бывает в Северной Америке: там, когда у отдельного лица не хватает необходимого капитала для окончания на свои средства таких работ, ближайший землевладелец охотно приходит на помощь, доставляя рабочие руки, лошадей, строевой лес и т. д. То же самое наблюдалось и в странах древней культуры, хотя и в несколько иной форме; в этом, без сомнения, нужно искать причину происхождения многих привилегий на помещичьи мельницы.
Все, что сказано о мукомольном производстве, вполне приложимо и к лесопильным заводам, маслобойням, кирпичным заводам, так же как и к кузнечному производству: всюду легко доказать, что рента и ценность земли постоянно повышаются пропорционально близости земель к этим заводам и пропорционально тому, насколько находятся эти заводы в близком или отдаленном взаимодействии с земледелием.
Почему же не могло быть того же самого с мануфактурными производствами — шерстяным, льняным, пеньковым, бумажным и хлопчатобумажным, почему не могло бы быть того же самого и вообще со всеми фабрично-заводскими производствами? Не видим ли мы, что рента и ценность земли везде увеличиваются пропорционально близости земельной собственности к городу, пропорционально населенности последнего и развитию в нем фабрично-заводской промышленности. Если мы в этих незначительных округах вычислили, с одной стороны, стоимость земельной собственности и вложенного в нее капитала, с другой — ценность капитала, вложенного на устройство фабрик и заводов, то, сравнив то и другое, найдем, что везде первый капитал по меньшей мере в десять раз значительнее второго. Безрассудно было бы заключать из этого, что для нации гораздо выгоднее помещать свои материальные капиталы в земледелие, чем в фабрично-заводскую промышленность, и что земледелие само по себе гораздо более благоприятно и для увеличения капиталов, чем фабрично-заводская промышленность. Рост материального земледельческого капитала обусловливается ростом материального фабрично-заводского капитала, и нации, не признающие этой истины, как бы ни были у них благоприятны естественные условия для развития земледелия, не только не будут идти вперед, но отстанут в приобретении богатств, в увеличении населения, в развитии цивилизации и могущества.
Между тем нередко, как мы видим, землевладельцы считают мероприятия, клонящиеся к развитию фабрично-заводской промышленности в стране, за привилегии, которые служат к обогащению только фабрикантов и бремя которых приходится выносить исключительно им. Они, которые на первых ступенях развития так хорошо понимают значительные выгоды, которые они получат от возникновения поблизости производства — мукомольного, лесопильного и кузнечного, что не останавливаются перед большими жертвами для их создания, при дальнейшем развитии культуры перестают понимать, какие громадные выгоды все земледелие страны извлекает из туземной и вполне развитой фабрично-заводской промышленности и насколько выгодно для них самих решиться на известные жертвы, без которых эта цель не может быть достигнута. Это происходит от того, что только в немногих и очень развитых странах землевладельцы бывают способны к широкой оценке своего положения, большей же частью они способны понимать лишь ближайшие свои выгоды.
Не нужно только забывать, что господствующая теория, со своей стороны, в значительной степени способствовала развитию в среде землевладельцев неправильного взгляда на этот вопрос. Смит и Сэй позаботились, с одной стороны, представить эгоистичным стремление фабрикантов к установлению протекционных мер, с другой стороны — превознести благородство и бескорыстие землевладельцев, которые далеки были от того, чтобы требовать таких же мер в свою пользу. Подумаешь, что внимание землевладельцев было, таким образом, направлено к этой добродетели бескорыстия, которое ставили им в такую заслугу, и что они были побуждены отказаться от этого бескорыстия.
Так, в большинстве значительнейших мануфактурных стран они не менее фабрикантов в последнее время просили и достигали применения протекционных мер, хотя (как мы это уже указывали прежде) и с огромным для себя вредом. Прежде, когда землевладельцы приносили жертвы для насаждения в стране фабрично-заводской промышленности, они поступали так же, как поступает земледелец в пустынной местности, жертвуя своими средствами для устройства поблизости мельницы или кузницы. Если тем не менее ныне землевладельцы требуют покровительства для земледелия, то это похоже на то, как если бы земледелец, о котором мы сейчас упоминали, помогавший построить мельницу, стал просить мельника помочь ему в обработке его поля. Бесспорно, такая просьба не имела бы смысла. Земледелие может процветать, рента и ценность земли увеличиваться лишь пропорционально преуспеянию фабрично-заводской промышленности и торговли, а мануфактуры не могут процветать там, где затруднен привоз сырья и пищевых продуктов. Это везде прекрасно понимали фабриканты и заводчики. Если, однако, землевладельцы в большинстве значительных государств достигли осуществления протекционных мер, то это зависело от двух причин. В государствах с представительным образом правления, где влияние землевладельцев на законодательство является преобладающим, фабриканты не решались противиться их безумным требованиям из опасения, что землевладельцы встанут на сторону принципа свободы торговли; и поэтому они предпочли войти с земледельцами в компромисс.
Затем, школа внушает землевладельцам, что так же бессмысленно было бы искусственно насаждать фабрично-заводскую промышленность, как было бы бессмысленно в холодном климате заниматься виноделием в теплицах; что фабрично-заводская промышленность возникает сама по себе естественным путем, что земледелие дает гораздо более возможности, чем фабрично-заводская промышленность, увеличить капитал; что национальный капитал не может быть увеличен искусственными мерами, что законодательство и государственные мероприятия могут дать фабрично-заводской промышленности только такое направление, которое будет менее благоприятно для увеличения богатства. Наконец, так как нельзя было обойти молчанием влияние фабрично-заводской промышленности на земледелие, то школа пыталась представить это влияние насколько возможно незначительным и неопределенным.
Нет сомнения, замечала школа, что фабрично-заводская промышленность влияет на земледелие, и все, что вредно ей, вредно также и земледелию; следовательно, она влияет на увеличение земельной ренты, но лишь косвенно. Непосредственно на ренту оказывают влияние: увеличение населения и количества скота, сельскохозяйственные улучшения, усовершенствование путей сообщения и т. д. Это различие между прямым и косвенным влиянием напоминает собой другие случаи, где школа делает подобное же различие, как, например, по поводу умственной производительности, и здесь уместно будет привести сравнение, которым мы уже пользовались; здесь дело обстоит так же, как и с древесным плодом, который, по мнению школы, не является непосредственным произведением, раз он растет на стебле, который является плодом ветви, ветвь — плодом ствола, а ствол — плодом корня, который и будет уже непосредственным плодом почвы. Разве не было бы софизмом признать, что население, скотоводство, пути сообщения и т. д. являются прямыми причинами повышения ренты, а фабрично-заводскую промышленность — косвенной причиной, когда достаточно взглянуть на промышленную страну, чтобы убедиться, что сама фабрично-заводская промышленность является главнейшей причиной увеличения населения, количества скота, путей сообщения и т. д.? Логично ли и последовательно ли приравнивать следствия к их причинам, т. е. к фабрично-заводской промышленности, даже выставлять первое главной причиной, а фабрично-заводскую промышленность причиной косвенной и подчиненной, как бы нечто добавочное? Что же могло привести такой проницательный ум, каким был Адам Смит, к таким превратным суждениям, идущим вразрез с сущностью вещей, как не желание оставить в тени фабрично-заводскую промышленность и ее влияние на благосостояние и могущество нации вообще и на увеличение ренты и земельной ценности в частности? И для чего иначе было бы нужно все это, если не для того, чтобы избежать объяснений, которые громко говорили бы в пользу протекционной системы?
Вообще, школа со времени Адама Смита была несчастлива в своих изысканиях по вопросу о сущности ренты. Рикардо, а после него Милль, Мак-Куллох и другие держатся того мнения, что рента служит выражением естественной плодородности земельных участков. Первый на этой идее построил целую систему. Если бы он побывал в Канаде, то он в каждой долине, на каждом холме мог бы произвести наблюдения, которые убедили бы его, что его теория построена на песке. Но так как он имел перед глазами только Англию, то и впал в ошибку, думая, что английские поля и луга, дающие в настоящее время такую прекрасную арендную плату вследствие, по-видимому, естественной плодородности, были во все времена теми же самыми полями и лугами. Первоначальное естественное плодородие земельных пространств на самом деле настолько незначительно и дает пользующемуся ими так мало избытка в продуктах, что земельная рента едва ли даже заслуживает названия таковой. В своем первобытном состоянии целая Канада, населенная исключительно звероловами, с трудом могла бы обеспечить от продажи мяса и кож доход, достаточный для уплаты жалованья одного лишь профессора политической экономии в Оксфорде. Естественная производительная способность почвы на острове Мальте заключается в камнях, которые едва ли могли бы обеспечить ренту. Если проследить движение целой нации по пути цивилизации и ее переход из охотничьего состояния в пастушеское, из этого последнего — в земледельческое и т. д., то легко, напротив, можно будет убедиться, что везде рента первоначально не имела никакого значения и что она возрастала всюду вместе с успехами культуры, увеличением населения и развитием умственных и материальных капиталов. Если сравнить чисто земледельческую нацию с нацией земледельческо-мануфактурно-коммерческой, то окажется, что в последней живет арендной платой в двадцать раз больше людей, чем в первой. По статистике Великобритании Маршаля, в Англии и Шотландии, например, в 1831 году было населения 16 537 398 человек, из которых 1 116 398 жили рентой. В Польше на таком же точно пространстве земли едва ли можно найти двадцатую часть этого числа. Переходя к частностям и исследуя причины, которыми обусловливается рента каждого отдельного земельного участка, мы заметим, что она является результатом способности к производству, которая обусловливается не естественными причинами, а создана трудом и умственными и материальными капиталами, прямо или косвенно затраченными на нее, и вообще социальным прогрессом общества. Правда, мы видим, что и те земли, которых не касалась рука человеческая, дают ренту, таковы, например, каменоломни, песчаники, пастбища; но эта рента не более как следствие усиления окружающей их культуры, капитала и населения. С другой стороны, мы видим, что самую большую ренту дают те земли, естественная производительность которых сведена к нулю и вся польза которых заключается лишь в том, что люди на них едят, пьют, сидят, спят или ходят, работают или веселятся, учат или учатся, словом, земли, находящиеся под постройками.
Принцип ренты — это польза, которую земля обеспечивает тем, в исключительном распоряжении которых она находится, размер же этой пользы определяется суммой умственных и материальных капиталов, которыми обладает общество вообще, а также теми средствами, которые находятся в распоряжении частных лиц, специальными качествами почвы и затраченными на нее прежде капиталами, — все это дает возможность и законное право всякому извлекать отсюда материальные ценности или удовлетворять свои умственные и материальные потребности или вкусы.
Рента — это процент с капитала, определяемого фондом натуральным, или капитализованный натуральный фонд. Территория той нации, которая пришла к капитализации натурального, служащего для земледелия, фонда, и то лишь несовершенным способом, который дозволяет степень ее цивилизации, приносит, без сравнения, менее ренты, чем территория нации, которая соединяет у себя земледельческую и фабрично-заводскую промышленность. Собственники первого рода ренты живут большей частью в той стране, которая доставляет им произведения фабрично-заводской промышленности. Но когда нация, земледелие и народонаселение которой получили значительное развитие, основывает у себя фабрики и заводы, тогда она совершает капитализацию, как это мы уже показали в одной из предшествующих глав, не только естественных сил, в частности, полезных для фабрично-заводской промышленности и остававшихся до сих пор в бездействии, но также и большей части мануфактурных сил, служащих подспорьем для земледелия. Таким образом, увеличение этих рент в стране бесконечно превосходит проценты с материальных капиталов, необходимых для создания фабрично-заводской промышленности.