Эксперимент
/День первый/
Их было двое солдат Советской Армии. Обоим по двадцать. Эксперимент был лёгкий. Один — Слава Антонов должен был полулежать в кресле. Второй — Леонид Сидоренко, «одетый» в плавки и шапочку, лежать в бассейне, в воде.
И кто сколько сможет. Условие одно — не двигаться.
Далее я предоставляю слово Леониду Сидоренко. Это его отчет.
«Эксперимент проводился на базе учебно-тренировочной лаборатории в подтрибунном пространстве открытого бассейна спортивного комплекса «Лужники», это рядом с метромостом и станцией метро «Ленинские горы». В одном из её помещений находился бассейн — массивное корытообразное сооружение размером примерно 3 х 4 метра и глубиной не менее 2-х метров, в другом помещении имелась бегущая дорожка, а рядом с ней был ортостатический стол. Были ещё ряд помещений с медицинским оборудованием и диагностической аппаратурой.
В предпоследний день февраля Вячеслав и я прибыли к месту проведения эксперимента, прошли в течение двух дней предэксперимен- тальное обследование, ознакомились с предстоящими в ходе эксперимента методиками обследования, психологическими и иными тестами, опробовали свои «рабочие места». Мне пришлось помимо знакомства с бассейном и условиями нахождения в нем, выполнить ещё одну, дополнительную процедуру.
Погрузился в воду почти до дна бассейна, расслабился и начал медленно всплывать. В это время через иллюминатор в борту бассейна производили фотосъемку. Таких погружений и фотосъемок было несколько. В результате, все, что было запечатлено на фотоснимках: поза тела, положение ног и рук, углы их изгибов, а также специальная расшифровка этих снимков позволили получить самые точные данные для изготовления индивидуального ложемента из сетки для подстраховки от излишнего, естественного погружения тела ниже уровня, относительно заданного условиями эксперимента. Крепился и регулировался этот ложемент с помощью конструкции, установленной на бортах бассейна. Последний, самый насыщенный
5
и сложный во всех отношениях «предстартовый» день февраля начался для нас привычно. Объём исследований и проб был большим, запомнились мне две необычные на тот момент для меня пробы. Проба на физическую выносливость — бег на бегущей дорожке с заданной скоростью — для меня была практически бесконечной, прервали бег на 50-й минуте, не видя смысла в его продолжении, увеличивать же скорость было нельзя, надо было помнить, что даже этот режим бега по окончании эксперимента представлял огромную нагрузку... Ортостатические пробы как до, так и после бега, дискомфорта не вызывали, восстановление проходило быстро и устойчиво.
Я сомневаюсь в правильности названия следующей пробы, но помнится мне, это была проба на проницаемость сосудов и на скорость переноса (доставки) кровью кислорода и питательных веществ к тканям и органам. Для этого было необходимо на голодный желудок выпить спирт не разведенный в соотношении 1 мл спирта на 1 кг массы тела. Выходило, что мне предстояло выпить 72 мл спирта и воспользоваться одним кусочком сахара. Признаюсь, что на тот момент я впервые в жизни пил спирт, очень долго под всяким предлогом оттягивал это страшное для меня действо, но вынужден был подчиниться медикам. Далее жуткий хмель, опьянел как никогда и абсолютно был безразличен к взятию крови на биохимию. Разумеется это был последний и заключительный тест в тот день. На том я и отошел ко сну перед днем «закладки».
Утром 1-го марта для всех без исключения была объявлена готовность № 1. После медицинского осмотра и ритуала подбадривания, пожеланий «ни пуха, ни пера», каждый из нас занял свое рабочее место. Был включен хронометр, на дежурство заступил персонал первой смены согласно графику, и какая-то особая, деловая и серьезная атмосфера воцарилась вокруг. Как сейчас помню, что оба научных руководителя по видам работ (направлениям) Александр Иванович Слесарев и Алла Ивановна Жданова в первый день эксперимента с работы уехали глубоко за полночь.
Первые же минуты пребывания в воде акцентировали мое внимание на том, что в поле моего зрения был очень скромный «пейзаж». Я находился выше своего «сухопутного» коллеги на половину высоты рабочего зала, перед глазами, и этого нельзя было избежать, находилась металлическая конструкция, опирающаяся на два продольных борта бассейна. Эта конструкция поддерживала страховочную
6
сетку подо мной. Последнее, во что упирался мой взгляд, был потолок, окрашенный масляной краской.
Прошло чуть более получаса времени, и я стал отчетливо осознавать свое положение в бассейне. Сетка подо мной располагалась в форме мелкого ковша, касание её ощущал точечно головой, лопатками, тазом и участками ног от икроножных мышц до пяток. На исходе 1-го часа, в результате первых ощущений в голове самопроизвольно включилась система анализа в отношении того, что происходит, что ожидать в ближайшие часы и что предпринять мне, чем ответить на воздействие среды. Стал производить сравнение и анализ того, какие из ощущений уже известны мне из обыденной жизни, а какие абсолютно новые. Тут же сработала так называемая «иммунная система» профессионального испытуемого. Постоянное участие в самых разных по воздействию экспериментах выработали ответную реакцию на неадекватные воздействия — условия, при которых было необходимо всегда максимально концентрировать терпение, волю, физические усилия, а порой и просто веру в то, что всё, чем я занимаюсь, имеет свои временные границы, и я всегда верил, что границы моего терпения и моих возможностей шире границ эксперимента.
Полная картина хода моего эксперимента была следующей:
Надо мной слой воды не менее 0,3 м, оказывает ощутимое давление на живот и грудь, дышать трудно. Участками тела, не покрытыми водой, оставались лицо и уши, граница воды проходила у моих мочек ушей, нижней части щёк и очень близко у краев рта. Оптимальной (комфортной) температурой воды для меня была 37,4 оС, колебания в любую сторону на две десятых градуса вызывали либо озноб, либо ощущение перегрева. В бассейн подавалась обычная хлорированная вода из общей системы основного бассейна.
Вот на таком фоне, войдя в контакт с неприветливой средой, я и приготовился выполнять поставленную передо мной задачу.
Вскоре понял, что необходимо, как можно быстрее, включить системы сброса напряжения, накопившегося за несколько часов, призвал на помощь самые приятные жизненные воспоминания детства и юношества, очень помогали мне в подобных случаях воспоминания о времени занятия активным спортом. И хотя к этому приёму приходилось прибегать, будучи в экспериментах, очень часто, багажа воспоминаний хватало, а в обычное время службы, вне эксперимен-
7
та, больше помогали и хорошо настраивали на предстоящие дела воспоминания из разряда сложных, безрадостных и даже грустных, и в этом тоже дефицита не было.
Прошли несколько часов эксперимента, появились физическая усталость, сонливость, апатия, все силы, казалось, уходили на преодоление влияния, оказываемого массой воды. Тяжесть дыхания не проходила, появились еле заметные признаки спазмов в горле, сердцебиение было учащенным и натужным. Недалеко от меня на мостике вдоль борта бассейна, почти все время находился дежурный врач. Первые часы эксперимента, кроме чувства благодарности ему за это, я ничего не испытывал, он не беспокоил меня вопросами и лишь взглядом сочувствовал мне и понимал, будто был рядом со мной в воде, что мне трудно.
Контрастом моему состоянию было состояние Вячеслава в кресле. Он, не переставая, разговаривал с персоналом смены, ему на тот период не на что было особенно обращать внимание. В его условиях ощущение усталости и осознания воздействия эксперимента приходят позже. Забегая вперед, и чтобы больше не отвлекаться на его «сухой» эксперимент, скажу, не вдаваясь в детали, что Вячеславу хватило 3-х суток, чтобы добровольно прекратить свое участие в эксперименте.
Так я остался в одиночку продолжать свою водную одиссею.
Первые сутки пребывания в воде дались мне нелегко, уснуть в первую ночь так и не удалось, была только дрема, да и то лишь до первого наклона головы влево или вправо — это все равно, вода тут же касалась ноздрей, и я пробуждался. Началась сильная мацерация пальцев рук и кожи на подошвах ног, ощущалось предболевое состояние кожи мацерированных участков.
Медицинский контроль за моим состоянием проводился регулярно круглые сутки по установленному графику. Этому не могли помешать даже сон или, тем более, дремота. Меня аккуратно «причаливали» к борту капроновым шнуром, привязанным к руке и производили все необходимые манипуляции, в том числе пробы и по забору крови. Проводились всякого рода тестирования.
Не буду оригинален, все, что свойственно делать человеку, для освобождения от отходов жизнедеятельности, касалось и меня хотя и с очень малой частотой. Для этого применялось плавсредство — стеклянная утка, которая доставлялась ко мне по воде, и использовалась по назначению с жестким условием — минимизировать всякого рода движения. Более сложный случай откладывался на более далекую перспективу. К сожалению, экспериментом не предусматривалось использование специального питания. Нас кормили пищей, приготовленной в ресторане «Рекорд», который находился на большой спортивной арене. В соответствии с ресторанным меню к нам еду доставляли в судках, но ел я очень мало, в основном пил кисели и компот».
Прервем на время монолог — отчёт Леонида Сидоренко. Наступил уже 1963 год. Уже побывали в космосе Юрий Гагарин и его друзья из отряда № 1. Зачем же «горбатился» в воде «космонавт из отряда № 0» Леонид Сидоренко. Во имя чего? Ответ таков — впереди длительные космические полёты. Как воздействует на организм человека длительное состояние невесомости? А вода в бассейне — её имитация. Многое к тому времени было уже испытано: скафандр, катапульта... «Мы, вспоминает Леонид, испытывали возможности человеческого организма».
Шёл 10-ый год существования «нулевого отряда», состоящего из солдат и сержантов срочной службы. Позади были тысячи экспериментов.
А начиналось всё так.
Начало
Это сейчас полеты в космос — дело почти привычное. Даже туристы за миллионы баксов летают. Но еще в 40-х годах прошлого века даже среди ученых, занимавшихся ракетной техникой и связанными с ней исследованиями, слов «космонавтика», «меж-планетные полеты», «космическая биология и медицина» в лексиконе не было. Их избегали, считая далекой фантастикой. Ибо понимали, что не только достижения технические, но научное обоснование самой возможности космического полета человека — дело долгое, трудное, неизведанное, что без медико-биологических исследований в максимально имитирующих и смоделированных условиях не обойтись.
Страна только вышла из войны. Земных дел по горло. Залечить раны. Восстановить порушенное. Возродить жизнь и рабочий ритм. Найти замену, тем, кто не вернулся. И снова на передовой были фронтовики. Врач, подполковник Владимир Иванович Яздовский,
9
[ иллюстрации ]
прошедший войну в действующей армии в должности начальника медицинской службы 289-й штурмовой авиадивизии, в это время работал в Москве, в Институте авиационной медицины МО СССР.
В своей книге «На тропах Вселенной» он вспоминает.
«Королев и его ближайшие сподвижники понимали, что медико-биологические исследования при изучении космоса крайне необходимы. Из этого следовало, что очень важно как можно быстрее разработать программу и подобрать людей. В поисках подходящей кандидатуры Сергей Павлович решил посоветоваться со своим учителем, мнением которого очень дорожил, — Андреем Николаевичем Туполевым. Выдающийся конструктор А.Н. Туполев, с именем которого связана целая эпоха советской авиации, предложил Сергею Павловичу во главе нового направления (космической биологии и медицины) поставить меня. В то время я руководил лабораторией герметических кабин и скафандров в Институте авиационной медицины Министерства обороны СССР. Исследования мы вели в основном на новых самолетах конструкции Туполева. Крупнейший авиаконструктор современности всегда заботился об удобстве экипажа, о самочувствии человека в полете, поэтому наши эксперименты он не выпускал из поля зрения. Вникал, придирчиво расспрашивал, чем вызвано то или иное решение, иногда хвалил, иногда «шумел». Но обычно все улаживалось к взаимному удовольствию и общей пользе.
Работу свою я любил. О Королеве и его опытном конструкторском бюро ничего не знал. Смутное что-то слышал об экспериментальной космонавтике. И уж никак не думал, что скоро сам окажусь на «космической орбите». А случилось это так.
Однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок. Энергичный мужской голос коротко представился: «Королев», и за одну-две минуты я дал согласие встретиться с ним завтра, после обеда, в Петровско-Разумовском парке неподалеку от Академии имени Жуковского. Не помню сейчас точной даты, но шел 1948 год, была уже глубокая осень: листья с деревьев облетели, и вторая половина дня утопала обычно в серенькой измороси. В этом предсумеречном свете передо мной неожиданно — хотя ждал же! — возникла крепкая, плотная фигура в темном пальто и шляпе. Последовало крепкое рукопожатие. Сергей Павлович взял меня под руку и повел в глубь аллеи, безо всяких предисловий обращаясь ко мне на «ты». «Сейчас мы с тобой погуляем и все обговорим! — начал он весело, буд-
12
то радуясь моему недоумению. — Не удивляйся, тебя рекомендует сам Андрей Николаевич Туполев. А для меня дороже его мнения нет. Я и сам у него учился, знаю, чего стоит похвала Туполева. Едва я сказал, что мне нужен медик, который был бы на «ты» с техникой, он сразу тебя вспомнил», Сергей Павлович говорил образно, сочно.
Далее Королев прямо, без обиняков, сказал мне, что у них есть ракеты, способные поднять груз массой более 500 килограммов на высоту 100 километров (видел ли он мое ошеломление?), что геофи-зические исследования на этой высоте уже ведутся, но он считает, что пора начинать эксперименты на животных, которые проложили бы путь человеку.
— Подумай хорошенько, взвесь все и ... соглашайся! У нас другой кандидатуры нет.
— Да я... Наша лаборатория... Я же собой не распоряжаюсь, — наконец заговорил я.
— По этому поводу не волнуйся. Мне дан карт-бланш. Соглашайся — и я все улажу. Главное, Андрей Николаевич тебя любит, — в который раз повторил он основной свой довод. — Меня тоже любит, так что мы вроде братьев.
Я был смущен. Я не считал свою работу выдающейся — просто делал дело честно, добросовестно. А тут такое предложение — даже вслух вымолвить страшно: жизнеобеспечение полета человека в космос! Видя, что я в таком состоянии, Сергей Павлович сказал на прощание:
— Думай. Но без риска, без попытки решить большую задачу жизнь — не жизнь... А погода сегодня прекрасная! Ты взлет ракеты не видел? Никогда? По-моему, прекраснее нет ничего...
Он снова крепко пожал мне руку, сел в машину и уехал. А мне предстояло «думать и решать». Да что там думать, если зацепиться не за что! Никакого задела, никаких экспериментов, никакой методики не существовало и не могло существовать. И поговорить, посоветоваться не с кем. Королев предупредил, что разговор должен остаться между нами.
Честно говоря, предложение было не просто лестным для меня, а, прежде всего интересным. Но вставало сразу много вопросов. С чего начинать? Как будет с основной работой, ведь у лаборатории свой напряженный план? В раздумьях и беседах с Сергеем Павловичем, который пригласил меня к себе посмотреть, как и что делается
13
в его ОКБ, закончился 1948 год. Я колебался, не мог сразу принять предложение Королева и ждал очередных шагов, на которые он намекал при встрече.
И вот однажды, как всегда неожиданно, явился шумный, энергичный Королев и повез меня к министру обороны СССР Александру Михайловичу Василевскому, маршалу Советского Союза. В машине я высказал свои опасения: как же, мол, так, минуя все инстанции, сразу — к министру?! Сергей Павлович рассмеялся, успокоил меня, опять обнадежил, что все будет хорошо.
Александр Михайлович ждал нас, принял очень радушно, шутил. Королев в тон ему начал меня «подначивать»: «Не решается, дескать, подполковник, сменить свою любимую авиационную медицину на космическую, риска боится». А.М. Василевский в деловом дружеском тоне приводил массу доводов «за», обещал помочь с финансированием и просил обращаться в случае любых трудностей лично к нему.
— Вот видишь, я же говорил: все будет в порядке! — успокаивал меня Сергей Павлович, снова напоминая, что до поры до времени и об этом визите — никому ни слова.
Когда таким же образом он повез меня к президенту Академии наук СССР Сергею Ивановичу Вавилову, я почувствовал себя прямо-таки героем детектива. В самом деле, скромно тружусь в своей лаборатории, начальство института ничего не подозревает, а я наношу визит за визитом, один значительнее другого, участвую в обсуждении задач новой отрасли науки — и все это в абсолютном секрете!
Сергей Иванович встретил нас с Королевым как долгожданных гостей, осведомился о здоровье, выразил уверенность, что мы с Сергеем Павловичем уже обо всем договорились — видимо, слышал о моих колебаниях. Разговор был длинный и очень обстоятельный. Знаменитый академик говорил, что его крайне интересуют прямые исследования при подъеме оптической и вообще физической аппаратуры на ракетах.
— Однако, те исследования, которые мы просим возглавить Вас, Владимир Иванович, гораздо сложнее, но и увлекательнее, чем все известные до сих пор, — обратился он ко мне. — Был бы я моложе да имел здоровье поприличнее — обязательно попросился бы к Вам в компаньоны!
14
Сергей Иванович открывал передо мной фронт предстоящих работ, советовал подумать о том, что к обеспечению исследований придется привлекать механиков, физиков, химиков, специалистов по радиоэлектронике и из других отраслей, что их надо будет тщательно подбирать, учитывая их желание и подготовленность для работы в новом направлении науки.
— Вероятно, Вам понадобится участие многих биологических и медицинских учреждений, — продолжил С.И.Вавилов. — Но каких? В каком объеме? Все это мы надеемся услышать от Вас. Вам и карты в руки! Подбирайте людей, заказывайте аппаратуру. Средствами обеспечим. Об одном убедительно прошу: ставьте меня в известность о ходе работы. А на помощь, если потребуется, можете рассчитывать. В любое время буду рад Вас видеть.
С таким напутствием мы с Сергеем Павловичем покинули Академию наук. Настроение у нас было приподнятое. Все складывалось как нельзя лучше. Учитывая, что моя работа должна быть тесно связана с деятельностью разных подразделений коллектива, руководимого Королевым, мы решили и вопрос о финансировании экспериментов. Сергей Павлович согласился взять лабораторию на свое финансовое обеспечение.
Полная поддержка Министерства обороны и Академии наук СССР в то время значили очень много. Обстановка в науке была сложной, в нашем институте тоже вели борьбу друг с другом разные группировки. Споры эти зачастую лишены были научной основы, тормозили дело. Заручиться покровительством столь авторитетных организаций было необходимо, и, думаю, Королев понимал это гораздо лучше меня. Недаром он избрал такой «обходной» путь утверждения новой области исследований.
И вот настал день, когда меня по телефону вызвали к начальнику Института авиационной медицины Алексею Васильевичу Покровскому. Он сообщил мне, что Институт получил новое задание от разработчиков ракет, что я подключаюсь к медико-биологическим исследованиям на ракетах и буду их возглавлять, что дело это сверхсекретное и не терпит отлагательства. На меня возлагалось руководство этими работами во всем объеме и их координация.
— Решено все на высшем уровне. Познакомьтесь с материалами, которые есть у нас в институте, может быть, найдете для себя что-то полезное, — в конце беседы сказал Алексей Васильевич.
15
Я сразу же помчался разыскивать материалы, о которых он упомянул. Но оказалось, что это всего-навсего лист миллиметровки, на котором в полную величину была вычерчена собака. Недалеко же продвинулись наши коллеги в своих раздумьях о жизнеобеспечении человека в космосе! Ясно было, что начинать придется с нуля.
Я засел в библиотеку, чтобы познакомиться с литературой, и сразу же выяснил, что о космонавтике пишут либо в теоретическом, либо в фантастическом плане. По-новому зазвучали для меня известные слова К.Э. Циолковского, который оценивал состояние невесомости и реакции организма на действие высоких и низких температур и предлагал ряд мер, направленных на обеспечение нормальной жизнедеятельности человека в замкнутом малом объеме корабля. Что касается рекомендованной Д.И. Менделеевым герметической кабины, то она уже давно вошла в авиационный обиход.
Было ясно: надо идти по пути, экспериментально подкрепленному авиационной медициной, проверить ее выводы, приспособить к нашим условиям то, что возможно приспособить. Пришлось дополнительно проштудировать фундаментальные исследования о влиянии пониженного давления, перепадов давления и гипоксии на организм животных и человека».
Такие исследования, конечно, были. Но мы куда более знаем о том, как двигалась вперед техническая мысль, реализовавшаяся в ракетные достижения. Потом первый спутник. Потом четвероногие космонавты: Лайка, Белка, Стрелка... Потом — Гагарин! И получается в глазах непосвященных следующая схема: «Лайка» — «Гагарин». Утрирую, конечно.
Я внимательно прочел книгу Яздовского. Но даже в этом издании, вышедшем в 1996 году, ни слова об отряде нулевого цикла, об экспериментах с участием человека.
Основных научных данных, с которых необходимо было начинать изучение возможности полета человека на ракетных летательных аппаратах, было крайне недостаточно, делает вывод ученый.
Развитие и авиации, и космонавтики диктовало необходимость решения все более комплексных задач в области авиационной и космической медицины. В 1950-м авиация страны стала переоснащаться с моторной на турбореактивную технику. Приходилось не только переучивать лётчиков на управление ею, воз-
16
росли требования к здоровью пилотов. Было естественным, что в будущие космонавты отбирали именно летчиков. Но это будет позднее. Тогда же во весь рост заявила о себе необходимость создания научно-исследовательской и экспериментальной базы, чтобы дать ответы на все вопросы, касающиеся здоровья, безопасности, профессиональной деятельности летного состава.
Вопросы были настолько обширными и объемными, сложными и ответственными, что их решение не могло быть осуществлено без привлечения к участию в проведении исследований в качестве испытателя или испытуемого человека.
Были подготовлены и научно обоснованы материалы для обращения с этой целью в высшие государственные органы.
Ответом стало решение Совета Министров СССР от 14 октября 1952 года, согласованное и одобренное И.В. Сталиным.
30 июня 1953 года Главком ВВС издал приказ о создании отряда испытателей на базе Научно-исследовательского института авиационной медицины.
14 июля 1953 года Начальник Научно-исследовательского института авиационной медицины подписал приказ за № 118, в котором, в частности, указывалось: «Организовать команду специалистов...» Начальником 7-го отдела (отдел испытателей) был назначен опытный авиационный врач подполковник м/с Е.А. Карпов.
Он же потом стал первым начальником Центра подготовки космонавтов, созданного в январе 1960 года.
В разные концы страны, где были расквартированы авиаполки, поехали гонцы-медики.
В Институте начало работать уникальное и единственное в своем роде компактное подразделение, сформированное из солдат и сержантов срочной службы, отобранных из авиационных частей. Требования к кандидатам по здоровью были жесточайшие, секретность железная. Солдаты из отряда испытателей были, образно говоря, «космонавтами нулевого цикла». Испытания нередко проводились в предельно допустимых для человеческого организма условиях — в различной природной среде, баро- и сурдокамерах, на катапульте, центрифуге. По зернышку, ценой предельных усилий, с риском для здоровья они помогали собирать информацию по разработке систем и средств безопасности полетов.
17
На начальном этапе команда испытателей была немногочисленной. Но усложнялись задачи, росли ряды испытателей. С их участием шли:
— барокамерные испытания, в том числе испытания, связанные с перепадом барометрического давления и испытаниями различных модификаций высотно-компенсирующих костюмов и других средств авиационного снаряжения и оборудования;
— испытания средств спасения пилотов — систем катапультирования, в том числе испытания, связанные с выявлением предела переносимости перегрузок, как на вертикальной, так и на горизонтальной катапультных установках;
— испытания, связанные с исследованием вестибулярных реакций при действии различных величин угловых ускорений и др.
Семь лет отделяет создание команды испытателей от периода, когда в 1960 году был создан отряд космонавтов. Приближение начала пилотируемых полетов все участники этих событий ощущали по разному, а главное — в разные временные периоды. Испытатели нулевого отряда продолжали работать и тогда, когда в космосе уже побывали первопроходцы отряда № 1. Как я потом выяснил, водный эксперимент с участием Леонида Сидоренко был для него внеплановым. Он специализировался на экспериментах по высотной физиологии. Но на очереди был многосуточный длительный полёт в космос. Так Леонид очутился в бассейне.
18