Эксперимент
(день второй — третий)
«Середина вторых суток дала мне ощущение адаптации. Почти не сказывалась толща воды, дышать стало привычнее, почти исчезло учащенное сердцебиение, но появился дискомфорт в суставах и мышцах, хотелось повернуться на бок, потянуться, размять мышцы, стал уставать позвоночник. Психологически переносить пребывание в воде стало немного легче. С очередной порцией новых ощущений перешел в третьи сутки пребывания в воде. Первые двое суток дали о себе знать, я стал всё чаще засыпать, хотя и непродол-жительно, сказался дефицит сна и нарастающая утомляемость. С середины третьих суток я почувствовал легкий кожный зуд, особого внимания этому не придал, думал, что это явление из разряда обычных. Дальше — больше, зуд нарастал, на мне уж не было участка тела, которое бы не испытывало зуд. Процесс развивался очень быстро, я понимал, что иду на нарушение условий эксперимента, начал шевелиться, мое состояние напомнило поведение чем-то обеспокоенной рыбы в аквариуме, вода из бассейна стала слегка выплескиваться через борта.
Обо всем, что происходило со мной, было доложено по инстанции. Ситуация не улучшалась, наоборот, изменилось состояние кожного покрова, появились множественные участки отечного характера, переходящие от локальных к сплошным. Особенность моей ситуации, по всей вероятности, не давала однозначного ответа на происходящее, и было принято решение, что утром на четвертые сутки эксперимент будет прекращен.
В то утро 4 марта около 9 часов утра приехал Олег Георгиевич Газенко и с ним новые и мало известные мне люди. Они какое-то время обсуждали что-то, в лабораторию прибывали сотрудники, вызванные на работу в связи с досрочным завершением эксперимента, пришла очередная дежурная смена в полном составе во главе с майором медицинской службы, кажется, его звали Николаем Ивановичем, фамилии, к сожалению, не помню, осталась в полном составе и отдежурившая смена. Для описания моих эмоций и ощущений трудно подобрать подходящие и в то же время корректные слова, терпел
19
уже не помню как, моя кожа была для меня чужой и бесчувственной, она буквально «горела» в воде, я её пытался чесать, а ответной реакции уже не чувствовал.
Я был согласен на подъем.
Слышал голоса, обрывки докладов у борта бассейна о готовности к выемке испытуемого. Вдруг очень мягкий, но настойчивый и уверенный голос Николая Ивановича, в соответствии с армейскими уставными нормами, просил у Олега Георгиевича Газенко разрешения на использование последнего шанса в этой тупиковой ситуации, к реализации которого он лично был готов. Далее я скажу об этом человеке всё, что я обязан сказать о нем как об умнице и профессионале с большой буквы. Получив «добро» от руководства, последовала уже жесткая и не терпящая промедления команда вскрыть из НЗ медикаментов все аптечки. Водитель дежурившей «скорой помощи» мгновенно умчался с медперсоналом скупать в ближайших аптеках бактерицидные бинты в максимальных объемах. Это я все отчетливо слышал своими ушами, но не понимал замысла».
Может быть, прочтёт эти строки (если жив) тогда майор медицинской службы Николай Иванович или его коллеги по отряду, и мы узнаем фамилию человека, о котором испытуемый отзывается как об умнице и профессионале с большой буквы. Ясно только то, что принадлежал он к тому поколению ученых-исследователей, кого с полным правом мы можем назвать подвижниками Отечества. Многие из них прошли войну с первого до последнего дня, не раз глядели в глаза смерти, а опыт, полученный на фронте, дал им и профессиональное, и моральное право вести уникальные научные исследования и эксперименты с участием солдат, годящихся им в сыновья. Они несли полную ответственность за их здоровье и за жизнь.
Леонид СИДОРЕНКО:
«Мы были солдатами. Ученые и специалисты-экспериментаторы были офицерами. Армейский устав соблюдался. У нас не было никакого панибратства, никакого особого сближения. Но мы настолько роднились сердцами... Я, ведь, доверяю себя экспериментатору, а он берет ответственность огромную, чтобы не допустить никакого ЧП, гарантировать мою безопасность. Такое доверие и было в основе работы отряда. Испытывали нас, мы испытывали себя».
20
Акаки Согратиевич ЦИВИЛАТТТВИЛИ. пришедший в Институт авиационной медицины в 1954 году, тогда майор:
«Для моих экспериментов подбирали специально. Не каждый подходил. Эксперименты шли каждый день, но каждому из испытуемых нельзя было более одного раза в неделю. Мы работали очень дружно. Ребята были для нас как родные. У нас не было отношений «полковник» — «солдат». С 1954-го по 1972-й год, я — на экспериментах. Без теплоты отношений нельзя. Очень важно было, чтобы испытатель правильно оценил воздействующий фактор. Они после каждого эксперимента писали у меня в протоколе свое заключение, мнение.
Вообще необходимо подчеркнуть, что в команде испытателей были люди не только безукоризненно здоровые, но и хорошо образованные и воспитанные.
За многолетнюю работу с ними я не могу назвать ни одного из них, кто как-то несерьезно относился к своей работе. Они всегда после завершения эксперимента давали глубокий и правдивый анализ происходившего в процессе исследования. Приведу отчет одного из испытателей после эксперимента:
«Перепад на большой высоте несколько тяжелее, чем предыдущие, сегодня перепад совпал с выдохом, а предыдущий — на вдохе. На вдохе перепад воспринимается тяжелее, чем на выдохе. Перепад перенес хорошо, никаких болей и неприятных ощущений не было. После эксперимента чувствую себя хорошо. Дышать было не трудно, но желательно костюм в верхней части немного ослабить, так как он при глубоком вдохе сжимал несколько сильнее. На высоте мог бы находиться еще».
Испытатель Кривой А.И. Протокол № 54 от 20.9.61 г.
Условия эксперимента:
Декомпрессия в 294 мм рт. ст. за 0,5 сек до высоты 26000 м. Время пребывания на высоте 60 минут».
С Акаки Согратиевичем я познакомился близко. Не со всеми ветеранами — учеными-медиками-экспериментаторами первого набора это было возможно. Многие уже ушли из жизни. В живых единицы. И тем за 90. Но из воспоминаний их коллег, из рассказов подшефных их крестников-солдат складывается портрет поколения людей удивительно цельных, мужественных, высокообразованных, не щадящих себя ради дела. А мы, ведь, так мало знаем о них. Да и о всех ли?
21
Ученые в погонах
Мне кажется, пришла пора написать цельную, подробную историю освоения космоса в нашей стране. Назвав поименно всех героев этого последнего поистине великого исторического подвига нашего народа. Здесь нужны усилия настоящих специалистов, а не только нашей журналистской братии, по воле которой информация порой касалась не тех, кто дело делал, а лиц второстепенных, а факты в «художественном» оформлении порой затмевали главные события и подлинных героев. Так, оказались незаслуженно забыты и исследования по научному обоснованию возможности полета в космос человека и обеспечению безопасности таких полетов и, наконец, возможности работать в космическом пространстве.
Владимир Иванович ЯЗДОВСКИЙ
Для развития экспериментальной космонавтики были необходимы разносторонние теоретические и экспериментальные Щ)
исследования по научному обоснованию возможности космических полетов сначала биологических объектов, а в дальнейшем и человека с разработкой мер и устройств по обеспечению безопасности полетов. Исследования комплекса этих проблем, вошедших в круг задач и интересов космической биологии и медицины, возглавил в нашей в стране Владимир Иванович Яздовский, — доктор медицинских наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР, полковник медицинской службы. Им и его коллективом разработаны программа научных исследований по космической биологии и медицине, классификация факторов космического полета, методология исследований, схема и структура биологических исследований на ракетах, система отбора, подготовки, тренировки и обеспечения космонавтов, создана школа космической биологии и медицины в нашей стране.
В.И. Яздовским разработана научная доктрина космической биологии и медицины, утвержденная решениями президиумов Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР в 1949 г.
Интересна биография этого советского дворянина (настоя-
22
щего, а не «дутого», как ныне модно). Родился в 1913 году в Ашхабаде в семье коллежского советника Яздовского Ивана Викторовича, отец которого происходил из польских дворян. Отец был высокообразованным человеком, знал кроме русского и польского еще девять западноевропейских языков. Владимир получил высшее техническое образование в Самарканде, работал в системе водного хозяйства, позднее переехал в Ташкент и учился в медицинском институте. После окончания института с отличием сталинским стипендиатом подготовил кандидатскую диссертацию по нейрохирургии. В ноябре 1941 года был мобилизован в армию. Проходил службу в действующей армии на фронтах Великой Отечественной войны. В 1947 году был переведен в Москву в Институт авиационной медицины МО СССР. С 1964 года работал в Институте медико-биологических проблем Минздрава СССР.
Глубокие и всесторонние знания Владимира Ивановича в различных областях биологии, медицины, техники, а также его организаторские способности и коммуникабельность способствовали созданию и развитию пилотируемой космонавтики в нашей стране.
В.И. Яздовский — автор более 270 научных трудов, соратник академиков М.В. Келдыша, С.П. Королева, Н.М. Сисакяна и других видных ученых. По признанию отечественных и зарубежных ученых, является основоположником космической биологии и медицины в нашей стране.
Так рассказал о своем коллеге Олег Александрович Чембровский, первый вице-президент Российской Академии космонавтики им. К.Э. Циолковского, академик, профессор, заслуженный деятель науки и техники России.
Александр Дмитриевич СЕРЯПИН — специалист в области космической биологии и авиакосмической медицины, лауреат Государственной премии СССР, кандидат медицинских наук, полковник медицинской службы.
В Вооруженных силах с августа 1935 по июль 1974. Участник Великой Отечественной войны.
Окончил Ленинградское военно-медицинское училище, Во-енно-медицинскую академию, лечебно-профилактический факультет.
А.Д. Серяпин известен как один из первых организаторов и
23
участников медицинского обеспечения запусков геофизических ракет и искусственных спутников Земли с животными (Государственная премия СССР, 1952). Принимал участие в подготовке и осуществлении полетов космонавтов первого набора. Его исследования по системам жизнеобеспечения, и, в частности, по регенерации воздуха в герметических объемах, имели основополагающее значение в разработке и формировании искусственной среды в кабинах космических кораблей.
Автор и соавтор более 100 научных трудов.
Вот как вспоминает о своем коллеге и товарище Акаки Согратиевич Цивилашвили.
«Александра Дмитриевича Серяпина знаю с 1954 г. по совместной работе в Научно-исследовательском институте авиационной, а с 1959 г. и космической медицины, хотя мы работали в разных подразделениях. К тому же группа, в которой он работал под руководством Владимира Яздовского, в то время была сверх-секретной. В общих чертах все же было известно, что основным направлением их деятельности были вопросы космической медицины. Александр Дмитриевич всегда выделялся и был заметным для окружающих своим серьезным поведением, инициативой, целеустремленностью и глубоким знанием дела.
Я вспоминаю его исключительно деловые и глубоко содержательные выступления по различным вопросам на научных конференциях и ученых советах института. Александр Дмитриевич со своими коллегами принимал непосредственное участие во всех запусках собак в космическое пространство. Он активный участник подготовки к полету Ю.А. Гагарина в космос.
Александр Дмитриевич принимал активное участие в разработке и создании космического скафандра.
Следует отметить, что даже в молодом возрасте, будучи врачом авиационного полка, проявил интерес и устремленность к научной деятельности — он поставил перед собой задачу и успешно решил проблему кислородного обеспечения (очень важного в то время) летчика реактивной авиации. Талантливый, искренний и добропорядочный ученый. Он из тех людей, с кем всегда приятно встречаться, от него много черпаешь полезного для себя. Именно к такой группе относится Александр Дмитриевич».
А вот еще несколько штрихов к портрету этого яркого чело-
24
века из известинской статьи «Он мог стать первым космонавтом планеты».
«У Александра Дмитриевича удивительная судьба. Он родился 6 декабря 1918 г. в деревне Смирновка Моршанского района Тамбовской области. Деревенский паренек закончил Ленинградское военно-медицинское училище, а затем академию. В качестве полкового авиационного врача участвовал в боях на озере Хасан, а затем прошел всю Великую Отечественную войну. Был тяжело ранен в Берлине 9 мая 1945 г.
В первом наборе врачей-исследователей в НИИ авиационной медицины ему одному из первых пришлось заниматься герметическими кабинами и скафандрами в одноимённой лаборатории. Тогда еще о космосе и речи не было. Однажды (дело было в середине 50-х) Серяпин был вызван к начальнику института. Алексей Васильевич Покровский встал из-за стола, поздоровался. Возле доски стоял незнакомый мужчина с мелом в руке. На доске нарисованы ракета и цифры: 40 км, 100 км. «Вот, Сергей Павлович, — говорит Покровский, — это тот самый товарищ, которого мы рекомендовали вам. Просим его включить в нашу группу, закончил Военно-медицинскую академию, показал себя прекрасно по дальней авиации». Тот вытер руки, подходит, поздоровался: «Ну что, будем знакомы?» Коротко рассказал, чем придется заниматься. Для меня, конечно, все было из области фантастики. Но сразу предупредил — никому ни слова, даже жене. Не говоря уже о друзьях, знакомых. Слова: «ракета», «высоты» должны быть исключены из вашего лексикона, даже среди ваших сотрудников!» Это был Королев».
Так Александр Серяпин оказался в той самой сверхсекретной группе Владимира Яздовского. Никто в институте не имел ни малейшего представления о том, чем они занимаются. Работали в основном по вечерам и в выходные дни. В обязанности нового члена группы входило создание необходимой атмосферы для собак в герметичной капсуле ракеты, отбор, подготовка и тренировка их к полетам.
22 июля 1951 г. на полигоне Капустин Яр в Астраханской области состоялся первый запуск советской высотной геофизической ракеты с двумя собаками на борту — Дезиком и Цыганом. Серяпин вспоминает: «Запуск состоялся рано утром, до восхода солн-
25
ца. На высоте 100 км приборный отсек с животными отделился и падал до высоты 7 км, на которой открылся парашют. Первый полет оказался очень удачным, собаки были живы. Когда мы их освобождали из спускаемой капсулы-кабины, подъехало много машин, в одной из них был Сергей Павлович Королев. Когда он увидел собак, по-моему, счастливее человека там не было. Он этих собак схватил, бегал с ними вокруг этой самой кабины. Поил их водой, колбасы давал, сахару. Потом взял их к себе в машину и говорит: «Они поедут со мной!»
После Дезика и Цыгана последовала целая серия запусков «четвероногих космонавтов», включая знаменитых Лайку, Белку, Стрелку и других. И все они прошли через руки Александра Се- ряпина и его коллег. В экспериментах с собаками был впервые зафиксирован и один из самых важных факторов космического полета».
Речь шла о том, что в невесомости можно работать.
«Вскоре в истории космонавтики наступила новая эпоха. В 1956 г. на одном из совещаний главных конструкторов Сергей Королев предложил запустить вместо собак человека. Александр Се- ряпин: «На такой же геофизической ракете. Все — «за». Но встал сразу вопрос: кто должен лететь? Этот вопрос потом возник и с запуском на «Востоках». Мы настаивали, что должен лететь врач. Он грамотно опишет воздействие всех факторов полета. Никто другой так не сделает. Инженеры доказывали, что должен лететь инженер. Но потом они согласились с нами. Сразу же 5 медиков подали рапорт о том, что согласны лететь на ракете на высоту 110 км. И нас уже пригласили на обследование в Центральный авиационный госпиталь. Но в это время в Советском Союзе была готова ракета, которая могла вывести на орбиту спутник с большим весом. И Сергей Павлович сказал: «Товарищи, мы будем готовить запуск на орбиту. Одновременно две большие работы мы не потянем. Поэтому давайте все силы бросим на орбитальные запуски». Вот так наш полет на высоту 110 км и не состоялся».
Иван Иванович БРЯНОВ (p. 24.06.1915, г. Аткарск Саратовской губ.) — специалист в области авиационной и космической медицины, заслуженный врач РСФСР, доктор медицинских наук (1968), профессор, полковник медицинской службы.
В армии с августа 1939 по апрель 1971. Участник Великой От-
26
ечественной войны с 1941 по 1945 гг.
Окончил (1941) Военный факультет при 2-м Московском Государственном медицинском институте (МГМИ).
И.И. Брянов известен разработками методов и обоснованием критериев врачебно-летной экспертизы летного состава и космонавтов. Принимал непосредственное участие в отборе отечественных и зарубежных космонавтов. Под его руководством разработана и реализована система наземной медицинской подготовки космонавтов в предполетном периоде. Занимался изучением физиологических механизмов и мер профилактики космической формы болезни движения. Разработал метод прерывистого воздействия ускорений Кориолиса (проба ПКУК) и оценки барофункции уха. Принимал участие в медицинском обеспечении пилотируемых космических полетов по программам «Салют» — «Союз», «Союз» — «Аполлон». Изучал влияние факторов космического полета на функциональное состояние космонавтов. Создатель и руководитель первой отечественной аудио- метрической и вестибулярной лаборатории.
Надо сказать, что Иван Иванович Брянов в тот период работал не в НИИ авиационной медицины МО, а в находящемся в Сокольниках Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале (ЦНИАГ), также бывшем в системе МО. Там занимались медицинским обеспечением авиации, решали задачи врачебно-летной экспертизы. Там, помимо барокамеры, были центрифуга, вибростенд, сурдокамера, вестибулометрический комплекс и прочее. Поэтому, когда перед ЦНИАГ была поставлена задача отбора кандидатов в космонавты, она не застала его специалистов врасплох. Но это будет позже. В этом госпитале проходили первичный отбор, обязательный текущий контроль в середине срока службы, по окончании службы, а при необходимости, реабилитацию после ряда экспериментов и солдаты из «нулевого отряда». Эти два учреждения ЦНИАГ и НИИ авиационной медицины были двуедины.
В своей книге «Как это было» Иван Иванович вспоминает:
«Мы, цниаговцы, знали, что в Институте авиационной медицины специально созданная группа врачей, возглавляемая полковником медслужбы В.И. Яздовским, занимается изучением здоровья собак, побывавших в стратосфере, и у собак не выяв-
27
...
лено каких-либо серьезных изменений в организме. Интересно, что эксперименты ставились на дворняжках, бродячих псах, ибо они в силу образа жизни становятся чрезвычайно устойчивыми ко всяким экстремальным ситуациям.
В группу Владимира Ивановича Яздовского входили хорошо нам известные талантливые ребята Олег Газенко, Абрам Генин, Иван Касьян, Ада Котовская и другие, чьих имен я уже не помню. В виду строгой секретности всего, что имело отношение к космосу, мы тогда не знали, что С.П. Королев был решительно настроен на полет человека в космическое пространство и спорил с военными, которые считали, что приоритет должен быть отдан спутникам-шпионам. Как известно, Королев победил в этом споре. Он предложил проводить исследования на животных не в стратосфере, а в космическом пространстве».
Далее ученый пишет уже о непосредственном отборе и выборе первого космонавта. «Подготовка шла интенсивно, и вскоре наступило время выбрать первого космонавта. Решение принимали командование Центра подготовки космонавтов ( ЦПК), С.П. Королев и кандидаты в космонавты. Наконец, свое мнение определили медики, в том числе и психологи, которые дали такое заключение: «Гагарин эмоционально устойчив, в контакт вступает охотно, выдержан, корректен, доброжелателен, пользуется большим словарным запасом и свободным стилем изложения, не боится опасности, решителен, инициативен». На втором месте оказался Г.С. Титов, на третьем — Г.С. Нелюбов. Таким образом, выбор быть первым командиром космического корабля «ВОСТОК» пал на Юрия Алексеевича Гагарина.
Далее началась непосредственная подготовка Ю.А. Гагарина к полету, был определен его дублер — Г.С. Титов. Мы, врачи, дневали и ночевали в госпитале, так как было невозможно в отведенное время провести необходимый комплекс обследования всем кандидатам.
Наступил 1961 год. И вот то ли в конце февраля, то ли в начале марта ко мне в кабинет явился не кто иной, как Юра Гагарин. Он взволнованно начал: «Иван Иванович, выручайте, под угрозой моя подготовка к полету в космос. Уже неделю как меня беспокоят боли в области правой щеки, появилась припухлость и выделения гнойного вида из носа. Что-то здесь у меня не в порядке,
31
посмотрите, пожалуйста. Когда я внимательно его обследовал, то определил правосторонний гнойный гайморит, осталось лишь понять, откуда он взялся. Срочно был сделан анализ крови и мочи, и мы пошли к рентгенологу старику Ратнеру. Сделали снимок в двух проекциях, и уже по сырому снимку стало ясно, что это действительно гайморит. На боковом снимке можно было заметить подозрительное выбухание на нижней кромке пазухи, и появилось подозрение, не виноват ли верхний шестой зуб, вернее, его корень. Сразу пригласили нашего стоматолога Арсения Кри вошапова, который сходу подтвердил, что виноват действительно зуб. Он предложил два варианта лечения: первый — это сделать резекцию корня, не трогая всю массу зуба, но эта процедура займет много времени, поскольку все равно не обойтись без лечения; и второй, более короткий путь — это удалить зуб и далее лечить только гайморит. Все это было сказано в присутствии Юры, и его реакция была мгновенна: «О чем речь, конечно же, удалять зуб и прямо сейчас», и он пошел с Кривошаповым в зубной кабинет. Процедура удаления зуба оказалась не сложной, более того, с корнем удалили и гранулему, и далее все пошло как по маслу. Я сделал прокол с промыванием гайморовой пазухи, с промывными водами отошли и гнойные выделения, и далее стал лечить гайморит. Уже через неделю контрольная пункция гайморовой пазухи показала, что промывные воды чистые, анализы крови и мочи почти нормализовались и даже на контрольной рентгенограмме были отмечены положительные сдвиги. Еще через два дня я выписал Юрия Алексеевича в часть, а 12 апреля 1961 года Ю.А. Гагарин успешно совершил космический полет, облетев один раз нашу планету. После благополучного приземления он поступил в ЦНИАГ для послеполетного обследования, которое не выявило у него каких-либо значимых изменений в состоянии здоровья, и я не обнаружил отклонений в состоянии ЛОР-органов. Мне Юра подарил фотокарточку с надписью «Ивану Ивановичу с уважением» с пометкой даты вручения — это апрель 1961 года».
Этот эпизод из врачебной практики И.И. Брянова я привел в качестве гипотетической иллюстрации того, что из-за мелкой проблемы со здоровьем космонавтом № 1 планеты Земля мог быть и не Юрий Гагарин.
Алек Зорабович МНАЦИКАНЬЯН (p. 9.01.1932, г. Москва)
32
специалист в области медицины выживания, полковник медицинской службы.
В Вооруженных силах с 1953 по 1988 гг.
Окончил Военно-медицинский факультет при Саратовском медицинском институте.
Врач-специалист спасательной эскадрильи на Камчатке (1956—1960); старший научный сотрудник, начальник отдела, научный сотрудник ИАКМ.
А.З. Мнациканьян занимался вопросами медико-технического обеспечения и оценки аварийных средств выживания и спасения экипажей летательных аппаратов. В качестве врача-парашютиста группы спасения принимал участие в медицинском обеспечении ряда космических полетов. Известен как специалист в области физиологии человека в экстремальных условиях.
Фраза из биографии-справки «известен как специалист в области физиологии человека в экстремальных условиях» имеет буквальное значение — «специалист» испытывал эти условия, как говорится, на «собственной шкуре», о чем свидетельствует этот репортаж, опубликованный Алеком Мнацикяньяном и его коллегами в прессе.
Страждуще в пустыне
Шел третий день эксперимента. Алек Мнациканьян лежал на спине, уставившись неподвижным взглядом в тент, растянутый над головой. Тент был сделан из парашютного купола. Местами ткань порвалась, и виднелось голубое небо. Надутая резиновая лодка, поставленная на корму, упиралась в центр полотнища, от которого в разные стороны тянулись стропы-растяжки. Все сооружение напоминало большой причудливый зонт с толстой ярко- оранжевой ручкой. Тонкий капрон чуть снижал напор солнечных лучей, и здесь, в тени, термометр показывал 45 градусов. Но там, где кончалось ее темное пятно, пылал раскаленный до 70 градусов песок.
Алек поднес руку к лицу и посмотрел на часы.
— Десять по московскому, — сказал вслух и вздрогнул, не узнав своего голоса. Голос стал хриплым, совсем незнакомым. Осиплость — признак обезвоживания в четыре—шесть процентов.
Губы были сухими, грубыми, покрылись плотной корочкой.
33
Не в силах больше бороться с жаждой, он достал из глубокой ямки, вырытой в песке, флягу и потряс над ухом. Раздался легкий плеск. «Сколько же там осталось воды?» Утром, на рассвете по холодку он позавтракал баночкой мясных консервов, галетой, кусочком шоколада и выпил граммов двести воды, примерно пятую часть суточного запаса. Потом еще дважды прикладывался к горлышку. Наверное, еще осталось граммов шестьсот. Алек отвинтил пробку и поднес флягу к губам. Но пить разрешается только понемногу — 70—100 граммов, только в этом случае выпитая вода почти целиком пойдет на образование пота.
Как коротки эти минуты блаженства! Что такое эти сто граммов, когда все мысли и желания сосредоточены на воде, только на воде!
Усилием воли он заставил себя оторваться от фляги и, тщательно завинтив пробку, снова уложил ее в ямку, прикрыв сверху куском парашюта. Становилось все жарче. С каким удовольствием он сейчас сбросил бы комбинезон с разгоряченного тела, оставшись в одних трусах! Но он хорошо знал, как опасно поддаться искушению. Ведь в пустыне одежда не только защищает кожу от ожога солнечными лучами, но и снижает водопотери организма.
Алек лег на живот, подперев голову руками. Прямо перед ним возвышался бархан. На вершине его темнела палатка, где хранились канистры с водой, сумки с медикаментами и аппаратура для оказания срочной медицинской помощи. В ее тени укрывались дежурные врачи, несшие третьи сутки свою бессонную вахту. Там, дальше, лежало высохшее озеро. Его берега густо поросли кустами тамариска. «Если там покопать хорошенько, наверняка обнаружишь воду», — подумал он и тут же принялся вспоминать признаки, по которым можно отыскать водоисточник в пустыне.
Но как ни старался Алек отвлечься от мысли о воде, она возникала снова и снова. Ведь стоит только протянуть руку и... Он усилием воли поборол искушение. А может быть, напиться хоть раз до отвала, а там будь что будет? Нет, надо потерпеть, иначе до захода солнца не дотянуть. Чтобы как-то утолить жажду, он сорвал веточку верблюжьей колючки, очистил ее от длинных твердых иголок и стал медленно жевать. Вскоре он ощутил легкий кисловатый привкус. Во рту стало влажно от слюны. Он сорвал еще одну веточку и, повернувшись на спину, широко раскинул
34
руки и закрыл глаза. Понемногу жара сморила его, и он погрузился в тяжелую, тревожную дремоту...
— Алло, ты жив? — раздался над самым ухом знакомый голос.
Это Володя Усков. Значит, настал час очередного медицинского осмотра.
— Как видишь, еще дышу. Вот только песок проклятый донимает.
Достав из сумки белую коробку электротермометра, Володя протянул Алеку провод с квадратиком термодатчика на конце. Как только Алек сунул датчик под язык, он нажал кнопку, и стрелка медленно поползла по шкале.
— Тридцать семь и девять, — сказал Володя, убедившись, что стрелка окончательно остановилась. Затем он подсчитал частоту пульса и дыхания, померил артериальное давление и, записав цифры в тетрадку, двинулся в дальнейший обход.
Прошло трое суток. На бархане у палатки поставили стол, и испытуемые один за другим, выполнили ритуал последнего осмотра. Последнее взвешивание, последние анализы. Можно напиться до отвала, съесть толстый ломоть дыни, помыться. Все похудели, осунулись. Но сейчас, когда все испытания позади, о них вспоминают иронически, подшучивая над своими переживаниями. И только скупые строчки на запыленных страницах дневников говорят, как трудно достаются крупицы знаний, необходимых людям, которые волею случая встретятся с пустыней один на один.
«Появилось полное безразличие ко всему. Скажут, пей — готов выпить ведро воды, скажут, не пей — могу не пить до тех пор, пока не свалюсь».
«Снился сон: просил у каких-то людей воды. Но они пьют на моих глазах, а не дают».
«Считаю минуты, а остальное время лежу в забытьи».
«Вижу сны все про воду. Очень тяжело. А кто сказал, что должно быть легко? Вот блестящая возможность проверить свою силу, воли. Буду до последних сил».
«Приснилось, что поспорил с приятелем на пятнадцать стаканов газированной воды и выпил ее. Проснулся и понял, что могу выпить все двадцать».
Трудно, очень трудно приходится порой тому, кто стал добро-
35
вольным участником экспериментов по выживанию. Надо обладать незаурядными волей и мужеством, чтобы не закричать, когда становится, совсем невмоготу: «Хватит, пора кончать!»
— Почему вы проводите эти исследования на себе?— спросили однажды участников экспериментов.
Понять муки жажды и голода можно, лишь самому их испытав. Только в условиях, максимально приближенных к реальным, можно найти единственно правильное решение, как поступить, чтобы сохранить силы и жизнь до прихода помощи. Но ведь такие эксперименты связаны с определенным риском? Оправдан ли он?
Без такого разумного риска человек никогда не поднялся бы в воздух, и мечта о покорении космоса так бы и осталась несбыточной мечтой.
В какой бы сложной ситуации ни оказался человек, он должен выйти победителем из поединка с природой. Залогом этому служат его воля, настойчивость и знания.
И пусть каждая крупица знаний и опыта, накопленных в экспериментах, послужат ему на пользу, пусть он воспользуется каждым советом, каждой рекомендацией, ибо на них будет стоять «проверено на себе».
***
Знакомясь с биографиями ученых-испытателей, я обратил внимание не только на то, что многие из них прошли войну с первого до последнего дня. Но и на одно удивительное в своей тонкости, душевной целомудренности и высокой нравственности совпадение — они женились на своих боевых подругах. Так было с И.И.Бряновым... Медицинская сестра, оказавшая первую помощь раненому 9 мая 1945 года А.Д.Серяпину, стала его спутницей жизни. А сколько теплоты сердечной было в словах Акаки Согратиевича Цивилашвили, когда он говорил о своей Зое Зиновьевне.
Мы с ним перебирали фото военных лет. Нашли маленький 5 х 6 сантиметров снимок. Бравый капитан-грузин и девушка, оба в форме. Ветеран рассказывал. замолкал. начинал снова. И снова молчал. Я включил диктофон.
«Како, не забывай нашей дружбы»
На фото мы с моей будущей супругой Зоей Зиновьевной.
36
Сколько с этой фотографией связано!
Снимок сделан в мае 1945 года сразу после Победы, под Берлином. Зоя демобилизовывалась, я еще оставался в армии.
Знаете, мне 91. Возраст почтенный. Слава Богу, в здравом уме и твердой памяти... На фронт я попал сразу в 41-м после окончания мединститута в Тбилиси. Был начальником медицинской службы пехотного полка. В Сталинграде был контужен, под Севастополем серьезно ранен. Хотели потом отправить в резерв, настоял, чтобы вернули в полк. Командир Казаков встретил как родного, расцеловал.
На войне много горя. Но мне везло. Сталинградская мясорубка, сколько полегло ребят... Я уцелел. Под Кенигсбергом уже под конец войны вывозил на подводе из-под огня раненого командира, снарядом убило лошадей, разворотило повозку, уцелел...
Говорят, у войны не женское лицо. А у меня в подчинении было девять девушек — врачи, санитарки, одна другой краше. Среди них и моя будущая супруга. Она, кстати, дослужилась до майора медицинской службы. Это были удивительно стойкие бойцы. Под огнем вытаскивали из боя раненых, сутками порой не отходили от операционного стола. Как главный врач, я-то был поближе к штабу, а они в самом пекле...
Были, конечно, и затишья — ни боёв, ни наступления... В такие дни командир и замполит шутили: «Ты, кацо, лучше всех живешь, жди в гости». На Зою тоже глаз положили, а она, как отрезала: «А мне мой командир нравится». Вот так открытым текстом... С тех пор я к ней как-то проникся... Но хоть и грузин, а парень был робкий в таких делах. Так и шли вместе до Победы.
А в декабре 45-го, взяв отпуск за все годы войны, поехал сначала на родину, в свое село в Грузии под городом Чиатура. А потом к ней на Урал, в Магнитогорск... Непросто это было в 45-м. Но добрался. Приехал этаким франтом (капитаном еще был тогда) английского тонкого сукна шинель, хромовые сапожки, а там —30°. Там мы и расписались. И прожили вместе более 60 лет. Душа в душу.
Закончил после войны Военно-медицинскую академию имени Кирова в Ленинграде. Получил направление на работу в Институт авиационной медицины Минобороны. Там в 1953 году из солдат срочной службы был создан строго секретный отряд. Шли интенсивные эксперименты по подготовке полета челове-
37
ка в космос... Барокамера, сурдокамера, катапульта, скафандр... За восемь лет до полета Гагарина началась эта многосторонняя сложная уникальная работа непосредственно с участием человека-испытателя. Я специализировался в высотной физиологии. Много лет посвятил этому делу. Принимал участие в подготовке полета кораблей «Союз» — «Аполлон».
Супруга работала заместителем главного врача в поликлинике. Работала много, очень много. Постоянно совершенствовала профессиональное мастерство. Освоила специализации ревматолога, онколога. Множество наград, отличник здравоохранения. А я даже не знал об этом... Скромная и удивительно мудрая женщина... Моих родных, а у меня девять братьев и сестер, ей Богу, любила не меньше меня. И её все любили — и на работе, и вся моя многочисленная родня. Когда в 1987-м мы приехали в мое родное село, нас встречали.., не знаю даже с чем и сравнить, но весь путь в сотни метров от родного дома до сельсовета, где была встреча с односельчанами, был устлан цветами.
Что делают с людьми сегодня!? Даже у меня потеряны связи с малой родиной. А ведь мы с братьями одну страну в войну защищали.
Сейчас моей дорогой Зои Зиновьевны уже нет. Думал, не переживу.. Поддерживают дочь, внук.
А этой маленькой фотографии скоро будет 70 лет. В тот день мы дали друг другу клятву быть вместе. И мы ее сдержали. На обороте фото её рукой надпись: «Како, этот день должен быть памятен для нас. Не забывай нашей дружбы».
Како — это уменьшительное от Акаки. Это моё имя».
И ещё. У традиции этой фронтовиков-ученых — жениться на своих боевых подругах — есть продолжение. На своих подругах — сотрудницах института женились и некоторые испытатели. Здесь обрели своих спутниц на всю жизнь Сергей Нефёдов, Леонид Сидоренко и многие другие их собратья по отряду.
И в этом мне тоже видится преемственность и связь поколений. И так она полнее — не только, ведь, по линии профессиональной, связующей представителей сильной половины человечества. Здесь глубже. И Акаки Согратиевич, и Леонид естественно и неразрывно связывали их жизненный путь с именами и судьбами их спутниц. И одинаково трогательно, мучаясь в поисках нуж-
38
ных слов, рассказывали о них.
Теперь маленькая исповедь Леонида.
«Мы наше предназначение выполнили. Вместе»
Наше знакомство с Лидой Воробьевой произошло не совсем обычным образом. Я вам рассказывал о водном эксперименте с моим участием в марте 1963-го в Лужниках. Шли 10-е сутки... В Институте, среди некоторой части сотрудников (как я узнал позже), реакция на происходившее, возможно слегка подогретая посещением эксперимента спецкором «Известий», вылилась в слухи о том, что его участник, мягко говоря, «не совсем нормальный».
Лида, работавшая в институте, с дежурной машиной приехала в Лужники. Ей разрешили подняться по трапу на мостик и увидеть всё самой. Немного смущаясь, мы поздоровались, поговорили об эксперименте. Уходя, она сказала: ...Теперь я знаю, какой он Лёня Сидоренко...».
Потом мы стали общаться чаще, но очень кратковременно. Лида поступила на вечернее отделение МГУ, на биофак. Работала и училась. Это было нелегко. От многих девчат, работавших в институте, тоже привлекательных, умных, трудолюбивых, активных, Лида отличалась скромностью, искренностью, доброжелательностью. Была начисто лишена какой-либо зависти и эгоизма.
Мы дружили три года. Дружба переросла в другое сильное чувство. В 1966 году, в феврале, я тогда уже учился в МВТУ им. Баумана, мы стали мужем и женой.
А Лида к тому времени стала работать в Институте медико-биологических проблем, занималась научной работой по космической тематике. Окончила университет, потом защитила кандидатскую диссертацию, стала старшим научным сотрудником. Изучила при этом, чтобы тщательнее работать с первоисточниками, английский и французский... Сейчас она — участница проекта МАРС-500. В этом году исполняется 50 лет её трудовой деятельности. Она хочет довести эксперимент до конца. А потом целиком посвятить себя семье.
Мы шутим: «Есть какая-то символика. Наши отношения начались во время эксперимента, в котором участвовал муж, когда будущая жена только начинала работать, и она заканчивает про-
39
изводственную деятельность тоже экспериментом... Семья экспериментаторов... »
Таковы штрихи её биографии. За ними — жизненный путь целеустремленного, волевого, сильного человека. Он, вместе с тем, типичен для поколения, родившегося в войну. Наши судьбы с ней в основе своей, в главном схожи.
Родилась Лида в семье простых, скромных, рядовых тружеников. Папа Воробьёв Афанасий Васильевич в расцвете жизненных сил в результате несчастного случая стал инвалидом первой группы. Основной груз ответственности за семью, где было трое дочерей, лег на плечи мамы — Марии Осиповны. Лида была младше сестер на 14 и 12 лет.
В 1961 году окончила среднюю школу. Вспоминает не без горечи, что за все десять лет учебы на родительские собрания никто из родителей не приходил. Папа как-то на это заметил: «Есть голова на плечах, будешь человеком, а если нет, ничего с тобой не сделаешь». Этот аргумент умудренного жизненным опытом Афанасия Васильевича, услышанный ею еще в 4-ом классе одиннадцатилетней девчонкой, стал своего рода кредо Лиды не только в школьные, но и в последующие годы жизни.
После школы поступала в медицинский. Четыре экзамена — «отлично». На последнем срезали — установка была — школьников брать только 10 процентов, да и то ребят.
Пошла работать в Институт авиационной и космической медицины, сначала рабочей вивария по уходу за животными, в том числе собаками, как слетавшими в космос, так и готовящимися к полёту. А уже через несколько месяцев стала лаборанткой, затем старшей лаборанткой в научных отделах. Там интерес к науке, лабораторным исследованиям получил практическую основу в до-полнение к учебе на биофаке.
***
Я мог бы многое еще рассказать о ней. О моём друге, жене, матери моих двоих дочерей Светланы и Марии, бабушке одной, но бесподобной внученьки Танечки и четверых внуков — Кирилла, Михаила, Марка и Александра — добрых, умных и толковых мальчиков.
С Лидией Афанасьевной Сидоренко (Воробьёвой) мы вместе уже 45 лет. Она всегда рядом. Мне от этого надежнее. Вместе мы сильнее.
40
Человеку свойственно думать о своём жизненном предназначении. Мы наше выполнили. И главная роль в этом принадлежит Лидии Афанасьевне.
О приоритетах
29 сентября 2006 года газета «Комсомольская правда», опубликовала статью под сенсационным заголовком «Впервые в мире хирурги провели операцию в невесомости, чтобы научиться «резать» людей в космосе».
В ней утверждалось, что специалисты Европейского космического агентства (ЕКА) провели уникальную операцию — «в условиях, имитирующих невесомость, бригада врачей удалила доброкачественную опухоль на руке пациента-добровольца». Операция проводилась в специально оборудованном лайнере А-300, сделавшим в общей сложности 30 «горок» и «пике», набрав суммарно 10 минут нулевой тяжести. Далее автор, воздав должное, зарубежным специалистам, пишет, что «следующий этап хирургических экспериментов планируется провести через год. На орбитальном космическом спутнике робот по командам врачей с Земли попробует прооперировать животное. Скорее всего это будет крыса».
Не знаю, что было на следующий год с хирургом-роботом и подопытной крысой. Не о том речь. Речь о научных приоритетах. Дело в том, что статью заключало вот такое послесловие: «В России «космических операций» еще не делали. В конце 60-х годов прошлого века планировался запуск аппарата «Восход», на борту которого космонавт, полковник медицинской службы, научный сотрудник Института медико-биологических проблем (ИМБП) Борис Егоров должен был сделать операцию кролику. Для подопытного животного даже смастерили скафандр и мини-операционную. Однако после смерти Сергея Королева эту программу закрыли. В пресс-службе ИМБП на просьбу прокомментировать успехи французских медиков и поделиться планами наших космических врачей ответили: «Никаких комментариев на этот счет у нас нет».
Неправда, это, газета, использующая популярный в течение десятилетий брэнд «Комсомольская правда», комментарий есть. И приводим его дословно.
«Так уж повелось в нашей стране, сначала в прессе появляются восхищенные строки и слезы умиления от достижений в науке и
41
технике, медицине за рубежом, затем набор заголовков крупным шрифтом «впервые в мире...», спеша отдать приоритет иностранным специалистам, умаляя при этом достижения отечественных ученых.
Хотелось бы оспорить мнение автора указанной статьи, который с помощью популярной газеты «Комсомольская правда» на весь мир категорически утверждает, что в России «космических операций» еще не делали.
Для сведения автора и обманутой общественности сообщаем, что в 1966 году хирургические операции в условиях моделирования кратковременной невесомости на самолете-лаборатории Центра подготовки космонавтов впервые провел старший научный сотрудник военного Института авиационной и космической медицины, участник Великой Отечественной войны, кандидат медицинских наук, полковник медслужбы Ярошенко Гелиос Лукич. Кстати, он был сыном философа Луки Ярошенко, которого в своих трудах критиковал И.В. Сталин, без всяких репрессивных мер. (И, кстати, работал в том самом клиническом отделе № 7, вел отбор и контроль за состоянием здоровья испытателей-солдат, автор).
Хирург Г.Л. Ярошенко, совместно со своими коллегами из клинического отдела Института АКМ, разработал и сконструировал прозрачный герметический контейнер — операционный блок, в котором провел полостную операцию на кролике. Хирург, зафиксированный парашютной привязной системой, отметил много отличий и особенностей оперативного вмешательства в условиях невесомости (Военно-мед. журнал, 1967, № 10, с. 69). например, хирургические инструменты (зажимы и др.) вертикально «всплывали» над операционным полем, мешая проводить необходимые манипуляции. Кровь из вены вытекала в виде «сигаретного» кольца дыма, а артериальная — могла распыляться в объекте маленькими шариками, похожими на мыльные пузыри. Внутренние органы «пытались» вылезть из раны наружу. Хирург уже тогда отметил, что привычные для медиков на Земле стеклянные ампульные препараты не годятся в невесомости, так как лекарственные средства размазываются по стенкам сосуда, что делает невозможным забор содержимого в шприц.
Основной сложностью проведения хирургических полостных операций являлось то, что в условиях невесомости и активной
42
вентиляции отсеков космического корабля биологические объекты (кровь, гнойные массы и др.) могут попасть в легкие космонавтов, «налипать» на внутренние поверхности объекта, продукты питания и одежду. В этот период исследований появились обнадеживающие сообщения специалистов о гнотобиологическом способе проведения хирургических операций: на края раны приклеивался специальный полиэтиленовый пакет, насыщенный бактерицидным аэрозолем и позволяющий через карманы пропускать руки хирурга и инструментарий.
Но в связи с технической сложностыо создания «стерильных» условий в космическом полете, нецелесообразности иметь на борту космического корабля бригаду врачей, планируемых на том этапе космических исследований проведение только орбитальных полетов различной продолжительности, оказалось экономически выгоднее и быстрее (за 3—4 часа) организовать по медицинским показаниям досрочную посадку космонавтов или воспользоваться разрабатываемыми тогда спасательными кораблями типа «Шатлл» или «Буран». Поэтому основной задачей на тот период являлось прогнозирование возможных заболеваний и обучение экипажей методам оказания само и взаимопомощи на борту космического корабля.
Заслугой Г.Л. Ярошенко и В.А. Чичкина явилось то, что они на основании анализа заболеваемости членов экипажей подводных лодок, находящихся в длительном автономном плавании, рассчитали вероятность заболеваний у космонавтов, совершающих полеты различной продолжительности. Более подробно об этом сообщено в 12 главе 3 тома совместного советско-американского издания «Основы космической биологии и медицины», выпущенного издательством «Наука» в 1975 году. На основании проведенной работы Г.Л. Ярошенко вместе со своими коллегами под руководством профессора В. Г. Терентьева создали впервые оригинальные бортовые аптечки и медицинские укладки для различных пилотируемых космических кораблей, о чем свидетельствуют имеющиеся авторские свидетельства, фото и кинодокументальные съемки.
В заключение следует подчеркнуть, что сотрудники клинического отдела Института авиационной и космической медицины принимали активное участие в разработке и эффективной реали-
43
зации на практике системы медицинского отбора и контроля за состоянием здоровья космонавтов (профессор, полковник мед- службы В.Г. Терентьев, к.м.н. Н.В. Писаренко). Кандидат медицинских наук, полковник медслужбы П.В. Буянов участвовал в медицинском отборе солдат-испытателей и кандидатов в космонавты и отобрал в условиях летной части ВВС первого космонавта Ю.А. Гагарина. Первым начальником Центра подготовки космонавтов был тогда полковник медслужбы Е.А. Карпов, а полковник медслужбы А.В. Береговкин начальником клинического отдела ЦПК им. Ю.А. Гагарина.
А в космосе их дело продолжило новое поколение врачей. За время освоения людьми космического пространства на орбитальных космических станциях проводили медицинские эксперименты российские врачи Б. Егоров, В. Лазарев, О. Атьков и «космический долгожитель» В. Поляков, который проработал в космосе 438 суток. Проводимые работы, как отечественных исследователей, так и специалистов Европейского космического агентства (ЕКА) продолжают поиск путей сохранения профессионального здоровья космонавтов на всех этапах космического полета.
В.П. Сидоров, кандидат медицинских наук».
И если уж говорить о приоритетах, то сам факт создания и деятельности «космонавтов отряда № 0», пусть в его возможно жесткой интерпретации — не есть ли свидетельство приоритета нашей страны и в медико-биологическом аспекте покорения космоса?
Кодекс и служебная тайна
Работая над книгой, в разговорах с учеными и испытателями нередко возникал и вопрос о той «до тошнотворности» секретности (как выразился один из коллег-журналистов) которая окружила их работу. Меня вежливо поправляли, когда употреблялось выражение «опыты над людьми». Действительно, речь можно вести (и это справедливо и точно) о научных экспериментах. Некоторые объясняли наличие секретности существованием Нюрнбергского кодекса, заставлявшего СССР хранить в тайне от мировой общественности эту деятельность.
Нюрнбергский кодекс был принят Нюрнбергским трибуналом после завершения Нюрнбергского процесса над нацистскими врачами в августе 1947 года.
44
На этом процессе были раскрыты вопиющие факты чудовищных медицинских экспериментов над миллионами людей.
Находящиеся в концентрационных лагерях дети, женщины и военнопленные были для нацистских медиков подопытными «животными». Ну а кто будет спрашивать у животного его мнения или желания участвовать в научных исследованиях? Кто будет объяснять животному о возможных последствиях того или иного опыта? Конечно же, никто этого делать не будет.
Нюрнбергский кодекс стал первым международным документом описывающим принципы проведения медицинских опытов на людях, вводящий этические нормы для ученых, занимающихся медицинскими экспериментами.
Основной принцип сформулированный Нюрнбергским трибуналом в рамках Нюрнбергского кодекса сводится к тому, что для проведения эксперимента на человеке необходимо его добровольное осознанное согласие после предоставления ему полной информации о характере, продолжительности и цели проводимого эксперимента; о методах и способах его проведения; обо всех предполагаемых неудобствах и опасностях, связанных с проведением эксперимента, и, наконец, возможных последствиях для физического или психического здоровья испытуемого, могущих возникнуть в результате его участия в эксперименте.
Принципы, сформулированные в Нюрнбергском кодексе, стали основой для многих международных и национальных законодательных актов в области проведения медицинских исследований на человеке.
Чтобы было вполне ясно, о чем идет речь, привожу текс Нюрнбергского кодекса.
«Тяжесть свидетельских показаний, лежащих перед нами, заставляет делать вывод, что некоторые виды медицинских экспериментов на человеке отвечают этическим нормам медицинской профессии в целом лишь в том случае, если их проведение ограничено соответствующими, четко определенными рамками. Защитники практики проведения экспериментов на людях оправдывают свои взгляды на том основании, что результаты таких экспериментов чрезвычайно полезны для всего общества, чего невозможно достичь с помощью других методов исследования. Все согласны, однако, что нужно соблюдать определенные основополагающие принципы, удов-
45
летворяющие соображениям морали, этики и закона.
1. Абсолютно необходимым условием проведения эксперимента на человеке является добровольное согласие последнего.
Это означает, что лицо, вовлекаемое в эксперимент в качестве испытуемого, должно иметь законное право давать такое согласие; иметь возможность осуществлять свободный выбор и не испытывать на себе влияние каких-либо элементов насилия, обмана, мошенничества, хитрости или других скрытых форм давления или принуждения; обладать знаниями, достаточными для того, чтобы понять суть эксперимента и принять осознанное решение. Последнее требует, чтобы до принятия утвердительного решения о возможности своего участия в том или ином эксперименте испытуемый был информирован о характере, продолжительности и цели данного эксперимента; о методах и способах его проведения; обо всех предполагаемых неудобствах и опасностях, связанных с проведением эксперимента, и, наконец, возможных последствиях для физического или психического здоровья испытуемого, могущих возникнуть в результате его участия в эксперименте.
Обязанность и ответственность за выяснение качества полученного согласия лежит на каждом, кто инициирует, руководит или занимается проведением данного эксперимента. Это персональная обязанность и ответственность каждого такого лица, которая не может быть безнаказанно переложена на другое лицо.
2. Эксперимент должен приносить обществу положительные результаты, недостижимые другими методами или способами исследования; он не должен носить случайный, необязательный по своей сути характер.
3. Эксперимент должен основываться на данных, полученных в лабораторных исследованиях на животных, знании истории развития данного заболевания или других изучаемых проблем. Его проведение должно быть так организовано, чтобы ожидаемые результаты оправдывали сам факт его проведения.
4. При проведении эксперимента необходимо избегать всех излишних физических и психических страданий и повреждений.
5. Ни один эксперимент не должен проводиться в случае, если «а priori» есть основания предполагать возможность смерти или инвалидизирующего ранения испытуемого; исключением, возможно, могут являться случаи, когда врачи-исследователи выступают в качестве испытуемых при проведении своих экспериментов.
46
6. Степень риска, связанного с проведением эксперимента, ни-когда не должна превышать гуманитарной важности проблемы, на решение которой направлен данный эксперимент.
7. Эксперименту должна предшествовать соответствующая подготовка, и его проведение должно быть обеспечено оборудованием, необходимым для защиты испытуемого от малейшей возможности ранения, инвалидности или смерти.
8. Эксперимент должен проводиться только лицами, имеющими научную квалификацию. На всех стадиях эксперимента от тех, кто проводит его или занят в нем, требуется максимум внимания и профессионализма.
9. В ходе проведения эксперимента испытуемый должен иметь возможность остановить его, если, по его мнению, его физическое или психическое состояние делает невозможным продолжение эксперимента.
10. В ходе эксперимента исследователь, отвечающий за его проведение, должен быть готов прекратить его на любой стадии, если профессиональные соображения, добросовестность и осторожность в суждениях, требуемые от него, дают основания полагать, что продолжение эксперимента может привести к ранению, инвалидности или смерти испытуемого».
Эксперименты с солдатами-испытателями вряд ли могут служить доказательством нарушения принципов и духа Нюрнбергского кодекса. Участие в экспериментах было добровольным, научно обоснованным, велось под строгим медицинским контролем. Вряд ли, конечно, солдаты до конца научно понимали цель и смысл экспериментов, в которых участвовали. Но, полагаю, что ребята знали во имя чего и для чего несли столь сложную, уникальную, хотя и предельно опасную и трудную службу.
Что касается ученых, то многолетний опыт работы с «космонавтами отряда № 0» и испытателями последующих лет, а также опыт работы с животными вылился в научный труд.
Авторский коллектив, представляющий Комиссию Государственного научного центра РФ — Института медико-биологических проблем РАН (ГНЦ РФ — ИМБП РАН) по биомедицинской этике, которая одновременно является Межведомственной физиологической секцией Российского национального комитета по биоэтике РАН, провел работу по обобщению опыта биоэти-
47
ческого регулирования медико-биологических исследований на человеке и животных в нашей стране и за рубежом. Результатом этого обобщения стала разработка «Положения о биоэтической экспертизе медико-биологических исследований на Международной космической станции».
Принципы и психология экспериментатора
Труд и мужество испытуемого в любом эксперименте несомненны и достойны и наград, и славы. Им трудно. Очень трудно. А каково тем, кто планирует и ведёт эксперимент — экспериментаторам? Что испытывают они, что чувствуют, какими принципами руководствуются, на что надеются, во что верят? Вот как отвечали на это в свое время ученые.
О.Г. Газенко, доктор биологических наук, профессор, директор ИМБП (1969—1988), а до этого работавший непосредственно на испытаниях в институте, тогда еще авиационной медицины.
«Космическая медицина сложилась и начала развиваться на основе многих научных дисциплин. Основным фундаментом ее явилась авиационная медицина — также молодая наука, история которой насчитывает немногим более пятидесяти лет. Оформившись за эти полвека в самостоятельную дисциплину, авиационная медицина обогатилась собственными методами исследования, накопила исключительно обширный экспериментальный материал и, что не менее важно, создала свой особый подход к проведению экспериментальной работы, обогатилась своими славными традициями.
Главное, что отличало и отличает исследования в этой области — это стремление к предельной строгости и точности полученных научных данных, к фундаментальной обоснованности и достоверности выводов. Врачи-экспериментаторы хорошо понимали, что за каждой из их рекомендаций, за каждым разработанным с их помощью прибором, приспособлением, образцом снаряжения, предназначенным для защиты пилота в случае аварии, стоит жизнь человека.
Сознание большой ответственности научно-прикладных исследований в пограничной между технической и медицинской областями знания — атмосфера, воспитывающая высокое чувство долга, естественно, перешли и в современную космическую
48
медицину. То, что естественным путем родилось на первых шагах развития авиационной медицины, стало основным принципом работы и космических врачей.
Можно сказать, что упомянутые опыты являются классической формой медицинских исследований. Они возникли из гуманных принципов, лежащих в основе медицины как науки, а советской медицины в особенности.
Труд экспериментатора, ведущего исследования с участием других людей, пожалуй, не менее сложен, чем опыты на самом себе. От ведущего экспериментатора такая работа требует огромного эмоционального напряжения, которое, по-видимому, сравнимо с тем, что испытывает врач, оперирующий очень тяжелого больного.
Каждый раз, приступая к новому испытанию, исследователь хорошо понимает, что он приближается к некой критической границе, далее которой идти не дозволено. Он не должен пропустить момента, когда человек, вверивший ему свою жизнь, приблизится к опасному рубежу.
Обычно все решается в короткие мгновения. Вот на экране электроэнцефалографа, прибора, регистрирующего токи работы мозга, появляются медленные волны, указывающие на изменения состояния центральной нервной системы, на развитие предобморочного состояния. Экспериментатору ясно, что нужно немедленно прекратить опыт, так как через несколько секунд последует обморок, могут возникнуть нарушения функций организма, не безразличные для здоровья испытуемого.
Каждый такой этап исключительно ответственен, он требует от врача-экспериментатора исключительного внимания, хладнокровия, мужества, огромного напряжения воли. На современном этапе развития науки избежать такие опыты невозможно. Ведь необходимо разработать, исследовать, испытать эффективность различных средств защиты человека от разнообразных неблаго-приятных факторов именно в условиях их реального действия. В отличие от действительной аварийной ситуации, когда человек предоставлен самому себе, в лабораторных испытаниях за ним непрерывно и внимательно следят глаза врачей-экспериментаторов и чувствительные приборы. Возникающие отклонения своевременно регистрируются, и испытуемые не подвергаются
49
критическому действию неблагоприятных факторов, так что эти исследования оказываются безопасными для их участников.
Естественно, что опыты с участием людей проводятся лишь тогда, когда есть уверенность, что они не опасны, хотя некоторый риск, по-видимому, остается. Безопасность таких исследований, прежде всего, достигается тем, что самые первые опыты проводятся на животных. Это — первый этап по существу всех исследований в области авиационной и космической медицины, тогда, когда речь идет о проблеме безопасности полетов».
В.П. Катунцев, доктор медицинских наук, профессор.
«Основным принципом таких испытаний всегда был и оставался принцип доверительного и уважительного отношения к испытателю, постоянный контроль за состоянием его здоровья, срочное прекращение испытаний при появлении медицинских показаний, свидетельствующих об ухудшении состояния испы-тателя, а также, что очень важно подчеркнуть, сохранение за испытателем права прекращения воздействия по его первому требованию даже при отсутствии на то медицинских показаний. К проведению таких испытаний допускались только опытные, хорошо подготовленные специалисты-медики, которые нередко, как, например доктор А.С. Цивилашвили, самые жесткие режимы изучаемых воздействий, прежде всего, испытывали на самих себе в так называемых аутоэкспериментах. В 50-х годах такие исследования проводили лучшие представители отечественной школы прикладной физиологии, заложившие основы космической медицины, и эти принципы и традиции они передали нам — молодым научным сотрудникам, пришедшим в космическую медицину в начале 70-х годов прошлого столетия».
А вот ещё одно свидетельство, что называется, по теме. Это рассказ испытателя с 30-летним стажем испытательной работы Сергея Павловича Нефедова. Это именно он «обживал» много дней корабль «Восток» (его аналог), непосредственно перед полетом Гагарина.
«Меня, — вспоминал Сергей Павлович, в 60-м одного из многих кандидатов после жесткого медицинского отбора направили в Москву из Львова, где я служил стрелком-радистом. Там снова целый месяц в госпитале. Крутили, вертели, делали всё необхо-
50
димое. А потом приходит майор, дают нам толстую папку с документами о результатах моих медицинских обследований, и мы идем, аж, к самому начальнику Института авиационной и космической медицины генерал-лейтенанту Ю.С. Волынкину. Я, солдат, до той поры генерала-то вообще вживую не видел. Входим. Майору, что меня сопровождал: «Можете идти». А мне: «Садись, Сережа». В кабинете ещё один человек в гражданском, стал смотреть мои документы.
И начался разговор. Совершенно секретный. Короче, речь шла об участии в экспериментах по подготовке полета в космос человека. Сказали, что будет тяжело, что я могу отказаться без всяких последствий. Но я дал согласие.
И тогда тот, что был в штатском, стал, как я понял, ставить мне задачу. Он говорил так: «Вам предстоит побывать и в невесомости, и в барокамере, и на центрифуге, и в изоляции одиночеством... Мы не знаем, что встретится ТАМ. Но... с любого эксперимента вы должны вернуться живым и здоровым. Вы мне определите «потолок», найдите его, но ни в коем случае не ходите за пределы допустимого, не переходите грань, которую вы почувствуете, почувствуете, что дальше — НЕЛЬЗЯ. Ни в коем случае не допустить патологических отклонений в организме. С любого эксперимента — вернуться живым и здоровым. Вы вправе в любой момент эксперимент прекратить, сказать: «стоп», и экспериментатор по вашей команде должен это сделать немедленно. Мне нужны не исполнители-роботы, мне нужен человек, который скажет: «Дальше нельзя». В реальности нагрузка будет меньше, но предел я должен знать...
Мы познакомились. Это был мой тезка, тоже Сергей Павлович... Королев.»Ребята из отряда, этак, ревниво вычисляли, что это Нефедова сразу к директору Института... Так до конца и не вычислили... Но может, потому, что по росту, весу, всей антропометрии Сергей Нефедов очень был близок ко многим из первой шестёрки будущих космонавтов, особенно к Гагарину.
В заключение приведу один документ, свидетельствующий сколь ответственным, четким, юридически грамотным и вместе с тем строго гуманным был подход к экспериментам с участием солдат-испытателей. Это выписка из приказа.
51
«ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА НАЧАЛЬНИКА ГОСУДАРСТВЕННОГО НАУЧНО- ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИСПЫТАТЕЛЬНОГО ОРДЕНА КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ ИНСТИТУТА АВИАЦИОННОЙ И КОСМИЧЕСКОЙ МЕДИЦИНЫ
№ 18 «11» января 1964 г. г. Москва
СОДЕРЖАНИЕ: О проведении исследований с участием испытателей по теме 6221
В соответствии с планом научно-исследовательских работ по теме: 221 на 1964г.
П Р И К А З Ы В А Ю:
1. Начальнику 7-го отдела полковнику м/с ЮГАНОВУ Е.М. в период с 13января по 15 декабря 1964 г. организовать и провести исследования на универсальном стенде с участием штатных испытателей по утвержденной программе.
Основные условия проводимых экспериментов: воздействие угловых, линейных и кориолисовыхускорений для определения порогов переносимости по величине и времени.
2. Ответственным за организацию, проведение и безопасность исследований назначить подполковника м/с МАРКАРЯНА С.В.
3. Ведущим инженером и ответственным за технику безопасности проводимых исследований назначить инженер-подполковника КОТЕЛЬНИКОВА А. Ф.
4. Ответственным за безопасную работу физиологической аппаратуры назначить старшего инженер-капитана НИКОЛЬСКОГОЛ.Н.
5. Для проведения исследований на универсальном стенде назначить бригаду врачей экспериментаторов.
6. Начальнику 22 отдела полковнику м/с ТЕРЕНТЬЕВУ В.Г. для участия в исследованиях выделить следующих штатных испытателей:
31. ряд. СИДОРЕНКО Л.В.
7. Главному инженеру института инженер-полковнику РЕБРОВУ Н.М. обеспечить проведение исследований на универсальном стенде с 13января по 15 декабря 1964 г.
8. Начальнику финансового отдела выплачивать денежное вознаграждение испытателям и бригаде, проводившей исследования в соответствии с положением, утвержденным Министром обороны от 24 сентября 1962 г.
П/П НАЧАЛЬНИК ГНИИ ОКЗИАиКМ
генерал-лейтенант м/с ВОЛЫНКИН
ВЕРНО: ЗАМ. НАЧАЛНИКА ОКиС
капитан Т. Грачева
Такие документы предшествовали каждому эксперименту.