Глубинный духовный раскол отозвался в исторической судьбе народа рядом катастроф. Большую роль сыграли и внешние вызовы: непрерывная борьба за самосохранение истощала силы народа и требовала гипертрофии государства. К середине XVI века проявляются симптомы общего кризиса средневекового православного сознания. Формирование огромного самодержавного государства при Иване IV потребовало создания «развернутой системы унификации и нормативизации культуры, направленной на пропаганду, утверждение и конкретное воплощение идеального средневекового централизованного государства. Эта система закрепляется в целом ряде монументальных памятников письменности: “Стоглаве”, регламентирующем церковную жизнь… попытке регламентации многих сторон общественной жизни человека, так или иначе связанных с Церковью… “Домострое”, дающем систему правил и норм организации домашнего быта; “Великих Четьи-Минеях”, определяющих и реально содержащих весь круг чтения средневекового человека, расписанный на каждый день года; “Степенной книге” и “Лицевом летописном своде”, дающих концепцию русской истории, как бы изначально ориентированной на создание вселенского православного единодержавного государства» (В.В. Бычков). Попытка органичной формализации традиций в атмосфере иосифлянской стагнации не удалась. «Домострой» жёстко регламентировал быт в духе внешнего благочестия, живая традиция превращалась в формальный кодекс. Традиции стали разлагаться после их рационализации и консервации. Иван Грозный первый попрал установления Соборов. Оправдание своим тираническим поползновениям царь нашёл в иосифлянских идеях. «В некотором смысле правление Ивана можно рассматривать как некий пережиток византийского фундаментализма» (Д.Х. Биллингтон).
Радикальная иосифлянская идеология чуть было не привела Российское государство к гибели. Иосифлянство вытеснило традиции духовного воспитания человека, пагубно сказалось на всех сферах жизни и, в конечном итоге, сделало Русь беззащитной от воздействия роковых и фаталистических стихий. Концепция теократического абсолютизма и государственного Православия, цезарепапизма, ставшая официальной государственной идеологией Московского царства, привела Церковь к зависимости от государства. Чрезмерная сакрализация царской власти легализовала необузданное своеволие и жестокость Ивана Грозного. Абсолютистский произвол и разорение Руси Грозным и последующее Смутное время были результатом внедрения иосифлянской утопии Священного Царства. Грозный пытался насадить на Руси идеалы Священного Царства и учение о помазаннике Божием, которые были внушены ему учениками Иосифа Волоцкого – митрополитами Даниилом и Макарием. Они с юности воспитали в Иване IV представления о том, что царь в мирских и церковных делах подчиняется непосредственно Богу, голосу Божьему в себе. Грозный «сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожания в виде учёной теории своей царской власти» (В.О. Ключевский). Голос Церкви уже не был авторитетом. В Церковь вносился чуждый дух протестантской лжетеократии. Иосифляне внушили Грозному ханжеское благочестие, оправдывающее ужасные злодеяния, которые искупаются очередным покаянием и обрядовым исповеданием веры. Жестокая натура Грозного без духовного ограничения разнуздывалась. В летописи рассказывается, как молодой Иван «палил жалобщикам бороды… сам свечою их поджигал… и повелел класть нагими на землю и топтал их». С толпой собутыльников царь Иван давил попавших под копыта горожан, скачюще и бегающе всюду неблагочинно. Нередко ватага молодого царя «охотилась» на девушек, загоняла и насиловала их. Необузданная гордыня святого царя толкала его на богохульства: Иван мог пьяным плясать под пение Символа веры. Грозный посмел замучить митрополита Филиппа – обличающий глава Церкви не был для него духовным авторитетом и мешал в реализации маниакальных планов. Начиная с Грозного православная святость переставала быть духовным авторитетом для власти. На Руси были святые князья, но не стало святых царей (за исключением царя-мученика Николая II).
Разбуженное иосифлянством самосознание абсолютизма не находило опоры в русской истории, для самоутверждения ему приходилось апеллировать к чуждым авторитетам: «Кого ставит в пример самодержцу Иван Пересветов? Турецкого султана Мухаммеда II, не только “нехристя”, но и специально разорителя православной византийской державы, которого повесть Нестора-Искандера о взятии Царьграда иначе не называла как “окаянным” и “беззаконным”. Другой, ещё более шокирующий прототип самодержца – валашский воевода Дракула. Сказание о нём рекомендует его такими словами: “греческыя веры христианин воевода именем Дракула влашеским языком, а нашим диавол… В этом же ряду – предание о том, что регалии православного царства происходят не откуда-нибудь, а из Вавилона, библейского символа всякой скверны» (С.С. Аверинцев). В официальной доктрине власти эксплуатировался здоровый монархический инстинкт народа. Бесчинства Грозного объясняются не только его характером. Труднообуздываемый характер был окончательно разнуздан внушённой идеей о неограниченности его права перебирать людишек. Царь, горделиво заявлял Грозный, «призван спасать души своих подданных» и «жаловати своих холопов вольны, и казнити вольны же есмя». Это перепевы иосифлянских идей, торжество которых во второй половине царствования разрушило благие начинания Ивана IV – Земские соборы, особенно Собор примирения 1555 года, введение местного самоуправления.
Предельного вырождения режим абсолютизма Грозного достиг в опричнине. Тирания противопоставила царя всем слоям общества и лишала опоры. Опричное войско – царский охранный корпус – создавалось как аппарат личной власти и террора. Первоначально опричнина была направлена против удельных претензий князей и бояр, но вскоре превратилась в механизм насаждения тирании и разгрома различных сословий. В течение опричнины беспорядочные репрессии обрушивались на княжеские и боярские роды, затем на дворян и приказных людей. В кровавом разгроме Новгорода и Пскова в 1570 году убийства распространились на духовенство, купечество, именитых горожан, служилый люд, население городского посада. Одержимый патологической мнительностью и манией заговоров, Грозный требовал уничтожать не только подозреваемых в измене, но и членов их семей: связанных женщин и детей бросали в Волхов и заталкивали под лед рогатинами. В год свирепого голода в Новгороде скопилось множество нищих, которых по указанию царя выгнали за ворота, где большинство вымерло на суровом морозе. От голода и холода погибли и многие горожане, бежавшие от расправы. Опричники разграбили древний Софийский собор, множество монастырей и церквей в округе Новгорода и Пскова, разорили новгородский торг, уничтожили большие запасы товаров, предназначенных для торговли с Европой, в результате чего торговля прекратилась на несколько лет. Награбленное присваивали корыстолюбивый тиран и опричники. Замышлял царь подобный разгром и в Москве – в день очередных казней он объявил с Лобного места, что «в мыслях у него было намерение погубить всех жителей города (Москвы), но он сложил уже с них гнев». Во время многолетней войны с Польшей Грозный направлял войска не для борьбы с польскими завоевателями, а для разгрома собственных городов.
Расправы над подданными царь совершал в годы страшного голода, после неурожая 1568 и 1569 годов и эпидемии чумы. В Москве эпидемия уносила до тысячи человеческих жизней в день. Новгородцы похоронили в братских могилах 10 000 умерших. Трёхлетний голод и мор привели к гибели нескольких сот тысяч человек. В 1571 году на ослабленную Русь напала орда крымского хана и сожгла Москву. При этом опричники в глазах народа были страшнее татар и всех бедствий, ибо они безнаказанно грабили и убивали всех неугодных. Опричный аппарат насилия стал самым влиятельным в государстве. Впервые в русской истории власть утверждалась на необузданном насилии, а кровавые погромы были возведены в ранг государственной политики. Развязанный террор поглотил инициаторов: сначала казнены были организаторы опричнины, а после её отмены – самые активные участники.
Необузданное властолюбие жестокого тирана диктовало ему параноидальные проекты, которые разоряли страну и заливали её кровью. Грозный предпринял очередную «реформу»: в 1575 году он объявляет об отречении от трона в пользу татарского хана Симеона – маскарадного великого князя всея Руси (но не царя), себя же именует удельным князем – Иванцем Московским. Затем руками ставленника вводит в стране чрезвычайное положение и приобретает чрезвычайные полномочия. Удельная армия организуется по образцам опричной гвардии, вновь Русская земля разделяется надвое, разворачиваются репрессии и публичные казни. Бесчинствам Грозного не было границ, не щадил он и близких. Жестокий самодур избил свою беременную невестку, умертвив своего нерождённого внука, затем убил своего сына Иоанна Иоанновича – наследника престола. В результате трехсотлетняя династия Калиты прервалась, и страна вскоре была ввергнута в череду катастроф. Так самоистребилась первая попытка абсолютизма в России.
Маниакальная идеология власти превратила царя в тирана, который действовал в своей стране как оккупант, вынужденный защищаться от населения. Строительство мощного замка недалеко от Московского Кремля, а также опричной столицы – большой крепости в лесном вологодском краю – не укрепляло оборону страны от внешних врагов, а ограждало царя от подданных, мятежа которых он смертельно боялся. Организация опричников была схожа с монашескими орденами Европы: «Сама идея однородного ордена воинов-монахов вполне могла быть заимствована у тевтонского и ливонского орденов… Организация Иваном этого противного традиции ордена стражей в клобуках сопутствовала его повороту с Востока на Запад» (Д.Х. Биллингтон). В Александровской слободе начальные люди облеклись в иноческую одежду, после карательных походов опричная «братия» пародировала монашескую жизнь с её долгими богослужениями, колокольным звоном, братскими трапезами, покаянием после кровавых бесчинств. «В преданиях Александровской слободы сохранился рассказ о голых девах, в которых царь с опричниками стреляли из луков, а потом устраивали оргию» (О. Шаблинская). Пагубная деятельность Ивана IV привлекала в его окружение угодливых проходимцев, авантюристов, маньяков. Тиранический режим насаждал в правящем слое порочные качества, что отозвалось в многолетней государственной смуте. В нагромождении бесчинств Грозный чувствовал свой катастрофический отрыв от русской традиции и жизни: не случайно за время царствования он несколько раз затевал переговоры о бегстве с семьей в Англию. «Иван многое сделал для разрушения чувства общности со священным прошлым и внутренней солидарности между сувереном, Церковью и семьей – того, на чём основывалась цивилизация Московии» (Д.Х. Биллингтон).
Идейная мания вывела Грозного за пределы русской традиции, ввергла в беснование тирании, в инфернальное состояние. Впервые на русской почве создается сообщество, от имени власти попирающее ценности русской православной жизни. «Опричнина была основана на принципе отречения опричников от собственной нации, сознательного и обязательного отречения от семьи. Опричнина подразумевала и отречение от собственного вероисповедания. Достаточно отметить обязательное участие опричника в пародировании монашеской жизни… Опричник, несомненно, готовился к исполнению своих задач в качестве человека, лишённого шансов на прощение. Опричнику не на что было надеяться в вечной жизни. А в XVI веке это было основой жизни любого человека, в том числе любого разбойника. Опричнику, таким образом, после всех отречений оставалось только служение злу. Это осознавалось окружающей опричника социальной средой. Не случайно пародирование названия “опричники” термином “кромешники”. Слово “опричь” и означает “кроме”. Но вместе с тем “кромешник” – прямо указывает на адский характер выполняемой миссии. “Тьма кромешная” – в славянском тексте Писания. Весьма сомнительным показалось бы утверждение, что опричники стремились разорвать связи с материальным миром. Однако история опричнины и её соучастников подтверждает, что все они и привели к гибели свою недолговечную антисистему и друг друга в отдельности» (В.Л. Махнач). Это была первая в русской истории идеологическая мания, приобретавшая богоборческие черты. «Едва ли Курбский каламбурил, называя опричников кромешниками, скорее это похоже на обвинение в сатанизме, брошенное царю с безопасного расстояния… Многое наводит тут на размышления: пародирование орденом церковного устава, несомненное наличие тайных инициаций, отчётливая гомосексуальная тема, поднимавшаяся и на процессах тамплиеров» (Е.П. Чудинова).
Поношения опричников традиционной церковности предваряли кощунства приспешников Петра I, с их шутейскими всепьяными соборами. Убийство митрополита Филиппа, казни монахов и священников, кощунственное обезьянничанье опричников воспринимались православным народом как поругание святынь, Церкви. В эту эпоху на Руси распространяется крайняя форма выражения православной духовности – юродство ради Христа. Считалось, что юродивые очистительным умерщвлением плоти и демонстративным отказом от разумности (без-умием) обретали дар пророчества и постижения явлений. Живя вне официальной церковной системы, юродивые непрерывно странствовали, Божии люди назывались странниками и скитальцами. Некоторые из них были обличителями сильных мира сего. Феномен юродства представляет собой болезненную форму защиты православного благочестия в атмосфере невиданного унижения человеческого достоинства и поругания святынь со стороны власти, в условиях, когда официальный голос Церкви был заглушен. Поэтому юродство, как вытесненная форма благочестия, формируется на оппонировании официальным авторитетам: религиозности, власти, разуму, жизненному укладу, на демонстративном попрании традиций. «Юродство было источником не только стойкости и набожности, но и анархистских и мазохистских порывов» (Д.Х. Биллингтон).
Как всякий московский правитель, Иван Грозный стремился к централизации власти и государства, боролся с крамолой аристократии и удельщиной бояр, но в большинстве проектов второй половины царствования он руководствовался маниакальным самовластьем. Институт опричнины невозможно оправдать или мотивировать исторической необходимостью – это мания душевнобольного человека. Разнузданию патологических фантазий тирана и реализации их в жизни способствовала иосифлянская духовная атмосфера. Опричнина имеет признаки теократической идеомании, взращенной иосифлянской лжетеократией.
Руководствуясь центральной идеей иосифлянства, Иван Грозный стремился «страхом Божиим обратить людей к истине и свету, а значит, спасти их души. И в этом смысле русский царь вполне серьёзно считал, что он должен исполнять и мирские, и духовные обязанности, ибо царская власть объединяет их в одно целое и неразрывное… Считая себя воплощением Божественного Замысла на земле, Иван Грозный внутренне уверился и в том, что он имеет полное и несомненное право относиться к собственному государству и к собственному народу, как к “телу”, которое просто необходимо истязать, подвергать всяческим мучениям, ибо только тогда откроются пути к вечному блаженству. И только пройдя через страх Божий в его самом непосредственном выражении, Российское государство, ведомое своим государем-иноком, придёт к “истине и свету”… Поэтому казни и преследования, совершаемые царем… это – совершенно сознательная борьба с изменниками Богу, с теми, кто, по его мнению, предал истинную веру. Иван Грозный, карая измену, последовательно и целенаправленно отсекал от “плоти” Русского государства всё греховное… Осуществлённое в 1565 году разделение государства на две части – земщину и опричнину – объясняется помимо всего прочего ещё и тем, что земщина представляет собой часть “плоти” единой Русской земли, которую государь подверг жесточайшему истязанию, дабы проучить врагов православия и поселить в их душах страх Божий. Потому и войско опричное изначально строилось по принципу военно-монашеского ордена, главой которого является сам царь, исполнявший обязанности игумена» (С.В. Перевезенцев).
Сильная и сложная натура Ивана Грозного не выдержала бремени власти потому, что лучшие черты в нём были недоразвиты, а худшие усугублены и разнузданы иосифлянским воспитанием власти. Отсюда «герой добродетели в юности» превратилсяв «неистового кровопийцу в летах мужества и старости» (Н.М. Карамзин). Достоинства его обращались на служение низменному: «…Иоанн имел разум превосходный, не чуждый образования и сведений, соединённый с необыкновенным даром слова, чтобы бесстыдно раболепствовать гнуснейшим похотям. Имея редкую память, знал наизусть Библию, историю греческую, римскую, нашего отечества, чтобы нелепо толковать их в пользу тиранства; хвалился твёрдостию и властию над собою, умея громко смеяться в часы страха и беспокойства внутреннего; хвалился милостию и щедростию, обогащая любимцев достоянием опальных бояр и граждан; хвалился правосудием, карая вместе, с равным удовольствием, и заслуги и преступления; хвалился духом царским, соблюдением державной чести, велев изрубить присланного из Персии в Москву слона, не хотевшего стать перед ним на колена, и жестоко наказывая бедных царедворцев, которые смели играть лучше державного в шашки или в карты; хвалился, наконец, глубокою мудростию государственною, по системе, по эпохам, с каким-то хладнокровным размером истребляя знаменитые роды, будто бы опасные для царской власти, – возводя на их степень роды новые, подлые и губительною рукою касаясь самых будущих времён: ибо туча доносителей, клеветников, кромешников, им образованных, как туча гладоносных насекомых, исчезнув, оставила злое семя в народе; и если иго Батыево унизило дух россиян, то, без сомнения, не возвысило его и царствование Иоанново» (Н.М. Карамзин).
В чём причина долготерпения русских элит и простонародья при бесчинствах кровавого тирана? «Царь предпринимает поголовное истребление боярства, своей правой руки в управлении, но не устраняет от дел этого класса, без которого он не мог обойтись, а этот класс терпит и молчит, боязливо подумывая только о побеге в Литву. От ожесточившегося царя льётся и небоярская кровь, на всю землю его именем набрасывается стая опричников, легитимизованных мундирных анархистов, возмущавших нравственное чувство христианского общества, а это общество терпит и молчит. Ненависть поднялась, по словам современника, в миру на царя роптали и огорчались, однако – ни проблеска протеста. Только митрополит заговорил было за свою паству, но скоро замолк насильственно. Как будто одна сторона утратила чувство страха и ответственности за излишества произвола, а другая, многомиллионная сторона забыла меру терпения и чувства боли, застыв в оцепенении от страха перед какой-нибудь шеститысячной толпой озорников, гнездившихся в лесной берлоге Александровской слободы. Как будто какой-то высший интерес парил над обществом, над счётами и дрязгами враждовавших общественных сил, не позволяя им окончательного разрыва, заставляя и против воли действовать дружно. Этот высший интерес – оборона государства от врагов… Эта внешняя борьба и сдерживала внутренние вражды. Внутренние, домашние соперники мирились ввиду общих внешних врагов, политические и социальные несогласия умолкали при встрече с национальными и религиозными опасностями» (В.О. Ключевский).
Тягостные испытания в течение долгих лет давили невыносимым бременем, терпение и чувство национального самосохранения народа иссякли. После Грозного страна покатилась в бездну. Своей деятельностью Грозный «хотел стоять над порабощенной землёю один, аки дуб во чистом поле» (А.К. Толстой). Но, как верно отмечал А.М. Панченко, тирания Грозного была отвергнута Русской землей, которая «гордыне монаршего “богоподобия” противопоставила бунт меньшой братии и гражданскую войну. Концепции Грозного она противопоставила народную концепцию самозванства». Смута начала XVII века – следствие маниакального самоуправства Грозного, развалившего традиционный жизненный уклад, разгромившего правящий слой, подорвавшего авторитет власти и собственноручно прервавшего убийством сына законное наследование престола. Ливонская война и опричнина подорвали русское государство. «Именно этими разорениями было вызвано и усиление крепостничества в конце XVI века, ибо люди во многих землях были или уничтожены, или бежали на вольные земли… А у российского правительства не было иной возможности содержать дворянское поместное войско, кроме как наделять дворян землей. Но кому нужна земля без крестьян, на ней работающих? Усиление же крепостничества стало, в свою очередь, одной из причин крестьянских восстаний в начале XVII века, ставших прологом Смутного времени» (С.В. Перевезенцев).
Борьба за единство государства против боярской удельщины не требовала и не оправдывала бесчинств царя, ощутившего себя носителем бесконтрольной абсолютной власти. Иосифлянское Священное царство не выдержало первого испытания, верховная власть, разнуздавшаяся без духовного водительства Церкви, саморазрушилась. Разорвались связь времён и преемство традиций, что на Руси всегда было смертельной опасностью. Достоинства Бориса Годунова не могли компенсировать отсутствие сакральных центров жизни – авторитета Церкви и авторитета исторически преемственной власти. При параличе государственной воли народа правящий слой, развращённый своеволием, безответственно менял формы правления – от демократии и тирании до олигархии и монархии. Очередной режим, утверждённый своекорыстной конъюнктурой, рассыпался. Безвластие ввергло страну в хаос, народ бунтовал против всякой попытки навязать ему неправедную и неправильную власть. «Самозванство – это народная оболочка бунта. Почти всякий бунт XVII в. имел своего самозванца. Только в Смуте их участвовало до полутора десятков» (А.М. Панченко).
Национальная трагедия воззвала к необходимости внутреннего духовного формирования человека, способного преодолеть хаос. Из глубины народной жизни подаёт голос духовная традиция Сергия Радонежского, в которой соединились деятельная и духовная религиозность, разошедшиеся в тяжбах последователей Иосифа Волоцкого и Нила Сорского. Из Троице-Сергиевого монастыря рассылаются воззвания к православному народу, подобные нижеследующему: «Это ли вам не весть, это ли вам не повеление, это ли вам не приказание, это ли вам не писание?! Ох, ох, увы, увы! Горе, горе злое-лютое! И куда идти, куда бежать? Как не заплакать, как не зарыдать, как всей душой не страдать, как в грудь себя не бить?! Как же сами мы не заботимся и не радеем о себе, когда видим за великие и бесчисленные грехи наши по воле Создателя и Творца полное наше смирение, а врагам, чужим и своим, попущение, и всяческое от них над собой надругание, и осмеяние? Хотя и плачем, и рыдаем, и бьем себя в грудь, и всей душой страдаем, и сильно тем Создателю досаждаем, но подвига и рвения не проявляем, и к Богу не прибегаем, и Его не умоляем, и против врагов ничего не замышляем, а все на произвол пускаем и сами же в своей земле и вере злое семя укореняем» (Новая повесть о преславном Российском царстве). Современные комментаторы так определяют этот жанр: «Агитационное патриотическое произведение, оформленное как грамота-воззвание. Её безымянный автор, оценивая события русской истории за декабрь 1610 – февраль 1611 года, призывает современников к вооружённому сопротивлению иностранным интервентам» (Памятники литературы Древней Руси. Конец XIV – начало XVII века). Авторы посланий осознавали историческую ситуацию и понимали, что выход из Смуты лежит через духовно-нравственное возрождение русского человека, через объединение русских людей, вне зависимости от взглядов, позиций, ошибок и грехов, – смуту можно было избыть только всем миром.
В течение нескольких лет хаоса подобные голоса были гласом вопиющего в пустыне – никаких видимых отзвуков и следствий. Первые две попытки собрать ополчение против интервентов развалились, – казалось, что в обществе окончательно потеряны жизненные основы. Но в душах человеческих шли невидимые процессы кристаллизации духовных устоев. Настал момент, когда внутреннее очищение человека преображает и внешнюю жизнь. Бедствия Смуты заставили людей различных русских земель искать воссоединения, пробудили чувство национального единства. «Народ был готов выступить как один человек; непрерывный ряд смут и бедствий не сломил юного народа, но очистил общество, привел его к сознанию необходимости пожертвовать всем ради спасения веры, угрожаемой врагами внешними, и народа государственного, которому грозили враги внутренние» (С.М. Со-ловьёв). Удача нижегородского ополчения была обусловлена тем, что его время и место, инициаторы и цели реализовали пробуждение национального духа, явленное в возрождении нестяжательской духовной традиции. Это была историческая победа Сергиевой традиции – гармонии деятельных и духовных сил Православия.
Народ после долгих смут и исканий мучительно возродил в себе подорванную Иваном Грозным веру в Московское царство и монархию, восстановил самоистребившуюся государственную власть. В Смутное время вновь стали актуальными ранние идеи Иосифа Волоцкого о царе праведном и неправедном, в которых смягчались крайности концепции Священного царства; эта тема – ядро общественно-политических споров времён Смуты. Новый царский дом унаследовал старые пороки иосифлянской концепции власти. Церковь не смогла совершить духовную корректировку. Спасшая страну нестяжательская традиция была духовной основой православной жизни, но оставалась периферийной по отношению к официальным церковным и государственным формам.