Название данной работы нуждается в подробном разъяснении. Во-первых, это касается слова «финикийская». Далее речь пойдет, безусловно, о территории Древнего Ливана (Финикии), о ее городах и живших в них мыслителях. Финикийцы – это также жители многочисленных финикийских колоний. Среди них огромную роль в мировой истории сыграл Карфаген – самый грозный соперник Рима. Но помимо этого речь пойдет и о древних евреях, которые говорили с финикийцами (ханаанеями) на одном языке и имели с ними общую литературу. Различие между древними евреями и финикийцами было примерно как между греками-дорийцами и греками-ахейцами. Т. е. финикийская философия – это еще и древнееврейская философия. Вообще же Ханаан – это еще и современные Сирия и Иордания. Соответственно, более точным было бы название «философия Древней Передней Азии». Тем более, что наряду с финикийцами и евреями здесь упоминаются также Египет и Вавилон, отчасти повлиявшие на формирование финикийской философии.
Оправданием для этого названия все же служит то, что можно с уверенностью постулировать зарождение философии именно в городах собственно Финикии – Сидоне и Берите (и, возможно, также в Тире и Библе). Т. е. это название имеет тот же смысл, что и характеристика ранней греческой философии как «ионийской» - по имени таких городов греческой Ионии, как Милет, Эфес и Самос. Показательно, что на Востоке всех греков в древности называли «яванами» – ионийцами. Так же, как Иония была родиной Фалеса, Анаксимандра, Гераклита и Пифагора, Финикия была родиной Моха и Санхунйатона (а отчасти и тех же Фалеса и Пифагора).
В еще более подробном разъяснении нуждается и употребление здесь термина «философия». Что есть философия – сам по себе вопрос весьма философский. Так, в новейшем украинском философском словаре этому определению посвящена целая страница довольно многословного текста. Краткий конспект: «По своему основному содержанию философия выполняет роль мировоззрения. (…) Но философия отличается от других форм мировоззрения, в частности от мифологии и религии, которые опираются на верования и фантастические представления о мире и людском бытии, от бытового мировоззрения, отличающегося традициями и непосредственным жизненным опытом, от художественных форм мировоззрения, основанных на чувственно-образном изображении действительности. (…) Философия строит свою картину мира и места в нем человека на основе теоретического осмысления общественно-исторического опыта, достижений культуры и результатов научного познания, используя рационально-понятийные формы построения мировоззренческих систем и логические методы их обоснования» [108, с. 670].
Если попробовать понятно сформулировать суть этого определения, то останется такая идея: философия – это рационально построенное и логически обоснованное мировоззрение. Правда, тут же возникает масса вопросов. Во-первых, существует ли объективный критерий логичности и рациональности? Например, у психиатров есть понятие «систематизированный бред». Во-вторых, если мифология опирается на «фантастические представления о мире и людском бытии», то где критерий этой фантастичности? Кому-то представляется фантастикой вера в непорочное зачатие Иисуса Христа, кому-то – вера в построение рыночного общества равных возможностей, а кому-то – вера в то, что «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!». Другие же (и даже профессиональные философы) считают некоторые из подобных положений существенной частью своего мировоззрения. И при этом каждый из них искренне полагает, что «строит свою картину мира и места в нем человека на основе теоретического осмысления общественно-исторического опыта, достижений культуры и результатов научного познания».
Поэтому достаточно распространено определение философии как любого человеческого мировоззрения, если его можно как-то связно изложить и при этом оно интересно для других людей. Подобное представление распространено и среди некоторых профессиональных философов, особенно историков философии. Исчерпывающе выразил эту точку зрения М. Леон-Портилья, автор посвященной древним ацтекам книги «Философия нагуа»: «Мы находимся на таком этапе, когда “философия” рассматривается как ряд положений, которые чем непонятнее, тем лучше. Эта самая человеческая наука, хотя она и получила неправильное название, представляет собой лишь попытку объяснить и понять основные проблемы существования. Любой человек с необходимостью философствует, но не обязательно в тех же формах, что Платон и Аристотель, Будда и Вивекананда. Каждой культуре свойственна своя, особая и непередаваемая форма видеть мир, видеть то, что стоит над миром, и самое себя. Было бы интересно рассмотреть то, что думали об этом люди, жившие на этой земле в предыдущие века. Их систематизированные мысли, эмоции, представления и интимные видения и будут их философией» [53, с. 8].
Поскольку таким образом можно систематизировать мысли и интимные видения любых представителей любых народов, то тогда вполне имеют право на существование «философия бушменов», «философия австралийских аборигенов», «философия прапорщиков конвойной службы», «философия бомжей со свалки № 7» и т. п. И действительно, книг вроде «Философия народов банту» или «Философские взгляды писателя N» издано множество. По-своему они, конечно, полезны. Но при этом как-то теряется тот смысл, который мы интуитивно вкладываем в само понятие «предмет философии».
Поэтому часто различают «философию в широком смысле» и «собственно философию». Такой точки зрения придерживается К. Ясперс: «Философия в более узком смысле. Хотя историю человека можно назвать историей философского человека, наше внимание все-таки направлено на тех немногих, которые зовутся философами. Это те, кто сделали жизнь в мысли своей профессией и предает свое мышление гласности в своих произведениях. Это – великие знающие» [109, с. 188]. – До чего же все-таки приятно пообщаться с такими умными, красивыми и, главное, скромными людьми, как Карл Ясперс! Я и сам такой… Да и определение «философы - те, кто сделали жизнь в мысли своей профессией» сразу отсекает всех бушменов, бомжей, беллетристов и пр.
Но и это определение, на наш взгляд, нуждается в уточнении. Профессия – это не просто главное занятие в жизни человека. Можно, например, всю жизнь глядеть в потолок. Профессия – это всегда то занятие, которое делает человека полезным для других людей.
Чтобы систематизация мировоззрения могла быть профессией, необходимо действительно «предавать свое мышление гласности». Причем К. Ясперс не совсем прав, когда прибавляет к этому формулировку «в своих произведениях». С одной стороны, произведения некоторых людей, почитающих себя философами, другим людям и даром не нужны. Значит, это не философия. С другой стороны, некоторые философы (и среди них Сократ!) вообще ничего не написали. Но и Сократ, и абсолютно все прочие философы учили людей своему мировоззрению. Причем даже если мы преподаем историю философии, мы все равно учим людей своему мировоззрению, своему видению истории философии. Учить же других людей можно как устно, так и через свои произведения. А значит, получаем такое определение профессионального философа: философ – это человек, у которого основным полезным для других людей занятием является обучение других своему мировоззрению. При этом К. Ясперс прав в том, что в любом случае после философа должны остаться излагающие его мировоззрение философские тексты – неважно, написаны ли они лично им или его учениками.
Как видим, теперь мы получили четкий количественный критерий «философичности» любого мировоззрения: насколько другие люди считают его для себя полезным и хотят ему научиться. Человек тем больше философ, чем больше людей обучалось его мировоззрению. Между прочим, это близко к принятому в науковедении критерию индекса цитируемости. Кстати, если посмотреть в Именной указатель любого нормального философского словаря, то по количеству ссылок тоже можно довольно точно определить значимость того или иного мыслителя – по крайней мере, для составителей данного философского словаря.
Такое определение философии как профессии очень полезно и с точки зрения определения того момента, когда из не-философии возникает философия. Поскольку профессиональная философия сначала возникла в нерасчлененном единстве с наукой вообще, постольку критерий «обучение других людей» годится для них обоих: «Одним из условий возникновения математики как автономной науки в пифагорейских кружках было несомненное наличие в них учебного процесса. (…) Школьный характер античной науки (и не только античной. – И. Р.) – ее основная примета и особенность наряду с сакрализацией самой научной деятельности в рамках школы» [110, с. 35, 42]. Итак, профессиональная философия – это всегда учение, содержащее личное мировоззрение философа.
По нашему мнению, слово «учение» само предполагает понятийно-логическую форму мировоззрения в отличие от образно-эмоциональной, т. е. то, что связано с левым, а не с правым полушарием нашего мозга. «Определить философию – значит правильно указать ее ближайший род и ее видовое отличие. Ближайшим родом философии нам представляется мировоззрение. (…) Мы говорим о двух уровнях духовного освоения мироздания: 1) образно-представленческо-ассоциативно-эмоциональном и 2) понятийно-категориально-рассудочном. (…) Мировоззрение второго уровня нам представляется философским. (…) Системность и рационализированность – таковы те главные видовые отличия, которые и определяют философию» [116, с. 49].
Но в таком случае перед нами снова встает тот же вопрос: как отделить тексты философских учений от текстов мифологических учений и текстов религиозных учений? Те ведь тоже по-своему системны и рационализированы, содержат мировоззрение и направлены на обучение людей. – На этот вопрос разные философы и сегодня дают различные ответы.
Очень убедительно мнение, изложенное А. М. Кривулей: «Философия есть выраженное в понятиях знание о мире и человеке. Может возникнуть вопрос: а разве мифологическое и религиозное мировоззрение формируются целиком без участия разума, неужели в них нет ничего разумного? Да, обычно в мифе и религии тоже есть разумное начало, но они, скорее, создания коллективного разума, результаты которого не всегда осознаются отдельной личностью, не подлежат критической оценке, а принимаются на веру. Кроме того, то разумное, что в них все же есть, подается не в прямой форме, а скрывается за фантастическими образами. (…) Философия связана с личной критической мыслью каждого отдельного мыслителя, а это значит, что возникновение философии связано с формированием отдельного субъекта познания» [115, с. 9-10]. – Иными словами, философия «в узком смысле» возникла тогда, когда появились люди, которые взялись обучать других своему личному мировоззрению.
Так мы получаем прекрасный дополнительный критерий отличия философии от не-философии: философ учит других своему личному мировоззрению, самостоятельно выработанному им самим. Тем самым сразу отсеиваются все безличные записи традиционных мифологических текстов, а также все основатели и пророки религий (например, Мухаммед) и многие мистики: ведь их мировоззрение получено ими в готовом виде извне, например, непосредственно от Бога. Подобные люди – не творцы, а всего лишь «ретрансляторы». Это не их личная мудрость, это не продукт их собственного мышления. Они не берут на себя ответственность за создание своего учения: оно в них лишь «вложено» или им передано. Именно так следует понимать высказывание Гегеля: «Философия в собственном смысле – мысль, опирающаяся на самое себя» [117, с. 86].
Итак, можно дать следующее определение философии как особой профессиональной сферы культуры: Философия есть (1) мировоззрение, т. е. общие представления о мире и человеке, (2) выработанное самостоятельно и лично от своего имени, (3) изложенное в понятийно-логической форме, (4) с целью обучения ему других людей, и (5) многим людям интересное.
По нашему мнению, данное пятичастное определение философии вполне достаточно для четкого выделения философии из других форм мировоззрения. В частности, оно жестко отсекает сколь угодно утонченные жреческие квазифилософские тексты тех же ацтеков, египтян, бамбара, полинезийцев, Веды, Упанишады, – все тексты с намеренно скрытым или божественным авторством.
Но при этом необходимо прояснить еще три спорных момента. Во-первых, необходимо возразить тем, кто проводит жесткую грань между философией и религией. Если человек в понятийно-логической форме и от своего имени излагает выработанное им самостоятельно религиозное мировоззрение, то такой текст тоже есть философия. Вообще среди известных философов атеисты были редкостью. Так что в этом смысле следует считать философией и, скажем, «Розу мира» Д. Андреева и даже писания Карлоса Кастанеды – насколько они подаются как осмысление им самим своего уникального онтологического опыта. Кастанеда четко заявлял, что пытается думать сам. Значит, он тоже философ – по ведомству нетрадиционной онтологии. Вообще если мистический опыт передается в рациональной понятийной форме, то это уже не мистический опыт: мистика есть интимное и неизъяснимое общение с Запредельным. Сложнее с Буддой: в отличие от западных пророков он испытал «озарение» лично и самостоятельно, хотя это «озарение» и пришло к нему извне. В общем, тут как раз пограничная ситуация. Гесиод в философы не попадает: он лишь упорядочил уже существовавшие до него мифы. А вот представителей христианской патристики и схоластики необходимо как раз записать в философы: они рационально излагают собственное мировоззрение. Вообще-то историки философии стихийно так и поступают. Но для нас здесь важно подчеркнуть один простой факт: религиозный мыслитель и даже жрец вполне может быть философом.
Второй момент – попытки отделить философию от мифологии по качественному (смысловому) содержанию текста. Но еще раз повторимся: жесткой грани здесь в принципе не существует. По нашему мнению, наиболее адекватное определение мифа: «Миф – это то, во что серьезно верят (верили) другие люди, но во что не верим мы» [81, с. 10]. Т. е. миф – понятие относительное, релятивное. Наша святая правда и очевидная научная истина – для кого-то есть «на самом деле» дурацкий миф. Так, доблестные советские психиатры изобрели даже специальный диагноз «философская интоксикация».
Текст из книги 1967 г. «Психозы и религия»: «Бредовые идеи всегда возникают на болезненной основе и представляют собой извращенное суждение об окружающей действительности. Так, агроном Щ. в возрасте 38 лет стал пропагандировать “новую религию”: все должны поклоняться солнцу, звездам, воздуху и огню. Бог, утверждает он – это природа, в которой мы живем (…) Семья, работа по специальности – все у него отошло на задний план. Щ. отрастил библейскую бороду, начал сочинять книги, проповеди, стал активно искать сочувствующих и единомышленников. Если бы он не попал в психиатрическую больницу, вокруг него могла бы образоваться какая-нибудь сектантская группа (…) Многие основатели религий страдали различными нервными и психическими заболеваниями. Например, основатель ислама Мухаммед страдал эпилепсией с судорожными припадками и сумеречными расстройствами сознания» [122, с. 22, 32]. – Безусловно, Аллах хранил Мухаммеда (да будет мир ему) – Бог уберег пророка от лап советских психиатров…
Между прочим, некоторые великие философы тоже были, скажем так, не совсем психически здоровы. Общеизвестно, что Фридрих Ницше закончил свои дни в сумасшедшем доме. В Философском энциклопедическом словаре об этом сказано предельно вежливо: «Творческая деятельность Ницше оборвалась в 1889 в связи с душевной болезнью» [113, с. 437]. Но ведь и до этого душевная болезнь серьезно повлияла на его творческую деятельность.
Много фактов приводит в своей книге «Гениальность и помешательство» итальянский психиатр Ч. Ломброзо (1835-1909): «Гоббс, материалист Гоббс, не мог остаться в темной комнате без того, чтобы ему тотчас же не начали представляться привидения. (…) Шопенгауэр не позволял брить себе бороду, но выжигал ее, возненавидел женщин, евреев и философов, в особенности этих последних, а к собакам привязался до того, что по духовному завещанию отказал им часть своего состояния. (…) Великий мыслитель Огюст Конт, основатель позитивной философии, в продолжение десяти лет лечился у Эскироля от психического расстройства и затем по выздоровлению без всякой причины прогнал жену, которая своими нежными попечениями спасла ему жизнь. Перед смертью он объявил себя апостолом и священнослужителем материалистической религии, хотя раньше сам проповедовал уничтожение всякого духовенства» [114, с. 58-60, 83].
Но вот как забавно Ломброзо продолжает свои доказательства безумия Конта: «В сочинениях Конта рядом с поразительно глубокими положениями встречаются чисто безумные мысли, вроде той, например, что настанет время, когда оплодотворение женщины будет совершаться без посредства мужчины» [114, с. 60]. Сейчас такое время уже настало, искусственное осеменение вообще превратилось в рутинную процедуру. Или еще одно «обличение» Ломброзо: «Ньютон и Паскаль в периоды умопомрачения оставляли свою специальность (физику) и занимались теологией» [114, с. 197]. Так можем ли мы надежно отделить бред от философии? И стоит ли в этом доверять психиатрам и кому бы то ни было? – Ответ очевиден: если многим людям интересно изучать созданные реальным автором и изложенные в понятиях мировоззренческие тексты, то эти тексты следует считать философией – даже если их содержание представляется лично нам полным бредом. Например, каббала и некоторые оккультные тексты вроде трудов Агриппы фон Неттесгейма должны считаться философией: если только их авторы додумались до своих взглядов самостоятельно, а не получили их из иных миров.
Третье замечание касается более специального вопроса в истории античной философии – точки зрения о том, что есть еще некая философия «в самом узком смысле». Так, Х. Ортега-и-Гасет заявляет: «Философия как таковая берет начало от Парменида и Гераклита. То, что было непосредственно перед ней – ионическая “физиология”, пифагореизм, орфизм, Гекатей, – это всего лишь прелюдия» [118, с. 243]. Эта же точка зрения высказана и И. Д. Рожанским: «Переходя к Гераклиту, мы подымаемся ступенькой выше и входим в другой мир – мир философии как таковой». Правда, продолжает он так: «Но как странен и причудлив этот мир у Гераклита! Вместо сколько-нибудь связного изложения своих идей (все равно, в прозе или стихами), Гераклит предлагает нам набор афоризмов, порой более или менее ясных, а порой выраженных в виде зашифрованных метафор» [70, с. 19]. Парменид же вообще излагает свое учение от имени некой богини, которая обращается к нему со словами: «Ныне скажу я, а ты восприми мое слово, услышав» [70, с. 295]. Т. е. у него не столько личная философия, сколько вообще некое божественное откровение…
Честно говоря, мотивы отделения Парменида и Гераклита от самых ранних греческих философов нам представляются загадочными. Скажем, онтологическая проблематика четко намечена еще Фалесом. А идея «апейрона» (неоформленной материи) у Анаксимандра ничуть не уступает по своему философскому богатству гераклитовскому «все течет». В общем, все это какие-то вкусовые пристрастия разных исследователей (об «объективности» таких оценок – см. выше).
Если и был в истории античной цивилизации переход мышления и культуры на новую ступень, то он заключается в словах Фалеса Милетского (DK 11. А. 19): «Рассказывают, что Фалес поведал о недавно сделанном открытии Мандролиту из Приены. Тот пришел в неописуемый восторг от нового и неожиданного познания и велел просить в награду за столь ценный урок такую плату, какую Фалес пожелает. “Довольно мне будет платы, сказал мудрый Фалес, - ежели, вздумав разгласить кому-либо то, чему ты научился от меня, ты не припишешь этого открытия себе, но назовешь первооткрывателем меня и никого другого”» [70, с. 113]. По нашему мнению, философия как таковая начинается именно тогда, когда появляются оригинальные авторские мировоззренческие учения.
Данная работа посвящена доказательству тезиса о том, что философия как таковая возникла именно в городах Финикии и оттуда была позаимствована греками уже как сформированный культурный феномен.