Очевидно, что автор Книги Экклезиаста ставил перед собой определенные политические задачи. С ними связаны и житейско-педагогические мотивы Книги. Но любом случае ее текст вышел далеко за рамки как политической злобы дня, так и прописных житейских истин. Так что Книгу Экклезиаста можно в то же время рассматривать как собственно философский текст, и по сей день не утративший своей философской значимости. Сохранились возражения еврейских богословов Талмуда против включения книги Экклезиаста в состав Библии (Шаббат, 30 б). О ней прямо говорилось, что она содержит еретические воззрения (Вайикра рабба, 28 а) [38, с. 16]. «В ряде мест в Книге Екклезиаста действительно выступает философ, ученый, причем ума трезвого и отважного, ума ищущего и способного радикально мыслить по самым серьезным проблемам мироздания и человеческого бытия, не боясь конфронтации с веками утвердившейся, освященной религией, традиционной мудростью» [153, с. 218].
Во всяком случае, формулировка: «Непознаваема суть вещей. Не выразить ее никакими словами. Не может глаз ее рассмотреть. Не может ухо ее расслышать» (1.2-3) - это именно философия в чистом виде, а никак не богословие, не «расхожая народная мудрость» и не жреческая спекуляция.
Как мы ранее убедились, автор Книги Экклезиаста в своих социально-политических взглядах придерживался принципа «золотой середины». Он одинаково осуждал «крайности». Этой же «серединной» позиции он придерживался и в более общих вопросах. В частности, в книге разбросаны прямо противоположные высказывания: «Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше (7:3). И похвалил я веселие; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться (8:15)» и т. д. В результате возникает ощущение напряженного диалога, в котором каждый читатель может найти для себя мудрость по вкусу. Но если этот читатель склонен к философии, то он может попытаться понять глубинный смысл этих видимых противоречий.
«В ряде мест автор высказывает совершенно противоположные мнения. То он восхваляет мудрость в духе Притч, заверяя, что “мудрость лучше, чем богатое наследство”, потому что “она дает жизнь владеющим ею” (7:11-12; 8:1-2 и в др. местах), то издевается над мудростью, которая ведь не может принести счастья, ибо “во многой мудрости много печали, и умножающий мудрость умножает скорбь” (1:18). То автор как будто превозносит благочестие: “ бойся Бога и храни заповеди его… ибо всякое дело Бог приведет на суд” (12:13-14), “соблюдающий заповедь не знает беды” (8:5), то высмеивает чрезмерную праведность: “Не будь очень праведным и не слишком мудрствуй, зачем тебе разрушать себя” (7:16). В ряде мест автор как будто завидует мертвым: “И почел я мертвых, что уже умерли, счастливее живых, которые еще живут” (4:2); “И возненавидел я жизнь…” (2:17). Но вслед за этим, сам себе противореча, автор восславляет жизнь, заявляя, что “…и псу живому лучше, чем мертвому льву” (9:4). Автор Книги Экклезиаста, по выражению Ренана, как бы жонглирует словами и мыслями и предстает перед читателем то в роли ни во что не верящего пессимиста и скептика, то в роли искренне верующего, ведущего трагическую борьбу со своими сомнениями» [153, с. 194-195].
М. И. Рижский называет подобную противоречивость Книги Экклезиаста ее «странными особенностями». Однако сам же весьма удачно продолжает: «А пока отметим: через все сочинение проходит, многократно повторяясь, одна и та же мысль, которая автору показалась, видимо, настолько важной, что он с нее и начал сове изложение и тем самым как бы озаглавил его: “Суета сует и все суета”. Здесь следует сделать небольшое отступление. Славянским словом “суета” в русском синодальном переводе передано стоящее в оригинальном еврейском тексте слово “хебел” (hebel), и передано неудачно. …В ветхозаветных частях Библии в оригинальном тексте это слово в разных контекстах имеет значения: “нечто ничтожное”, “нестоящее”, “пустое”, “бессмысленное”… В нескольких местах Книги Экклезиаста к “хебел” добавлены еще два слова, которые в синодальном переводе переданы “томление духа”: “суета сует и томление духа” (1:14, 2:11, 2:17, 2:26, 4:4, 6:9). Но правильный перевод этих двух слов - “погоня за ветром” или “ловля ветра”. …Таким образом, выражение “суета сует” будет иметь смысл: “все тщетно, напрасно, бессмысленно; ни в чем нет смысла”, так же как погоня за ветром. Эти слова, которыми автор Книги Экклезиаста начал свое произведение, в сущности, были предварительным ответом на основной вопрос, поставленный в ней: в чем смысл человеческой жизни?» [153, с. 195-196].
Итак, автор Книги Экклезиаста дает четкий философский ответ на вопрос о смысле жизни человека: смысла жизни нет, в целом наша жизнь – бессмысленна. «Человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого, и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть» (8:17). Мы не понимаем, зачем живем, а раз так, то смысл нашей жизни для каждого из нас состоит просто в ощущении радости жизни: «Иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердце вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнию с женою, которую любишь, во все дни суетной [бессмысленной] жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные [бессмысленные] дни твои, потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, которыми ты трудишься под солнцем» (9:7-9).
Следует также отметить, что книги Экклезиаста и, возможно, Иова содержат рационалистическую онтологическую концепцию вечности мироздания. Любопытное толкование книги Иова в этом смысле приводит М. С. Беленький: «Слова „орах олам” встречаются в Ветхом завете только один раз: в кн.. Иова (XXII, 15). В русском переводе мы читаем: „Неужели ты держишься пути древних [орах олам], по которому шли беззаконные? ” Вопрос Елифаза Феманитянина обращен к Иову. Вопрошающий напоминает, что сторонники „орах олам” считаются нечестивцами, так как говорили Богу „отойди от нас”, а потому преждевременно были истреблены (...) Примечательно, что теолог и философ Саадия Гаон говорил, что люди, утверждающие, будто все существующее не имеет ни начала, ни конца, т. е. что мир существует вечно, находят основание для подобных воззрений в книге Иова. В этом произведении Саадия выделяет слова „орах олам” и подчеркивает, что они означают не „пути древних”, как их обычно толкуют, а „пути вечности”. Указав на то, что теорию вечности мира в Ветхом завете называют „орах олам”, т. е. системой вечности, а сторонников этой теории – нечестивцами, потому что они допускают безграничное в пространстве и беспредельное во времени существование Вселенной, Саадия приведенные слова из кн. Иова комментирует следующим образом: „неужели и ты (Иов) признаешь правильным взгляд тех сторонников вечности мироздания, которые погибли безвременно” и т. д.» [130, с. 126-128].
Но если в книге Иове видели намек на теорию вечности мира, то в книге Экклезиаста она изложена прямым текстом: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. …Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (1:4-11).
Иначе говоря, мир в целом неизменен. Когда-то в неведомой нам дали времен наш мир был создан Богом (а может быть, Он создал и время вместе с миром?): «Все соделал Он прекрасно в свое время, и вложил мир [вселенную] в сердце их [сынов человеческих], хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца. …Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить; и Бог делает так, чтобы благоговели перед лицем Его. Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее [снова]» (3:11, 14-15).
«В космосе все происходит с поразительным постоянством, регулярностью и повторяемостью, в предустановленной последовательности. Но почему столь удручающая монотонность в этом описании круговорота в природе? Все движется по замкнутым кругам, ничто не уходит от старого, ничто не возникает нового? Как справедливо отмечает французский исследователь Книги Екклезиаста Д. Ли (D. Lys), в этом сотворенном Богом мире “есть порядок, но нет прогресса, нет цели и нет смысла в том, что происходит в природе” [156, p. 105]. …В мире людей автор Книги Екклезиаста описывает то же вечное кружение и повторение, как и в природе, то же движение по замкнутым кругам без цели и без смысла» [153, с. 201-202].
Это значит, что все время в мире Экклезиаста – циклическое, строго неизменное повторение одинаковых циклов: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать и время врачевать; время разрушать и время строить; время плакать и время смеяться; время сетовать и время плясать; время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать и время цуклоняться от объятий; время искать и время терять; время сберегать и время бросать; время раздирать и время сшивать; время молчать и время говорить; время любить и время ненавидеть; время войне и время миру» (3:1-8). А значит, нет противоречия в противоречивых заявлениях: все хорошо в свое время и плохо – в чужое.
Иначе говоря, Книга Экклезиаста содержит обоснование своеобразной диалектики, правда, в сочетании с жестким «циклически-временным» детерминизмом. Можно даже сказать, что автор Книги Экклезиаста – убежденный фаталист: «И обратился я, и видел, что не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них» (9:11-12).
А значит, и наши усилия в этой жизни не изменят ничего: «Кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?» (7:13). Отсюда и консервативный политический пафос автора Книги Экклезиаста: «Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это – суета!» (8:14). Единственно достойная жизненная позиция, по его мнению, – не пытаться усовершенствовать мир и общество, а расслабиться и получить удовольствие от самого процесса жизни. Впрочем, если время и случай тому благоприятствуют, то можно заняться и обществом; но это будет всего лишь наше личное развлечение: «Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого: в грядущие дни все будет забыто, и увы! Мудрый умирает наравне с глупым» (2:16).
И в заключение – о трех загадочных моментах в Книге Экклезиаста. Во-первых, это представление о единой природе души у человека и животных: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтоб испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе – животные. Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет учеловека преимущества перед скотом; потому что все – суета! Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?» (3:18-21).
«Вокруг стихов 3:19-21 вот уже почти два тысячелетия идут споры между экзегетами и учеными. Какой смысл вложил Екклезиаст в слово “дух” (евр. “руах”), который “один для всех” – для животных и для человека, так что у человека “нет преимущества перед скотом”? Слово “руах” имеет ряд значений, в том числе “дуновение”, “дыхание”, “ветер”, а также “дух” в спиритуальном смысле: “Дух Божий” (Быт. 1.1). В данном контексте, видимо, имеется в виду нечто невидимое, находящееся в любом живом существе и покидающее тело в случае смерти. У древних евреев существовала вера, что души мертвых попадают в подземное царство мертвых, Шеол, где все в одинаковом состоянии содержатся бесконечное время. Но в нашем случае автор, очевидно, не имеет в виду Шеол, когда говорит о “руах” не только людей, но и животных. Нигде в Ветхом Завете нет и намека на то, что в Шеоле обретаются души животных. В вопросительном предложении: “Кто знает, дух сынов человеческих восходит ли вверх, а дух животных сходит ли вниз, в землю?” выражение “вверх” – “вниз” следует, очевидно, понимать просто в смысле “неизвестно куда”. Но этому противоречит стих 12:7: “И обратится прах в землю, чем он и был, а дух ("руах") возвратится к Богу, который дал его”» [153, с. 213-214]. И все-таки, господа богословы, есть ли у живот ных душа?
Вторая загадка: в таком случае выражение “все есть томление духа” или же “погоня за ветром” может быть истолковано и в том смысле, что наша жизнь – это именно наша погоня за собственным духом, который дал нам Бог. И так ли уж она бессмысленна? «Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы» (7:29). «Праведные и мудрые деяния их – в руке Божией, …человек ни любви, ни ненависти не знает во всем том, что перед ним» (9:1). Все это как-то загадочно похоже на буддизм.
Наконец, третья загадка: впереди грядет некий Божий суд. «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло» (8:11). «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд» (11:9). «Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо» (12:14). Из текста Книги Экклезиаста совершенно невозможно понять, что конкретно имеется в виду. Можно, конечно, толковать в ортодоксальном духе, заявляя, что здесь речь идет о грядущем Страшном Суде. Однако слишком многое в Книге этому противоречит. Во-первых, «все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить …Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее [снова]» (3:14, 15). Во-вторых: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению. И любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части вовеки ни вчем, что делается под солнцем» (9:5-6). А это значит, что судить, собственно, некого и не за что.
Но как же тогда «Бог воззовет прошедшее»? И почему «день смерти лучше дня рождения» (7:1)? Может быть, потому, что «возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» (12:7)? Значит, Бог будет вершить суд над нашей душою не под этим солнцем, не в этом мире? Но нужно ли вообще судить? «Не долго будут у него в памяти дни жизни его; поэтому Бог и вознаграждает его радостию сердца его» (5:19). Получается, что наша душа останется у Бога – без памяти? Или он снова пошлет ее на землю, под солнце – по новому кругу? «Все труды человека – для рта его, а душа его не насыщается» (6:7). Вечная череда воплощений нашей голодной души? Снова буддизм?
Но как же тогда понимать смутное пророчество в конце Книги: «И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: “нет мне удовольствия в них!” Доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом, и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; И запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать по крику петуха и замолкнут дщери пения; И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; - Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем» (12:1-6). Это вообще о чем? О Страшном суде или о том неизвестном, чем оканчивается жизнь каждого из нас? Может быть, в этих строчках как-то зашифровано имя автора?
В общем, автор Книги Экклезиаста, как Сократ, поставил много вопросов о смысле нашей жизни, но не решил ни одного: «Много таких вещей, которые умножают суету: что же для человек лучше? Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?» (6:12). Это «сочинение, которое нами воспринимается как трактат о смысле жизни, хотя оно, это сочинение, дошло до нас в составе канона Библии под названием Книги Екклезиаста и считается одним из Священных писаний двух религий – иудаизма и христианства» [153, с. 181-182].
То, что этот философский текст включен в состав религиозного канона, не отменяет его самостоятельной философской значимости. Ведь и Упанишады, и тексты Конфуция и Лао-цзы - тоже часть религиозного канона. Но их почему-то включают в хрестоматии по истории философии, а книгу Экклезиаста - нет. Вообще, если Книга Экклезиаста - не философия, то что же тогда философия?