Для философии как особого институциализированного вида человеческой деятельности необходимо наличие особых социальных институтов, которые ее культивируют, в особенности наличие системы высшего образования, обеспечивающей преемственность философских учений. - У финикийцев были не только «тайные книги», но и особые социальные институты, где их культивировали, т.е. система высшего образования, служившая социальной средой для развития философии. В частности, в Палестине существовали сообщества из учеников и последователей известных пророков, например, «сыны пророков, которые в городе Бет’эле» или «пятьдесят человек из сынов пророков» в Иерихоне и т. д. Становление пророческих сочинений происходило в рамках этих ассоциаций; ученики в устной форме передавали и сохраняли слова учителя, дополняя часто их при этом новыми речениями, сочиненными в их среде, но также приписываемыми учителю, рассказами о его жизни и деятельности и т. п.; значительно позднее эти рассказы записывались. Так возникли библейские книги Исайи, Иезекииля, Иеремии и др. [66, с. 119-120]. Аналогично в пифагорейской школе существовала традиция приписывать все достижения школы ее основоположнику. При этом очевидно, что существовали (в частности, в Финикии) и сообщества учеников пророков «небиблейских», куда более близкие по характеру к сообществу пифагорейцев, на организационный опыт и традиции которых, собственно, и ориентировался сам Пифагор.
Решающее значение здесь имеет свидетельство Ямвлиха, который в биографии Пифагора говорит о непосредственном влиянии на него финикийцев: «Он приплыл в Сидон и там встретился с пророками, потомками фисиолога Моха, и с другими, и с финикийскими иерофантами» [35, с. 82]. Да и в само братство пифагорейцев входили финикийцы, в частности, карфагеняне. Ямвлих приводит имена: «Мильтиад, Антен, Годий, Леокрит - карфагеняне» в своем списке пифагорейцев, причем Мильтиад, как это следует из текста, принадлежал к самой верхушке карфагенского общества [70, с. 465, 497].
Еще раз напомним цитату из Библии (3-я Царств, 4. 30-31): «И была мудрость Соломона выше мудрости (…) и Халкола, и Дарды, сыновей Махола, и имя его было в славе у всех окрестных народов». Сравним ее с общепризнанным утверждением: «в Палестине существовали сообщества из учеников и последователей известных пророков». Очевидно, что выражение «сыновья Махола» с очень большой долей вероятности означает то же самое, что и «потомки фисиолога Моха». Это значит, что имя Моха было хорошо известно и авторам Библии.
Здесь следует обратить внимание еще и на то, что ближе неизвестные нам «сыновья Махола» Халкол и Дарда признавались авторами Библии в качестве самостоятельных великих мудрецов. Очевидно, что они не слепо копировали учение основателя своей философской школы Моха, но и развивали его дальше. Т. е. определение «потомки фисиолога Моха» значит примерно то же самое, что и пифагорейцы, эпикурейцы, гегельянцы, гуссерлианцы и т. п. – последователи одной из философских школ.
Если сообщества «потомков фисиолога Моха» существовали у финикийцев как минимум с VII-VI вв. до н. э. (когда у них учился Пифагор), то эта традиция философских школ не пресеклась и гораздо позднее, в эпоху эллинизма - во ІІ в. до н. э. Об этом находим прямое свидетельство у Диогена Лаэртского (IV. 67) в рассказе о Клитомахе Карфагенском, которого он называет (I. 19) основателем одной из десяти античных школ в этике - диалектической: «Имя его было Гаструбал, и у себя в отечестве он занимался философией на родном языке (Выделено мной. - И. Р.). Только в сорок лет он приехал в Афины и стал слушать Карнеада. Приметив и одобрив его прилежание, Карнеад побудил его изучить греческую словесность и сам занимался с ним. Усердие его дошло до того, что он написал свыше 400 книг. И, став преемником Карнеада, он своими сочинениями более всего пролил света на его учение. Во всех трех школах, академической, перипатетической и стоической, он был самым приметным человеком» [71, с. 60, 187]. - Какой еще народ Средиземноморья, кроме финикийцев (и греков), мог во ІІ в. до н. э. заниматься философией на родном языке? Даже римляне не могли!
Финикийцы встречались среди последователей разных философских школ. Так, среди киников был известен финикиец Менипп [71, с. 245 (6. 99)], среди эпикурейцев - «Зенон Сидонский, слушатель Аполлодора, великий борзописец» [71, с. 375 (10. 25)], среди руководителей Академии был уже упоминавшийся Клитомах Карфагенский. «Вообще, Финикия была одним из центров эллинистической ученой литературы. Страбон говорит о сидонской философской школе, знакомой с Аристотелем и представлявшейся Боэфом и Диодотом. Свида упоминает о Зеноне и его труде «Сидонская история». В Тире еще раньше процветали стоики - Антипатр, друг Катона младшего, и Аполлоний, описавший жизнь Зенона и составивший библиографию стоицизма. Свида говорит об Аспасии, библском софисте, современнике Адриана, написавшем историю Библа. Библ в конце І в. н. э. был также центром богословской литературы, представителями которой являются Филон и Ермипп. Современником последнего был Марин Тирский, первый ученый географ, который, изучив восточные и греческие географические труды, составил первые карты, послужившие потом для Птолемея. Из других тирян известны: Павел ритор, за речь которого перед Адрианом город получил титул метрополии, и Максим Философ, один из воспитателей императора Марка Аврелия. Все эти авторы писали на греческом языке; многие из них были природные греки, но влияние на них туземной культуры, а может быть и финикийских литературных источников (например на Филона и Марина) нельзя отрицать. (…) Неоплатонизм, эта своеобразная переработка западной философии в восточном смысле, имел одним из наиболее видных представителей тирского уроженца Малха, по-гречески Порфирия» [78, с. 257-258]. К этому следует прибавить еще уроженцев многочисленных финикийских колоний, начиная с Карфагена. Так, уроженцами древнего Гадира в Испании были крупнейший философ-неопифагореец І века н. э. Модерат, а также писавший по-латыни знаменитый агроном Колумелла [79, с. 216-220], и т. д.
Если подсчитать число античных философов - финикийцев по происхождению, то оно может оказаться больше, чем число философов-римлян. Ни один другой народ, кроме самих греков, не дал миру столько античных философов, как финикийцы. С греками много веков находились в тесном общении египтяне, фракийцы, скифы, ливийцы, галлы и другие народы. Но греческая философия нашла отклик в сердцах и умах одних только финикийцев (и позднее римлян). Почему римлян - понятно: те выступили наследниками греческой культуры и имели греческих учителей. А финикийцы сами имели близкородственную философскую традицию, сами были учителями греков. Поэтому им легко было перейти, как Гаструбалу (Клитомаху), от «философии на родном языке» к занятиям греческой философией.
До нас дошли в греческом переводе и отрывки собственно финикийских философских текстов: две краткие космогонии, а также отрывки из труда Санхунйатона, уже упоминавшегося выше. Указанные космогонии приводит в своём труде Дамаский: «Сидоняне, по словам Евдема, ставят в начале всего Хрона (Время), Пофа (Страсть) и Омихлу (Облако). От соединения Пофа и Омихлы, как двух начал («Облако» как неоформленноё Бытиё и «Страсть» как Мировая Воля? - И. Р.), произошли Аир (Воздух) и Аура (Дуновение). Аир они объявляют несмешанным с умопостигаемым, Ауру же - живым прообразом умопостигаемого, истекающим из него (Аира). Затем от них двух произошло Яйцо, сообразно, как я думаю, умопостигаемому Разуму.
Если, минуя Евдема, мы станем исследовать мифологию финикиян по Моху, то искони были Эфир и Аир (Воздух), те же два начала. От них рождается Улом (Вечность), умопостигаемый Бог, как я думаю, верх того, что познаётся разумом. От его соединения с самим собою, как он говорит, произошёл Хусор, сперва Отверзитель, затем Яйцо. Уломом, я думаю, они называли умопостигаемый Разум, а Отверзителем Хусором - силу, познаваемую умом, как первую силу, расчленившую нерасчленённую природу» [35, с.219]. Текст довольно туманный, но одно можно сказать с уверенностью: это уже не религия и не миф. Это - уже философия.
Кстати, вторая из космогоний - самое длинное из сохранившихся (двух) изложений взглядов Моха. Второе - короче и неизмеримо важнее - у Страбона (XVI р. 757): «Если же верить Посидонию, то и учение об атомах является древним и принадлежит Моху Сидонскому, жившему до Троянской войны» [80, с. 219].
«До Троянской войны» здесь, как и в случае с Лином, скоре всего следует читать просто как «очень давно», древние греки имели очень смутное представление даже о времени жизни Гомера (VIII в. до н. э.). В любом случае безусловно верно, что Мох жил и творил раньше любого из древнегреческих философов. Причём сам он был именно философом, в чём едины как древние, так и современные исследователи. Так, Диоген Лаэртский писал в своей единственной дошедшей до нас «античной истории философии» (1.1): «Некоторые говорят, что занятие философией началось у варваров... и что у них были философы: финикиянин (М)ох..» [71, с. 55]. А в «Истории Древнего Востока» сказано: «Античные авторы признавали зависимость греческой культуры от восточной, в особенности от финикийской... Согласно античной традиции, сидонянин Мох ещё задолго до греческих философов-материалистов создал учение об атомах» [19, с. 245].
О Мохе упоминает и Секст Эмпирик (ІХ, 363): «Относительно самых древних стихий образовалось два главных противоречивых толка, а разновидностей - еще больше. Одни говорят, что стихии сущего телесны, другие - что бесплотны. Из тех, кто говорит, что телесны, Ферекид Сиросский называл землю началом и стихией всего, Фалес Милетский - воду (…) Демокрит же и Эпикур - атомы, если только это учение не следует считать более древним и, как сказал стоик Посидоний, происходящим от некоего сидонянина Моха [35, с. 81]. Далее мы более подробно рассмотрим, какой вид имело это учение Моха, и почему о нем были осведомлены именно стоики.
То, что среди всех философов Финикии до нас дошли лишь имена Моха и Санхунйатона, показывает, что именно их духовное наследие продолжало оставаться живым и актуальным во всей последующей истории философии, и особенно греческой философии. Античные авторы неоднократно их упоминали. Так, Афиней (Athen. Lib. III, cap. 37, p. 126) упоминает их в диалоге Кинолька с уроженцем Тира Ульпианом: «Угостись, Ульпиан, родным хедронсом (видом зелени), о котором не написано ни у кого из древних, клянусь Деметрой, кроме писателей о финикийских делах, твоих Суниэтона и Моха». А Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (І. 3: 6) пишет: «Мои слова [о том, что люди в древности жили по тысяче лет] подтверждают Мохос, Гекатей и кроме того, египтянин Иероним, повествующие о деяниях финикийцев» [83, с. 14]. Т. е. Мох подобно Санхунйатону был также и историком. О Мохе упоминали Секст Эмпирик, Ямвлих, Диоген Лаэртский, Свида и Евсевий.
Недаром Ямвлих совершенно справедливо называет Моха «фисиологом» - т. е. философом, изучающим природу. Очевидно, что никто из античных авторов так не называл никого из египетских, халдейских либо иранских жрецов. «Таким образом, можно утверждать, что у финикиян существовала довольно обширная и разнообразная по своим тенденциям философская литература» [40, с.18]. Между прочим, Евсевий Кесарийский сообщает (из Татиана) о писателе Лэте, который перевел на греческий язык труды финикийских философов Феодота, Ипсикрата (имена эллинизированы) и Моха [78, с. 270]. Древнегреческой философии предшествовала философия финикийская.