Вы здесь

5.6. О происхождении образа Сатаны.

Одним из самых сильных интеллектуальных переживаний при написании этой книги было открытие того факта, что сравнение финикийских и греческих мифов с мифами индейцев Мексики с одной стороны и Библией с другой стороны позволяет прояснить один из самых загадочных вопросов истории религии - о происхождении образа Сатаны. Дело в том, что, в отличие от однозначно положительного образа Кецалькоатля, финикийский «Змей в обличье ястреба» мог восприниматься и как враг Бога: «Эпей намекнул также, что это существо огненное, в силу того, что о нем говорят, что оно «озарило». А «озарять» - свойство света. У финикиян и Ферекид позаимствовал эту тему и изложил свое учение о боге, называемом им Офионом и об офионидах» [35, с. 44-45]. «Ферекид (…) рассказывает миф о том, что два войска противостоят друг другу, одним из которых командует Кронос, другим - Офионей, и повествует о вызовах и поединках между ними, и как они заключают договор: которые из них упадут в Оген (Океан? - И. Р.) - тем быть побежденными, а которые выпихнут и победят - тем владеть небом. Этот же смысл, по его словам, имеют и священные сказания о Титанах и Гигантах, объявляющих войну богам, и священные сказания египтян о Тифоне, Горе и Осирисе» [70, с. 88 (DK 7 В. 4)].

Здесь следует обратить внимание, что наряду с прочим греки позаимствовали у финикийцев и образ «Пернатого Змея», который прочно вошел в древнегреческую мифологию. Но, как увидим далее, у греков он разделился на три ипостаси (может быть, три варианта одного и того же мифа) - под именами Офион, Фанес и Тифон.

Итак, согласно Ферекиду огненный Пернатый Змей Офион - сила, равная (!) Крону (Сатурну), предводителю титанов, который владел миром до Зевса. По словам Аполлония Родосского (DK 1 В. 16), «Орфей пел о том, что земля, небо и море, прежде сплоченные между собой в едином образе, разделились под действием лютой вражды  на отдельные существа (…) Он пел о том, что снежным Олимпом сначала владели Офион и Океанида Эвринома, и как он, побежденный силою рук, уступил [царскую] честь Крону, а она - Рее, и оба упали в воды Океана» [70, с. 43]. По книге Нонна (Dionis. 41, 351-362), в Финикии помещается «старец Офион, начертавший красными письменами судьбы мира» [35, с. 75]. А. Ф. Лосев называл Офиона и Эвриному «по всей очевидности змеевидными существами» Позднее Эвринома спасает Гефеста, сброшенного Зевсом с Олимпа [94, с. 464]. Но что еще интереснее: дочерьми ее и Зевса считались хариты (грации) - «благодетельные богини, воплощающие доброе, радостное и вечно юное начало жизни» [65, т. 2, с. 583].

Здесь следует коснуться такой туманной темы, как эзотерическое учение орфиков. Большинство античных авторов приписывает авторство поэм (и в целом учения) Орфея афинянину Ономакриту, жившему при Писистратидах, т. е. в VI в. до н. э. Но и здесь не исключено финикийское влияние, как минимум опосредованное, через пифагорейцев: «Эпиген в сочинении “О поэзии, приписываемой Орфею” говорит, что “Нисхождение в Аид” и “Священное сказание” принадлежат Кекропу-пифагорейцу» [70, с. 37]. Весьма вероятно, что у орфиков Офиону тождественен Фанес.

Орфическая теогония в изложении Дамаския (“О началах”, 123: DK 1. В 54) такова: «Сначала были вода и ил, который затвердел в землю (…) Предшествующее двум единое начало [теогония] опускает как неизреченное, ибо уже само умолчание о нем указывает на его неизреченную природу. Третье начало, идущее после двух, родилось из них и являет собой Змея с приросшими головами быка и льва, а посреди - лик Бога. На плечах у него крылья, имя ему - Нестареющий Хронос [Время], он же Геракл (Очевидно, что «Геракл» здесь - не греческий герой, а финикийский Мелькарт - покровитель города Тира. - И. Р.). С ним соединена Ананке [Необходимость] - бестелесная, распростертая по всему космосу и касающаяся его границ. Под этим, я думаю, подразумевается третье субстанциональное начало, только он [орфический поэт] признал его мужеженским, чтобы указать на производящую природу всех вещей» [70, с. 61]. «Под Кроносом разумей время (хронос), под Реей - текучесть (реон) жидкой субстанции, так как движущаяся материя с течением времени породила, словно яйцо, объемлющее все вещи шарообразное небо (…) Внутри шара промышлением содержащейся в нем Божественной пневмы формируется некое мужеженское живое существо, которое Орфей называет Фанесом, так как когда он явился (фанентос), то от него осветилась вся вселенная светом самого яркого элемента - огня, созревающего в жидкости» [70, с. 63 (DK 1. В 56)] - Как видим, сходство с теогонией майя в «Пополь-Вух» - почти дословное.

Между прочим, и Зевс (как и другие боги Олимпа) согласно орфикам имел злую змеиную ипостась: «Перворожденный бог Фанес - ведь это он первым произошел из яйца - имеет тело или облик Змея и был проглочен Зевсом, чтобы Зевс стал неотделим от него (…) Геракл, по их [язычников] словам, бог, и при этом “Змей извивающийся” (…) Зевс преследовал свою мать Рею, запрещавшую вступить с ним в брак, а когда она стала Змеей, то и сам превратился в Змея и, связав ее так называемым Гераклейским узлом, совокупился с ней - ведь жезл Гермеса символизирует форму совокупления - затем [он] совокупился со своей дочерью Ферсефоной, изнасиловав и ее в форме змея, от которой у него родился сын Дионис». Это пишет Афинагор в своем труде «В защиту христиан» (DK 1. В 58). Он задает резонный вопрос: «Что святого или хорошего в этой истории, чтобы мы поверили, будто Крон, Зевс, Кора и другие - боги?». А далее он приводит цитату: «Орфей: Новое, жуткое Фанес на свет произвел поколенье из священного чрева - ужасного вида Ехидну, коей власы с головы и лицо [девичье] прекрасным было на вид, а прочие части ужасного Змея [облик являли] от шеи» [70, с. 65].

Здесь следует подчеркнуть очевидный факт: и у греков, и у финикийцев представление о змеевидном облике высших богов было все-таки маргинальным. Скажем, у Санхунйатона какие-либо намеки на него полностью отсутствуют. Это - очевидный реликт куда более древнего круга идей, восходящего еще к эпохе Чатал-Хююка и Триполья с их культом змей. Высшие боги античной эпохи, как греческие, так и финикийские - либо антропоморфны, либо (у философов, а также в иудейской религии) вообще не имеют видимого облика. И змеевидные боги гораздо чаще выступают именно как противники главных богов, т. е. как чудовища. И греческий Геракл, как известно, еще в колыбели задушил двух огромных змей, а затем участвовал в битве богов Олимпа со змееногими гигантами, и финикийский Мелькарт, «согласно поздней античной традиции, борется в Ливии с Тифоном (злым богом моря Йамму) и гибнет, но затем воскресает с помощью Иолая, который по представлениям жителей Тира и Карфагена был спутником Мелькарта» [65, т. 2, с. 135]. Такое изображение божества в борьбе со змеем встречается на монетах Тира [35, с. 75].

Так что грозное чудовище, самый страшный враг богов Олимпа (и, кстати, муж змеевидной Ехидны) Тифон - тоже Пернатый Змей, удивительно похожий на Фанеса: «Тифон - в греческой мифологии чудовищный сын земли Геи и Тартара (т. е. преисподней, ада, «нижнего мира». - И. Р.). (…) Тифон - дикое хтоническое тератоморфное божество: у него сотня драконьих голов, часть туловища до бедер - человеческая. Ниже бедер вместо ног у Тифона - извивающиеся кольца змей. Тело покрыто перьями (Курсив мой. - И. Р.). Он бородат и волосат (и крылат. - И. Р.). Каждая из глоток Тифона издает дикие голоса быков, львов, псов. Тифон мог бы стать владыкой мира, если бы Зевс не вступил с ним в борьбу: он испепелил Тифона молниями и забросил его в тартар. По другой версии мифа, победа далась Зевсу с огромным трудом: Тифон охватил Зевса кольцами змей, перерезал ему сухожилия, запер его в Корикийской пещере в Киликии, где Зевса стерегла драконица Дельфина. Но Гермес и Эгипан выкрали спрятанные в пещере сухожилия Зевса, вставили их ему, и он, обретя снова силу, стал преследовать Тифона. (…) Зевс навалил на Тифона огромную гору Этна в Сицилии, откуда Тифон изрыгает пламя. Тифон и Ехидна породили многих чудовищ» (пса Кербера и др.) [95].

Итак, огненный Пернатый Змей может быть связан с преисподней и быть врагом богов. При этой вражде прослеживается и связь с водой (с морем - у Тифона-Йамму), и обладание высшей мудростью (знание «судеб мира» у Офиона), и участие в творении Вселенной.

Как видим, у Офиона-Фанеса-Тифона имеется много общих черт с Кецалькоатлем. Но не сохранилось прямых свидетельств их связи с планетой Венера. Если только не считать таким свидетельством намек на «светоносность» финикийского Змея: «Эпей намекнул также, что это существо огненное, в силу того, что о нем говорят, что оно “озарило”. А “озарять” - свойство света» [35, с. 44].

В то же время «Еще с теотиуаканских времен Венера связывалась с Кецалькоатлем (…) дело в том, что когда Венера опускалась в волнистые воды океана, ее изображение уподоблялось змее с блестящей чешуей и перьями: отсюда и ее (Венеры. - И. Р.) название Кецалькоатль» [53, 135-136]. Но это значит, что Кецалькоатля можно отождествить с Люцифером, имя которого значит «Светоносный».

С. С. Аверинцев пишет: «Люцифер (лат. Lucifer, «Утренняя звезда», т. е. планета Венера; слав. Денница), в христианской традиции одно из обозначений Сатаны как горделивого и бессильного подражателя тому свету, который составляет мистическую «славу» Божества. Оно восходит к ветхозаветному пророчеству о гибели Вавилона, в котором с исторически актуальными аспектами переплетаются эсхатологические мотивы, и царю Вавилона приданы черты языческого демона планеты Венера: «Как упал ты с неба, Денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: “Взойду на небо, выше звезд Божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Исайя, 14, 12-15). Традиционная экзегеза относила эти слова к мятежу и падению Сатаны.

Такое “светлое” обозначение Сатаны не могло не быть парадоксальным (даже с учетом всей одиозности для христианства астральных культов), тем более что этот символ употреблялся в совершенно противоположном смысле. В новозаветных текстах Христос именует себя самого: «Я есмь … звезда светлая и утренняя» (Апок. 22, 16; ср. звезду из ветхозаветного пророчества Валаама, интерпретировавшуюся и иудейской, и христианской традицией как мессианский символ). Византийская церковная поэзия уподобляет и деву Марию «звезде, являющей солнце» (Акафист богородице, 6 или 7 в.)» [96, с. 84].

А в «Библейской энциклопедии» об этом сказано еще выразительнее: «В пророчестве Валаама - “восходит звезда от Иакова” (Числа 24: 17) под звездою разумеется Мессия - Христос, называемый также в Откровении Иоанна “светлою, утреннею звездою” (22: 16), так как Он озарил землю светом евангельского дня и вполне открыл людям тайны царствия Божия» [97, с. 272]. Во 2-м послании апостола Петра (1: 19) говорится: «Мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших» [25].

Впрочем, если помнить, что Сатана - это изначально один из ангелов, то в Книге Иова (38: 7) есть слова, позволяющие понять парадоксальность имени «Люцифер». Там сказано, что Бог положил краеугольный камень земли, «при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии ликовали от радости». Правда, там же говорится (1: 6): «И был день, когда пришли сыны Божии предстать перед Господом; между ними пришел и сатана», - с чего, собственно, и начались несчастья Иова. Т. е. Сатана может пребывать на небе, «пред лицом Бога» наравне с другими ангелами. И только лишь перед самым грядущим Страшным Судом его свергнут с небес. В Апокалипсисе сказано (12: 7-9, 12): «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвергнут был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. (…) Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени!» [25].

Итак, Сатана - Утренняя звезда, древний крылатый Змей, Светоносный, «князь мира сего», сын Божий, пребывающий на земле и на море, в преисподней и на небе… И Змий-искуситель, который был «хитрее всех зверей полевых» - просветитель людей, соблазнивший их в раю попробовать плоды дерева познания добра и зла: «Знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло». Кстати, «отец лжи» в данном случае не обманул: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (Бытие, 3: 5, 22-23).

И в Библии сам образ змея мог трактоваться амбивалентно. Так, посох Моисея перед фараоном превращается в змея, а во время странствий по пустыне он по воле Бога «сделал медного змея» для защиты от укусов реальных змей. В Евангелии же от Иоанна сказано (3: 14-15): «И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». И сам Христос говорит апостолам (Мф. 10: 16): «Вот, я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры как змии, и просты, как голуби» [25].

Так что в общем виде образ Сатаны по своему происхождению тождественен другим «пернатым змеям» из Финикии, Греции и Мексики - Офиону, Фанесу, Тифону и Кецалькоатлю. Особенностью образа Сатаны в Библии является его “светоносность”, связь с планетой Венера и ряд других эпитетов, которые применяют и к Христу. Отождествление Сатаны со Змеем также имеет многочисленные аналогии в древних религиях Средиземноморья, где известна змеиная ипостась главного врага высшего бога либо самого этого высшего бога. В особенности это характерно для финикийцев (Офион).

Естественно, и финикийская, и греческая, и библейская мифологические системы в конечном счете имеют много общего практически со всеми другими мифологическими системами культурно развитых народов. И почти во всех них Змей - амбивалентный образ, связанный и с мудростью, и с угрозою [91]. Очень может быть, что такое отношение ко змеям - врожденное, т. е. представляет собой архетип. Здесь явной аномалией выглядит как раз восприятие в Мексике Кецалькоатля как самого доброго из богов: остальные их боги действительно были еще более жестокими и кровожадными.

Честно говоря, отвратительная религиозная практика майя и особенно ацтеков с их безумием массовых человеческих жертвоприношений более чем какая-либо другая религия мира подходит под определение «сатанизм». «Кецалькоатлю, несмотря на его доброту, также приносили человеческие жертвы. (…) Однако ацтеки поклонялись прежде всего грозному богу войны Уицилопочтли. (…) Этот омерзительный бог, едва появившись на свет, запятнал себя кровью собственной семьи: он отрубил головы своим братьям и единственной сестре. Его мать, отвратительное существо с черепом мертвеца вместо головы и когтями ястреба вместо пальцев, вызывала у всех ужас. Человеческие жертвы ацтеки приносили следующим образом. Четыре жреца, размалеванные в черный цвет, в черных одеждах, хватали юношу за руки и ноги и бросали его на жертвенный камень. Пятый жрец, облаченный в пурпурные одеяния, острым кинжалом из обсидиана распарывал ему грудную клетку и рукой вырывал сердце, которое затем бросал к подножию статуи бога. У ацтеков существовало ритуальное людоедство: сердце поедали жрецы, а туловище, сброшенное со ступеней пирамиды, уносили домой члены аристократических родов и съедали его во время торжественных пиршеств. (…) В религии ацтеков существовал даже особый покровитель человеческих жертвоприношений - божок Хипе. В его честь жрецы сдирали кожу с живых юношей, которую натягивали на себя и носили в течение 20 дней. Даже сам король носил кожу, срезанную со стоп и ладоней. Верхом дикости представляется нам ритуал, связанный с культом бога огня. Жрецы раздевали догола военных пленников и, связав их, бросали в огонь. Не дожидаясь, пока они погибнут, вытаскивали их крючьями из пламени, клали себе на спину и исполняли ритуальный танец вокруг костра. Только после этого жрецы закалывали их на ритуальном камне. Религия ацтеков не щадила даже детей. Во время засухи жрецы убивали мальчиков и девочек, чтобы бог дождя смилостивился. Младенцев, купленных у нищих родителей, наряжали в праздничные одежды, украшали цветами и в колыбелях вносили в храм. Закончив ритуальные обряды, их убивали ножами. Как только появлялись первые ростки кукурузы, детей умерщвляли по-иному: им отрезали головы, а тела хранили в горных пещерах как реликвии. (…) Точно неизвестно, сколько человеческих жертв приносилось ежегодно в государстве ацтеков. Ученые считают, что 20-30 тысяч» [98, с. 274-278].

Когда испанцы впервые осмотрели большой храм в центре Теночтитлана, все стены его были обрызганы кровью. Один из сподвижников Эрнандо Кортеса впоследствии писал: «Смрад был сильнее, чем на бойне в Кастилии». Спустившись по бесчисленным ступенькам вниз, испанцы обратили внимание на большое здание, стоявшее на холме. Войдя в него, они увидели, что оно до потолка заполнено аккуратно сложенными черепами: то были черепа бесчисленных жертв. Один из солдат принялся их считать и пришел к выводу, что их должно здесь быть по меньшей мере 136 тысяч» [99, с. 312]. 

 Я прихожу в бешенство, когда читаю очередные бездарные писания о якобы «алчности, жестокости и вероломстве» завоевателя Мексики Эрнандо Кортеса. Это был самый замечательный герой во всей истории человечества. Любые оскорбления его памяти - это оскорбление не только мексиканской нации, которую он основал, но и всему лучшему в душе каждого жителя Земли. Вся жизнь и позднейшая геройская смерть (уже в Африке) этого благородного человека доказывают, что основным мотивом его подвигов была пылкая вера христианина. Вот заключительные слова его речи к воинам перед началом их беспримерного похода: «Нас немного, но мы сильны своей решимостью, и если она нам не изменит, то не сомневайтесь: Всевышний, который никогда еще не оставлял испанцев в их борьбе с язычниками, защитит вас, даже если вы будете окружены толпами врагов, ибо ваше дело - правое и вы будете сражаться под знаком креста. Итак, смело вперед, не теряйте бодрости и веры!» [99, с. 304].

Но горстка испанцев не покорила бы ацтеков, если бы за них незримо не сражался белый бог Кецалькоатль: «Сохранились письменные источники, из которых неопровержимо следует, что вера в приход белого бога являлась одной из причин легкого завоевания ацтеков и перуанских инков. Эта вера лишила их воли к борьбе и повергла в уныние военный совет, возглавляемый Монтесумой» [98, с. 254]. Так финикийцы много веков спустя после своего открытия и “закрытия” Америки все же помогли сделать ее частью Запада. Так кровавый, лживо-добрый Кецалькоатль все же выполнил волю Бога.

Сравним: «Сатана противостоит Богу не на равных основаниях, не как божество или антибожество зла, но как падшее творение Бога и мятежный подданый Его державы, который только и может, что обращать против Бога силу, полученную от Него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению Божьего замысла - “творить добро, всему желая зла”, как говорит Мефистофель в “Фаусте” И. В. Гете» [96, с. 412].

Исключительно характерно, что в энциклопедических статьях, посвященных Люциферу/Сатане, С. С. Аверинцев больше говорит о сущности самого Бога. Он даже находит в Библии противоречия между Ветхим и Новым Заветами в понимании сущности Бога: «Поскольку иудейский монотеизм в противоположность иранскому дуализму энергично настаивал на принципе “все от Яхве” (“Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия”, Ис. 45, 7), бытие Сатаны представляло для него проблему, в пределах иудаизма едва ли однозначно разрешенную. (…) Напротив, прямая полемика против любых попыток выявить корни зла в самом Боге звучит в новозаветном тезисе: “Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы” (Иаков 1, 5)» [96, с. 412]. Но Бог - это прежде всего Абсолютная Возможность, в том числе и возможность-для-нас тьмы и зла. Однако в нашей действительности Бог есть Свет. Сотворить тьму вовсе не значит быть тьмою. Так что на самом деле никакого противоречия тут нет.

Но дело еще и в том, что С. С. Аверинцев приводит неправильную цитату. В послании Иакова вообще нет таких слов. А в Евангелии от Иоанна (Иоан. 1, 1-5) сказано не совсем так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Как видим, смысл здесь в том, что Слово Бога - «свет человеков», Свет именно для людей.

Но у Иакова есть другие слова: «В искушении никто не говори: “Бог меня искушает”: потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью (…) Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходят свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены» (1, 13-17); «Итак покоритесь Богу; противостаньте диаволу, и убежит от вас» (4, 7). - В каждом  человеке есть собственная тьма, но мы можем свободно противостоять ей и тем самым противостоять Сатане - внутри нашей соственной души.

Конечно, не всегда это удается. Так можно понять и еще более парадоксальное употребление слова «Сатана» в Новом Завете: «С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою! Он же обратившись сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн, потому что не думаешь о том, что Божие, но что человеческое» (Матф. 16, 21-23). В Библии «называются иногда диаволом и детьим диавола, так же как и сатаною, и люди, по злым качествам души их (Иоан. 6: 70, 8: 44, I Иоан. 3: 10)» [97, с. 193].

Самое главное слово для каждого из нас - то слово «Нет», которое мы говорим нашему внутреннему Сатане. Об этом прямо сказано, например, в Соборном послании апостола Иакова: «Блажен человек, который переносит искушение, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его» (1. 12). Но в этом содержится и обоснование необходимости Сатаны: потомки созданного из праха Адама подымаются к Богу только лишь благодаря своему личному выбору. То есть сама материя учится сопротивляться силам зла, лжи, тьмы и смерти (сейчас мы бы сказали: мировой энтропии) и тем самым совершенствуется. Ведь когда Адам и Ева в раю съели яблоко, то «открылись глаза у них, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3, 7). - Т. е. и в раю Адам и Ева узнали, что мир не совершенен! И послал их Бог из детского (райского) сада, чтобы люди шли вперед, и сказал Змею: «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3, 15) - это и значит, что люди будут идти все дальше, а Сатане придется догонять их и жалить в пяту - чтобы не забывали совершенствоваться.

Здесь следует вспомнить еще и один момент уже из собственно индоевропейской традиции: греческое (?) слово «ангел» толкуют как άγγελοι «вестник», перевод еврейского malāck [178, с. 76]. Но дело в том, что еще в древнем обще-индоевропейском языке (из которого происходят и греческий, и славянский, и индийские, и пр.) было слово *ang[h]oi- ‘змея’, а также именной суффикс *-el-  [179, с. 867, 218]. Иначе говоря, *Ang[h]el по-индоевропейски значило Змеиный. Назовем это поразительным совпадением.

Монотеистические религии считают Сатану одним из высших ангелов, “восставших” против Бога. Однако в Библии нет прямых упоминаний об этом. Текст 3-ей главы Книги Бытия может быть интерпретирован совершенно иначе: Сатана лишь выполняет волю Бога. Его задача – обеспечить в качестве “спарринг-партнера” воспитание материи (“праха”) так, чтобы ее высшее проявление – люди – в итоге достигли в своем развитии уровня Бога – “стали как один из нас”.

Но чтобы научить материю сопротивляться Злу, необходимо само Зло как великий учитель (недаром существует украинская поговорка “Біда навчить!”). Без Зла (и без смерти) мир не может совершенствоваться. Это - не уровень Творца, да и не учить же ему сотворенное бороться с Творцом. Значит, нужен помощник - сын Божий, который стал бы Ангелом Зла. Но в нем естественно сохраняется часть божественного Света, да и высшая задача его существования - именно содействовать совершенствованию Природы. Так что Сатана - и помощник Творца, и Светоносный, но ему вовсе не стоит поклоняться или быть за что-то благодарным. Для нас, для каждого из людей он - Враг и само Зло. Но если верить в единого любящего нас Бога, то придется верить и в его злого «сына». И корни такого понимания следует искать именно в философии финикийцев, создавших первую в мире научную теологию.