Неизвестная разведка: на задворках великой империи.

В истории нашей страны есть немало событий забытых  или  почти забытых. Да и сама история наша, до относительно недавнего времени, была во многом «обезличена»,  лишена имен и характеристик ее участников,  а порой и

инициаторов, организаторов и непосредственных творцов тех или иных событий, ставших впоследствии историческими. Короче говоря, роль конкретной личности в истории, за очень небольшим исключением, была практически сведена к нулю.

          Но всегда ли оправдан подобный подход?  Попытаемся взглянуть  на  некоторые события более  чем полутора вековой давности именно под углом зрения персонально-личностно вклада в их развитие конкретных  исторических фигур.

Работая над этой книгой мне хотелось не  только  рассказать  о становлении и  развитии  отечественных  органов безопасности,  но и возвратить из небытия имена людей,  внесших немалый личный вклад в историю страны, еще раз отдать заслуженную дань памяти и уважения людям,  беззаветно трудившимся и служившим во благо России.  Во имя ее будущего.

Важная роль в охране и защите рубежей Российской империи,  как известно, принадлежала Отдельному корпусу пограничной стражи, образованному 15 октября 1893 года.  Но и до этого дня  существовали  и действовали и другие  специальные органы по охране границ империи.  Одним из таких ныне почти забытых органов была в первой половине XIX  века  Оренбургская  пограничная  комиссия (ОПК).

Практически забытая в настоящее время история  деятельности  ОПК  содержит немало уроков не только по организации охраны границы страны,  но и творческого решения иных задач по обеспечению национальной безопасности, а  также  примеров  беззаветного и самоотверженного служения Родине[1].

В начале XIX века Оренбургский край являлся приграничным регионом империи,  примыкавшим к сопредельным владениям Бухары, Коканда и Хивы - феодальных среднеазиатских государств, ныне почти забытых, и располагавшихся на территории современных Туркменистана, Узбекистана, Казахстана и Таджикистана. Через него шли торговые и дипломатические сношения России не только с этими странами, но также с Афганистаном и Индией.

В то  же  время Оренбург являлся не только военно-политическим форпостом на границе, но и важным центром дипломатической активности в регионе,  а также, центром организации разведывательной работы по сопредельным государствам.

Учитывая пограничное положение края, на его границах в 40-е годы XIX века была возведена так называемая Оренбургская укрепленная  линия  -  система  воинских гарнизонов,  располагавшихся в крепостях и фортах,  и являвшихся военным прикрытием границы,  которая, впрочем, представляла в известном смысле условное понятие.

К югу от Оренбурга и укрепленной линии простирались земли Младшего  и  Среднего казахских жузов,  находившихся под протекторатом и защитой Российской империи.

Отметим сразу еще одно важное обстоятельство,  способное ввести в заблуждение неосведомленного современного читателя.  В XIX, и даже в начале XX века,  коренное казахское население этих мест в официальных документах именовалось...  киргизами. Этот термин мы и будем использовать, по мере необходимости.

В начале XIX в.  обстановка в крае была  достаточно  сложной  и напряженной.  С  одной  стороны, "киргизская" родоплеменная знать не всегда была довольна российской политикой. С другой стороны, Бухарский  эмират,  Кокандское  и Хивинское ханства не только настороженно наблюдали за действиями России у собственных границ, но и плели многочисленные интриги,  в том числе, подстрекая казахскую аристократию на антироссийские выступления и даже обещая ей всяческую  поддержку, включая и военную.

При этом постоянных дипломатических отношений России  с  сопредельными государствами не существовало, хотя оренбургский губернатор

и принимал первым прибывавшие в Россию "посольства" и миссии  правителей  этих  стран,  а  также  готовил и отправлял в них собственные внешнеполитические миссии.

Вместе с тем, государства Средней Азии и даже Индия, с незапамятных времен вели достаточно бойкую торговлю  с  Московским  государством, что являлось важной составной частью их экономики.

При этом единственным средством сообщения служили торговые караваны, насчитывавшие порой от нескольких сот,  до двух тысяч верблюдов.  Из Бухары и Хивы караваны выходили в марте, а достигали поселений Оренбургской военной линии лишь в начале июня. Назад же караваны отправлялись с августа по ноябрь.  Караваны также выполняли функции почты и даже печати.

Первым Российским дипломатом-разведчиком, проникшим в Хиву в 1819 г. стал 25-летний капитан Николай Муравьев. Правда, служил он не в Оренбургском корпусе, а при штабе военного губернатора Кавказа Ермолова. Выбор Муравьева объясняется тем, что до этого он уже под видом паломника побывал в Персии, приобретя, таким образом, некоторый опыт разведывательной деятельности.

Официальная сторона миссии  - попытаться установить дипломатические отношения с хивинским ханом, предложить ему новые товарные маршруты через один из каспийских портов, подлинная цель – изучить политическое и военно-экономическое положение ханства. Причем ему выпал еще нехоженый европейцами маршрут – из Баку по Каспию в Красноводск, а оттуда, с туркменским караваном через пустыню Каракум в Хиву.

Блестяще выполнив за три месяца порученные ему миссии, капитан Муравьев в конце декабря вернулся к Красноводску, где его ожидал корабль.

Немаловажным итогом поездки стал тот факт, что Муравьеву удалось установить контакт с находившимися в рабстве российскими поданными, которых насчитывалось около 3 тысяч, борьба за освобождение которых стала еще одним из направлений среднеазиатской политики МИД России.

О выполнении задания Н.Н.Муравьев  в Петербурге докладывал лично императору Александру I, которому и передал привезенное из Хивы письмо российских пленников.

Впоследствии Николай Николаевич Муравьев (1794 – 1866) стал генералом от инфантерии,  в 1854-1856 гг. был наместником Кавказа и главнокомандующим Кавказским корпусом. За руководство штурмом крепости Карс получил почетную приставку к фамилии Карский.

Еще одной стороной жизни оренбургского приграничья были нападения на казахские и русские поселения,  торговые караваны,  многочисленных разбойничьих шаек,  кочевавших по степи, грабивших и угонявших скот,  уводивших в плен русских для последующей продажи их в рабство на невольничьих рынках Хивы. Причем захват пленников и торговля ими были весьма распространенным и прибыльным видом промысла. "Степные хищники" - так именовались тогда эти разбойники  различных национальностей.

Учитывая все названные  обстоятельства,  главой  края  являлся назначаемый "по высочайшему повелению" генерал-губернатор, бывший также одновременно по должности еще и командиром  Отдельного  Оренбургского корпуса (ООК) и Главным начальником края.

Пограничное расположение края и другие его особенности ставили перед оренбургским генерал-губернатором особые,  отличные от  внутренних губерний империи,  задачи по управлению им и обеспечению его безопасности.

Жизненно важной необходимостью являлось  обеспечение  безопасности границы и населения, наблюдение за политикой сопредельных государств,  содействие развитию трансграничной торговли и  обеспечение ее  безопасности,  а  также  защита  интересов купцов как от разбоя "степных хищников", так и от произвола ханских чиновников.

Отметим также, что не только Россия, но и Европа, даже могучая Великобритания,  в  начале позапрошлого века не имели подробной информации о среднеазиатских государствах  и  чиновники  оренбургской администрации подчас становились,  в буквальном смысле этого слова, первопроходцами, открывавшими миру таинственный и манящий мир Востока.

Для ориентации в среднеазиатских делах,  а позднее - и для выявления действий англичан в центре Азии, правительство и министерство  иностранных дел России нуждались в получении регулярной и достоверной информации по этим вопросам.  И, ввиду отсутствия иных каналов получения  такой  информации,  задача добывания разнообразных сведений о сопредельных государствах в интересах Азиатского департамента российского МИДа также была возложена  императором на главных начальников Оренбургского края.

Однако специального ведомства по организации  и  ведению  разведывательной  работы  в  системе  управления Оренбургским краем не было, как, впрочем, не было его и во всей Российской империи.

Добыванием разведывательных сведений - политического, экономического,  военного и иного характера, - необходимых и русскому правительству,  и  правителям  Оренбуржья,  занимались три учреждения, принадлежавшие трем различным ведомствам.

Ими являлись:  - Оренбургская  пограничная комиссия (ОПК) – орган министерства иностранных дел; специальное отделение штаба Отдельного  Оренбургского  корпуса (далее - РОШ) - орган военного министерства,  и Оренбургский таможенный округ,  входивший в систему  министерства финансов.

Обращает на себя внимание слаженная, согласованная работа этих учреждений  по добыванию необходимой развединформации.  Объясняется это в значительной мере и тем,  что подчинялись они непосредственно генерал-губернатору,  он же координировал их деятельность,  получал сообщения, оценивал их значимость, принимал решения, ставил задачи, давал указания по дополнительной проверке или перепроверке полученных данных,  готовил и санкционировал  проведение  наиболее  важных разведывательных мероприятий.

И только  за его подписью регулярно разведывательная информация отправлялась в Петербург, откуда он сам получал соответствующие указания.

Все разведывательные сведения,  поступавшие из ОПК, РОШ и таможенного округа,  обобщались в канцелярии генерал-губернатора в соответствии с его указаниями и,  в форме докладов или рапортов, направлялись военному и иностранных дел министрам за его подписью.

Нередко частично совпадая по содержанию,  донесения этим двум адресатам Оренбургского генерал-губернатора различались между собой по акцентам: в МИД шли сведения, главным образом,  политического характера - о внутреннем положении ханств,  об отношениях между ними,  о проникновении в них и происках англичан, а военному министру - о вооруженных силах Бухары, Коканда и Хивы, их военных укреплениях, действиях мятежников и т.д.

В разные периоды  времени  органами  разведки  Оренбургского края решались различные задачи.      На начальном периоде - в 20-е годы XIX века, главной  среди  них являлось  "умиротворение  степи"  и борьба с бандами "степных хищников".

Позднее на  первый  план выходит добывание информации об обстановке в сопредельных странах и о намерениях их правителей.

В 30-е  годы  все  более важной задачей,  при сохранении и двух названных,  становится выявление,  наблюдение и противодействие британской экспансии в регионе.

Подробнее о британо-российском противоборстве в Средней Азии мы расскажем далее.

Понятно, что каждая из этих задач различалась как сложностью ее разрешения,  используемыми силами и средствами, так и различной степенью риска.

Наиболее трудными  из  них являлось ведение стратегической разведки в сопредельных государствах и выявление деятельности  английских эмиссаров. Как же решались перечисленные задачи?

По целому ряду причин,  главным разведывательным органом  края стала Оренбургская пограничная комиссия,  образованная царским указом еще в мае 1799г.,  что объясняет более значительные масштабы ее работы по сравнению с разведдеятельностью РОШ и таможенного округа.

ОПК была учреждением Азиатского  департамента  МИДа,  которому подчинялась  через  генерал-губернатора,  являвшегося ее непосредственным начальником.

Штат комиссии был сравнительно невелик: изменяясь и совершенствуясь,  он в разное время состоял из 25-40 человек и к моменту  ее упразднения  в  1859 г.  не превышал 50 человек со всем техническим персоналом.

Председатель комиссии  в  чине генерал-майора по представлению главного начальника края назначался МИДом и утверждался  лично  царем.  На  эту  должность  назначались или военные чины - П.Ф.Генс и М.В.Ладыженский, или ученые-ориенталисты - В.В.Григорьев.

Кроме офицеров и чиновников,  в состав комиссии включались 3-5 представителей казахской аристократии.

В силу ранее отмечавшейся специфики положения края, Оренбургская пограничная комиссия, как  распорядительный и исполнительный орган, сочетала в себе функции губернского правления,  палат уголовного и гражданского судов и казначейства по управлению оренбургскими  "киргизами", то есть казахами бывших Малой и Средней Орды.

Комиссия занималась административным и хозяйственным  управлением подведомственными  ей населением и территориями,  по ее представлениям,  главными начальниками края назначались и смещались султаны-правители, при каждом из которых находился чиновник генерал-губернатора и двухсотенный казачий отряд в  качестве  реальной  военно-полицейской силы,  с помощью которой султаны-правители проводили в жизнь политику российского правительства, а также старшины родов и отделений и другие должностные лица из числа казахов.

Помимо этого ОПК решала вопросы  отведения  кочевок  отдельным родам,  раскладывала и взимала государственные налоги,  рассматривала уголовные и гражданские дела,  разбирала взаимные претензии, возникавшие между казахами.

Суммируя эти функции можно сказать,  что на пограничную комиссию  возлагалась задача привнесения и утверждения в казахской степи основ российской государственности.

Несмотря на столь пространный перечень задач комиссии,  наряду с ними решались также и разведывательные, а позднее - и контрразведывательные задачи.

ОПК состояла из 4 отделений: исполнительного, судного, уголовного  и счетного;  каждое из которых,  в свою очередь,  делилось на "столы", ведавшие конкретными участками работы внутри отделений.

Первый "стол"  исполнительного  отделения  комиссии  занимался всеми политическими делами: вопросами дипломатических сношений, получал,  собирал  и изучал сведения о положении в сопредельных странах. И именно он же организовывал разведывательную работу и обрабатывал  получаемую информацию,  готовил на ее основе сообщения генерал-губернатору и в соответствующие инстанции в Петербург.

Вся поступавшая  в ОПК по различным каналам и из различных источников информация представлялась председателю  комиссии.  По  его указаниям она обобщалась и систематизировалась и не реже трех раз в месяц рапортами или докладными  записками  представлялась  главному начальнику края.

Непосредственно же  разведывательную  и  контрразведывательную работу "под прикрытием" официальных должностей ОПК вели "попечители прилинейных киргизов", т.е. чиновники, занимавшиеся всеми делами по управлению  выделенными районами и проживавшие в населенных пунктах "военной линии", а также переводчики ОПК.

Их постоянное  общение с местным населением позволяло выявлять лояльных России лиц,  из числа которых подбирались доверенные  лица для  выполнения конкретных поручений как разового характера,  так и на постоянной основе,  позднее подбирались штатные разведчики - лазутчики.

Сотрудники комиссии - офицеры и штатские чиновники -  назначались для  встречи прибывающих в Оренбург официальных посланцев правителей сопредельных государств. Общение с ними и их свитами позволяло собирать сведения о характере и назначении посольств, получать характеризующую информацию на членов посольств,  влиятельных чиновников отправившей их страны и о положении в ней. Сотрудники ОПК также включались в состав дипмиссий,  направлявшихся российским правительством за рубеж.

В разведотделении штаба Оренбургского отдельного корпуса сосредотачивались сведения главным образом военно-стратегического характера: о вооруженных силах соседей, их военных укреплениях и гарнизонах,  боеготовности  и боеспособности,  о караванных путях и наиболее благоприятных маршрутах для движения собственных войск,  о топографии  местности,  характере рельефа,  растительности и водных ресурсах.

Поскольку даже  географические сведения и данные о природных и климатических условиях сопредельных  государств  были  в  то  время чрезвычайно скудны,  то не удивительно, что и эти сведения приходилось получать по собственным разведывательным каналам,  в том числе и агентурным путем. Например, отделение организовывало и под воинским прикрытием осуществляло топографические съемки  местности,  все далее и далее продвигаясь на юг и восток.

Помимо обычной  войсковой  разведки,  с  начала 40-х годов РОШ стало вести и агентурную разведку в прикардонье, поручив эту работу комендантам укреплений  военной линии.  Для этого им было вменено в обязанность приобретать штатных разведчиков - "лазутчиков", которые для  прикрытия  официально  оформлялись порученцами,  курьерами или почтальонами при комендантах.

И последние регулярно доносили командиру корпуса,  т.е.  генерал-губернатору, о всех поступавших с сопредельной стороны сведениях, которые в дальнейшем сосредотачивались и обрабатывались в штабе ООК.

В интересах и целях организации военной разведки РОШ также принимало деятельное участие в формировании дипломатических миссий в Хиву и Бухару,  готовило вопросы,  по которым там надлежало  получить информацию;  из его состава в миссии включались офицеры с возложением на них разведывательных функций и постановкой конкретных задач.

В отличие от двух названных органов, разведывательная деятельность  таможенной службы ограничивалась сбором информации путем опросов прибывавших вожатых караванов (караван-баши), купцов и их приказчиков. Проведение опроса было обязательным правилом для таможенных застав не только Оренбурга,  но и Орска,  Троицка,  Уральска  и других линейных пунктов.

В ходе опросов выяснялись сведения о ценах на товары на  среднеазиатских рынках в текущем году и в перспективе, товарах, доставляемых туда из соседних государств,  в том числе английских, поступавших из Афганистана и Ост-Индии,  о событиях в ханствах, смене их властителей,  влиятельных лицах у престолов,  а позднее - и о  деятельности английских  агентов,  племенных и родовых междоусобицах и столкновениях,  каким маршрутом следовал караван и  условиях  пути, наличии подножного корма,  были ли и где, когда и какими силами нападения степных разбойников,  какие еще караваны находятся в пути и тому подобные.

Как правило, через купцов и караванщиков поступали первые сведения  о  предстоящем прибытии посланцев и миссий от правителей соседних государств и характеризующие сведения о них.  Причем эта информация порой имела не только разведывательный, но и контрразведывательный характер.

Информация о  положении дел в ханствах начальником таможенного округа докладывалась генерал-губернатору в письменном виде.

До конца  20-х  годов XIXвека опрос купцов и караванщиков был основным каналом получения разведывательной информации.

Чиновникам ОПК и отделения Генерального штаба корпуса требовалось немало усилий и знаний,  чтобы из такого массива,  подчас сумбурной  и противоречивой,  отрывочной информации выбрать то "рациональное ядро", которое бы позволяло воссоздать ситуацию, максимально приближенную к действительности.

В тоже время это был вид "пассивной разведки" когда информация поступала  без  специально затрачиваемых на это сил и средств,  без активного поиска путей ее целенаправленного добывания.

Но постепенно в практику пограничной комиссии вошли подготовка и проведение активных мероприятий,  направленных на получение конкретной информации,  необходимой в данный момент главному начальнику края.

В ряду оренбургских генерал-губернаторов ярко выделяется генерал-адьютант Василий Александрович  Перовский (1795-1857гг.),  занимавший  эту должность дважды - с 1831 по 1841 и с 1851 по 1857годы.

Правда, в последний период он именовался генерал-губернатором Оренбургским и Самарским.  И именно при нем разведка сопредельных государств достигла наиболее высокого уровня своего развития.

С заступлением на должность генерал-губернатора генерал-майора В.А.Перовского разведка с позиций Оренбургской пограничной комиссии стала приобретать более активный, наступательный характер.

Перовский руководил организацией разведывательной работы  подчиненных ему органов не только формально, по должности, но и глубоко осознавая ее необходимость для укрепления безопасности страны  и края, поднятия и упрочения международного престижа России.

Какие новшества в организацию разведывательной работы внес генерал Перовский?

Во-первых, проведение  разведывательных  опросов он вменил в обязанность чиновникам ОПК,  которые вели их более целенаправленно, нежели чиновники таможенного ведомства, отбирая и уточняя информацию, необходимую военному и иностранных дел министерствам России.

Во-вторых, ОПК  из числа вожаков караванов (караван-баши) и иностранных купцов стала приобретать постоянных информаторов, получивших некоторый опыт  первичного отбора информации в процессе контактов с сотрудниками пограничной комиссии,  вследствие чего ведших наблюдение и разведку уже более целенаправленно, более профессионально, что позволило существенно повысить качество и достоверность  получаемой информации.

В-третьих,  он ввел штатные должности лазутчиков под прикрытием при комендантах военных укреплений и чиновниках ОПК, ассигнуя средства как по их официальным должностям прикрытия, так и на проведение разведывательной работы.

Комендантам приграничных военных поселений вменялось в обязанность  "собирание  и представление по начальству возможных верных и подробных сведений о происходящем в соседних среднеазиатских владениях  и  надзоре за действиями их относительно того,  что может касаться наших интересов" (здесь и далее при цитировании  исторических документов  сохранен  их стиль).  В помощь им в необходимых случаях командировались опытные чиновники пограничной  комиссии.  Так,  при образовании  в  1853 г.  Сырдарьинской военной линии для налаживания разведывательной работы туда был  командирован  коллежский  асессор О.Я.Осмоловский под прикрытием переводчика.

Через пять месяцев после заступления на  должность,  в  1832 г. Перовский направил в Азиатский департамент МИДа письмо,  в котором, отмечал: "рассказы азиатцев бывают почти всегда неудовлетворительны по невежеству их и часто неверны по свойственной им недоверчивости, а потому весьма было бы полезно послать,  по крайней мере,  в Бухарию, людей образованных и свободных от предубеждений, служащих причиной неискренности азиатцев. Потребность сия кажется сделалась еще необходимее  с  появлением  в  Бухарии и Хиве двух путешествовавших англичан".

Упомянутыми британскими путешественниками являлись сотрудник Ост-Индской компании Вильям Муркрофт и Джордж Требек. Более 10 лет изучавший труднодоступные уголки сопредельных с Индией государств Азии, Муркофт в марте 1820 г.  отправился в свое последнее путешествие, растянувшееся более чем на 5 лет, и благодаря которому его имя стало достоянием британской истории. На этот раз Муркрофта сопровождал капитан политического департамента британской индийской армии Джордж Требек, что, как показали дальнейшие события, оказалось отнюдь не лишней предосторожностью.

Первоначально Муркрофт и его спутники планировали не только стать первыми европейцами, посетившими Бухару, но и намеревались пройти туда по неведомому пути через «китайский Туркестан», как тогда именовался нынешний Синцзянь-Уйгурский район Китая.

Однако, несмотря на оказанный ему радушный прием в столице края Лехе его правителем, он не позволил им продолжить планировавшееся путешествие. Но здесь же Муркрофта и Требека ждало и второе разочарование.

Им стало известно о посланнике  Александра I кашмирском  купце Ага Мехди, который в этот раз направлялся к правителю Пенджаба с личным письмом императора. Муркрофту удалось даже раздобыть копию этого письма, пересланного им впоследствии в Лондон, из которого он делал вывод о стремлении русского царя расширить свое влияние в регионе.

Ранее Аге Мехди удалось успешно выполнить аналогичное задание по установлению контактов русского правительства с правителем Кашмира, за что он был удостоен золотой медали и русского имени Мехди Рафаилова. Но «пенджабская миссия» Ага Мехди осталась неосуществленной – покинув Леху, он вскоре умер.

Тогда Муркрофту пришлось идти в Бухару через Афганистан. Движимый идеей «спасения британской Индии от угрозы с севера», то есть со стороны России,  впредь во всех своих сообщениях, отправляемых в Бомбей, где находилась штаб-квартира Ост-Индской компании, но адресованных преимущественно Лондону, Муркрофт будет обосновывать и отстаивать политику «оттеснения России» от региона, начиная с Афганистана, и кончая Бухарой, Кокандом и Персией.

Лишь в феврале 1825 г. Муркрофту и Требеку удалось достигнуть Бухары, но вновь их ждало повторное разочарование: оказалось, что здесь хорошо знали европейцев, а именно - посланцев «северного царя», а на рынках было немало российских товаров, что ставило под вопрос возможности завоевания этого рынка британскими и индийскими производителями.

Муркрофт выяснил и подробности пребывания в Бухаре царского посольства, в 1820 г. наладившего постоянные «дипломатические» отношения с шахом.

Так англичане получили начальную разведывательную информацию о политико-дипломатической активности России в Средней Азии.

Коварные и подозрительные властители азиатских государств, недолюбливая навязчивых европейцев, исповедовавших «варварскую» религию, стремились тщательно оберегать от посторонних глаз и ушей свои владения, думы и замыслы. Согласно господствующей версии, осторожный бухарский шах повелел, в нарушение законов гостеприимства и дипломатического протокола, тайно отравить Муркрофта и его спутников, вследствие чего сначала он, а потом и Требек, пали жертвой «неизвестной болезни». Хотя  на этом земные приключения Муркрофта еще не кончились.

Как для русских, так и для англичан, значительный интерес  его весьма обширный путевой архив который еще на многие годы стал желаемой добычей для разведчиков обеих государств. Предприимчивые узбеки и персы тоже не желали упустить своего шанса и на рынках многих среднеазитских государств еще не один год продавались путевые заметки Муркрофта не непонятном аборигенам языке….

Обратим внимание читателей и на следующее немаловажное обстоятельство. Если упомянутые государства являлись ближайшими  территориальными соседями России, чьи действия подчас непосредственно затрагивали ее интересы, будь то безопасность караванных путей, ее пограничных воинских гарнизонов, торговля или участь плененных подданных, обращенных в рабство, то, отдаленные от метрополии многими тысячами миль, они не являлись даже непосредственными соседями британской Индии, окруженной территориями «дружественных» Лондону государств.

Так что прав был чиновник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, «верноподанически» доносившего императору Николаю, что главным мотивом британского соперничества с Россией в Средней Азии являлись меркантильно-корыстные интересы ее буржуазии.

Далее в письме к царю В.А.Перовский предлагал направить от своего имени  посланца  к Хаким-бею  -  первому  министру бухарского эмира для переговоров об обеспечении безопасности караванов в качестве официального  прикрытия его конфиденциальной миссии.

Это предложение  оренбургского генерал-губернатора было "высочайше" одобрено лично Николаем I, что дополнительно свидетельствует о важности как Оренбургского края, так и о внимании, которое уделялось императором вопросам сбора разведывательной информации.

Подробнее о  миссии П.И.Демезона мы расскажем далее,  здесь же приведем выписку из еще одного письма Перовского в Петербург. Сообщая в МИД о возвращении своего посланца из Бухары и кратко информируя о результатах его командировки, Перовский отмечал: "Г-н Демезон не избегнул трудностей и опасностей,  встречающих обыкновенно европейца в этих странах; фанатизм и недоверчивая политика азиатцев были  для  него на каждом шагу помехою в его действиях,  но с помощью совершенного знания восточных языков и обычаев, особенно же основательным характером и осторожным обращением, чиновник сей успел преодолеть все затруднения...  без чего, быть может, подвергался бы он участи  английского  путешественника  Муркрофта,  погибшего в Бухаре...".

Далее мы еще не раз встретимся со  свидетельствами  личного участия  Перовского  в подготовке и проведении разведывательных акций.

Пусть и неудачный, в военном отношении, поход Перовского зимой 1839-1840 годов в пределы хивинского ханства,  и не достиг конечной цели,  но он обеспокоил хана,  заставил его искать мира с  северным соседом,  а также в качестве жеста доброй воли отпустить всех русских рабов, томившихся в неволе.

В 1853 г. войска Оренбургского отдельного корпуса овладели крепостью Ак-Мечеть,  которая после этого более 70 лет - до 1925г.,  - носила имя Форт Перовский (ныне г. Кзыл-Орда в Казахстане).

И в этой победе,  также,  как и в разгроме кокандских войск, пытавшихся контратаковать ее, велика роль оренбургской разведки.

Успехам разведывательной  работы  Оренбургской пограничной комиссии способствовал высокий уровень образования  и  подготовки  ее сотрудников и руководителей, их длительное пребывание в крае и доскональное знание его особенностей.

Председатели комиссии,  непосредственно организовывавшие и отвечавшие за ведение разведки,  менялись редко:  с 1825 г.  этот пост занимал Г.Ф.Генс,  в 1844 г.  его сменил М.В.Ладыженский, а последнего через десять лет - востоковед В.В.Григорьев.

Генерал-майор Генс начал свою службу  поручиком  Оренбургского корпуса,  в 1821 г. в чине капитана в составе дипломатической миссии выезжал в Бухару.  Он настолько хорошо знал и ориентировался в обстановке, что его мнением дорожили не только генерал-губернаторы, но и царь, а занимавший пост министра иностранных дел с 1816 по 1856 г. К.В.Нессельроде, по отзывам современников, "на положение среднеазиатских дел в большинстве случаев смотрел глазами Генса".

Как уже отмечалось,  с 40-х годов в деятельности ОПК, наряду с использованием  разведывательных возможностей направлявшихся за рубеж официальных посольских миссий,  а также информаторов  из  числа купцов и караван-баши, стали активно использоваться лазутчики.

О объеме и масштабах  разведдеятельности  ОПК  свидетельствует тот  факт,  что  только в период подготовки похода на Ак-Мечеть,  с февраля по июль 1853 г., то есть до момента выступления войск, Ладыженский направил генерал-губернатору 26 докладов и рапортов со сведениями  по  крепости,  о состоянии дел в ханствах и в приграничной полосе,  и еще 19 записок о реакции кокандских и хивинских  властей на ее падение и о попытках ее контрзахватов.

В этой связи нельзя не сказать и о судьбе Осипа Яковлевича Осмоловского (1820-1862). После окончания восточного факультета Казанского университета, в 1844 г.  Осмоловский был направлен в  Азиатский  департамент  МИДа,  а через год - командирован в Оренбург переводчиком ОПК.  И эта временная командировка растянулась на всю его жизнь.

Осип Яковлевич  оказался незаменимым сотрудником для Пограничной комиссии,  поскольку владел турецким, персидским, арабским, татарским и китайским языками, а в Оренбурге изучил также казахский и узбекский.

Летом  1852 г.  он участвовал в рекогносцировочном походе российских войск к крепости Ак-Мечеть.

В рапорте на имя военного министра от 3 сентября 1852 г.  Перовский отмечал, что "без пособия этого отличного чиновника полковник Бларамберг  нашелся бы в больших затруднениях при сношении с кокандцами и киргизами во время экспедиции" и ходатайствовал о его награждении. Так Осмоловский получил орден Святой Анны III степени.

С апреля 1853 г. из Аральского укрепления Осмоловский организует постоянное наблюдение за Ак-Мечетью и его лазутчики снабжают генерал-губернатора ценной информацией о крепости и ее гарнизоне.

В конце  августа  и  сентябре он принимает участие в отражении контратак хивинских войск,  по численности многократно превосходивших русский гарнизон захваченной Ак-Мечети. Помимо этого, через своих доверенных лиц он привел на помощь гарнизону Форта  Перовский  отряды  степных "киргизов",  которые вместе с русскими войсками разгромили и отбросили отряды хивинского хана.

Правда, генерал  Перовский попенял ему за то,  что Осмоловский лично рвался в бой, а не отсиживался за стенами форта. С этого времени Осмоловский  становится главным резидентом ОПК в Форте Перовский. Умер этот талантливый разведчик от апоплексического  удара  на боевом посту, возвращаясь в Оренбург из командировки на укрепленную линию.

С июля 1858 г.  по предложению заменившего Перовского А.А.Котенина вся разведывательная информация из РОШ и ОПК стала  концентрироваться у чиновника МИДа по дипломатической части Галкина,  состоявшего при генерал-губернаторе.

В 1859 г.  в  связи с изменением административного управления в крае - оно передается из ведения МИД в министерство внутренних дел, - Оренбургская  пограничная  комиссия преобразуется в Областное управление оренбургскими киргизами.

Как отмечалось ранее,  ОПК занималась также вопросами подготовки и направления в сопредельные страны  российских  дипломатических миссий,  в состав которых со специальными разведывательными заданиями включались сотрудники комиссии и РОШ.

Первый такой случай относится к 1807 году. Тогда с личным посланием Александра I к бухарскому эмиру был направлен поручик Абдулнасыр Субханкулов.

В беседах с куш-беги - первым министром,  - Субханкулов должен был заверить его в дружественном расположении русского правительства, и что его единственной целью является забота о процветании торговли  между  двумя  странами и обеспечение безопасности купеческих караванов.

Помимо этого,  секретной  инструкцией ему предписывалось выяснить взаимоотношения Бухары с Хивой и Персией, с кем и в какой мере ведется там торговый обмен, имеется ли судоходство по Амударье, каково отношение к России караколпаков.

По возвращению  Субханкулов представил ценные сведения о положении в бухарских владениях,  о войне эмира с  хивинским  ханом,  о состоянии торговли и о русских пленниках.  Его отчет был изложен на 34 страницах,  а еще 30 страниц занимало описание маршрута следования.

Перед главой отправлявшейся в 1820 г.  в Бухару по "высочайшему повелению"  миссии были поставлены задачи собрать сведения о личных качествах эмира, о его взаимоотношениях с Турцией, Персией, Хивой и Афганистаном,  состоянии этих государств, получить сведения о городах Туркестане и Ташкенте,  а также  афганских  Кабуле,  Кандагаре, странах Кашмир, Тибет и Пенджаб.

Включенному в состав миссии переводчику ОПК Шапошникову  генерал-губернатором  были  поставлены задачи "разведать верным образом об именах чиновников,  облеченных властью по управлению...  Узнать, какою формой отправляются,  куда поступают бумаги,  от нас посылаемые...  Весьма было бы полезно, если бы Вы успели снискать дружбу в ком-нибудь  из чиновников бухарских и могли бы продолжить с ним переписку по возвращению вашего в отечество. Сие могло бы весьма часто  облегчать  сношения нашего пограничного начальства и предупреждать оное из того края сведениями".

К слову сказать, в состав этого посольства "для проведения научных изысканий" были включены 4 офицера Генерального штаба во главе с капитаном Мейендорфом.

В 1822 г.  Мейендорф опубликовал в одном из петербургских научных журналов статью "Краткое начертание путешествия Российского посольства в Бухару в 1820 г.", в которой описал административное устройство,  состояние  торговли,  экономических и политических связей эмирата с соседними странами,  впервые опубликовал сведения о городах Самарканде,  Мерве, Чарджуе (ныне г.Чарджоу, Туркменистан), Каргии,  самой Бухаре, дал характеристику бухарским войскам и основным военным укреплениям.

В 1833 г. в качестве спецпосланника генерал-губернатора в Бухару был направлен чиновник 10-го класса Петр Иванович Демезон,  преподаватель арабского и персидского языков  Неплюевского  кадетского корпуса в Оренбурге.

Перовский лично подготовил "Записку о предметах,  долженствующих обратить внимание г-на Демезона при поездке его в Бухарию",  на основании которой председатель ОПК  Генс  дополнительно  разработал для него вопросник из 25 пунктов. В их числе губернаторову посланцу надлежало выяснить какова степень расположения правительства и  народа Бухары к России,  характеристику наиболее значительных ханских чиновников, какое мнение имеют бухарцы об англичанах и их  Ост-Индской компании,  в  чем состояли действия побывавших в Бухаре англичан,  какие русские товары - хлеб,  железо, ткани пользуются особым спросом, состояние торговли с Китаем, Индией, Персией.

Отдельным пунктом задания предусматривалась возможность добыть "бумаги" англичанина Муркрофта,  погибшего в 1825 г. при возвращении в Индию (в Оренбурге было известно,  что сохранившиеся бумаги этого путешественника продавались на базаре в Бухаре).

Осенью Демезон, переодетый как татарский мулла под именем Мурзы Джаффара,  - что было призвано обеспечить его безопасность в период следования по пустыне, - отбыл с караваном.

Вскоре от прибывших в Оренбург купцов стало известно,  что Хаким-бей удовлетворен направленными ему генерал-губернатором  подарками, благосклонно  принял его посланца и создал ему нормальные условия для проживания.

26 июня 1834 г.  Демезон возвратился в Орскую крепость, а затем выехал в Петербург для подробного личного доклада в МИДе об  итогах своей поездки.

Еще одним источником важной разведывательной  информации  были прибывающие  в  пределы  Оренбургского края официальные иностранные посольства и миссии. Как правило, информацию о следовании посольств в торговых караванах в Оренбурге получали заранее.

Прибывавшие в столицу края иностранные  посланцы  и  их  свита размещались  на  предоставлявшихся губернатором частных квартирах и брались на содержание за счет российской казны  с  учетом  личности посла  -  его  места,  занимаемого в иерархии ханской аристократии, важности официальной части его миссии,  а также  заинтересованности МИДа  в  развитии отношений с пославшим их властителем в данный момент.

В Оренбурге послы и их свита проживали месяцами, иногда до полугода,  ожидая решения правительства - принять ли  посольство  "на высшем  уровне" в Петербурге,  или поручить генерал-губернатору решить вопросы на месте.

Через прикомандировывавшихся  к посольствам переводчиков и чиновников ОПК собиралась информация о служебном и общественном положении  посланца  на его родине,  его близости к правителю,  степени влияния на государственные дела,  его способностях,  склонностях  и чертах характера.  Аналогичная информация собиралась и о его сопровождающих.

При этом,  учитывая ньюансы и сложности межгосударственных отношений на востоке, от посланцев Хивы, например, удавалось получать информацию о Бухаре,  от бухарских - о Коканде,  а от последних – о двух первых,  а также об Афганистане,  Персии и происках англичан в регионе.

Вся полученная информация докладывалась в МИД,  и на основе ее анализа вырабатывалась как тактика переговоров,  так и долгосрочная стратегия в отношении пославших посольство правителей.  В  процессе изучения  иностранных миссий добывалась и контрразведывательная информация.

Так, например,  в 1836 г., узнав о намерении бухарского посланника взять с собой в Петербург постоянно проживавшего  в  Оренбурге купца Назарбая Байкишева, Перовский информировал Азиатский департамент,  что он "есть человек неблагонадежный и даже вредный, у здешнего  начальства  он давно уже на худом замечании.  Желательно было бы,  чтобы в столицах ему был прегражден доступ к значительным  лицам, дабы  он не мог употреблять во зло снисхождение это".

Изучение другого посланника, Хайруллы Амир-Ахирова, начавшееся еще до его появления в крае,  позволило выяснить,  что ранее он совершил хадж в Мекку,  несколько лет проживал в Константинополе, где свел близкое знакомство с сановниками султана, а по возвращению в  Бухару  стал  токсабой (министром),  пользуется большим доверием эмира и влиянием на государственные дела.

В докладной  записке  в  Азиатский  департамент по результатам личных бесед председателя ОПК с Амир-Ахировым сообщалось: "...агенты английского правительства предлагали эмиру войти в дружественные сношения с лондонским кабинетом с правом иметь в Бухаре своего консула и обещали неисчислимые от этого сближения выгоды, каких, будто бы,  Бухария не может ожидать от союза с Россиею, тем более что бухарцы  все европейские товары получают через посредство англичан из Герата".

Ведя длительные, неспешные беседы с хивинским посланником Мискиновым,  офицеры ОПК Ладыженский, Батыршин и Аитов, ранее побывавший в Хиве в плену, получили от него сведения о положении дел в Коканде и Бухаре, о завоевании Афганистана англичанами и войне с ними кабульского владетеля Дост Мухаммед-хана, о происках англичан в Коканде и Бухаре.

Однако при всей важности сведений, получаемых от направлявшихся за рубеж российских дипломатических миссий,  или получаемых через иностранных посланников,  они не могли обеспечить постоянные и оперативные потребности генерал-губернатора в информации  о  положении дел в сопредельных землях.

Каждый прибывавший в поселения Оренбургской военной линии  караван ставился в карантин на специально выделенной для него площадке - предпринималась эта мера для предотвращения возможного  завоза из-за рубежа эпидемий и эпизоотий.

С сопровождающими караван лицами переводчики  и  чиновники ОПК начинали беседы,  позволявшие подчас получать и уточнять разведывательную информацию.  Позднее, по мере накопления оперативного опыта,  как  уже говорилось ранее,  с купцами и караванщиками стали устанавливаться длительные доверительные отношения,  что  позволяло получать от  них более ценную в разведывательном отношении информацию.

Одним из  таких добровольных помощников российских властей более 20 лет являлся богатый казахский купец Б.Шагиморданов.  Подолгу проживая в Хиве, он хорошо знал ее торговцев и чиновников, что позволяло ему собирать информацию о взаимоотношениях хана  с  Бухарой, Кокандом, Персией и Афганистаном.

Так в 1840 г.  он сообщал о прибытии капитана  Аббота,  который склонял хана к союзу с Англией в борьбе против России.

В декабре 1952 г.  Шагиморданов представил информацию о реакции хана на результаты переговоров его посланника с  генерал-губернатором Оренбургского края, о впечатлении от действий русского военного отряда в районе Ак-Мечети,  о захвате англичанами афганского города Герат,  а  также о сыне кабульского эмира Мамедхане,  перешедшем на сторону англичан.

В сентябре 1854 г.  Шагиморданов подробно описал обстоятельства занятия англичанами провинции Бадахшан и города Балх. В январе следующего года  он  обнаружил в одном из "киргизских" аулов лазутчика кокандского хана, находившегося там под видом учителя и пытавшегося возбуждать среди населения вражду по отношению к России.

В ответ на одно из письменных сообщений Шагиморданова председатель ОПК В.В. Григорьев писал ему:  "Вы спрашиваете моего согласия на отправление в Хиву благонадежного киргиза для удостоверения на месте о  справедливости означенных сведений - что я считаю вполне нужным и прошу Вас отправить такого  немедленно  и  без  потери времени...".

В ноябре 1852 г.  другой информатор Ладыженского  докладывал  о неудачном походе хивинского хана на туркменский город Мерв (ныне Мары),  о том,  что хан и его окружение напуганы действиями  русского военного  отряда  в районе Ак-Мечети и склоняются к мнению о невозможности противостоять продвижению российских войск.

Эта информация  была  направлена в МИД,  а лазутчик получил от председателя ОПК саблю с надписью "За усердие" и 30  рублей  серебром.

Следует отметить также,  что русские купцы долгое время не отваживались самостоятельно отправляться в сопредельные страны,  направляя туда приказчиков из числа татар, казахов и башкир. Первым русским,  рискнувшим  в  1840 г.  отправиться  в Среднюю Азию, был приказчик ярославских купцов С.Я.Ключарев.

В 1851 г.  Ладыженский предложил, а Перовский согласился направить его с разведывательным заданием в Ак-Мечеть.  Но купцы, снаряжавшие караваны Ключарева, решили в это время свернуть свою торговлю со Средней Азией.

Тогда Ладыженский  обратился к ним с официальным письмом о необходимости поддержать престиж русского купечества в азиатской торговле  и,  тонко намекая на "высочайшую волю",  предложил направить караван товаров в Коканд.  Письмо председателя ОПК оказало  должное воздействие и караван начал готовиться в путь.

Для Ключарева Ладыжинским были подготовлены "Записка о  сведениях,  которые  нужно собрать во время следования каравана и там на месте" и "Наставление",  в котором разъяснялось,  как этого можно и следует достигать.

За 9 месяцев караван посетил Ташкент,  Туркестан и Коканд.  По итогам  своей  "спецкомандировки"  Ключарев представил информацию о положении в Коканде,  о ходе  боевых  действий  Худояр-хана  против взбунтовавшегося Ташкента,  о его отношениях с Бухарой и Хивой, изложил причины возникавших смут и междуусобиц в государстве,  о природных  условиях  и  наиболее  удобных путях в Коканд от российской границы.

И работа  эта  была  отнюдь не простой - одного из приказчиков Ключарева, привлеченного им к сбору разведывательных сведений, чуть не казнили в Ташкенте вследствие его неосторожного поведения и возросшей подозрительности узбеков в связи с обострившейся  ситуацией. Однако  его спутники за время его отсутствия уничтожили все компрометировавшие их записи.

На основе полученных от С.Я.Ключарева сведений  в сентябре 1852 г.  Перовский направил в Азиатский департамент подробный доклад о положении в кокандском ханстве.

Первое мероприятие  по  привлечению  к разведывательной работе иностранцев относится к 1820-1821 годам.  А сложилось это следующим образом.

Тогдашнему военному губернатору края Эссену в г. Златоусте был представлен 24-летний немец,  подданный Пруссии Эдуард Эверсман, работавший по контракту врачом при оружейных заводах.  Эверсман рассказал Эссену о намерении посетить Бухару,  Коканд и Индию с исследовательской целью,  о чем у него имелось соглашение с  академией  наук Пруссии.

Собранные для Эссена сведения о личности,  характере,  поведении,  жизни и устремлениях немецкого доктора были самые благоприятные.

Информируя об этом российский МИД,  губернатор  предложил  использовать  Эверсмана  для сбора сведений "на пользу наших торговых сношений с соседними нам азиатскими областями". Мероприятие это было санкционировано лично Александром I,  который повелел ассигновать на него 3 тысячи рублей серебром.  Инструкция Эверсману была разработана Азиатским департаментом МИДа и утверждена лично царем.

В октябре 1820 г. Эверсман отправился в Бухару с караваном российской дипломатической миссии, намереваясь по ее окончанию продолжить путешествие в Индию.

А уже в январе следующего года он прислал с оказией в Оренбург доклад  с описанием Бухары,  личности эмира,  его деловых качеств и наклонностей,  а также с характеристикой его приближенных. В нем же он  сообщал об антироссийских действиях бухарского купца Н.Байкишева, постоянно проживавшего в Оренбурге, но выехавшего вместе с миссией в Бухару: "Байкишев доносит куш-беги, обо всем, что происходит в миссии, прибавляет от себя...".

Когда в марте миссия готовилась вернуться в Оренбург, Байкишев донес куш-беги,  что немец является "подкупленным Россией  лазутчиком".

Но начальнику охраны каравана русского  посольства  стало  известно об этом,  а также о том,  что эмир распорядился тайно умертвить Эверсмана,  как только тот покинет Бухару,  в связи с чем разведчику пришлось вернуться в Оренбург.

Отметим,  что в 1823 г.  в Берлине вышла книга Эверсмана "Путешествие из Оренбурга в Бухару", а в 1840 г. он опубликовал "Естественную историю Оренбургского края",  переведенную  с  немецкого Владимиром  Ивановичем Далем,  сотрудником канцелярии оренбургского генерал-губернатора.

Следующий подобный  случай  привлечения  иностранцев на службу российскому правительству,  относится к 1853-1854 годам.  И тогда в Бухару  по  просьбе  МИДа был отправлен по частным делам персидский подданый Мирза Якуб-хан.  По своему возвращению он  представил  для Азиатского департамента письменный доклад о выполнении поставленных перед ним задач.

Как уже отмечалось,  с 20-х годов XIX века Средняя Азия становится объектом пристального изучения британским правительством.

Первыми англичанами, приблизившимися к российским пределам и  в 1810 г. попавшими в Герат на границе Персии с Афганистаном были,   лейтенант Генри Поттиджер и капитан Чарльз Кристи, совершившие много мильные путешествия под видом коммивояжеров Ост-Индской компании. Но основной целью их экспедиции являлись задания, полученные от  посланника в Тегеране генерала Малькольма. Поттиджер впоследствии стал полковником, прочно связавшим свою судьбу с Центральной Азией.

Судьба Ч.Кристи сложилась более трагически: командуя подготовкой персидской пехоты, он в 1812 г. принял участие в одной из вылазок против российских войск, и был убит в перестрелке.

Еще в 1825 г. Бухару посетили У.Муркрофт и офицер Дж.Требек, но их миссия закончилась неудачно,  поскольку оба погибли,  возвращаясь в Индию.

Но еще при своей жизни Муркрофт (а лишь собранный и сохраненный англичанами его архив насчитывает более 10 тысяч страниц), бомбардировал британское правительство Индии и Лондон паническими сообщениями о «русской угрозе», обосновывая необходимость активного противодействия укреплению позиций России в Средней Азии.

И его идеи находили полное понимание у некоторых представителей британского правящего класса.

В 1828 г. в Лондоне появилась книга отставного полковника британской армии Джорджа Эванса «Замыслы России», в которой утверждалось, что российский император планирует напасть на Индию и прочие британские владения.

Как свидетельствует английский историк П. Хопкирк, опубликовавший в 1997 г. большое фундаментальное исследование истории британо-российского соперничества в центрально-азиатском регионе, книга эта, несмотря на то, что она была довольно противоречива и недостаточно обоснована,  стала не только политическим «бестселлером» того времени, но и своеобразной «библией» для сторонников «жесткой политической линии» в отношении России.

Осенью следующего года, вскоре после завершения русско-турецкой войны 1828 – 1829 гг., Эванс издает вторую книгу – «Осуществимость вторжения в Британскую Индию»,  в которой впервые цитируются свидетельства британских разведчиков Г.Поттиджера,  Ч.Кристи и Вильяма Муркрофта.

Питер Хопкирк свидетельствует[2], , что британский посол в Петербурге лорд Хейтсбери имел шпиона, обладавшего доступом к секретным военно-дипломатическим документам империи, из которых следовала военно-экономическая несостоятельность похода на Индию и отсутствие у России подобных планов.

Однако эта информация была отвергнута в Лондоне, а лорд Элленборо, возглавивший Контрольный совет по Индии в  кабинете министров Англии, стал непосредственным разработчиком и проводником жесткого курса в отношении России и активизации разведывательной деятельности в Средней Азии с позиций разведывательного департамента британской индийской  армии.

Эта политика получила в британской версии истории англо-российских отношений название «Большой игры», честь наименования которой принадлежит Александру Бернсу. Причем первым свидетельством и рассказом о «Большой игре» стала появившаяся еще в 1879 г. книга английского журналиста Д.Ч. Боулджера «Англия и Россия в Центральной Азии»      («EnglandandRussiainCentralAsia» byD.C. Boulger, London, 1879).

Вернемся однако в 1828 год, когда отставной полковник Эванс призвал правительство «его величества» обратить самое пристальное внимание на «происки русских» в направлении индийских владений британской короны….

Эта деликатная миссия была возложена на 24-летнего лейтенанта Артура Конолли, который для прибытия к месту новой службы в Индии избрал следующий весьма неудобный маршрут: Лондон – Петербург – Москва – Тифлис – Тегеран – Хива – Герат – Кандагар….

Лейтенанту Конолли надлежало собрать сведения как о положении дел и русских войсках на Кавказе, где только что завершилась русско-турецкая война,  о прикаспийских землях и пустыне Каракум, особенно с точки зрения возможности ее преодоления военными отрядами с целью атаки на Хивинский эмират, дальнейшего наступления на Герат, являвшийся важным центром на границе Персии и Афганистана.

К чести Конолли, можно сказать, что наблюдениями своими он в 1834 г. поделился с читателями в книге  «Путешествие в Северную Индию из Британии через Россию, Персию и Афганистан», принесшую ему широкую известность. В ней Конолли обращал внимание на стратегическое значение в регионе Оренбургского края, который был наиболее удобным плацдармом для продвижения на юг, а также в Афганистан.

Что касается Афганистана, то почти за 6 лет до британского похода на Кабул он предупреждал лондонское правительство, что «если афганцы, как нация, решат сопротивляться захватчикам, трудности похода легко могут стать непреодолимыми»: они будут сражаться до последнего, непрерывно атакуя агрессора из горных укрытий, нарушая снабжение и линии связи, маршруты передислокации войск….

Прошедшие с той поры более чем 170 лет истории лишь подтвердили гениальную прозорливость молодого британского разведчика, к предупреждениям которого остались глухими очень многие….

Будучи профессионалом и заботясь о безопасности колониальных владений британской империи, стремясь оградить Индию от мнимой, по сей день не доказанной,  угрозы со стороны России, позднее Конолли выступил с идеей объединения  под британским протекторатом Хивы, Бухары и Коканда, которые, вкупе с Афганистаном, должны были стать заслоном на возможном пути продвижения русских войск.

Хотя малую вероятность создания такой «конфедерации» понимали очень многие его современники и коллеги по политическому департаменту Ост-Индской компании.

Другой британский разведчик и ветеран «Большой среднеазиатской игры», Александр Бернс в то время писал, что «в конечном счете, экспансия России в Центральной Азии может быть ограничена только через Лондон, оказывающий силовое давление на Санкт-Петербург, а не посредством шатких союзов с капризными и ненадежными ханами».

Тем не менее,  предложение Конолли о попытке создания подобной антироссийской «среднеазиатской защитной линии» было в конце концов  санкционировано политическим департаментом и в 1840 г. он отправился в свое последнее путешествие, о котором мы расскажем далее.

Посетивший Бухару в 1832 г. капитан  А.Бернс вел  переговоры  с первым министром эмира о расширении торговли,  а также собирал сведению об экономике,  вооруженных силах  ханства  и сопредельных странах.

За 15 лет пребывания и в итоге многочисленных разведывательных поездок по региону, Бернс стал авторитетнейшим британским экспертом, во многом определявшем политику Ост-Индской компании. Но об этом позже.

Еще во время англо-афганской войны 1838-1842 гг. афганский Герат становится опорным пунктом британской разведывательной деятельности в Средней Азии.  Летом 1839 г. здесь обосновался майор Д. Арси Тодд,  который и возглавил всю работу по противодействию российской политике в регионе и по созданию благоприятных условий для последующего включения Бухары, Коканда и Хивы в состав британской империи.

Впрочем, эта деятельность, имевшая явную антироссийскую направленность, не осталась без внимания российских специальных служб.

В ежегодном «всеподданнейшем отчете» III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Николаю за  1839 год читаем:

«… Англия, принимая возможность за самое дело, всегда подозревает Россию в интригах к разрушению английского могущества в Индии и влияния в Средней Азии. Кроме того, к этой мысли Англия склоняется тем более, что, употребляя политику единственно для возвышения своих торговых интересов, она обязана отчасти России упадку своей континентальной торговли и кредита. Все ее внимание обращено на Восток и в Среднюю Азию. Она знает, что при распространении торговой и мануфактурной промышленности в России сия держава никуда не может высылать избытков своих произведений, как на тот же Восток и в ту же Среднюю Азию! Оттого соперничество и козни англичан на Востоке, в Персии и ханствах, соседних с Персиею и на Кавказе, примыкающем к морю. В публике слышен ропот, что наша дипломатия пожертвовала нашими интересами Англии, и последние ноты наши по восточным делам привели в негодование многих. По общему мнению, нет никакого сомнения, что Хива подстрекается англичанами к грабежу наших караванов. Когда разнеслись слухи, что генерал-адъютанту Перовскому поручена экспедиция в Хиву, здешнее английское посольство улыбалось, и в публике утверждали, что Англия уничтожит своим золотом все проекты России на основании влияния или владычества в Азии. Но русские находят эту экспедицию необходимою и делом справедливым, тем более что она послужит ясным доказательством прямоты действий русского правительства, что оно идет своей дорогой и не обращает внимание на то, найдет ли Англия сие предприятие полезным или будет осуждать оное.

Несмотря на то, что Англия есть центр всех политических интриг, она имеет однако же слабое влияние на Польшу, хотя и покровительствует польских эмигрантов и даже дает деньги эмиссарам, В польском народном духе гнездится предрассудок против Англии: ей не верят, зная, что она не может поддержать на суше и продаст несколько чужих царств за один выгодный пункт в торговом трактате…»[3].

В 1840 г. Арси Тодд командирует в Хиву капитана Джеймса Аббота, перед  которым ставится задача вовлечь хана в орбиту британской политики и настроить его против России.  Аббот также склонял хана Аллакулу к выступлению против Бухары,  лояльной в отношении России, и угрожая, в случае отказа,  вступлением британских войск  в  Среднюю Азию.

Однако о происках Аббота стало  известно  оренбургскому  генерал-губернатору и Азиатскому департаменту МИДа,  в связи с чем российским посланником в Лондоне был принесен официальный протест британскому Форрин Офису,  который, однако, был оставлен последним без внимания.

1 мая 1840 г. при проведении рекогносцировки в окрестностях укрепления Ново-Александровского на российской территории Аббот и его сопровождающие  были задержаны патрульным казачьим разъездом и доставлены к коменданту крепости.  Оттуда они были направлены в  Оренбург,  а об инциденте сообщено в МИД. Во избежание дипломатического скандала Аббот был оставлен на свободе "под честное слово",  а  для устранения его  из столицы края и для "предоставления «высокому гостю» возможности более глубокого ознакомления с ним" английский агент в сопровождении офицера из РОШ был направлен в захолустный город Златоуст.

В процессе допросов сопровождавших Аббота афганцев были  получены сведения  о  его действиях в Хиве,  а также о деятельности там еще одного британского агента - Ричмонда Шекспира.

В июне Аббот был препровожден в Петербург,  откуда он был выслан на родину.

Но в  том же месяце в Хиве объявился новый военно-политический агент - по терминологии того времени, - то есть специальный посланник  Рэймонд Шекспир. Помимо дальнейшего склонения хана в русло британской политики, перед ним была поставлена задача по организации дальнейшей разведки российских рубежей,  для чего он должен был проникнуть в Оренбург.

Как уже  упоминалось,  в начале 1840 г.,  встревоженный походом российских войск,  хан своим  фирманом (указом)  повелел  освободить всех русских, находящихся в Хиве в неволе. И летом русские пленники готовились к возвращению на родину.

Этим обстоятельством и решил воспользоваться Шекспир,  выставляя себя в письме на имя генерал-губернатора их  "освободителем"  и вызвавшись быть их сопровождающим.

19 сентября Шекспир прибыл в Оренбург,  но ранее проинформированный о его антироссийских действиях за границей Перовским, МИД предложил генерал-губернатору ни в какие официальные переговоры с ним не вступать,  а отправить его в Петербург в качестве частного лица.

Позднее Перовский  докладывал  в  Азиатский  департамент,  что Шекспир "...дал уразуметь,  что целью посылки его в Туран было подготовить хивинского владельца к могущему вскоре последовать занятию англичанами  Балха  и Кундуза как прежних провинций Кабула и замене нынешнего бухарского эмира вассалом Шахи Суджи, если Насрулла (эмир бухарский -О.Х.), воспротивится занятию Балха и не принесет приличных извинений за дурное обращение с подполковником Стоддартом".

Из Петербурга,  как и его предшественник, Шекспир был выслан в Англию.

Одновременно с Абботом в начале 1840 г.  в Бухаре появился британский подполковник Чарльз Стоддарт.  Целью его командировки являлось  как  изучение военно-политической обстановки,  так и усиление английского влияния на Насруллу, вплоть до склонения его к заключению союза о совместных действиях против России.

Высокомерие, заносчивость и  откровенный  шантаж,  к  которому прибегал британский посланник, породили негативное отношение к нему и вскоре по приказу эмира он был взят под стражу. Стремясь избежать грозившей  ему смертной казни,  Стоддарт пошел на принятие ислама и совершил обряд обрезания.  Впрочем,  деятельность Стоддарта в Бухаре не  ускользнула от зоркого ока ОПК.

В то же время в  Петербурге бухарский посланник Мукин-бек от имени эмира делился с русским министром К.В. Нессельроде опасениями по поводу роста британской активности в регионе.

Лондон, стремясь спасти своего незадачливого агента в Бухаре, был вынужден обратиться к своему геополитическому сопернику,  российскому МИДу с просьбой о содействии в вызволении из плена Стоддарта. В этой  связи отправившейся в эмират дипломатической миссии подполковника корпуса горных инженеров  Бутенева,  наряду  с другими задачами, предписывалось добиться согласия Насруллы на освобождение Стоддарта и отправку его в Оренбург.

Той же осенью 1840 г. в Хиву прибывает известный нам Артур Конолли одержимый идеей создания антироссийского «санитарного кордона» из армий среднеазиатских государств. Но на аудиенции у хана он быстро выяснил, что тот отнюдь не разделяет британскую идею установления союзнических отношений со своими восточными соседями.

Не говоря уже о том, что подобное предложение, даже если не учитывать его явной антироссийской направленности, представляло собой не что иное, как попытку вмешательства во внутренние дела третьих стран. Правда, данное обстоятельство, соединенное с заносчивым высокомерием британских колониальных чиновников, пренебрежением к чувству собственного достоинства местных правителей, попытки их подкупа, шантажа силовым давлением и угрозами, нередко приводили к прямо противоположным результатам, что порой сказывалось и на личной судьбе проводников британской политики.

Испытав чувство разочарования, Конолли вернулся в Кабул, откуда в следующем году он отправится в свою последнюю миссию.

В ноябре 1841 г. Конолли прибыл в Бухару, где помимо уже названной цели – попытаться вновь склонить ее правителя к антироссийскому британскому протекторату, у него было и еще одно деликатное поручение –  спасти подполковника Стоддарта, уже более года находившегося в заключении в зиндане (подземной тюрьме). Несмотря на первоначально дружественный прием, оказанный ему эмиром Насруллой, постепенно Конолли утратил его расположение.

В немалой степени этому способствовали новые попытки британских агентов подтолкнуть хивинского хана Аллакулу к походу на Бухару. Осведомленный об этом Насрулла, первоначально отдалил от себя Коннолли, а после и вовсе присоединил к Стоддарту.

В конце концов, даже не смотря на ходатайства русского посланника Бутенева, оба британских агента были публично казнены на главной площади Бухары в июне 1842 г.

Активная деятельность  англичан в Средней Азии не прекращалась и в последующие годы, когда Коканд и Бухара были завоеваны русскими войсками и было образовано новое генерал-губернаторство с центром в Ташкенте.

Но этот раунд политико-дипломатического поединка также остался за российской разведкой.

Однако есть еще два сюжета «Большой игры» Великобритании в Средней Азии, достойные внимания читателей.

Специалистам по истории российской дипломатии в  Азии  хорошо известно имя Ивана Викторовича Виткевича (1808-1939). О его нелегкой и драматической судьбе широкой аудитории впервые рассказал в 1959 г. другой   наш востоковед,  ставший  впоследствии известным писателем, Юлиан Семенов в повести "Дипломатический  агент".

Поляк по происхождению, Виткевич родился в 1808 г. под Вильно и учился в гимназии м.  Крожи. В 1823 г. царские власти раскрыли среди старшеклассников гимназии "тайную организацию антиправительственного направления".  У "злоумышленнников", к числу коих принадлежал и Иван Виткевич,  были обнаружены стихи  "возмутительного  содержания".

Попечитель Виленского учебного округа  настоял  на  строжайшем наказании "крамольников"  и  все они предстали перед военным судом.

Двое из них были приговорены к пожизненному тюремному заключению, а остальные - к отдаче в солдаты.

          На «деле» Виткевича царский наместник в Польше Великий князь Константин собственноручно наложил резолюцию «В солдаты. Без выслуги. С лишением дворянства. Навечно. Конст.».

Так 16-летний юноша в марте  1824 г.  оказался  рядовым 5-го линейного батальона ООК, стоявшего в крепости Орской.

Любознательный и пытливый от природы,  Виткевич в свободное от службы  время за несколько лет овладел персидским,  узбекским и казахским языками,  в дополнение к немецкому, французскому и английскому, которые он знал ранее.

В 1829 г.  по приглашению российского правительства  Оренбуржье посетил известный   немецкий  естествоиспытатель  и  путешественник Александр Гумбольд,  переводчиком  к   которому   был   представлен И.В.Виткевич.

К немалому своему изумлению, на квартире Виткевича ученый обнаружил хорошую библиотеку по ориенталистике,  которую тот  собирал  на деньги, присылаемые  ему  родственниками,  в  том  числе и собрание собственных сочинений.

Тронутый судьбой молодого человека,  Гумбольд  по  прибытию  в Оренбург  хлопотал о смягчении его участи перед оренбургским губернатором, а затем и в Петербурге.  В силу этой протекции,  в  1831 г. Виткевич  был переведен в Оренбург и прикомандирован переводчиком к Пограничной комиссии,  где и началась его разведывательная деятельность.

Уже в августе того же года он ведет переговоры с прибывшим афганским принцем Шах-Заде, и впоследствии докладывает генерал-губернатору о личности самого принца,  его родственных и других связях в Афганистане и Бухаре, степени их влияния там на государственные дела, а также характеризующие данные на членов его свиты.

Перовский планировал отправить Виткевича в Бухару еще в 1832 г. в качестве своего личного посланца,  но кандидатура эта была отклонена лично Николаем I.

Через два года прапорщик Виткевич командируется  вглубь  "киргизской"  степи для разбора различного рода претензий между казахскими родами, причем Перовский писал, что "пребывание его, в особенности на Сырдарье,  может доставить нам полезные сведения и о странах Средней Азии".

В инструкции,  разработанной для него лично Генсом,  Виткевичу предписывалось "личными внушениями и советами направить ордынцев  к преданности правительству,  покорности законам и послушанию начальству;  ...для успешнейшего принятия мер к упрочению  спокойствия  в самой  Орде и для ограждения ее от смущения со стороны внешних врагов...  и притворных доброжелателей;...  Самое бдительное  внимание обратить на слухи и сведения о Средней Азии".

2 января 1836 г. Виткевич прибыл в Бухару, где занимался сбором информации о положении в Средней Азии, взаимоотношениях между ханствами, об отношении их правителей к России, и о британских агентах.

Одновременно с ним там находился и британский  агент  Низаметдин, ежедневно направлявший сведения своему резиденту в Кабуле.

Встретившись с ним,  Виткевич получил информацию о  конкретных интересах англичан к российскому приграничью.  Также он вел переговоры и  с  куш-беги  бухарского эмира,  настаивая на выдаче русских пленников. Куш-беги лавировал,  угрожал сближением с Англией, ссылаясь при этом на ранее побывавшую здесь миссию Александра Бернса.

Но Виткевичу удалось изменить настрой  куш-беги,  разъяснив ему,  что англичане не станут покупать хлопок и сушенные фрукты,  а больше Бухаре торговать нечем, но тогда эмират лишится железа, меди и других российских товаров, чего англичане ему доставлять не станут.

Так, за тысячи километров от Петербурга, Лондона, Кабула и Калькутты, где располагалась штаб-квартира британской колониальной администрации, впервые пересеклись пути двух разведчиков.

В апреле 1837 г. Виткевич  возвращается в Оренбург,  но не один,  а с послом кабульского шаха Гуссейн-Али,  с которым он был знаком еще с 1831 г., со времени пребыванию последнего в России.

В мае Перовский направляет в Азиатский департамент МИДа письмо с предложением поддержать предлагаемый кабульским шахом Дост-Мухаммедом договор о дружбе и  помощи,  отмечая,  что  "англичане  имеют агентов  своих в Кабуле и даже в Бухаре,  которые действуют там совершенно против нас и поэтому необходимо... чтобы наше правительство вошло в ближайшие связи с  владельцами азиатскими, сопредельными владениям Ост-Индской компании,  а ближайших  к  нам  удерживало непрерывным наблюдением за действиями их и мерами твердыми в пределах уважения к могуществу и достоинству империи  Всероссийской".

Репутация Доста была хорошо известна  за границей. Британский агент Александр Бернс оставил следующую его характеристику: «Справедливость этого вождя являлась постоянной темой гордости всех слоев общества. Крестьяне радовались отсутствию тирании, горожане  - безопасности своих жилищ и строгому соблюдению городских правил, купцы – справедливости его решений и защите их собственности. Властитель не может снискать более высокой похвалы, чем эта»(Хопкирк П., указанная работа, сс. 187-188). 

После визита совместно с Гуссейн-Али в Петербург, Виткевич получает назначение от Азиатского департамента МИДа в Афганистан.

Но там при дворе Дост-Мухаммеда казалось, прочно обосновался хорошо известный в Оренбурге и Петербурге британский капитан А.Бернс.

Целью миссии  Бернса было склонить Дост-Мухаммеда принять покровительство британской короны и превратить,  тем самым, Афганистан в  форпост  и  плацдарм для продвижения британского влияния в Среднюю Азию.

Осенью 1837 г. лейтенант Генри Роулинсон,  советник политической службы, прикомандированный к британскому посольству в Персии, будущий председатель Королевского географического общества Великобритании, с удивлением и тревогой обнаружил недалеко от Герата отряд казаков.

Отрядом командовал «молодой человек, изящного телосложения, с прекрасным цветом лица, яркими глазами и очень живым взглядом».

В результате короткого обмена любезностями, Роулинсон узнал, что русский офицер направляется в лагерь персидского шаха.

Встреча показалась ему подозрительной и Роулинсон поспешил проинформировать о таинственном русском своего посла в Тегеране, а тот – британского резидента в Кабуле. Лорд Окленд, генерал-губернатор Индии, получив сообщение о таинственном русском, также встревожился не на шутку…

Казалось, начали сбываться самые страшные предсказания о гипотетической  угрозе со стороны далекой России.

Этим «таинственным русским» был отправлявшийся в Кабул Виткевич.

Так британская разведка начала изучение первой российской дипломатической миссии в Афганистане.

…. В декабре 1837 г. отряд Виткевича прибыл в Кабул и представился при дворце шаха.

Христианского единоверца пригласил на рождественский ужин советник шаха и по совместительству британский резидент в Афганистане уже подполковник Александр Бернс. Эта многозначительная встреча двух дипломатов-разведчиков перед их решающей схваткой вдали от родины, но во имя ее интересов,   стала единственной.

О Виткевиче Бернс написал, что он «вполне джентльмен, приятен, интеллигентен и хорошо информирован». К тому же бывший «бессрочный рядовой» оренбургского корпуса по месту службы-сылки выучил турецкий и персидский языки.

Хозяин был велеречив, ведь он надеялся вызвать гостя на ответную откровенность, вызвать ответный поток честолюбивых признаний и стремление также «блеснуть» личной осведомленностью и значимостью….

Еще бы! Бернсу было чем поразить воображение и чувства молодого русского.

Он красочно описал,  как прибыл в Кабул в сентябре, хотя бывал здесь и ранее, а с шахом Дост-Мохаммедом  вообще близко знаком более 5 лет….

В знак особого уважения со стороны шаха, Бернса усадили на слона и торжественно провезли по городу к его резиденции в известной на всю Азию крепости Бела Хиссар. До Кабула, владевший персидским,  арабским и хинди языками Бернс побывал также в Пенджабе и  в Бухаре, но был разочарован, узнав что его русский гость бывал в Бухаре трижды….

Еще бы! Ведь его первому визиту в сердце Азии придавалось столь важно значение, что Бернс был вызван для доклада в Лондон и даже удостоился аудиенции у короля.

Выпущенная в Лондоне в рекордные сроки книга Бернса «Путешествие в Бухару», принесла автору известность и славу, а Королевское географическое общество наградило его золотой медалью.

Умолчал гостеприимный хозяин лишь о том, что в приложение к своей книге для соответствующих ведомств его величества были представлены военный и политико-экономический доклады о путешествии, где доказывал необходимость расширения британского присутствия в Центральной Азии и ограничения «экспансии русского царя».

Бернс с уважением отзывался о храбрости афганских солдат, но в тоже время предлагал открыть в Кабуле миссию, которая помимо политической и разведывательной работы должна была содействовать продвижению британских товаров на Туркестанский рынок….

Умолчал перед гостем Бернс  и о том,  что уже в следующем, 1835 г. в Лондоне появилась книга Дэвида Укварта, ранее тайно совершившего нелегальное путешествие в Черкессию, «Британия и Россия», в которой  также отстаивалась идея необходимости борьбы с «русской экспансией».

А накануне прибытия Виткевича в Кабул  лондонская «Таймс» так писала о России: «От границ Венгрии до сердца Бирмы и Непала (??! – О.Х.), русский дьявол неотступно преследует и терзает весь человеческий род и неустанно совершает свои злобные аферы, раздражая нашу трудолюбивую и исключительно мирную империю»[4].

Ведя ни о чем  конкретном не говорящую беседу,  гость также сдержанно рассказал гостеприимному хозяину  о своих многочисленных путешествиях по приграничным землям Оренбургского края, хотя главного – цели его миссии в Кабул, любопытному англичанину узнать не удалось.

В начале января русский посланник посетил шахский дворец и передал свою верительную грамоту.

Афганцы столь мало знали о России, а влияние советника Бернса столь велико, что шах решил даже проконсультироваться у него по поводу подлинности верительной грамоты Виткевича и личного письма Нессельроде, с которых были сняты копии и отправлены в Бомбей.

Таким образом, как окажется впоследствии, шах Дост-Мухаммед подорвал собственные позиции в глазах англичан, а Бернс станет заложником британских амбиций и еще невиданного в истории британского поражения и унижения.

Из разных источников осведомленный о таинственной миссии русских в Кабуле, британский генерал-губернатор Индии лорд Окленд, наделенный всей полнотой власти в регионе, направил через Бернса Дост-Мухаммеду резкое письмо, в котором весьма недипломатичным тоном требовал «не иметь с русскими посланцами никаких дел без одобрения подполковника Бернса».

А самому Бернсу предписывалось дополнительно устно предупредить правителя Кабула о крайне неблагоприятных для него лично последствиях его возможных «недружественных» действий в отношении интересов Британии.

Бернс признавался впоследствии, что был поражен вызывающе-ультимативным тоном письма, но был вынужден подчиниться указаниям своего шефа.

Российский капитан при личной аудиенции 21 апреля 1838 г. произвел крайне благоприятное впечатление на шаха и последний удостоил его чести стать постоянным собеседником.

Так начался первый закат счастливой звезды подполковника Бернса.

Вынужденный подчиниться указаниям лорда Окленда, Бернс прибегнул к откровенным угрозам шаху и шантажу, но в ответ последовало лишь холодное повеление покинуть Афганистан.

В то же время кабульский правитель принял предложение российского посланника о союзе с Россией, гарантировавшем независимость и целостность Афганистана.

Уже через неделю после приема Виткевича шахом,  27 апреля, разгневанный своей неудачей, Бернс вынужден был оставить Кабул.

Впрочем, здесь для наблюдения за русскими и шахом остался другой опытный британский агент --  Чарльз Мессон, известный антиквар, историк-любитель, знаток и коллекционер древностей, едва ли не единственный европеец, проживавший в столице Афганистана уже 6 лет.

Но победителем в разгоревшейся в далеком Кабуле  политико-дипломатической схватке  вышел российский разведчик и дипломат поручик Виткевич.

И не вина Виткевича в том,  что позднее Петербург, под давлением англичан, отказался от достигнутых им договоренностей,  дезавуировав  заключенный им договор и, тем самым, открыв дорогу британскому вторжению в Афганистан.

Обеспокоенный фиаско в Кабуле, только что проведя вполне успешную «малую военную акцию» против Персии, когда англичанам удалось заставить войска шаха отступить от осажденного ими Герата (его оборона была организована британским офицером Элдредом Поттиджером), в сентябре 1838 г.  Форрин Офис заявил российскому послу в Лондоне весьма энергичный протест против «враждебной деятельности» Виткевича, что «серьезно угрожает отношениям между двумя державами».

Британский министр Пальмерстон потребовал отзыва Виткевича, а также  и российского посла в Персии Симонича….

А что  Виткевич?  1 мая 1839 г.  с обширным архивом он прибыл в Санкт-Петербург и поселился в гостинице "Париж" на  Малой  Морской улице.

Советские историки писали, что в МИДе Виткевич был принят благосклонно, хотя его и обвинили в том, что он явно превысил свои полномочия, что вполне объяснимо в реально существовавших тогда условиях, в которых он один находился в Кабуле за тысячи километров от столицы империи.

Хопкирк, ссылаясь на донесения британской агентуры в Петербурге, отмечал, что наоборот, Виткевич был принят Нессельроде весьма холодно, что представляется нам вполне вероятным в свете произошедшего позже (Хопкирк, цитировавшаяся работа, сс. 236-237).

Утром  9 мая Виткевич был обнаружен в своем номере застреленным,  а привезенные им из Афганистана бумаги бесследно исчезли.

Некоторые историки,  в том числе и Ю.С.Семенов, придерживаются той  версии,  что это была запоздалая британская месть за поединок, проигранный в Кабуле.

Но, помимо Виткевича, британское правительство не забыло и о «недружественном» Дост Мухаммеде.

Небезынтересен тот факт, что авторы британской энциклопедии Хатчинсон, в 2004 г. изданной в Москве, откровенно признают, что все три англо-афганские войны  - 1838-1842, 1878-1880 и 1919 годов, - были начаты «с целью ликвидации угрозы возрастающего российского влияния в Афганистане» (энциклопедия «Хатчинсон» была издана под названием Новый большой иллюстрированный энциклопедический словарь (М., 2004), сс. 72-73).

Подлинным «автором» и сценаристом первой афганской войны стал секретарь политического департамента британской администрации в Индии Вильям Макнагтен.

Жаждавший реванша за понесенные унижение и оскорбление, подполковник Бернс весной 1838 г. направился в Кабул с одним из отрядов британской армии. Хотя даже союзник, хан белуджей предупреждал англичан, что они «затеяли дело огромных размеров и трудное для исполнения».

1 июля 1839 г., после ряда кровопролитных стычек, англичане вступили в Кабул. Осведомленный о вероломстве англичан, Дост-Мухаммед сначала скрывался в отрядах своих сторонников, а затем посчитал за благоразумие сдаться победителям, которые отправили его в «почетную» ссылку в Индию, подальше от Афганистана.

Однако возведенный англичанами на трон шах Шудшук своей жестокостью и мздоимством даже слишком быстро обратил против себя своих подданных.

1 ноября 1841 г. в Кабуле началось восстание, первыми жертвами которого стали Александр Бернс и его брат Чарльз.

Восставшие не только разгромили кабульский гарнизон англичан, но и казнили ненавистного им фактического правителя-временщика Макнагтена.

Поражение англичан было столь значительным, что единственным подходящим вариантом сохранения своего «политического лица» в Азии они посчитали возможным возвращение на трон…. свергнутого ими же тремя годами ранее Дост-Мухаммеда.

После понесенного поражения в Афганистане, пишет Хопкирк, «последовал период разрядки в британо-российских отношениях в Азии, который, несмотря на взаимные опасения и подозрения, продлился целое десятилетие. Но в борьбе за господство в Центральной Азии это была просто короткая передышка».

В 1858 г. Александр П миссию возобновления дипломатических отношений с Афганистаном возложил на Николая Хаников.

Но, ставший осторожным Дост-Мухаммед, к  тому времени уже осведомленный о печальных для России итогах Крымской войны, отклонил «дружеское предложение русского царя», даже не приняв его посланника.

 

Постскриптум.

В 1865 г.,  когда русские войска овладели городами и крепостями Кокандского ханства Аулие-Ата,  Туркестан,  Чимкент и Ташкент, на присоединенных землях была образована Туркестанская область, вошедшая в состав Оренбургского генерал-губернаторства.  С этого  момента масштабы и объем разведывательной работы, проводившейся с позиций Оренбуржья, резко снижается, так как ведение разведки переносится в штабы войск, передислоцировавшихся в названные города.

В 1867 году было образовано Туркестанское генерал-губернаторство  с центром в Ташкенте.  Оренбургский край перестал быть приграничным, в связи с чем он утратил и свое былое военно-политическое  значение как оплот империи на ее юго-восточных границах.  Вся разведывательная работа переносится в Ташкент,  ставший главным военно-политическим и административным центром России в Туркестане.

В следующем году Бухарский эмират стал вассалом Российской империи.

А в 1873 году Хива также признала протекторат России, сохранив при этом - до 1920г., - внутреннюю автономию. Кокандское ханство в 1876г.  вошло в состав Российской империи как Ферганская область.

Эти серьезные  геополитические  перемены на политической карте мира XIX века вряд ли стали  бы  возможными  без  самоотверженного, кропотливого, но незаметного и ныне почти забытого труда российских разведчиков и пограничников. Которые, по образному выражению Валентина Пикуля, "на задворках великой империи" творили ее будущее.