Возвращение к Богу (1980–1983 гг).

Шли годы, время перемалывало как радости, так и горести. В начале 1980-х годов целое поколение двадцатипяти–тридцатилетних молодых людей вернулось в лоно Матери-Церкви, обратилось к Богу. Высоко в горах Архыза, христианской колыбели Кавказа, на месте древнего государства аланов, расположилась обсерватория, широко известная специалистам самым большим и мощным телескопом. Однажды в августе 1980 года, один из молодых сотрудников обсерватории, Виктор, проводил обычные наблюдения. Неожиданно его поразило странное состояние неба: планеты изменили обычное положение и плавно образовали правильный сверкающий звездный крест. Виктор был потрясен. Это выходило за рамки возможного. Вскоре после необычайного явления он  принял святое крещение, а спустя несколько лет оставил светскую работу и был рукоположен во священники.

Тем же августом 1980 года я также приняла решение креститься. Исполнить намерение решила на родине своей мамы, расположенной в нескольких десятках километров от Саровской обители. Крестили меня в Воскресенском соборе небольшого деревянного городка Спасска (Беднодемьяновска) по весьма сокращенному чину. После принятия святого крещения у меня случился сердечный приступ, и целую неделю пришлось провести в постели.

Спустя год после того, как состоялось мое воцерковление, я начала петь  на клиросе. Постепенно жизнь становилась на церковные рельсы.

К моему приходу в Церковь Павел Игнатьевич отнесся на удивление спокойно. На вопросы соседей (это было не совсем обычно в конце 1970–х – самом начале 1980–х) он неизменно с улыбкой отвечал: «Да что же с нее возьмешь? – Она ведь дурочка у нас». С удовольствием слушал магнитофонные записи хорового пения. Особенно нравился ему Акафист святителю Николаю Саровского роспева: «Ты, Галочка, мне «Радуйся, радуйся» поставь». В праздники папа с готовностью участвовал в торжественных обедах, вспоминал тропари Рождеству Христову и Святой Пасхе, которые слышал, будучи еще ребенком. Я осторожно заговаривала с ним о возможном посещении своего духовника, о совершении святых таинств соборования, исповеди и причащения. Павел Игнатьевич не отказывался резко, но и не поддерживал эти разговоры, обходил их молчанием. Однако незадолго до смерти неожиданно попросил меня «привезти своего попа».

В то время священник, который был моим духовником в новоначалии, поправлялся после пережитой им автомобильной катастрофы: официально он еще не служил, но было известно, что батюшка навещал своих чад. Он знал, что папа доживал последние дни, но ничем не проявлял себя и был недоступен для основной части посетителей. В нашем храме считалось неудобным обращаться к кому–то, кроме духовника: среди нас, новоначальных, царила атмосфера преданного послушания, подобно приходу, где служил протоиерей Алексей Мечев, который служил для нас идеалом священника. Эта атмосфера влюбленности в отца Алексея и его приход культивировалась и оказалась одинаково неполезна как для нас, так, вероятно, и для духовника. Как бы то ни было, я сама совершила страшную ошибку и никого не пригласила к отцу, надеясь на то, что приедет «Батюшка». Папа все спрашивал, когда же я привезу «своего попа», а я все терпеливо ждала милости от того, кого считала своим духовным отцом. Тот так и не приехал. Однажды ночью случилось кровоизлияние в мозг, и Павел Игнатьевич тихо скончался ночью во сне. Духовник не позвонил и после смерти, хотя ему и сообщили о ней. Стоит ли говорить, что это событие стало первой глубокой трещиной между нами и впоследствии привело к полному и окончательному разрыву. Простить себе свою глупость я не могу до сих пор. Интересно, что папа словно дождался, чтобы его кончина не омрачила маленький семейный праздник. За неделю до перехода Павла Игнатьевича в мир иной у меня случился день рождения. Отец уже не вставал и попросил поставить столик рядом с его кроватью. Там в узком домашнем кругу мы отметили день моего появления в Божий мир. Павел Игнатьевич радовался, был очень мирный и тихий, временами плакал. Вообще он очень часто в последние месяцы своей жизни тихо и как–то светло плакал. Был непривычно ласков с нами. Папа тихо отошел в праздничную ночь под Рождество Пресвятой Богородицы, с 20 на 21 сентября 1983 года. На дворе стояло «бабье лето»: теплая, мирная «золотая» осень. На ветвях кое–где еще искрилась прозрачная летняя паутинка, а звездчатые лапы кленов, плавно опускаясь, уже покрывали землю переливчатым, золотисто–зеленым ковром. Хоронили Павла Игнатьевича на светлом взгорье живописного кладбища за деревней Митино. Прощаясь с отцом, мама вздохнула: «Эх, Павел, хорошо ты пожил, повоевал, дай Бог и мне дожить до твоих годков». Отцу исполнилось 74 года, мама  была моложе на 14 лет. Мы глубоко верим в то, что Царица Небесная приняла его под Свой святой покров. Утешительно в связи с этим вспомнить ответ преподобного Серафима на скорбь жены, чей муж умер, не успев причаститься: «Не сокрушайся, что муж твой перед смертью не приобщился Святых Христовых Таин, не думай, радость моя, что из этого одного погибнет его душа. Бог может только судить, кого чем наградить или наказать. Бывает иногда и так: здесь, на земле, приобщается, а у Господа остается неприобщенным; другой хочет приобщиться, но почему–нибудь не исполнится его желание, совершенно от него независимо. Такой невидимым образом сподобляется причастия чрез ангела Божия»[i].

Интересный эпизод случился уже после смерти Павла Игнатьевича. Мой родной брат долгое время никак не мог решиться принять святое крещение, а я очень болезненно переживала это обстоятельство. Спустя несколько месяцев после кончины папы, брат ночью, возвращаясь с работы домой, увидел отца наяву и, напуганный до полусмерти, прибежал к нам. В течение года он боялся засыпать по ночам, мучимый кошмарами. Наконец, незадолго до годовщины смерти Павла Игнатьевича брат крестился. Мучившие его кошмарные сны прекратились. Впоследствии он в очень трудные для себя времена приезжал на могилку к отцу, беседовал с ним. После посещений жизненные обстоятельства сами складывались таким образом, что распутывались какие–то сложные узлы, и жизнь возвращалась в нормальную колею. Поистине родители никогда не оставляют нас  без заботы и попечений, даже после своего видимого ухода из земной жизни. На могиле, где ныне похоронены наши родители, всегда очень мирно, светло, спокойно, радостно. Упокой их, Господи, во Царствии Твоем![ii]

Мое вхождение в церковь проходило еще при жизни отца. Для меня оно особенно связано с двумя людьми, – старцем Тихоном Пелихом и матушкой Агнией (Чижиковой)[iii].