Иван Петрович (на всякий случай имя его изменено) до поры до времени принадлежал к миру кремлёвской обслуги. Специализировался на подборе дачных участков для больших людей. А потом вылетел с треском, оступившись там, где, казалось бы, оступиться невозможно. Вот как это произошло.
Однажды Ивану Петровичу приказали подобрать место для дачи Горбачёва, когда тот уже был изгнан из Кремля. Отправить его туда, куда Макар телят не гонял, новая власть, конечно, хотела, но не смела, Запад не позволил бы. Поэтому велено было поселить Мишку Меченого в престижном месте, куда при случае могли бы заехать с неофициальным визитом старые дружки-хозяева, иностранные государственные деятели, может быть и сами американские президенты Джордж Буш-старший или Рональд Рейган, которым Горби в своё время и сдал соцлагерь. Нужно было подобрать такой участок, который бы показывал нашим униженное положение Мишки, а иностранцам казался бы вполне достойной резиденцией.
Подсуетившись, Иван Петрович нашёл такое место. Площадь немалая, но в низинке, просматривается с близлежащих дач, а вожди этого не любят. И – без выхода к водохранилищу, хотя соседи слева и справа такие выходы имели. Ну, и другие тонкости, понятные только тем, кто, как Иван Петрович, хорошо изучил кремлёвско-цековские понятия о престиже. Калач тёртый, он семь раз отмерил, прежде чем доложить.
Как положено, пошли смотреть – сам Михал Сергеич с Раисой и комиссия. Сначала всё шло вроде ничего, но вдруг, не дойдя до конца большой поляны и не достигнув рощи, Раиса что-то шепнула на ухо мужу, Горбачёв покрылся пятнами и закричал: «Вы что, издеваетесь?!» Иван-то Петрович, конечно, держался с краю, но видел, что и председатель комиссии обескуражен. «В чём дело?» – спросил он Горбачёва. А тот зашёлся в истерическом крике, в котором слова одно другое опережали, но чаще других повторялось «деревья», «деревья»... «Не понимаю, хорошие, большие деревья, не какой-то молодняк», – пожал плечами пред-седатель. И тут Раиса Максимовна пропела своим знакомым всему миру гнусавым голосом: «Михаил Сергеевич по своим заслугам не заслужил такого оскорбления, такого намёка. Извольте объясниться насчёт этих деревьев!» Тут уж председатель дачной комиссии, который хорошо знал правила игры и понимал, что ради Буша-Рейгана надо будет потерпеть Мишку Меченого, но Райка-то теперь совсем никто, позволил себе резкий тон: «Хватит капризничать! Хорошие деревья, сухостоя нет, чем они вам не нравятся?» «Тем, что это осины!», – продолжал визжать Мишка, а Раиса сделала вид, что падает в обморок.
В конце концов председатель комиссии понял, что Горби воспринял наличие осин на своём участке как приглашение к самоубийству; мол, Иуда, предавший Христа, на осине повесился. Конечно, ни председатель дачной комиссии, ни тем более Иван Петрович, добропорядочные атеисты, коммунисты и чекисты, отродясь этой евангельской легенды не слышали. Сначала председатель комиссии не осознал всей серьёзности положения и попытался отмахнуться – да кто, мол, эти сказки знает, кто их помнит. Но Горбачёв, который всё же взял себя в руки, твёрдо заявил, что рассматривает инцидент как выпад против демократизации и обратится с жалобой в Европейский суд по правам человека. «Роль осин в истории известна всему Западу и всей прессе», – сказал он и потребовал назвать, как он выразился, автора антидемократической провокации.
Естественно, председателю комиссии не хотелось никаких контактов и тем более конфликтов ни с Европейским судом, ни с прессой. «Действительно, промашка вышла, – миролюбиво сказал он. – Если честно, Михал Сергеич, я в древесных породах не разбираюсь, я больше по электрике-энергетике специалист. А выбирал вам рощу эту осиновую вот – Иван Петрович. Но мы его за это накажем, и с завтрашнего дня уволим…»
Так закончилась многолетняя сладкая жизнь Ивана Петровича близь кремлёвских амбаров-закромов. В новом тусклом существовании случилась у него лишь одна радость: когда померла Раиса Горбачёва, он отмечал это дело три дня, приглашал и щедро угощал всех соседей, меня в том числе. И ещё он показал нам особый шкафчик-холодильник на лоджии, где он запер несколько бутылок водки, несколько банок пива и несколько больших кусков бастурмы, которая может очень долго храниться лет без потери вкусовых качеств. «Это на тот случай, – говорит Иван Петрович, – если о смерти самого Мишки Меченого объявят в ночных новостях; мне чтоб никуда не бежать и сразу начать праздновать…»
Текст для публикации в ХРОНОСе предоставлен автором.