Баранов Ю.К.

Русский философ Василий Васильевич Розанов когда-то мудро заметил, что евреи, ревниво оберегая свою репутацию и во всём подозревая антисемитские проявления, довели дело до того, что само слово «еврей» стало как бы неприличным.

Каждый писатель знает – когда ему предлагают анонсировать новую книгу, надо выбрать текст не наугад, а так, чтобы в нём содержалось что-то особо важное. Предваряя кратким отрывком публикацию своих «Кремлёвских жён», писательница Лариса Васильева предложила читателям газеты сокращённую главку о жене Л. И. Брежнева. В ней она опровергла слухи о том, что Виктория Петровна была еврейкой. И так случилось, что одновременно появился на наших книжных прилавках перевод монографии американского советолога Ричарда Пайпса, в которой утверждалось обратное: В. П.

Сколько раз случалось, при упоминании того, что поэт Михаил Светлов на самом деле не Светлов, а Шейнкман, поэт Михаил Голодный вовсе и не Голодный, а Эпштейн, поэт Давид Самойлов вовсе и не Самойлов, а Кауфман, поэт Наум Коржавин вовсе и не Коржавин, а Мандель и т. д., слышать в ответ: ну, разве вы не понимаете, в чём дело… Ну разве можно было в нашей антисемитской стране быть в литературе, имея еврейскую фамилию…

В горбачёвщину, в перестроечные годы началось открытое и массовое глумление над нашей историей и над нашей культурой. «Разрешено всё, что не запрещено!» – вопил полоумный генсек, и так как нигде в законах не было прописано, что, например, нельзя оболгать книгу, пьесу или кинокартину, орава русофобов, до поры до времени маскировавшихся, рьяно принялась за своё подлое дело.

Иван Петрович (на всякий случай имя его изменено) до поры до времени принадлежал к миру кремлёвской обслуги. Специализировался на подборе дачных участков для больших людей. А потом вылетел с треском, оступившись там, где, казалось бы, оступиться невозможно. Вот как это произошло.