«Разбор», завершенный Луниным и Никитой Муравьевым в ноябре 1839 г., содержал декабристский анализ итогов политического процесса над первыми революционерами.
Летом 1826 г., сначала в газетах, затем в виде отдельной книжки, по-русски и французски, было опубликовано «Донесение Следственной комиссии. Печатано по Высочайшему повелению. В военной типографии Главного штаба Его императорского величества». Автором-составителем «Донесения» был Д. Н. Блудов, человек из круга Жуковского и Карамзина, в прошлом арзамасец, в будущем — видный сановник, министр Николая I; главным же «редактором» документа был сам царь. В течение тридцати с лишним лет эта книжка была по существу единственным печатным документом о 14 декабря. Документ тенденциозный, направленный к принижению, очернению декабризма, умалчивавший о главных целях, идеях революционеров,— он при этом содержал известную информацию: «Донесение» включало большие извлечения из следственных дел и документов, что позволяло проницательным умам увидеть за официальной версией и нечто большее — то, о чем пытались умолчать.
Опираясь в немалой степени на «Донесение», Пушкин писал потаенную X главу «Евгения Онегина» 16.
Позже декабристы не раз обращались к этому документу, оспоривая его как официальную фальсификацию (Фонвизин, Розен, В. Толстой и др.). Однако первое по времени, главное выступление было лунинским.
Не случайно правительство, почувствовав, что даже «Донесение» документ опасный, позже не переиздавало его, предпочитая полное молчание о 14 декабря какому бы то ни было разговору, через 20—30 лет после 1825 г. этот официальный свод сделался библиографической редкостью.
В 1840-х годах появилось верноподданное, апологетическое сочинение М. А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I». Родственное по своему духу «Донесению Следственной комиссии», но дополнившее его рядом новых фактов, оно было дважды издано, в 1848 и 1849 г., но «не для публики», а только для императорской фамилии и других высокопоставленных лиц. Лишь в 1857 г. появилось третье издание и «первое
// С 321
для публики». Опровергая Корфа, Герцен и Огарев в книге «14 декабря 1825 и император Николай» между прочим перепечатали и сочинения, заимствованные «во вражеском лагере» — блудовское «Донесение» 1826 г, и материалы Верховного уголовного суда над декабристами. Другими документами или мемуарами о 14 декабря Вольная печать в ту пору еще не располагала, Герцен же (в предисловии к первому изданию книги) заметил: «Донесение следственной комиссии приходит в забвение, его трудно достать в России, а протвердить его молодому поколению необходимо. Пусть оно посмотрит на эти сильные и могущественные личности, даже сквозь темное сердце их гонителей и судей — и подумает, что же они были, когда и такие живописцы при всем желании, не умели исказить их благородных черт?» (Герцен, XIII, с. 70).
За 20 лет до Герцена и Огарева определенную ценность «Донесения» как исторического источника ясно осознал и Лунин.
Декабрист как бы перехватывал камень, брошенный судьями, и отправлял его обратно: с хорошо заметной иронией Лунин хвалит Комиссию за «беспристрастие», когда она «умалчивает об освобождении крестьян, долженствовавшем возвратить гражданские права нескольким миллионам наших соотечественников. Она ничего не говорит о новом Уложении, об устройстве судной власти, об исправлении судопроизводства, о преобразовании войска, об уничтожении военных поселений, о свободе торговли и промышленности, об оказании помощи угнетенной Греции»; Лунин доказывает — пользуясь даже теми цитатами и характеристиками, что приведены в «Донесении»,— как благородны и сильны были Рылеев, Каховский, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол, Пестель. Опираясь на официальный текст, критик апеллирует ко многим образованным читателям, которые могли без особого риска перечитать «Донесение» и воспринять декабристский разбор.
Можно говорить о трех способах обращения декабриста к официальному тексту. Во-первых, только что продемонстрированное использование «во здравие» тех же фактов, что в «Донесении» приводятся «за упокой». Второй способ — опровержение, отрицание отдельных выводов «Донесения». Третий — дополнение односторонней или ложной информации другими, более объективными сведениями.
Сам Лунин, разумеется, опирается в своих рассуждениях не только на «Донесение»: в его «Разборе» имеются цитаты из документов Верховного уголовного суда (которые декабрист умело сталкивает с «Донесением» по делу декабристов, находя между ними очевидные противоречия); использована также известная варшавская речь Александра I в 1818 г., где сам царь провозглашал благодетельность конституционного строя.
Определяя одну из причин «заблуждений, вкравшихся в доклад», декабрист говорит о «недостатке письменных свидетельств, которые состояли только из Зеленой книги, из двух предначертаний Конституций, литературного отрывка под названием «Разговор любопытный», частных писем и песен». Здесь, полагаем, Лунин прозрачно намекал своим читателям на существование других источников, письменных и устных, в декабристской среде.
// С 322
В «Разборе» (как прежде во «Взгляде») воспоминания самого Лунина и его товарищей, можно сказать, присутствуют постоянно. Не всегда их можно выделить «в чистом виде» из разнообразных версий происшедшего, однако декабристские мемуары ощутимы в строках, посвященных междуцарствию, технике допросов в Следственном комитете, истории «шумных совещаний» Северного общества накануне 14 декабря.
«Донесение» скрывает имя «агента генерала графа Витта», но Лунин со слов товарищей (прежде всего Волконского) знает, что это был А. К. Бошняк; сведения о Соединенных славянах, высокая оценка их деятельности могли основываться, между прочим, на сообщениях участника конспиративной деятельности Лунина Петра Громницкого. Антикритика по поводу нападок «Донесения» на конституцию Никиты Муравьева,, понятно, была результатом постоянных консультаций с самим H. M. Муравьевым, кузеном Лунина, сосланным в то же село Урик. Традиция, приписывающая Муравьеву исторический комментарий к «Разбору»,— лишь одно из подтверждений этих связей.
Вопрос о совпадении и расхождении политической позиции двух выдающихся декабристов требует особого изучения. Представляется, во всяком случае, преувеличенной мысль H. M. Дружинина, поддержанная С. Б. Окунем, о «кардинальном различии» воззрений (см. Дружинин, с. 219—220; Окунь, с. 218). То, что известно об отношениях Лунина и Муравьева в 1830—1840-х годах, свидетельствует о постоянной дружбе, отсутствии сколько-нибудь заметных недомолвок, противоречий. Горестное восклицание Лунина, узнавшего о смерти H. M. Муравьева — «этот человек один стоил целой академии»,— ярчайший итог их совместной деятельности. Известные различия, по-видимому, относились только к внешним формам политической активности: Н. Муравьев, на руках у которого была единственная постоянно болевшая дочь, держался в тени, прямо не участвуя в вызывающих, самоубийственных акциях своего кузена.
В блудовском «Донесении» Лунин находил по меньшей мере четыре группы фактов, которые правительство не «сочинило», но выделило из куда более широкого контекста декабристских документов, показаний; выделило — с целью воздействия на неискушенное общественное мнение и создания искаженного образа первых революционеров.
Во-первых, это версия о произвольных действиях Тайного общества, будто бы незаконно взявшего на себя права и функции говорить от имени народа.
Во-вторых, многочисленные факты, тщательно и однозначно вычлененные из всех показаний о планах или даже мимолетных разговорах насчет цареубийства (сам Лунин был обвинен в 1826 г. в основном за давний разговор 1816 г. о возможном нападении на Александра I).
Третье обвинение такого же рода — о якобы изменнических сношениях декабристов с польскими заговорщиками.
Четвертое обвинение — планы, будто бы ведущие к децентрализации распаду страны, анархии.
// С 323
Спокойно, документированно Лунин разбирает одно обвинение за другим, показывая, что в каждом содержится доля правды, реальности, но — раздутая, искаженная и таким образом переходящая в свою противоположность .
С самого начала декабрист пишет не для защиты, но для утверждения; не оправдываясь, но наступая; не сводя дело к мелочной антикритике, но поднимая важнейшие, принципиальные проблемы.
Постоянно, неуклонно Лунин вместе с H. M. Муравьевым отстаивает мысль, что декабризм не случаен, но исторически обусловлен, естественен, закономерен и, стало быть, находится в «природе вещей». Это доказывается и ссылками на предысторию — древние традиции вольности, русские конституционные идеи XVIII в.: «Надлежит сознаться, что Тайный союз не отдельное явление и не новое для России. Он связуется с политическими сообществами, которые одно за другим, в продолжение более века, возникали с тем, чтобы изменить формы самодержавия; он отличается от своих предшественников только большим развитием конституционных начал. Он только вид того общественного преобразования, которое уже издавна совершается у нас и к торжеству которого все русские содействуют, как сподвижники, так и противники оного».
Необходимость гражданских преобразований, усиление прямого народного участия в управлении аргументируется и сходными событиями в разные периоды мировой истории (Древний Рим, современная Франция) и, наконец, практикой, признаниями самой верховной власти, которая (Александр I) прямо и не раз говорила о важности коренных реформ.
Идее естественной закономерности тайных обществ соответствует особый лунинский стиль, язык, которым написан «Разбор».
Он сочинен как бы «отстраненно»: прямых признаков авторства в тексте нет; только в последних строках говорится о «симпатиях народа» к сибирским узникам, но и здесь можно вообразить благожелательные толки о декабристах некоего «третьего лица». В этом одно из существенных отличий «Разбора» от более раннего «Взгляда», где образ автора-декабриста сомнений не вызывает.
Темы обоих сочинений Лунина сходны: тайное общество и его историческое значение. Тем интереснее две работы сравнить.
Можно сказать, что «Взгляд» левее, формально опаснее.
Одна из центральных идей «Разбора» — естественность, закономерность появления тайных обществ,— конечно, представлена и во «Взгляде», но там резче подчеркнута субъективная роль декабристов, их высокая историческая миссия. «Взгляд» рассчитан на более узкий, радикальный круг российских читателей, нежели «Разбор»: ведь «Донесение Следственной комиссии» формально имели право читать все, и поэтому «Разбор» имеет хотя бы призрачную легальность; «Взгляд» же представляет более прямую апологию тайных обществ.
Создавая «Разбор», Лунин, понятно, не думал отказываться от «Взгляда». Возможно, он рассматривал эти сочинения как обращение к разным группам читателей. Анонимность конспиративных рукописей Лунина легко позволяла автору как бы менять углы зрения и выступать то страстным,
// С 324
резким обличителем зла, готовым к жертве, то сравнительно умеренным, объективным критиком «Донесения».
«Разбор» был рассчитан на достаточно широкий круг — пусть не разделяющий декабристскую идею, но обладающий здравым смыслом; как и «Взгляд», он предполагает читателей русских и заграничных: в отличие от других наступательных сочинений, представленных на одном или двух языках,— «Разбор» единственный был подготовлен Луниным на трех языках — французском, английском и русском.
Лунин справедливо обвинял суд 1826 г. в стремлении обратить умы вспять и «отвлечь общее внимание от откровений будущего». Напомнить откровение будущего, о котором декабристы говорили еще в 1820-х годах,— как раз главная задача лунинского «Разбора». Это был новый исторический этап освоения декабристского наследия; преодолевалась однозначность, сиюминутность прежнего горячего предреволюционного времени — и как бы предоставлялось место более широким, вечным категориям.
Расширяя критические завоевания, уриковский ссыльный осмысляет не только десятилетие тайных обществ и огромную предысторию той эпохи, но и общественное движение другого славянского народа.