Обращение Лунина к религии вообще, к католичеству в частности, проанализировано нами в другой работе (см. Эйдельман, с. 94—102). Среди причин этого явления был назван распространившийся после Великой французской революции и наполеоновских войн «кризис разума», известное разочарование мыслящих кругов в материалистической философии; принятие же Луниным именно католичества связано прежде всего с определенным типом воспитания (влияние в детстве католического аббата Вовилье, пребывание во Франции и Польше, беседы с видными теоретиками католицизма, в том числе с политическим антиподом, но талантливым проповедником Жозефом де Местром). Эти отношения развили у Лунина склонность к католической эстетике, убежденность в связи определенных форм изящного с высшей истиной.
Другая причина лунинского католицизма — подчиненное положение православной церкви по отношению к самодержавию («служители церкви в то же время прислужники государя»). Наконец, для Лунина католицизм был одним из элементов освобождающего просвещения. Деятельная
// С 334
сторона этой церкви (создание монашеских орденов, постоянное участив в политике), очевидно, соответствовала общественному темпераменту декабриста.
Значительная часть «Записной книжки» наполнена рассуждениями о догматах, богословских доводах в пользу католицизма. С этим, однако, постоянно, причудливо сочетается мысль о связи истинной веры с истинным освобождением. Лунин страстно, тенденциозно старается показать,; что политическая, гражданская, личная свобода утверждалась именно на основе католического мировоззрения. Любопытно, что из этого религиозного тезиса выводится мысль о благе для России, заключающемся в отсутствии связей между православием и освободительным движением («лучше спотыкаться на верном пути, нежели бежать по ложному»).
Для Лунина высокая нравственность, жертвенность декабристов есть духовный акт, родственный религиозному подвигу, который рано или поздно приведет и к обретению истинных, по его мнению, форм веры и церкви. Лунин не торопит этот процесс, который ему представляется естественным: в его завершенных, предназначенных к распространению трудах нет почти никаких признаков религиозной, католической агитации; лишь в некоторых рассуждениях о красоте, природе, непостижимости можно угадать мотивы, постоянные в сочинении только для самого себя — «Записной книжке».
Древние тексты, религиозные формы в книжке постоянно сплетаются здесь со злободневным, современным. Таковы, например, рассуждения Лунина о неточности русского перевода фрагмента из «Деяний апостолов», где апостол Павел говорит римскому прокуратору Феликсу: «как я знаю, что ты многие годы справедливо судишь сей народ, то тем свободнее могу я говорить в защищение себя». Лунин уверен (и в этой уверенности отчетливо проявляется личность декабриста), что апостол, зная Феликса,; не мог одобрить его управления и сказать: ты судишь справедливо. Это была бы малодушная лесть со стороны подсудимого. Говоривший всегда свободно, иногда слишком свободно не мог сказать: «Тем свободнее могу я говорить».
Религиозная проблематика «Записной книжки» завершается примечательным выводом о декабристах: «Можно говорить о заблуждениях и проступках этих апостолов свободы, как Писание говорит о дани, которую отдавали людским слабостям апостолы веры».
Апостолы свободы — лунинская автохарактеристика и определение движения в целом. В этих словах скрыто и стремление к жертве, страданию — то, чего Лунин добьется, создавая и распространяя свои сочинения.