«Записная книжка» — обширный комплекс разнообразных записей, делавшихся в течение всего уриковского периода. Значительная их часть — вероятные черновые фрагменты сожженного в 1838 г. дневника. В конце // С 332 1836 и в 1837 г. подобные записи постоянны: 1, 2, 3, 7, 10, 14 и 25 декабря 1836 г.; в 1837 г. —1, 20, 25, 30 января; 1, 10, 15, 20, 25, 26, 27 февраля; 1, 7, 15 марта; 9, 15, 16, 18 апреля; 1, 7, 15, 16, 17 июня; 1, 17 июля; 1, 27 августа; 1, 29 сентября; 14 октября, 1 ноября. Затем постоянная датировка почти исчезает: среди записей 1838 г. имеется лишь текст, помеченный 4 февраля, а также три-четыре датированных черновика писем к сестре; в 1839 г.— записи 18 июля, 16 октября; в 1840 г. 25 мая, 26 августа и 10 октября.
«Записная книжка» является особым, бесценным документом, связанным в той или иной степени со всеми трудами Лунина, помогающим проникнуть в неповторимый внутренний мир декабриста.
Предпринятая в 1923 г. публикация фрагментов из «Записной книжки», чередуемых краткой аннотацией ряда разделов, явно недостаточна (см. Штрайх, I, с. 12—28): даже простые выписки из летописей, священного писания, исторических трудов выполняют у Лунина определенную историко-литературную функцию. В самом интимном, предназначенном лишь для самого себя документе невозможность разделения текстов на существенные и второстепенные особенно очевидна. На первом же листе «Записной книжки» Лунин поместил три эпиграфа, два латинских и один русский, скрепляющие, подчеркивающие единство всего, что за тем следует: после латинского изречения «Я возлюбил справедливость и возненавидел несправедливость, поэтому я в изгнании» следует латинский текст из первого послания апостола Павла евреям: «Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще».
И все это замыкается русской поговоркой, резко переводящей высокий пафос латинских строк на уровень «низкого быта», тюрьмы, насмешки над тюремщиками: «В России два проводника: язык до Киева, а перо до Шлиссельбурга».
При всем огромном разнообразии записей можно условно выделить несколько наиболее заметных пластов, где легко обнаруживаются мотивы первых двух латинских эпиграфов и «проза» третьего, русского.
Важнейшим постоянным элементом «Записной книжки» являются черновики, фрагменты лунинских сочинений. Таковы отдельные письма, вошедшие в комплекс «Писем из Сибири», другие письма к сестре, к иркутскому исправнику, английские строки эпистолярных обращений к неизвестному лицу. В «Записной книжке» сохранился ряд набросков к работе «Общественное движение...» и довольно много исторических рассуждений, выписок, относящихся к русской, английской, античной истории; там легко угадываются идеи, фрагменты «Розыска исторического», «Исторических этюдов» и других эссе, по-видимому, связанных единством замысла с завершенными историческими работами декабриста. Особое место среди творческих черновиков и планов занимают «темы для разработки» и роспись второй серии «Писем из Сибири».
Несмотря на стремление декабриста уничтожить свои дневниковые записи, ряд страниц заполнен автобиографической прозой, родственной // С 333 лучшим текстам «Писем из Сибири». Таковы записи о пении Марии Волконской, воспоминания о жизни в Польше; особый интерес имеют суждения Лунина об изучении иностранных языков. Важнейшей автобиографической характеристикой является запись от 14 октября 1837 г.: «Не будем смешивать смирение и самоуничижение. Первое возвышает нас, второе принижает. Когда речь зайдет о добродетелях, займем последнее место; когда коснется ума, займем то, которое назначило нам провидение».
Неоднократно в книжке упоминается Тайное общество и его деятели, Лунин разрабатывает несколько мыслей, представленных в его завершенных трудах: о фактической виновности властей, правящих кругов, вызвавших возмущение своей политикой и близорукостью; о благородной естественности декабристских идей («через несколько лет те мысли, за которые приговорили меня к политической смерти, будут необходимым условием гражданской жизни»). В «Записной книжке» присутствуют характеристики ссыльных как «личностей сильных и славных», которые «кровью своей скрепили дело свободы». Не забывая об ошибках и слабостях декабристов, Лунин замечает, что «природа предпринятого ими дела позволяет относиться к ним без той бережности, какую, казалось бы на первый взгляд, требует их положение ссыльных». В то же время в «Записной книжке» резче, чем в какой-либо другой работе, отразилось характерное декабристское неприятие активной массы как возможного союзника, отказ от вовлечения в революцию «черни». Постоянные размышления о роли народа, о необходимости учитывать народное мнение и критика декабристов за явную его недооценку — все это отнюдь не означало перехода Лунина на позиции народной революции. Одним из путей для успеха, овладения общим мнением декабрист считал путь религиозный.