Заключение.

Изучая историю православного прихода в XVIII-начале ХХ в., мы имеем дело с разнообразными, различными по скорости проте­кания процессами становления и развития религиозной жизни, на­ходящимися под ощутимым воздействием социально-экономиче­ских, этнических, общественно-политических и множества других факторов. Все эти процессы в значительной мере противоречили друг другу. Во-первых, сила традиций сталкивалась с мощью госу­дарственного аппарата. Во-вторых, устоявшаяся этническая культу­ра впитывала в себя православные нормы и ценности, в значитель­ной мере трансформируя их. В-третьих, консервативная сельская приходская жизнь испытывала влияние города, который раз и на­всегда менял закосневшие порядки, внося в деревенскую жизнь но­вые, но далеко не всегда позитивные черты. На рубеже XIX и ХХ в. возросло политическое значение конфессионального фактора, но одновременно усиливался религиозный индифферентизм^[1]. Все эти процессы, то протекая независимо друг от друга, то переплетаясь, ускорялись, замедлялись, в значительной мере обусловливая специ­фику приходской жизни.

Результаты предпринятого мною исследования показывают, что приход как одна из форм организации религиозной жизни проявил способность к существенным изменениям, эволюции своих основных организационных структур. При этом законодательная регламента­ция внутренних порядков конфессиональных общин стала ощутима в Карелии к началу XVIII в. Прежде всего она коснулась храмов, кото­рые часто горели и постоянно нуждались в восстановлении и ремон­те. В XVIII в. законодательство впервые в российской истории под­робно определило тот минимум церковного имущества, без которого церковь не могла быть освящена, и сформулировало гарантии обеспе­чения клира. Но воздействие законодательных ограничений смягча­лось в связи с постоянной потребностью в строительстве церквей, остро ощущаемой местной духовной властью и прихожанами. К ус­тупкам в ответ на требования верующих епископа подталкивала мысль об огромных расстояниях между приходскими селениями и храмом, наличие сильных позиций у старообрядцев. Реальность кор­ректировала законодательные нормы, вынуждая епископа и Синод соглашаться с теми условиями, которые выдвигали прихожане. Это создавало почву для консерватизма в религиозной сфере: в своей ос­нове традиционные нормы приходской жизни в XVIII в. смогли ос­таться неизменными.

В XIX в. проявились ощутимые признаки распада традиционных норм приходской жизни. В частности, возрастающую роль в органи­зации строительства церквей начинает играть местное купечество. Единоличные решения о порядке строительства церквей, из самых лучших побуждений принимаемые исключительно представителями торгового сословия, отодвигали приходское сообщество на второй план. Не у дел оказалась и консистория: принимая решение о строи­тельстве и выделяя на богоугодное дело определенную сумму денег, купец ставил консисторию перед фактом, с которым она во имя строительства нового храма не могла не примириться. Такой порядок возведения церквей имел существенные психологические последст­вия. Отныне освященная веками традиция строительства приходской церкви за мирской «щет» уходила в прошлое. Следовательно, посте­пенно исчезало представление о церкви как о «мирском» строении, ответственность за которое целиком возлагается на крестьянскую об­щину. Не менее важно и другое. Совместная деятельность, связанная со строительством храма, укрепляла внутренние связи в приходе, по­зволяла священнику, опираясь на приходской актив («зачинщиков» строительства), выявлять и переубеждать колеблющихся между гос­подствующей церковью и старообрядческим вероучением прихожан. Известны и другие варианты развития событий. В некоторых случаях прихожане демонстрировали полное равнодушие к возведенной за купеческий счет церкви, не без оснований полагая, что ее сооружение связано с удовлетворением личных амбиций, а не с благочестием коммерсанта.

Аналогичные особенности прослеживаются и в другой важней­шей сфере воспроизводства традиционного уклада приходской жиз­ни — формировании клира. В Олонецкой епархии, как и повсюду в России, в основу подбора церковников в XV—XVII в. (на протяжении всего доступного для изучения периода) был положен выборный принцип. Но ситуацию, сложившуюся в Карелии к концу XVIII в., можно без преувеличения назвать уникальной, резко отличающейся от положения на соседних территориях. Специфика обусловлива­лась тремя факторами. Во-первых, отсутствием значительной прослойки образованных (закончивших семинарию) церковников. Епископ не имел возможности назначать более подготовленных церковников вместо тех, которых избирали прихожане. Во-вторых, владыка не мог надеяться на безразличие прихожан к проблемам подбора священно- и церковнослужителей. Крестьяне решительно отвергали неугодных им кандидатов, ссылаясь на нормы Духовного регламента и освященную веками традицию. В-третьих, архиерей не мог запретить крестьянам обращаться с жалобами в Синод. К сере­дине XVIII в. обращение в высшие (петербургские) инстанции стало привычным делом для олонецких крестьян. На рубеже XVIII и XIX в. выборный порядок при подборе кандидатов на священно- и церковнослужительские должности был ликвидирован. Парадок­сальным образом он возродился в годы советской власти, когда при­хожане получили формальное право нанимать церковников.

В XIX в. назначение на должность и перевод представителей духо­венства на новое место службы становятся прерогативой епископа. Решение кадровых вопросов административными методами совер­шенно не соответствовало главному предназначению церковника-ду- шепастыря. Но, кроме того, это решение шло вразрез с традицион­ным порядком приходской жизни, в соответствии с которым решаю­щее слово в подборе церковников оставалось за прихожанами. Дли­тельный опыт борьбы за свои права в вопросе о формировании клира позволял прихожанам успешно противостоять административному произволу. Приходские традиции обеспечения духовенства ставили церковника в зависимое от прихода положение, вынуждая его обра­щаться к прихожанам за ругой, дополнительным земельным участ­ком, «доброхотным подаянием», поддержкой при строительстве дома для причта.

В конечном итоге вопрос о формировании причтов был решен свое­образным половинчатым методом. Епископ сохранял право подбора священно- и церковнослужителей. Однако правом отказа духовенству или, проще говоря, изгнания церковников из приходов в полной мере обладали прихожане. Сама процедура перемены духовенства была пре­дельно упрощена, и особых аргументов в пользу своего решения при­хожане могли не приводить. Подводя своеобразный итог всем приня­тым мерам, Олонецкая духовная консистория в начале XX в. подгото­вила собственный «Отзыв» о церковной реформе, в котором преду­сматривалось избрание духовенства на собрании прихожан. Анало­гичные закономерности прослеживаются и в функционировании структур власти приходской общины в течение всего доступного для изучения периода. Одной из основных забот прихожан являлось обеспечение церквей всем необходимым. Имущество приходской церкви на протяжении всего периода существования православия в Карелии складывалось из «доброхотных» пожертвований от прихо­жан. Впоследствии крестьяне, несмотря на некоторые ограничения их прав в XIX—начале XX в., сохраняли права как на распоряжение церковной казной, так и на использование самого здания храма. Не исчезла, например, практика выдачи денег взаймы из церковной каз­ны или обсуждение мирских проблем в церковных трапезах, извест­ные по историческим исследованиям, посвященным XVII в.

Порядок предоставления духовенству средств к существованию был сходен с традициями, сохраняющимися в обеспечении храма. Этот порядок не подвергся значительным изменениям на протяже­нии ряда столетий (с XV по начало XX в.). Немногочисленные новше­ства: введение в 1865 г. фиксированной платы за требы и наделение землей в ходе генерального межевания «ругой не удовольствованных» причтов, установление постоянно повышающегося государственного жалованья священно- и церковнослужителям в ходе реформы прихо­да, проведенной в 1860-х г., не улучшили сколько-нибудь существен­ным образом материальное положение духовенства. Такие проблемы, как размеры руги, сроки ее предоставления, порядок сбора причи­тающихся духовенству сумм, оставались вне поля зрения законодате­лей. Следствием этого стал контроль прихожан над духовенством, на­шедший свое выражение в решении повседневных вопросов обеспе­чения церковников.

Нет сомнений в том, что зависимость духовенства от прихожан со­хранялась на протяжении всего периода существования приходов в Олонецкой епархии. Но есть и другая — противоположная — сторона этой зависимости. Законодательство XVII—начала ХХ в. наделило ду­ховенство широкими полномочиями, связанными с контролем над личной жизнью прихожан. В условиях того времени исповедь и отпе­вание, «брачный обыск» (установление факта «плотского» и духовно­го родства между вступающими в брак), даже крещение и имянарече­ние приобретали новый смысл, отличный от собственно богослужеб­ного. Влияние церковника в приходе становилось все ощутимее. Но это влияние прирастало не за счет духовного авторитета душепасты- ря, а за счет закрепления за клириками контрольных функций. Неиз­бежно возникающее в такой ситуации противоречие между зависимо­стью священно- и церковнослужителей от прихожан в материальных вопросах, с одной стороны, и зависимостью паствы от клира, ощути­мой при исполнении «мирских треб», с другой стороны, приводило к конфликтам, сотрясавшим православные приходы Олонецкой епархии до того момента, когда все названные полномочия клириков были ликвидированы (т.е. до 1917 г.).

В богослужебной сфере существенной чертой традиционного укла­да приходской жизни стало полное игнорирование этнического соста­ва населения Олонецкой епархии. Языковой барьер между священни­ками и прихожанами оставался на протяжении многих веков заметным фактором, влияющим на практику требоисполнения. В материалах де­лопроизводства церковных органов власти крайне редко встречаются упоминания о священно- и церковнослужителях, владеющих языком местного населения. Этот фактор не учитывался и при подборе канди­датов на должности в составе клира. Владевшие карельским языком церковники не могли в полной мере реализовать свои познания, по­скольку не имели необходимой богослужебной литературы на карель­ском языке. Лишь в XIX в. начинается поиск вариантов, способов и возможностей перевода Евангелия на карельский язык, подготовка преподавателей, включение карельского языка в число предметов, обу­чение которым велось в духовных училищах и в Олонецкой духовной семинарии. Важно отметить тот факт, что местные духовные власти, а также некоторые олонецкие священники вполне осознавали необходи­мость изучения и использования в профессиональной деятельности ка­рельского языка. Однако и те и другие были настолько поглощены сиюминутными житейскими проблемами, организацией требоиспол- нения, что перевод текстов Священного Писания на карельский язык начался лишь в 1820-е гг. и осуществлялся добровольно усилиями эн­тузиастов-одиночек. К концу XIX в. духовные власти Олонецкой епар­хии разработали собственный способ решения проблемы языкового барьера — административный нажим на священников с целью «понуж­дения» их к изучению карельского языка.

Традиционный уклад приходской жизни в значительной мере бази­ровался на государственной поддержке усилий священников по иско­ренению старообрядческого влияния. При этом в основу государствен­ной поддержки борьбы с «суеверием» были положены репрессивные меры, деятельность полицейского аппарата, а не церковно-просвети- тельная работа. В течение XVIII—начала ХХ в. сформировалась слож­ная система взаимоотношений между приходским духовенством и «внеконфессиональной частью приходской общины». Одним из важ­нейших элементов этой системы стал подкуп духовенства, способность «клириков одарити», позволявшие старообрядцам избегать преследова­ний. Вопрос о дискуссиях между священниками и старообрядческими наставниками длительное время ставился крайне редко: все должны были решать исключительно административные меры.

Черты распада устоявшегося порядка приходской жизни прояви­лись во временном прекращении сколько-нибудь заметных преследо­ваний старообрядцев начиная с 1760-х гг. В начале XIX в. был постав­лен вопрос об учреждении «противораскольнической миссии» в Оло­нецкой епархии. В состав этого нового церковного органа входили специально подготовленные священники. Основными миссионерами в своих приходах были объявлены приходские иереи. Впервые нача­лось внимательное изучение истории старообрядчества в Олонецкой епархии, проведены публичные диспуты с религиозными диссидента­ми. Все меры оказались малоэффективными. Старообрядцы смогли адаптироваться к новым условиям, используя как старый опыт кон­спирации, так и новые возможности, связанные прежде всего с рос­том взаимосвязей приверженцев «древлего благочестия», живущих в разных концах Российской империи. В результате старообрядцы ши­роко распространили свое влияние повсюду в Олонецкой епархии, охватив не поддающуюся точному учету часть паствы. После возоб­новления гонений на старообрядцев (примерно с 1820-х гг.) они вполне смогли приспособиться к этой непростой ситуации благодаря новым методам борьбы за выживание. Например, старообрядческие поселения возникли в Финляндии, где законодательство по вопросам вероисповедания отличалось большей либеральностью. В 1906 г. эпо­ха гонений на старообрядцев завершилась. Законодательство предос­тавило им свободу проповеди и разрешило создавать общины.

Логическим продолжением миссионерской работы православных священников в этих условиях стало комплексное, коллективное и не­прерывное исследование религиозной жизни епархии с целью состав­ления ежегодных отчетов. Традиционный, сложившийся в течение ряда веков порядок приходской жизни не предполагал такой работы. Его адепты стремились лишь контролировать текущую приходскую жизнь, опираясь на присылаемые из столицы инструкции, но при этом нередко шли на поводу у сложившихся в крае традиций. Теперь ситуация менялась. Основой для отчетов, составленных епархиаль­ными архиереями и адресованных Синоду (они широко используют­ся в данном исследовании), служили объемистые донесения благо­чинных и разнообразные данные из архива консистории. Обобщение всех этих сведений требовало серьезной аналитической работы и ори­ентировало как священников, так и духовные власти на исследование таких особенностей духовенства и паствы, которым прежде не уделя­лось никакого внимания. Сбор сведений для ежегодных отчетов стал мощным стимулом для совершенствования пастырской деятельности священников.

В изучаемый период в жизни церкви происходили существенные изменения, являющиеся частью реформ, осуществляемых централь­ной властью с целью модернизации общественного строя Российской империи. Прежде всего это великие реформы Александра II, самым непосредственным образом затронувшие приход. Введение казенного жалованья должно было обеспечить духовенство новым источником доходов и, самое главное, сделать его более независимым от прихо­жан. В реальности это не привело к серьезным изменениям. Размеры жалованья оказались небольшими и не избавили духовенство от по­вседневной унизительной зависимости от прихожан. Все другие ме­роприятия, продиктованные столь же благими намерениями: созда­ние церковно-приходских попечительств и братств, реформа церков- но-учебных заведений, коснулись Олонецкой епархии самым незна­чительным образом или осуществились с большим опозданием. Вто­рая волна реформ затронула основы религиозной жизни и связана с внедрением веротерпимости. В период, предшествующий осуществ­лению этой реформы, по старообрядчеству наносились столь ощути­мые удары, что представление свободы вероисповедания стало запо­здалой мерой. Кроме того, у представителей власти сохранились воз­можности репрессивных мер за счет умелого обхода действующего за­конодательства.

Таким образом, к началу XIX в. в религиозной жизни Олонецкой епархии обозначились черты распада традиционных форм организа­ции церковной жизни. В дальнейшем эти черты лишь усиливались. Анализируя эту проблему, необходимо учитывать, что далеко не всегда понятие «распад» означает негативные изменения.Именно в этот пе­риод деятельность священника начала приобретать новые позитив­ные черты. Стал реальностью постепенный отход от концентрации всех усилий служителей церкви исключительно на требоисполнении в ущерб богослужениям и проповеди, осуществлялась адаптация ос­нов религиозной жизни к конкретным условиям Олонецкой епархии. Священники впервые начали получать серьезную и разностороннюю подготовку в семинарии, их обязанностью стало обстоятельное изуче­ние паствы, ведение миссионерской работы. В целом распад традици­онного уклада религиозной жизни выразился в отказе от наиболее ар­хаичных форм организации религиозной жизни. Но есть и другая сто­рона этого процесса. Новые явления в религиозной жизни подрывали одну из многовековых основ приходской жизни — свободную ини­циативу верующих людей, на смену которой приходил контроль и же­сткие предписания со стороны ведомства православного вероиспове­дания. Это особенно отчетливо проявилось в новом порядке заполне­ния вакансий в составе клира, организации исповеди. В некоторой мере изменения в устоявшихся взаимоотношениях верующих обу­словливались хозяйственными условиями. В XIX в. исчезло относи­тельное равенство финансовых возможностей прихожан, что не за­медлило сказаться на религиозной жизни. Разбогатевшие купцы все чаще подменяли своими желаниями волю прихожан. Прежнее един­ство прихода разрушалось, его традиционный уклад становился дос­тоянием прошлого. Конечным итогом всех фатальных изменений стал кризис прихода, подготовивший его быстрый распад в первые годы советской власти.