Если у вас есть дом в деревне, по Ярославской дороге, - продайте: ведь ездить нынче хуже, чем пешком с тяжелой ношей ходить. Стоишь на вокзале, стоишь, ждешь, ждешь, объявляют: “Поезд на Сергиев Посад задерживается на два часа!” А через десять минут: “Поезд на Сергиев Посад отменяется!..” Жди, утешайся терпением.
Но даже и тронулся вагон? Ты - в нем. Но ты - в мешке. Лучше бы - в подвале. Стекла пробиты камнями из рогатки. Сидения ободраны, а то и вытащены матрацы, двери покороблены - закупориваются. А людей - сельди и сельди засолено!.. Вагон качается, лязгает, скрипит и на госбардак тягуче жалуется. Вздрагивает на стыках, буксует на подъемах, шарахается на поворотах.
Расписания нет. Какое тебе расписание? Влез - стой и молчи, пока тебе по роже не смазали. Сел - торжествуй, но зорко следи - выжмут и унесут на кулаках в середину вагона, где кипит, шумит и плюется масса, человеческий фактор, матерьял - гои. С авоськами, банками, тележками, стариками, детьми: крик, мат, слезы.
Вчера толпа хлынула к вагону, давай напирать и ввинчиваться, а мать с ребеночком поперек дверей попала, ребеночку ручонку-то и поломали. Хрустнула, как тощий сухарик. Мальчик побледнел, посинел, а язык парализовался. Ни звука. Мать и думает - пассажиры одурели, орут: “Руку сломали, руку сломали ребенку!..” “Наверно чьему-то, а не ее”, - вертит головою женщина.
Но мальчик опамятовался и невыносимо больно заплакал: “Ай-у, ай-у!..” Гои всполошились. Затоптались, задвигались, а раздрызганный небритый вагон тыркается и громыхает: “Так-вашу, так-вашу, так-вашу!..” Революционеры. Налегают. И вдруг: “Бац!” и опять: “Бац!” И еще - стрельба. Смуглые предупреждают русских: не тесните, жарко... А русские - безоружные. Стихли.
И я прижался в углу. Через окно читаю - на бетонных щитах и заборах, эстакадах и стенах: “Ельцин подлее Горбачева!”, “Ельцин и Горбачев предали Россию!”, “Бандюги ограбили нашу Родину!..” И нет ни числа, ни конца лозунгам: моют - просачиваются, закрашивают - ночью обновляются. Веселое время.
А вагон: “Так вам и надо!”, “Так вам и надо!”, “Так вам и надо!..” Умный вагон. А ребеночек извивается, потный, корчится в судорогах. А мать - бешеная, но выбраться к дверям не может. Захолонули ее и запечатали в аду серединной духоты и давки. Поезд объявляет: “Пушкино”. А матери с ребеночком не выскочить - дальше едем. Куда едем?..
В тамбуре распластали дедушку: запнулся - упал. И - по нему, по нему. Ветхая сумка с яблочками и с петрушечкой, порвалась, пошелушилась и растерлась около. А он - садовод: бороденка к верху, готов. Но женщина с искалеченным детенышем мимо деда, чужого и мертвого, изловчась, на следующей станции махнула - волосы растрепаны, глаза лунные - как ночью на кладбище у ведьмы...
Я говорю вам: не ездите по Ярославской железной дороге! Она - невыносима. Но - которая приличнее? Киевская - нет. Казанская - нет. Которая, ну?.. А лозунги - везде и везде намалеваны: гои не понимают счастья реформ Горбачева и Ельцина. Горбачев - начал, развалил и ошпионил. Ельцин - продолжает, хотя продолжать почти нечего: но находит и уничтожает... Масоны и капитализация. В общем - ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПСС.
Сволочи. Ребенка женщина, коли успеет спасти, спеленает в тряпье, а дед, ежели бы не раздавили его в тамбуре, во что оделся? Пенсия, поди, не больше 520 рублей? Килограмм колбаски купит, а галоши? Батон купит, а доехать до избы как? Распластали в тамбуре гои и дотолкли, допинали, доколотили. Ленин - недодолбил. Сталин - недорасскулачил. Берия - недоарестовал. А Горбачев и Ельцин - достали. Патриоты.
Вагон воет, рычит, бранится. Пустеет. Перед Сергиевым Посадом - просторней в тамбуре. Подслеповатые деревянные хуторки пузом лежат на мокрой земле. Шестисотковые индивидуальные участки пестреют курьими теремками. Воля. Великая страна. От моря до моря - русский дух и ветер “Авторы” пушечными залпами пророкотали.
Вагон огрызается и дребезжит. Плохо. Но в Таджикистане русским гоям хуже. Плохо. Но в Молдове русским гоям хуже. Плохо. Но в Казахстане русским гоям хуже. А в Грузии - Шеварднадзе!.. Появится на экране седая и лупошарая башка - страх пронизывает. Сталин - из Грузии. Берия - из Грузии. Шеварднадзе - из Грузии. Разве позавидуешь грузинам?..
Министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе 76 тысяч кв. километров подарил Америке, насыщенных водою и нефтью в Беринговом-то море. Да, подарил - и не бесплатно. Вместе с Горбачевым дарили - миллиордеры советские, жулье интернациональное, преступники планетарные! И - учат нас, и - воспитывают нас, и - не за решеткой, подонки?
Америка за счет нас приросла Аляской и Беринговым открытьем, а Россия рассечена мечами перестройки: ее народ замыкают границами и таможнями в республиках - государствах. Замкнули 35 миллионов русских!.. И 25 миллионов - за прежними рубежами!.. Не вредительство ли? Революция - рубежи. И перестройка - рубежи.
Мальтийский орден... Масонство... А цэрэушники? А изменники? А выблядки? А иуды? А бесы? А торгаши? А убийцы? Генерал Грачев обороной ведает, армиями, а куда метит? Дивизию - в Душанбе. Полк - в Сухуми. Десант - в Бендеры. А русских бьют. Русских унижают. Русских полонят.
Русские - палестинцы. Два народа растерзаны - русские и палестинцы. Двум народам мешают защитить свои интересы и себя - русским и палестинцам. Кто подарил право генералу Грачеву командовать русскими, гонять их по кровавым котлам СНГ, кто? Только лопоухий, только идиот не соображает: правители России взяли курс на ликвидацию, на истребление России, или - мерзавец, кокетничает, как Горбачев: мол, я не виноват.
Вагон дрожит, трясется и, как член Политбюро, Михаил Суслов, кашляет. Бедные, бедные пассажиры. Чрево у вагона - огромно. Смерклось и потемнело. Блуждающий свет вспыхнул, а впереди - ночь. Двери заколыхались, тяжелые, и приоткрылись. Пахнуло грозным рынком и горячим порохом. Воздух ожесточился и закавказился. Грянул базар... Замерещились ваучеры. Откуда?.. Безумие.
Глупый и толстый зашевелил жирными ластами на полу. Не извивался, не ворочался, а зашевелил жирными ластами. Роговая чешуя на нем поблескивала и маслянилась. На голом лбу чернело тошнотное пятно:
- Я глотаю доллары, приватизирую проспекты и здания!..
- А я глотаю школы, институты, фабрики, заводы!..
- А я глотаю острова, края, республики!..
- А я милосердствую!..
За пятнистым ваучером шевелилось и загребало ластами еще три: чубатый, вытаращенный, хромой. Чубатый и вытаращенный не лысые, а пятнистый и хромой - лысые. Ужас. Пассажиры запаниковали и кинулись к дверям. Но двери - защелкнулись. Нас, пассажиров, как русских там, на отнятых у нас территориях, замкнули в вагоне. Мы - пассажиры. Мы - жертвы чешуисто маслящихся ороговалых ваучеров, цакающих между собою желтыми зубами в телестудиях останкинской башни, и вползших в вагон, зачем?..
Первый ваучер пасть разинул - сумки, мешки, коляски заскользили и быстро исчезли в его утробе. Второй ваучер пасть разинул - участки, заборы, с лозунгами “Долой Ельцина!”, исчезли и растворились в животе рептилии. Третий ваучер пасть разинул - Абхазия, мелькнула на нижней челюсти. А четвертый хромает, хромает левой ластой и отправляет в милосердный желудок напуганных пассажиров, как вареных кур заглатывает, негодяй... Иллюзия? Гипнотизация?
А ваучерята, рассеивающие бесстыдные интервью на севере и юге, востоке и западе, - откуда они? Не было ни одного из них с детства - сильного и нормального. У кого - та или иная нога покороче. У кого - уши выпирают по бокам, как зеркала у “запорожца”... У кого - чело помято и жидкими волосенками запушено. Мордашечки. Но все - часто и много ели. Не слышали колыбельной песни - не русские, а интернациональные. Ничьи.
Средне учились. Модничали. Воровали, балуясь, шоколадки из холодильника. Паюсную икру - не прожовывали, морщась, употребляли. Майки - окэй. Джинсы - окэй. Туфли - окэй. Комсомольцы. Позже - члены партии. Журналисты. Хилые. В футбол играют - демонстрируют физическую ловкость, а ее не обнаружишь... Уродцы.
За мячом бегут - припадая. Пишут - банальностями завораживая... Внимательны. По-мышиному пульками-зрачками наблюдают за собеседником, за шоколадкой, за икрой, за Россией. Не поймут: почему народ скучный и неблагодарный? Они - шоколад, икру, Россию кушают, а народ - обижается, странный и несуразный. Ну и ел бы шоколад тоже и паюсную икру, а он о России печется?.. Сладости и вкуснятина - натура ваучерят.
Министры, вице-премьеры, председатели... В облезлом и опасном вагоне - не ездят. Дремлют - в спецмашинах, бронированных, учли нрав и привычки вождей. Развалятся, откинутся, в пророческих мыслях, на спинку - скорость свистит, шофер не спасует. Самолеты обожают. Серебристые, президентские. Мошкара.
Но доберусь я до деревни. Из вагона меня, сгрудясь, пролетарии на тропу выстрелят. Поспешу. Изба не топлена: дров не укупить - полено дороже месячного оклада. Растоплю, однако. Потеплеет. И телевизор загундосит. Ваучерята, тараканы и тараканы на экране, загоношатся. Подросли: им экран - милее шоколадки, полезнее икры...
Ручонки в ребячестве не ломали в дверях вагонных. А в старости - не распластают их в тамбуре: проживут, суки, хипово, сыто и воровски: околачиваясь за кордоном - высокие лица, скоординированно державой командированные...
* * *
Америка. Отель. Потолки - с лестницы не достать. Комнаты. Залы. Прислуга. Швейцары. И русские холуи. Христопродавцы. Русские холуи гнуснее обычных служащих холуев. Русские холуи чуют - ненавидит их русский народ, как развратных генералов, обожравшихся водкой и бабами, и теперь призывающих войска охранять дворцы нахальных торжественных ваучеров. Русского солдата в попку превращают...
Отель. В отеле вице-премьерчик. Завернутый в плед, на диване, как новорожденный. Упакован. Почмокивает. Сосет что-то. А что? Не шоколадку же? Бутерброд икряной? Неудобно. Но сосет, посасывает и причмокивает, слюнявенький, искренний, и носик вздернут. Пионер. В губах - микрофон, значит, не сладости. Лысинка - без пятна пока. Не Горбачев - родитель ему, вероятно?..
- Нравится ли Вашингтон? - спрашивает корреспондент.
- Очень, очень, очень! - мяукает из-под пледа.
- Россия погибла?
- В России гефогмы, пгиватизация и капитализация!..
Корреспондент, американец, отмечает про себя: “Эр не выговаривает”... Стучится в следующий номер.
- Да, да, пгойдите, пгойдите!..
- Вы министр?..
- Я министг!.. - “И он “эр” не выговаривает!” - отмечает корреспондент.
Дальше стучит:
- И вы министр?..
- И я министг!.. - Корреспондент нервничает, но стучит далее:
- Вы кто?..
- Я министг!.. - Корреспондент постучался в семь номеров отеля и ни в одном номере “эр” не выговорили... Кто - чубатый. Кто - плешивый, кто - вытаращенный, кто - хромой, но “эр” так и не выговорили. Юные ваучерята...
В заключении Попцов, начальник РТР, замелькал: “Здгавствуйте, товагищи!” - и он “эр” не выговаривает. Антисемиты чертовы. Не хотят выговорить и дразнят евреев: дескать, калеки, “эр” не выговаривают, а на сцену и на правительственные должности лезут!
Или русских гоев дразнят? Русские шоколадные тимуровцы, пионерские вожатые, на елке в Кремле и на Красной площади? Политиканы. Программу 500 дней претворяют. Ильичевцы. Пятилетку - в четыре года?..
Да, “эр” не выговаривают - русских картавых косоротят. Но кто-нибудь в России “эр” выговаривает, из чинов авторитетных, или никто не выговаривает, все - ваучерята?.. Цветет антисемитизм в правительственных кругах. Прилетят в Америку, закутаются в роскошном отеле в плед и вместо “эр” тянут: “Эг-эг-эг, э-г-г-г!” Славяне...
А вагон уже к Сергиеву Посаду должен бы подкатиться. Молитесь. Лавра куполами уже должна бы засверкать. Ласковое золото храмов со светом небесным сольется и золотистая голубизна прочным сводом вскинется над простором. Но за кого молиться? Русские беженцы, обобранные и голодные, - озираются. Русские детишки, старухи, инвалиды - в штопаных одеждах, понурые и осиротелые. Скольких Бог спасет? Слишком велико число обездоленных, брошенных в огонь распрей, в омут войн, в ненасытное брюхо ваучеров...
Молись, Россия. Себя моли - стать непреклонной. Стать - резкой. Стать - мужественной. Стать - победительницей над ложью, коварством, пиратством, торгашеством и словоблудием. Молись, моя русая Родина! Я - сын твой. Я - труженик твой. Я - воин твой. Подними ладонь - я шагну за тебя в пекло. Позови - прыгну в кипень морскую.
Мы не оглохли, не ослепли и не спились. По ночам склоняется к нам Христос: “Я люблю вас, русские. Довольно вам кровь тратить. Не за себя тратите ее, не свое счастье кропите ею, а неизвестное, неродное растите и оберегаете смертью дедов, отцов и собственной смертью!..”
Генералы похудеют - солдаты прозреют. Генералы честь разбудят - народ проснется и крылья обретет. Молитесь. Кайтесь. И слушайте песню горя - проклятье и стон вагона: “Так вами надо, так вам и надо!..”
Смуглые отвоевали себе стрельбою холостыми патронами из ажурных пистолетиков и солидарными наскоками на пассажиров “купе”, расстегнули кожаные куртки, невероятно дорогие, и размотали шикарные шарфы. Покровительственно захохотали, лениво, но поучительно. Захохотали - запах маринованного чеснока и заклекшего перца защипал аппетиты гоям: трудно - есть охота...
Общее голодное томление, вызванное, к отчуживанию гоев, сытно торжествующими смугляками, стеклянно зависло и застыло под крышей попранного вагона. Голодное томление зависло и застыло, как цветущий куст пышной сирени в холодную майскую наволочь. Зыбко и маняще. Гои потребляли слюни. Догадывались: и они - люди...
Но никто из голодных не попросил и крохи у смуглых, не потянулся к жрущему купе. А купе, захваченное вооруженной группой, пило, жевало, хохотало:
- Налывай, налывай!.. - басил усатый и подержанный жлоб.
- Пышалуста, пышалуста!..
- Ы я хотым выпыт!..
- А я не хотым?..
Старшой банды крутил в кулаке наган.
Подзенькивали бутылки. Плескалось вино. На чемоданчике ломали хлеб, расщепляли чеснок и перец, хором торжествуя:
- Едым?..
- Едым!..
- Едым-м-м?..
- Еды-ым!..
А вагон погружался в ночь, сырую, осенне-зимнюю ночь, русскую и бескрайнюю, как попавший в шторм пароход. Но шторм умерился и остепенился, а пароход погружается и погружается, не чуя пробоины в днище, не чувствуя свицевеющей воды в трюмах. Русская ночь - титаническое море. Попробуй - пересеки без аварии!..
- Фрязино! - объявил машинист по динамику.
- Кяк? - смуглые мигом сунули в чемодан снедь и бутылки.
- Ки-як?
- А где Сергей Пасад!
- Нигде! - захихикал бухой гой около тамбура.
- Догуляли? - продолжил ехидно кореш бухого гоя, в стельку бухой.
Смуглые полонили гоя: - Ти зынал, а молчяля?..
- А вы надоели, я и поменял трафарет на электричке! С сергиево-посадского на фрязинский, а фрязинский на сергиево-посадский. Хрена меня объерошить, гы-ы! - Гой осклабился и щуро мигнул рыжими гвоздеватыми ресницами.
Я остолбенел. Значит, и я не туда ехал?.. А то, кто “тута” едет?.. Смуглые принялись заново палить из пистолетов, изображая расстрел, суд над гоем. Но гой упорно декламировал:
Я с вами
меняю жену
на хну,
В политику, дура, встряла,
Ты думал:
русского я нагну,
А русский сам - охмуряла.
Кавказ подо мною,
один в вышине
Стою!..
Гой вспрыгнул на сидение: - Вперед, братья по классу!.. - И это произвело впечатление на смуглых. Они подцепили пальцами под штаны гоя, бережно вынесли на середину вагона и попестывали:
- Едым ресторан, такси Москва едым, бырат настоящий руський!..
Судорожно шагая, давя грязноватые лужицы, посоленные снежком, я на перроне укорял себя: “Непроследил за ваучерами, пентюх, исчезли?.. А женщина, с ребеночком?.. Ручонка сломана... Куда ехала?.. А дедок, распластанный и вышвырнутый, куда ехал?.. Боже, Боже, за сколько грешных веков нас караешь?.. Вдруг - им надо было во Фрязино?..”
Да и не просто определить направление: лозунги те же, содержание их то же, краска та же и почерк тот же - почерк теряющего память и надежду народа: “Горбачев - агент США!” Ельцин - агент США!”, “Шеварднадзе - агент США”, “Яковлев - агент США!” Патриоты...
Вагон опустел. Лишь ваучеры в нем шевелились, тря чешуистыми боками крокодильи тела. И перрон опустел. Гой, в пламенной любви смуглых, гордо срезал угол площади, спрямлял расстояние на остановку такси. Праздничная компания смуглых уважительно сопровождала будничного гоя, таща праздничные сейфообразные чемоданы. Завязалось крупное совместное мероприятие миллионеров с порожним. Поезда на Кавказе доверят ему под откос пустить...
Возвратившись на автобусе в Москву, я, на Ярославском вокзале, подбежал к электричке “Сергиев Посад”... Машинист продувал тормоза.
- Это на Сергиев Посад?
- Читай, олух...
- Нет, серьезно, на Сергиев Посад, а не на Фрязино?..
Машинист дососал папиросу:
- Ты офанарел?..
- А ты, сволочь, не офанарел? - не выдержал я, - повезешь на Сергиев Посад, а окажешься во Фрязино!.. И опять у тебя в первом вагоне, вон, смуглые, они?.. Ты с ними на такси примчался, гад, и тормоза проверяешь?.. А я в свою деревню попасть не могу!..
Машинист показал мне четырехгранный ключ: - Бомж!.. Меня самого срочно, вертолетом, доставили из Фрязино, а я вел поезд на Сергиев Посад, по-понял? - жалобно объяснил он. И я понял - вдоль железнодорожных линий страны мчатся раскаленные лозунги: “Горбачев предал Советский Союз!”, “Ельцин предал Россию!”, “Бандюги ограбили Родину!”, “Смерть оккупантам!” Куда ты ни кинь - одинаковые лозунги. Вот и путаемся.
И - рептилии ехали не туда, ваучеры... А полковники в августовском путче арестовали маршалов, напялили на себя незаслуженные генеральские мундиры, а расписание электричек на Сергиев Посад и на Фрязино некому проконтролировать. Беда. Кто же хозяин в государстве и чьи ваучеры в вагоне?..
На перроне вырос пухленький, мягонький, коротенький, упакованный в плед отдельный вице-премьерчик: - А где ваучеры? - зашлепал губами... И масляно покатился, покатился, зашелестел на легком ветерке. - Рубл ползот! Рубл ползот! - заликовали смуглые.
Тронулись. И опять вагон: “Так вам и надо!”, “Так вам и надо!..” Милые поля и рощицы закаруселились. Перекошенные церковки взмахнули крестами. А солдат нет. И нет офицеров... Кто спасет Россию от ваучеров? Малосольный Гайдар?..
* * *
А вице-премьерчик - на перроне. Из американского отеля и - на Ярославский вокзал?.. Пухленький. Шоколадный. Ваучеренок. Браним, ругаем, а он в миллионеры почти каждого русского, как смуглых, произвел...
Имеешь “Жигули” - 300000 миллионов рублей. А было - 7000 тысяч рублей... Имеешь садовый участок - 2000000 миллионов рублей. А было - 10 рублей. Имеешь рубанок и дрель - 100000 миллионов рублей. А было - 110 рублей. Имеешь полушубок и козу - 75000 тысяч рублей. А было - 105 рублей.
Найдите бедного? Сплошь - эксплуататоры. Бедные - в Америке: имеешь виллу - 60000 тысяч долларов. И было - 60000 тысяч долларов. Имеешь автомобиль - 8000 тысяч долларов. И было - 8000 тысяч долларов. Новогодняя индюшка - 1 доллар. И была - 1 доллар. А наша курица - 33 тысячи 33 рубля, мать их за яйцо! Доллар изжевал, измусолил и выплюнул наш рубль. Теперь рубль - рубл... И цены ежесекундно прогрессируют в сторону погибели - как СПИД.
Нищие. И нас капитализируют? Гомосексуалисты. И “эр” выговаривают? Куда нам тягаться. И - армия у нас, русских, чужая, афганская... Есть один командарм, красивый, Лебедем величают, но и тот возле Молдовы: ему указано, лебедю сизому, там коротать, с хулиганами и спекулянтами сражаться. Испортят ратника сварами и склоками. Зазнается и подурнеет.
У нас, в Москве, на Черемушкинском рынке аравийский бедуин 9000 тысяч рублей запросил за турецкого петуха. Петух кукарекнул - ваучеры за Спасской башней завозились. Блатяги. А вице-премьерчика с мокрого перрона сдуло. Когда следующего сдунет?.. Бабушка пять червонцев за батончик платит. Петух испарился. А я к Лебедю обращаюсь:
Я не знаю, какие империи вымерли вдруг
И какие цари торопливо попадали с трона.
Словно дерево листья, роняет знамена вокруг
Наша Родина с вами:
ее закатилась корона?
Наши реки и степи уже продаются в кредит,
Автоматы и бомбы с прилавка скользят на базарах,
Вон орудует мафией бритый цековский бандит,
Ставропольский Норьега, коттеджи скупая в хазарах...
Нашу армию сдал он за пышные премии стран,
А полки боевые, что врылись в песок под Кабулом,
Анашой обезвредил и водкою Афганистан, -
Генералы блевали на площади путчевым гулом.
Генералы блевали и воинов гнали в омон
Укрощать демонстрантов, пинком и дубинкой глоуша.
И державную карту кромсали портные ООН,
Выполняя приказ цэрэушного грозного Буша.
Даже Кремль собирался руинною пылью накрыть
Главковерх-коротышка, вчерашний стервятник пустыни,
Но споткнулся мотор и мгновенно умерилась прыть, -
Не позволил Спаситель крушить вековые святыни...
Будьте прокляты вы, мародеры распятой земли,
Обездоленной матери горькие глупые дети,
Вы бандиту Кавказа, седую, столкнуть помогли,
С пьедестала столкнуть, и пустить сиротой по планете!
Будьте прокляты вы, покаянию вас не поймать,
Если, вкусно икая, дивятся в Берлине и Риме:
- Это русская дурочка?..
- Русская дурочка-мать!..
Да, действительно, мать и такую не спутать с другими.
Вы опаснее СПИДа, пьяней комарья у костра,
Неужели не слышите: там, за кровавою пылью,
Громко лебедь трубит в боевое пространство Днестра, -
Здравствуй, лебедь, я славлю твои непокорные крылья!
...Здравствуй, Лебедь, сегодня осмеяна русская мать,
Нас изменники сжали циничною сетью надзора,
Здравствуй, Лебедь, знамена пехоте пора поднимать
На отцовских высотах -
довольно тоски и разора!
Покачивается вагон. Грустные звезды зажглись над Россией. Снега белые заискрились. И черный ваучер приподнялся - могучий, грузный: “Я вас, я вас!” - гребет он лапой, грязной и когтистой. Лебедь, лебедь...
Не бойтесь заступиться за брата и за сестру: колокол пробил!
Да, частенько мы вместо Сергиева Посада во Фрязино приезжаем, а вместо коммунизма, образованного и нежного, в шашлычный разбойный капитализм въехали на русской тройке: заслуга Чичиковых, сменяющих поочередно, генсек генсека, в ленинском Политбюро ЦК КПСС.
Сергиев Посад - здоровье мое. Особенно - осенью. Народ задержится на уборке хлеба и картошки, замешкается за ремонтом избенок русских, трахомных почти еще с первых пятилеток СССР, и прошуршит черными полами одеяния монах во дворе Лавры. Пустынно. Одиноко. И свет куполов с тобою. И ты - не здесь. Ты там, за куполами, за светом Христовым. За высью Господа Бога, где нетленны звуки и звоны, где в облаках белых неслышно ступает по небу Сергий великий, в одеждах белых.
Россия моя ненаглядная, печаль моя вещая, любовь моя бессмертная, самим Иисусом Христом врученная мне, а матерью моею выпестованная, давно и не раз я обманут, давно я и непоправимо сед, дети мои скоро засеребрятся, волосы их русским светом опыта овеются, но я, как ребенок, лишь оторви меня от груди твоей, Россия моя, золотоволосая, и я умру.
Не трудно любить тебя, моя Родина лебединая, и защищать не трудно тебя, песня моя русская, да и погибнуть за тебя - святая награда для меня, сына твоего верного. Но не дай мне, Родина, молча и беспомощно видеть, как черти косноязычные, бесы кривоухие, торгаши вонючие, заправилы рыночные глумятся над тобою, обирают и распродают тебя заокеанским хозяевам, патлатым и уродливым, кровью русской объевшимся.
С неба, с неба, по милости Бога, опускаются звоны колокольные, творимые далекими звонарями русскими в честь войска Дмитрия Донского, разметавшего на Куликовом Поле тучеподобную орду Мамая. И не молнии искрятся, а мечи сверкают. И Русь поднимается. И гнев ее железный, раскаленный, бурею красной переливается в просторах угрюмых.
Будет битва. Да здравствует битва!
А генерал Лебедь не красивый, как я успел сказать, а мужественный: от витязя в нем качества достоверны. И фразы веские, когда он их произносит, кольчужный звон с Куликова Поля в русскую душу западает и долго, долго будоражит ее. Кажется...
- Товарищ генерал, а Россию спасти можно?
- Непременно.
- А офицеры в русской армии есть такие?
- Так точно, и офицеры и генералы есть такие. Если Россия позовет их...
- А не позовет?..
- И не позовет, так есть!..
Но теперь ни к чему звать Лебедя!..
А в Бендерах - Пушкин расстрелян. Снайперы молдавские, дикие румыны, с противостоящих зданий огонь из бронебойных винтовок по нему открыли. Семь пуль сразили Пушкина. Через века ненависть к русскому Христову народу в бандитах отреставрировалась и грянула.
Ну, мало разве Пушкину Дантеса? Мало Пушкину одной пули в трепетном сердце? Мало ему Черной речки? Почему же и в Бендерах, на ратных вершинах Суворова, прицелом настигать, еще и еще, раненого поэта русского, роняющего вспышки своей горячей крови на снег январский?
Доносят Николаю и доносят,
Но сдержанно - приврут, так в аккурат,
Доносщик-от,
Поди, прощенья просит,
У Господа, профессии не рад,
Донос не компенсирует затрат...
Хотя Гошняк в Берлине побывал,
Донос ему -
Как длинные перевал!
Хотя Гошняк и в Риме побывал,
Донос ему -
Как длинный перевал!
Хотя Гошняк в Париже побывал,
Донос ему -
Как длинный перевал!..
Супруги он стесняется,
Не туго
В кошеле, не похвастаешь, спьяна,
Ее, Россию, отдали хапугам,
И правая
И левая
Округа
Разбуженной анафемы полна,
И за волной - мятежная волна!
Что это за Гошняк? Не с дегтярным ли пятном во лбу? Не он ли на Россию нашу донес? А кому донес-то? Западу и США донес.
* * *
А бандиты в Бендеры явились Пушкина расстреливать. Три пули, три пули бронебойных всадили в раненое сердце поэта. И четыре - две правее, две - левее сердца. И правая и левая стороны учтены палачами...
И Царь ли виноват за доносчиков? И Царь ли виноват за Горбачева, лысого Гошняка? А уж за обрюзгшего Ельцина, косматого Гошняка, Царь и подавно не виноват. Надирается, боров: лыко не вяжет. И ведь не свинья, а свинья. Гошняк, настоящий Гошняк, и рожа опухша...
Генералом Лебедем помыкнул в событиях августовских девяносто первого года у Дома Советов. Сиониствующие русские американцы, подгошняковые журналисты, мокрогубые грызуны еловые, и Дом Советов в те расстрельные дни переименовали в Белый Дом... Как еще лизнуть им зад Рейгану и Бушу?
Генерал Лебедь не рискнул помочь СССР, хранить преданность которому он присягнул еще в солдатской казарме, не рискнул. Опухший Гошняк надвинулся на молодого воина и подчинил его честную волю своей воле, отяжеленной изменой и распутством. Общероссийский Гошняк.
Но в Тирасполе и в Бендерах русский генерал Лебедь не повторил сумятицы: “Или ваши бандиты уберутся отсюда или закончим войну в Бухаресте,” - рявкнул он молдавским румынам. Тишина натянулась и лопнула, а в ней крики сирот, стоны раненных, вопли женщин, причитания старух и - свежие, дымящиеся могилы, могилы прямо на улицах Тирасполя, прямо на улицах Бендер... Русские могилы, русская кровь святая. Но русский генерал Лебедь остановил ее.
Возможно ли за Александра Пушкина не заступиться? Возможно ли Россию, с Поля Куликова Иисусом Христом нам явленную, предать? Нет. Лучше - пуля в сердце. Смерть лучше. Гибель. А косматый и опухший Гошняк приказ издал: уволить из вооруженных сил России командующего 14 армии, генерала Лебедя. Завидует витязю, и воскреснуть от зависти ему нечем. А водка заглушит страдания, да не очень надолго, заглушит и опять - начинай все с начала: пей и тряси репьевой башкою! Рубл...
А в Бендерах, в соседстве с Александром Сергеевичем Пушкиным, домишко печкой приветливо курится. Древняя бабушка, молдаванка, сиротливо проживает в нем. Разговор наш расшифровала. Из-за ограды тихохонько к нам подобралась.
- Вы русськи? Русськи?..
- Русские, бабушка, русские!..
- Не отдавайте нас румынам, они фашисты!.. Они мужа на глазах у меня застрелили и вином, чокаясь над ним, убитым, залили ему грудь. А в грудь Пушкина они, вон из того дома, с балкона стрельнули и стрельнули, пока Пушкин, как муж мой, не застонал... Я чуяла, застонал Пушкин!..
Кто же отдал, предал бабушку? Кто отдал и предал нас? Кто отдал и предал Россию? Кто отдал и предал СССР? Кому отдал? Кому предал? Отдали нас подпольные приватизаторы, многие десятилетия тайно копившие даллары и доллары. Предали нас рыночные Гошняки.
За пагубы, за недород,
Неизлечимей год от года,
Вас, наглых, презирал народ,
Но вы от имени народа
Вручали нищенства суму,
Учили амбразурам в риске,
То тюрьмы строили ему,
То возводили обелиски.
Казнители и торгаши,
Частично канувшие в Лету,
Сегодня все вы - хороши,
И даже виноватых нету.
И там, где плачут тополя,
Бежит, бежит во мглу тумана
От ваших похотей земля,
Как от пожаров Тамерлана.
Расстреливали на пути,
Искали чуда в партбилете...
Семьи здоровой не найти,
Смеяться не умеют дети.
Страшнее, чем в писанье том,
И мор, и розни ножевые,
Тем, что лежали под крестом, -
Завидовали, впрямь,
живые!
Россия, боли заглуша,
Решительней мы с каждой пядью,
Но не сошла еще душа
Твоя с масонского распятья.
Из Тирасполя часто я возвращался на Ярославский вокзал Москвы, торопясь в родной Сергиев Посад. И недавно стою на площади вокзала, а по ней, по вокзальной площади-то, рубл гонят кавказцы, знакомые мне пассажиры, с алкашом, поди, Гошняком, пререкающиеся, помните?
Э, и что б вы думали? Гонят кавказцы рубл:
- Таржи ява!.. Таржи ява!..
- Загиняй ева милисыю!.. Милисыю загиняй!..
- Наш фрукты он задаражил и не бырет!..
- Нелзя польше тиак жит!..
Гонят, черные, рубл и заглушают крик криком, чесночники соленые... А рубл зарумянился, но не от радостного волнения, а от экстремистского нахальства кавказцев. Удирает рубл и румянится. А вырваться из кавказского плена не удается, дерьмо.
Рубл - как рубл. Но на кого он похож, а? Одутловатый. Лысоватый. Мордун политический. И на английском языке пытается с кавказцами объясниться. А они гонят его и гонят дальше по Ярославскому вокзалу, на север, норовят, оттеснить премьера...
А за ними - тот алкаш. Русский мошенник, на такси с кавказцами куда-то умчавшийся тогда. Помните? Ну, заедался в вагоне-то с ними? Трусцой, трусцой и махорочным баритоном призывает:
- Держите Гайдара!.. Держите Гайдара!..
Толпа и ринулась ловить, держать. А трезвый алкаш кнутом размахивает и выхрипывает: - Ну и отстягаю, ну и отстягаю паразита! - И трусцой, трусцой за кавказцами, да опять в том же направлении, по курсу, к стоянке такси.
Жалко мне сделалось кавказцев. Алкаша сделалось жалко. Народ русский, втянутый в эту блошиную ловлю, жалко стало. Жалел я их и народ, жалел, а сев на электричку, расплакался над собою:
- Билет ваш? - одернул меня контролер...
- Позавчерашний... Годен трое суток...
- Уже не годен. Новые в семь раз дороже... Штраф...
Штрафует меня, подлец железнодорожный, а сам цены мне новые перечисляет: - Батон две тысячи рублей... Костюм, средний, миллион семьдесят рублей... Петух, бойцовский, семьдесять семь тысяч рублей. Килограмм сметаны, семисуточной, семнадцать тысяч рублей. Штраф, плати, плати живее, семь тысяч семь рублей семь копеек!..
Плачу, а интерес к путешествиям не гасится во мне:
- А че, везде семерка-то у тебя мелькает, в информбюро-то твоем о ценах?
- А семерка сионистская цифра, дундук!.. - и удостоверением постучал по моему лбу...
В дороге на Сергиев Посад меня еще раз штрафанули. Дескать, билет, купленный мною утром на Ярославском вокзале, поддельный: кавказцы захватили кассы на вокзале, подкупили, и распространяют по русским гражданам самодельные билеты через агентов влияния при вокзалах Москвы. Агенты влияния, агенты влияния... Как в Кремле...
Контролеры уже не в гражданском, а в форме омоновцев, и водкой от них пахнет, как от кавказцев маринованным перцем:
- Семь тысяч семь рублей и семь копеек, штраф! Да живо, клоп интеллектуальный!..
Я хоть и смирный, но возмутился:
- С меня, минут тринадцать назад, содрали уже!
- Не тринадцать, а ровно семнадцать...
- Семнадцать тысяч рублей килограмм сметаны стоит, хулиганы! - запротестовал я. Но старший, капитан, как первый гражданский контролер, но не удостоверением, а пальцем по лбу моему затарабанил:
- Давно чокнулся?..
- Со дня перестройки...
- А мы пока нет...
- И вы чокнетесь! - успокоил их я.
Меня философски поддержал первый, в гражданском, контролер, ухом приложившийся к дискуссии, застрявший почему-то около: - И 1917-й год, число семнадцать, выбранное, масонами назначенное, но они ничего не смыслят, олухи!.. - мотнул он портфелем в омоновцев, обдирающих штрафами загородных пассажиров, в присутствие их же, делящих, мзду между собою и поровну с партнерами, исключая его, капитана, участника штурма Дома Советов... Очухался?
Мы по жизни так идем, что даже
Искру высекают каблуки.
Это - юношеский мой оптимизм. А сегодня - электричка гудит мотором, колесами стучит по рельсам, но ехать некуда, некуда ехать. Приехали... И генерал Лебедь - приехал... Транзитный пассажир...
1990-1996