Несмотря на очевидный успех российского политического сыска (о его методах ниже) в борьбе с революционерами - регулярно раскрывались те или иные радикальные кружки и организации, «милитаристов» сослали в Среднюю Азию, Димитра Благоева отправили домой в Болгарию, 8 мая 1887 года во дворе Шлиссельбургской тюрьмы были повешены П. И. Андреюшкин, В. Д. Генералов, В. С. Осипанов, А. И. Ульянов, П. Я. Шевырев, подавить революционное движение не удалось. О. В. Будницкий связывает это с тем, что не была искоренена сама идея террора (неважно, массового или индивидуального): «Путь людей 1-го марта привлекал. Он был прост, понятен, казался более рациональным и даже гуманным … Террористическая идея надолго стала господствующей в умах и душах русских народников … Даже после гибели «Народной воли» и постоянных неудач попыток ее возрождения, идея возобновления террористической борьбы продолжала активно отстаиваться и развиваться на страницах эмиграционной печати».
Мало того, это движение продолжало почти беспрепятственно эволюционировать и обогащаться иностранным опытом (существовали великолепно налаженные связи с товарищами из Германии, Венгрии, Франции, Англии, Польши, Чехии, Италии и других европейских стран, а также США) в идеологическом и практическом планах, распространяются социал-демократические идеи. Радикальная молодежь и все любознательные без особых препятствий смаковали последние работы Плеханова – «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885), устраивала дискуссии на крамольные животрепещущие темы о судьбах России и роли революционного движения в истории страны и мира.
Для политического имперского сыска, порой совсем не разбиравшегося во внутренних делах революционеров, террористы-народники и социал-демократы были на одно лицо – представителями опасной для государства крамолы. Эффективность подавления революционного движения была чрезвычайно низкой; уменьшение количества терактов принято рассматривать как доказательство качественной работы царской «охранки». «С 1860-х до приблизительно 1900-х на счету террористов было не более 100 терактов. И хотя угроза террора, часто преувеличенная в полицейских донесениях, вселяла страх, политические убийства в эти годы были лишь предвестником разгула террористической деятельности в первое десятилетие 20 века». Думается, что потуги полиции сыграли только второстепенную роль в спаде террористической активности в 80-90-х гг. 19 века., главная роль, скорее всего, принадлежала внутренним противоречиям и величайшему краху идеалов приверженцев так называемого «крестьянского утопического социализма» («в 80—90-х годах идеология крестьянского утопического социализма вступила в полосу глубокого кризиса»).
Д. А. Жуков, не сильно вдаваясь в подробности, полагает, что « …Александру III удалось справиться с террором, устроив до сотни судебных процессов и доведя число административных ссыльных до шести тысяч. Приговоренных к казни, а их было в 1880-1882 годах двенадцать (намного меньше числа убийств), вешал знаменитый палач Иван Фролов. Другого палача в России найти не могли. Никто не желал …». Если в стране некому больше вешать цареубийц и государственных преступников («воров»), кроме одного человека, который к тому же презирается всей просвещенной интеллигенцией за содействие карательной политике царизма, значит не все так славно в государстве Российском. Определить точное число политических ссыльных и «поднадзорных» не представляется возможным, хотя бы потому что официальные данные несколько занижались, а неофициальные данные явно завышались; нередко аресты по ложным доносам (последних было довольно много) нигде не фиксировались. «К 1 января 1880 г по ведомости Верховной распорядительной комиссии в стране насчитывалось 6790 политических поднадзорных … генеральша А. В. Богданович в том же 1880 г. свидетельствовала (ссылаясь на члена Верховной распорядительной комиссии М. И. Батьянова!): «теперь во всей России находятся 400 тыс. человек под надзором полиции… Аресты (а в особенности, обыски, которые почти всегда предшествовали арестам) в 80—90-е годы действительно наводнили Россию»
Имперское правительство не смогло справится с волной революционного террора, но определенные попытки в этом направлении сделаны были.
Первые действительно серьезные меры по подавлению террористического движения были приняты еще до убийства Александра IIпосле покушения А. К. Соловьева 2 апреля 1879 года, когда Россия была поделена на шесть временных генерал-губернаторств (так называемых «сатрапий»). Во главе этих территориальных образований встали такие известные в свое время люди как И. В. Гурко (петербургский генерал-губернатор), Э. И. Тотлебен (одесский генерал-губернатор) …Основной метод, применявшийся в это время для изничтожения террористов, был всем уже знакомый банальный административный арест, а так же ничем не грозившая ссылка наиболее агрессивных элементов студенческого движения. Причем ссылали группами и в одно место (видимо, чтобы не терялись уже налаженные связи в террористической среде, а драгоценный опыт антиправительственной деятельности мог благополучно аккумулироваться и передаваться подрастающему поколению). Смертный приговор использовался крайне редко, не приветствовался общественным мнением, и вообще всячески затушевывался.
Следующий шаг – это создание Верховной распорядительной комиссии 12 февраля 1880 года во главе с Лорис-Меликовым. Вероятно, простых репрессий было недостаточно, и для завоевания общественного мнения и получения поддержки в либеральной среде был создан этот совещательный орган из чиновников и выборных от общества при Государственном совете. Мертворожденная идея улучшению ситуации не способствовала, Верховная комиссия реально не функционировала. Революционеры увидели в создании этого органа лишнее проявление слабости испускающего дух самодержавия и усилили нажим. Начал разрабатываться проект преобразования государственного строя – «конституция Лорис-Меликова» и даже был таки разработан, но самодержец не дожил до 4 марта 1881 г. (на этот день было назначено обсуждение этого проекта на заседании Совета министров). Попытки провести либеральные реформы при отсутствии элементарного порядка в стране, как показывает горький опыт, крайне часто терпят неудачи.
Правительство Александра IIIне стало искушать судьбу – отложило в прекрасное далеко проведение либеральных реформ и подбило законодательную базу под репрессивную политику. 14 августа 1881 года вышло «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» (иначе «Положение об охране»), дабы не прибегать к созданию временных органов и использованию исключительных законов. «С 14 августа 1881 г. он [царизм] мог чинить расправу более уверенно и стабильно, поскольку теперь к его услугам было всеобъемлющее руководство по репрессиям, своего рода карательная «конституция», - вдумчиво отметил Н. А. Троицкий, называя это положение «…законодательным прикрытием для «белого террора»…».
А О.В. Будницкий, ничтоже сумняшеся, заявил: «Власть изначально придавала революционерам чрезмерное значение, возвышая их тем самым и в собственных газах и в глазах общества. Власть рассматривала террористов как по существу равную сторону, ей противостоящую … неадекватность представлений власти о реальной силе террористов и неадекватность мер, принимаемых в их отношении… Чрезмерно жестокая политика репрессивная политика – каторга Чернышевского и Николая Серно-Соловьевича, высылки без суда, жестокие приговоры фактически не опасных народников-пропагандистов … Власть не сумела стать выше народников. Можно предполагать, что если бы Александр IIIприслушался к совету Владимира Соловьева и помиловал убийц своего отца, он бы морально разоружил (пожалуй, даже морально уничтожил) революционеров, а не создал бы своей волей и руками палача мучеников революции и предмет подражания для тысяч неофитов».
Какие действительно полезные меры принимало царская администрация для наведения порядка в стране? На первый план, несомненно, надо вынести деятельность тайной полиции (3 декабря 1882 г. Александр III утвердил «Положение об устройстве секретной полиции в империи») – на этом направлении активно и небезуспешно применялись шпионаж, доносы (огромное количество ложных), провокации, аресты, ссылки, привлекалась внутренняя агентура, С. В. Зубатов проводил с революционерами душеспасительные беседы. Георгий Порфирьевич Судейкин (инспектор секретной полиции) был одним самых успешных сыщиков в империи, под его руководством была организована «Дегаевщина» (И. М. Гревс об этой грандиозной провокации: «полицейско-революционное кровосмешение»). Привлекался иностранный опыт, особенно французский, этим в свое время увлекались М. Т. Лорис-Меликов, Н. П. Игнатьев, И. Е. Андреевский. Решался вопрос с кадрами, благо недостатка желающих послужить на благо Родине не было, к подлинным мастерам шпионажа в конце 19 века можно смело причислить – А. В. Комарова, Авраама Геккельмана, С. К. Белова, П. И. Рачковского; в 1889 г. к охранному отделению был прикомандирован С. В. Зубатов.
Л. Г. Прайсман досконально изучил внутреннюю структуру Отдельного корпуса жандармов, находившегося в ведении МВД (Министр внутренних дел был шефом корпуса). «Корпус жандармов делился на три части. Первая состояла из имевшихся в каждой губернии жандармских управлений. Жандармские управления следили за политическим порядком на территории своих губерний, вели дознания и расследования. Жандармские офицеры работали и в охранных отделениях, которые к концу 19 века существовали в трех городах: в Петербурге, в Москве, в Варшаве – занимались политическим сыском и подчинялись на местах губернаторам, а в центре – Департаменту полиции. Вторая часть корпуса была сведена в жандармские управления и несла свою службу исключительно в полосе железных дорог, исполняя функции общей политической полиции. Третья часть – жандармские дивизионы существовали во всех губерниях».
Л. Ратаев в свое время писал: «Во главе этих [жандармских] управлений стояли заслуженные полковники и генералы, воспитанные в старинных традициях корпуса жандармов, люди в большинстве своем почтенные, но совершенно не знакомые с современными требованиями политического сыска. Секретной агентуры и вольнонаемного сыска не существовали нигде, наблюдение же в крайнем случае осуществлялось переодетыми унтер-офицерами, которые, одеваясь в штатское платье, иногда забывали снять шпоры … Она [политическая полиция] походила на армию, которая перевооружается и занимается обучением новобранцев под огнем неприятеля».
Личность самого известного в то время политического сыщика – С. В Зубатова, вызывающая множество споров в исторической науке и по сей день, оригинально вписывалась в тогдашнюю ситуацию – во главе руководства тайной полиции огромной империи стоял «типичный интеллигент по своей внешности и поведению, он был белой вороной среди коллег …монархист …Штатский человек, не офицер. «Писаревец, культурник-идеалист». Он, тем не менее, сумел поставить на ноги политический розыск в России, был беззаветно предан своему делу и самодержавию (после Февральской революции застрелился).
На основе изучения рапортов С. В. Зубатову о реальном положении дел в местных жандармских управлениях (в частности от А. Спиридовича), Прайсман сделал неутешительный вывод о том, что «… несмотря на все усилия Зубатова и других руководителей политического сыска [Е. Медников, А. Герасимов], полиция была явно не в состоянии не только справиться с волной революционного движения, но даже гарантировать простую физическую безопасность руководителей России». К началу 20 века ситуация в этой области не улучшилась. Д.А. Жуков утверждает обратное – политический сыск в империи действовал достаточно эффективно, просто эти успехи воспринимались тогдашней прогрессивной общественностью, несколько однобоко. По мнению О.В. Будницкого власти в борьбе с революционерами действовали слишком сурово, и это привело к прямо противоположному результату – террористы увеличили свое влияние на общественную жизнь России последней четверти 19 века.
В борьбе правительства с революционерами общественность как это не странно, по большей части, выступала, если и не на стороне террористов, то осуждала мероприятия правительства по обезвреживанию опасных социальных элементов. Интеллигенция возмущалась реакцией. А. Ф. Тютчева, дочь поэта и жена И. С. Аксакова, негодовала: «Все это показное соблюдение юридических норм и законного беспристрастия, проявленное по отношению к этим висельникам, имеет в себе что-то искусственное, фальшивое, карикатурное … ».
Образованным обывателям импонировала готовность террористов отдать жизни за свое дело, размышляя на житейском уровне – если революционеры смело идут на виселицу ради своих идеалов, значит, что-то в этом есть, не зря же их вешают. Проблема для «охранки» заключалась в том, что, по сути, более опасные для общества и режима, чем простые уголовники, революционеры (государственные преступники) вообще не рассматривались общественным мнением как преступники. Их почитали как героев, удивительно, что даже после убийства царя, отношение к террористам в обществе кардинальным образом не изменилось (да, кто-то протрезвел, кто-то раскаялся, но большинство по-прежнему признавало за террористами безусловную моральную победу).
С целью получения определенной опоры в обществе для борьбы с террористами была предпринята попытка создать нечто вроде тайной организации, со значительной примесью представителей разных общественных слоев – «Святая («Священная») дружина». «Она сформировалась летом 1881 г. под впечатлением цареубийства 1 марта и действовала до начала 1883 г. как тайное общество искоренения крамолы — с видимым расчетом клин вышибать клином. Составили ее 729 персон, преимущественно из высших сфер: два, если не четыре, брата царя (великие князья Алексей и Владимир, а возможно еще Сергей и Павел), министр двора И. И. Воронцов-Дашков, начальник штаба Петербургского военного округа П. А. Шувалов, московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков, будущие председатели Совета министров С. Ю. Витте и Б. В. Штюрмер, 54 генерала и адмирала, «короли» прессы, дипломаты, банкиры, «зубры» купечества, светские хлыщи. Приглашали туда и главную военную знаменитость эпохи, «белого генерала» М. Д. Скобелева, но он отказался, заявив, что присягнул не вступать ни в какие тайные общества …».
Согласимся с мнением Н.А. Троицкого - социальный винегрет вкупе с высшими чиновниками из царской администрации ничего продуктивного сотворить так и не сумел, и эта затея успехом не увенчалась. Отсутствовали механизмы действия, не были четко прописаны полномочия, идеологические принципы самодержавия не претерпели серьезного изменения и на совершение подвигов во имя отечества совсем не настраивали. В целом, это «общественное предательство» пока касалось лишь образованных слоев населения, составлявших незначительную долю населения Российской империи, крестьян подлая крамола еще не коснулась, но это до поры до времени.
Активно использовалась в противостоянии террористам церковь (которая к тому времени еще сохраняла значительный авторитет в обществе), как в качестве идеологической поддержки черносотенного («белого») террора, так и в качестве общей профилактики. С мая 1881 года начали проводить литургии, включающие молитвы против революционеров. ««Крамола» проклиналась в них, как самая страшная ересь и наихудшее зло. Архиепископ херсонский Платон возглашал, например, что террор «Народной воли» «гораздо хуже» и опаснее «нашествия галлов» 1812 г.».
После убийства Александра IIимперское правительство попыталась привлечь дипломатические средства для подавления революционного движения, поскольку радикалы пользовались серьезной международной поддержкой, искали и находили политические убежища в европейских странах. Принято выделять три центра русской политической эмиграции – Англия, Франция и Швейцария, российскому МИДу удалось заключить договоры о выдаче всех цареубийц и террористов со многими европейскими странами, в частности – Бельгия, Нидерланды, Испания, Германия, Австро-Венгрия, Румыния, Португалия, Монако … за исключением трех уже названных центров «политического туризма».
Все исследователи соглашаются, что российская карательная система не смогла справиться с революционным движением в 80-90-е гг. 19 века, позволила ему развиваться, мутировать и вносить раздор в общество. Но марксистские историки (Н. А. Троицкий, Д. А. Павлов) полагают, что царское правительство сделало, все возможное для подавления революционного движения и не достигло нужного результата, потому что такова была историческая тенденция, судьба царизма была предрешена. Революция неизбежно должна была разрушить этот несправедливый строй в силу сложившихся социально-экономических обстоятельств. Постсоветские историки – Л. Г. Прайсман, О. В. Будницкий, Г.А. Городницкий считают, что самодержавие в лице Александра IIIслишком жестоко подавляло террористическое движение, не пошло на компромисс с радикалами, не смогло разрешить внутренние социально-политические противоречия, не нашло поддержки в среде либералов и поэтому проиграло.
Думаю, что не сильно совру, если предположу, что российскому правительству не хватило простой политической воли для наведения порядка в стране. О. В. Будницкий доказывает, что присутствовал избыток этой политической воли, выразившийся в репрессиях (да разве это были репрессии – так, легкий укор), что привело к обратному результату – терроризм снискал поддержку либеральных общественных кругов. По мнению Л. Г. Прайсмана, не была создана эффективная система имперского политического сыска, хотя определенные подвижки в этом отношении сделаны были («зубатовщина») – с точки зрения организационной составляющей террористы на порядок превосходили «охранку». Революционеров, террористов и всех, кто угрожает политическому строю необходимо ликвидировать в первую очередь, ибо эти нестабильные социальные элементы расшатывают в целом систему и угрожают безопасности всей страны, в отличие от «безобидных» с точки зрения государственного человека уголовников. Что мешало провести грамотную пропагандистскую кампанию, с тем, чтобы «опустить» в глазах общественного мнения идеал террориста-мученика, а потом просто вешать всех причастных к революционному движению? Ну, сгинуло бы несколько тысяч злостных радикалов, зато сочувствующие непременно бы «остыли» и задумались не о судьбе мирового пролетариата, а о своей участи. Либеральные реформы предпочтительно проводить под неусыпным государственным наблюдением, в противном случае ситуация может выйти из под контроля, а это чревато печальными последствиями.
Революционное движение в период с 1881-го по 1901 гг. претерпевает значительные изменения. Главная тенденция в это время – раскол революционного лагеря, проникновение идей марксизма и формирование социал-демократии. Частный успех «Народной воли» и провал ее основных целей (царя-то убили, но конечной цели не достигли – подлый режим не свергнут, и крестьяне за топоры не взялись), как центра притяжения для всех желающих действовать, а не болтать, вызвал определенную дезорганизацию в революционной среде и послужил сигналом к пересмотру идеологических установок. Выделяется «либеральное» народничество, формируются социал-демократические кружки, сама идея народничества претерпевает серьезные изменения, с тем, чтобы позднее послужить базой для так называемого «неонародничества». Безусловно, определенную роль в понижении активности революционеров сыграли правительственные репрессии, но не решающую, а скорее второстепенную; по каким-то невнятным причинам репрессии носили чрезвычайно мягкий характер, еще приемлемый в той ситуации, но абсолютно не эффективный в начале 20 века. Идея террора продолжала греть душу радикально настроенным слоям населения и в первом десятилетии 20 века активно воплотится в мощной волне индивидуального политического террора.