Но почему даже после полного провала революционеров в борьбе с самодержавием продолжали появляться молодые горячие головы, стремившиеся продолжить дело народников? Почему террор в России сохранился как метод политической борьбы и с новой силой заявил о себе в начале 20 века?
О. В. Будницкий предлагает искать корни этого явления, прежде всего в идеологии революционного движения и в психологической составляющей этого феномена. «Терроризм как политическое действие не может обойтись не только без опоры на идеологическую, но и на этическую систему». Да, конечно, огромную роль сыграли социально-политические обстоятельства – незавершенность реформ 1860-х гг., клиническая отсталость русского общества, ибо « … реформы опоздали едва ли не на столетие. Поэтому у части общества при стремительном переходе от спертой атмосферы николаевского режима к свежему воздуху александровского возникла своеобразная «кессонная болезнь». От власти стали ждать и требовать не только того, что она могла дать, но и того, чего она дать была просто не в состоянии … Правительственные попытка реформ признавались радикалами недостаточными и служили основанием для возобновления террористических актов. Терроризм был затем использован правительственными чиновниками для сопротивления реформам или их отмены. Таким образом, образовался замкнутый круг».
В результате всего этого возвышенные представления о правильном устройстве общества начали претворяться в жизнь без учета конкретных обстоятельств (и мнения тех, кому эта наивность навязывается), возможно, потому что у правительства не хватило силы воли облагоразумить мыслящую молодежь, жаждавшую действий, но не думающую о последствиях. «В пореформенной России люди, которые «учились», хотели не только свободно говорить, но и делать. И «делать» помимо «начальства» и вовсе не так, как оно хочет. Они хотели принести благо народу, перед которым считали себя в долгу и перестроить его жизнь на началах равенства и справедливости».
В итоге самая чувствительная часть русского общества – разночинцы, молодежь, студенты, еще не определившаяся со своим местом в существующей социальной системе, оказалась в большом недоумении. Идеалы никак не хотели претворяться в жизнь, все попытки каким либо мирным образом изменить бросающие в глаза пошлости этого мира потерпели крах, невольно возник соблазн признать порочность всей системы вообще и людей ее составляющих в частности. Когда молодой человек получил образование и считает себя умным, ему хочется громко заявить о себе, явить себя миру. Ф. М. Достоевский: «Зачем же я учился, зачем наукой во мне разбужена любознательность, если я не имею права сказать моего личного мнения или не согласиться с таким мнением, которое само по себе авторитетно». Неважно, что делать лишь бы изменить, сделать не так как было раньше, не понятно в какую сторону идти, только бы не стоять на месте, не быть консерватором и ретроградом. Шире шаг!.. Отсутствие мирных возможностей для самореализации, побуждало разночинцев прибегать к террору.
Логика Будницкого проста – в процессе исторического развития происходило усложнение социальной структуры русского общества, появилась социальная прослойка разночинцев (выходцев из средних социальных слоев) – студенты, учителя, врачи – будущая интеллигенция. Это был нестабильный общественный элемент, духовные запросы которого не соответствовали его социальному статусу в рамках господствующего самодержавного строя. Активность нового социального элемента опиралась на неудовлетворенность собственным положением – образованность и интеллект, подкрепленные высокими идеалами, не сочетались с возможностью достойной самореализации. Те, у кого хватало смелости, шли в террористы (крестьяне и рабочие там были в меньшинстве), кто не хотел рисковать здоровьем и имуществом, пополняли ряды либералов. Но, так или иначе, наглядно обозначился конфликт между системой и частью этой системы, последняя возомнила себя самостоятельной структурой способной (1 марта 1881 года) оказывать мощное влияние на весь государственный организм и ход истории вообще. В самодержавной пирамиде не нашлось места для радикальной интеллигенции, но удалить (уничтожить) хирургическими методами эту неспокойность система не могла в силу отсутствия традиции подобных массовых мероприятий; ограничились отдельными арестами и ссылками. Будницкий указывает на то, что «превращение терроризма в систему было бы невозможно ранее [IIполовина 19 века] по чисто техническим обстоятельствам. Возникновению терроризма способствовал технический прогресс – изобретение динамита, а также развитие средств массовой информации и способов передачи информации, в частности, телеграфа. Это многократно увеличило пропагандистский эффект террористических актов …».
После убийства царя перед прогрессивной радикальной молодежью возникает образ настоящих героев, подлинных борцов за светлое будущее человечества.«В конце века имена Софьи Перовской, Андрея Желябова, Степана Халтурина были у всех на устах. Мрачная романтика убийств давала пищу молодым умам, тем более, что в условиях тогдашней гласности заседания суда присяжных устраивались открыто, в присутствии публики и иностранных корреспондентов, и адвокаты делали карьеру на защите террористов». В. И. Ленин вспоминал: «Почти все в ранней юности преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы». Как считает Н. А. Троицкий, росту популярности террористов в русском обществе уже в период реакции способствовали политические процессы, которые устраивало царское правительство над народниками.
«Первый судебный процесс по ее [«Народной воли»] делу (И.И. Розовского – И. В. Родионова) состоялся 27 февраля 1880 г., последний (А. А. Зороастровой и др.) – 28 сентября 1894 г. За 14 лет, с 1880 по 1894, царизм провел больше восьмидесяти народовольческих процессов, из которых многие («16-ти», «20-ти», «17-ти», «23-х», «14-ти», «21-го», первомартовцев 1881 и 1887 гг., жертв Якутской трагедии) вызвали международный резонанс. Готовились они властями с целью «посрамления крамолы», а на деле превратились в демонстрацию величия и притягательной силы революционного движения: колебали престиж царизма, возбуждали оппозиционный дух в русском обществе, привлекали сочувствие и симпатии к революционерам в России и за границей». Причем Троицкий усердно напоминает о том, что террор был «лишь одним из многих средств борьбы», ни чуть не меньше внимания уделялось пропагандистской, организаторской и агитационной деятельности особенно в период с 1881 по 1882 гг.
«Во-первых, террор был в руках «Народной воли» лишь одним из многих средств борьбы. Во-вторых, занимались им только члены и ближайшие агенты ИК несколько сменявших друг друга техников, метальщиков, наблюдателей (в подготовке и осуществлении восьми народовольческих покушений на царя участвовали в общей сложности 12 таких лиц) …Местные же группы «Народной воли» вообще не занимались террором».
Именно благодаря пропагандисткой работе «Народной воли» в рабочей, крестьянской и студенческой среде в годы контрреформ идеи террора не были забыты и позднее стали использоваться вновь. Горожане (рабочие и студенты) были более восприимчивы к новаторским мыслям, посему эта социальная прослойка, как полагает Троицкий, стала главной вербовочной базой для революционеров. При этом студенческое движение, зарождавшееся при непосредственной поддержке «Народной воли» пережило своих покровителей, и попортило не мало крови чиновникам «охранки» на протяжении последующих трех десятилетий. Чего только стоит наглая антиправительственная демонстрация 8 февраля 1881 года в Петербурге на университетском акте или киевские беспорядки 1897-1898 гг.В. К. Плеве будучи на посту директора Департамента полиции верно подметил: «Крамола производит во время студенческих беспорядков рекрутский набор».
«Наибольший, подчеркнуто общероссийский размах приняла революционная деятельность «Народной воли» среди интеллигенции и, главным образом, учащейся (в первую очередь, студенческой) молодежи …В Петербурге действовала Центральная университетская группа, которая объединяла и направляла усилия народовольческих кружков во всех высших учебных заведениях столицы. Подобные же центральные группы координировали деятельность многочисленных студенческих кружков в Москве, Киеве, Казани. Отдельные студенческие кружки функционировали при местных организациях «Народной воли» во всех городах, где имелись высшие учебные заведения (Одесса, Харьков, Ярославль, Вильно, Дерпт)».
Самодержавию нечего было противопоставить оппозиционному духу, витавшему над радикальной молодежью 80-90-хх гг. 19 века; царизм проиграл битву за подрастающие умы и души. Марксистский тезисы о несостоятельности самодержавного режима, косности царской администрации, неспособности реально оценить обстановку и довести до конца начатые реформы, доминирует в доказательной базе Троицкого при выявлении причин популярности радикальных (в т.ч. террористических) методов разрешения социально-политических противоречий в царской России; незавершенность реформ породила терроризм. Хотя, современники подчас придерживались прямо противоположной точки зрения, обосновывая обратную причинно-следственную связь: терроризм не дал завершить так хорошо начавшиеся реформы, прервал благоприятные тенденции в социально-экономическом развитии России.
А. И. Гучков заявил в Третьей Думе по поводу убийства П. А. Столыпина в 1911 г.: «Поколение, к которому я принадлежу, родилось под выстрелы Каракозова; в 70-80-х годах кровавая и грозная волна террора прокатилась по России, унося за собой того монарха, которого мы еще в этом году славословили как царя-Освободителя … Террор тогда затормозил и тормозит с тех пор поступательный ход реформ. Террор дал оружие в руки революционерам. Террор своим кровавым туманом окутал зарю русской свободы…».
Анна Гейфман открывает перед нами целый внутренний мир террористов, этих честных и наивных борцов за народное счастье. Видя жуткое несовершенство этого мира, революционеры берутся переделать его сообразно своим представлениям об идеальном мире, они подчиняют себя и окружающих невероятной высокой цели, во имя достижения которой не остановятся ни перед каким жертвами. «Люди, обуреваемый жаждой разрушительной общественной деятельности, зачастую достаточно тонкокожи и уязвимы, чтобы ощущать грубость, грязь, пошлость, уродство и прочие несовершенства окружающего мира … И вот такой человек, не злодей и не проходимец вовсе, а наоборот, - личность с уязвленной душой, чутко реагирующей на соприкосновение с любым видом уродства, приходит к отчаянной мысли о возможности искоренить мировое зло засчет изменения внешних обстоятельств … и, вооружившись схемами, описывающими несовершенство миропорядка, равно как и пути к его исправлению, такой человек начинает бороться с социально-политическими, религиозными и прочими устоями, ломая их, чтобы изменить мир по своему вкусу …». С. М. Кравчинский по этому поводу заявил: «Террор – ужасная вещь, есть только одна вещь хуже террора: это безропотно сносить насилие».
На практике реализуется иезуитский принцип «Цель оправдывает средства». Очень низкий уровень адаптивности значительной части молодежи послужил причиной такого быстрого распространения революционных идей. Н. Е. Суханов (глава Военной организации Исполнительного комитета «Народной воли») на одном из собраний сказал: «Бомба – вот ваше право! Бомба – вот ваша обязанность!», чем обеспечил себе еще большую поддержку в революционной среде. Те, кто не мог (не хотел, воспитание не позволяло, мораль давила) ужиться в этой системе регулярно пополняли ряды террористов в 80-90-х гг. 19 века. С начала 20 века кадровый состав террористических организаций, по мнению А. Гейфман, претерпит серьезные изменения (об этом во второй главе).
Так вот Гейфман указывает на то, что в революционных организациях конца 19-го века преобладали «люди честные, достойные, подчас истинно благородные … их можно уважать за абсолютное неприятие зла и за самоотверженный порыв на борьбу с ним». Именно это обстоятельство привлекало радикально настроенных молодых людей в ряды революционеров. А в первом десятилетии 20 века в террористических организациях (в частности, в БО эсеров) стали численно преобладать элементы не самого лучшего качества, зато с хорошими организаторскими способностями (допустим, Е.Ф. Азеф) Их Петр Струве окрестил «революционерами нового типа», иначе - «изнанка революции».
Р. А. Городницкий видел главную причину появления террора в России в углубившихся (они были и раньше) противоречиях «между идейными запросами общества и политикой государства, игнорировавшей объективные потребности в реформах, [противоречия] привели к ужесточению протеста со стороны революционеров, побудили их применить крайние формы противодействия» (подробнее о концепции Городницкого во второй главе, он анализировал политическую ситуацию в российском обществе начала 20 века).
В итоге, если говорить о причинах «живучести» террора в России периода реакции, то наиболее целесообразным будет выделение комплекса «субъективных» и комплекса «объективных» причин. А. Гейфман и О. В. Будницкий предлагают искать истоки террора в самих террористах, в их внутреннем мире, в их характерах – разночинцах, студентах, молодежи в целом; именно психологическая составляющая, по мнению этих историков, явилась решающим фактором в сохранении и дальнейшем развитии идей террора. Отсутствие возможностей для самореализации, излишняя идеализированность молодого поколения русских разночинцев, отсутствие альтернативной идеологии, нежелание самим перестраиваться сочеталось с жутким желанием перестроить этот мир. Русская интеллигенция (радикально настроенная) уже тогда заявила о своей исключительности, совестливости, порядочности. Иного мнения на причины распространения практики индивидуального террора придерживаются Н. А. Троицкий и Р. А. Городницкий. Комплекс объективных причин включал в себя незавершенность либеральных реформ, контрреформы Александра III, отсутствие социальной поддержки самодержавного строя, неоправданно жесткая политика в отношении революционеров. Неспособность царской администрации противостоять терроризму в идеологическом плане, особенно в среде образованных слоев населения («Теория официальной народности» не шла ни в какое сравнении с социализмом, «За Веру, Царя и Отечество!» тоже как-то не звучало), фактически привела к тому, что мыслящая молодежь встала на антимонархические позиции.
Помимо этого к факторам, способствовавшим переходу к террору можно отнести разочарованность в готовности народных масс к восстанию, политическая пассивность большей части населения, желание отомстить за преследования со стороны правительства. Также особо стоит упомянуть о персонификации власти и сакрализации фигуры царя – неминуемо возникало искушение «одним ударом разрушить могущество этой власти, расчистить дорогу для осуществления идей, которые должны привести к всеобщему благоденствию».
Любое общественно-политическое движение формируется вначале на голом энтузиазме обреченных одиночек, они являются катализаторами процесса формирования и становления организации. Если идеи, проповедуемые этим движением, отвечают запросам времени, если есть поддержка со стороны масс, тогда к этому течению (движению, организации, группе по интересам) примыкают и занимают, как правило, руководящие посты, нелиричные прагматисты-организаторы, зачастую не имеющие ничего общего (ни в области идеологии, ни в методологии) с отцами-основателями. И идеалисты, и жесткие управленцы есть жизненно необходимые компоненты любого политического движения или общественной организации, будь то «Партия социалистов революционеров» или «Общество по защите гималайских медведей». Без идеалистов не будет хорошей идеологической базы и начального импульса, без реалистов будет хромать организационная часть.
Но первыми на путь террора встали отчаявшиеся, не сумевшие договориться с совестью, самоотверженные молодые люди. Только вот идеалист, если дать ему власть, влияние и возможности может принести гораздо больше вреда, чем иной прагматик. Потому что «… многие из тех, кто в разные времена так беспокоился о судьбе масс, страдал о народных тяготах, инстинктивно ощущали (а некоторые даже и осознавали), что народу не нужна их забота, а сами они чужды и в лучшем случае безразличны ему … радетели за народное благо настойчиво и неудержимо продолжали стремиться вперед по избранному пути, дабы облагодетельствовать человечество или уж по крайней мере своих соотечественников в России … не то что ближний, но даже сам революционер уже себе не интересен, если он якобы нашел выход из жизненной безысходности – борьбу с внешними атрибутами самой жизни. Борьба с устоями здесь играет роль допинга или дешевого и поверхностного развлекательного действа, которое отвлекает человека от самого себя внешним блеском, мельканьем, громкими звуками …».
Неслучайно члены Исполнительного комитета «Народной воли» в послании императору Александру IIIот 10 марта 1881 года утверждали «…Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной, долг, которому гражданин принужден жертвовать и собой, и своими чувствами, и даже чувствами других людей».
Определенную роль сыграло отсутствие в России во второй половин 19 века достаточно сильного либерального движения, политически инертная городская буржуазия (дворяне, купцы) не предъявляла каких либо серьезных требований к правительству, за исключением традиционных политических свобод и конституции, не шла на обострение отношений с самодержавием. Ситуацию попытался переломить М. Т. Лорис-Меликов, уже после убийства Александра II, когда была создана Верховная распорядительная комиссия, в которой периодически (но не часто) собирались на совещание редакторы столичных газет и земские деятели, с целью узнать их мнение по разным наболевшим вопросам. Но эта «диктатура сердца» существенного результата не принесла. Подъем либерального движение в России произойдет только после Манифеста от 17 октября 1905 года, когда населению буду дарованы реальные политические свободы. Земства ничего не могли противопоставить террору.