Российская историография 1990-х гг., отказавшись от марксистских канонов при изучении российского терроризма рубежа 19-20 вв., представила несколько точек зрения на это явление, которые я и попытался обозначить выше. В целом можно сказать, что новое поколение историков (не только российских, но и зарубежных) предлагает рассматривать русский терроризм, как феномен по большей части социальный, нежели политический. А. Гейфман и О. В. Будницкий предлагают искать истоки террора в самих террористах, в их внутреннем мире, в их характерах – разночинцах, студентах, молодежи в целом; именно психологическая составляющая, по мнению этих историков, явилась решающим фактором в сохранении и дальнейшем развитии идей террора; отсутствие возможностей для самореализации, излишняя идеализированность молодого поколения русских разночинцев, слабость альтернативной идеологии. Р. А. Городницкий видел главную причину появления террора в России в углубившихся (они были и раньше) противоречиях «между идейными запросами общества и политикой государства, игнорировавшей объективные потребности в реформах, [противоречия] привели к ужесточению протеста со стороны революционеров, побудили их применить крайние формы противодействия».
Н. А. Троицкий и Л.Г. Прайсман указывают на то, что практика индивидуального политического террора распространилась под влиянием комплекса объективных причин. К ним следует отнести незавершенность либеральных реформ, контрреформы Александра III, отсутствие социальной поддержки самодержавного строя, неоправданно жесткая политика в отношении революционеров. Неспособность царской администрации противостоять терроризму в идеологическом плане, особенно в среде образованных слоев населения («Теория официальной народности» не шла ни в какое сравнении с социализмом, «За Веру, Царя и Отечество!» тоже как-то не звучало), фактически привела к тому, что мыслящая молодежь встала на антимонархические позиции.
Общий момент понятен – терроризм зародился и сформировался в разночинной молодежной среде в связи с реформами Александра II, затем под влиянием ряда обстоятельств (незавершенность реформ, игнорирование потребностей активных социальных элементов) террор приобретает популярность и в дворянской среде, нерешительные попытки правительства подавить это движение, отсутствие адекватного ответа на идеологический вызов со стороны социализма, нежелание идти на уступки любым общественно-политическим требованиям – все это привело к новому всплеску террора в начале 20 века. Но к 1911 году терроризм использовал все потенциальные возможности и не добился поставленных целей (хотя локальные успехи были), посему эта форма политического действа прекратила свое существование. Различие в подходах: Р.А. Городницкий, Л.Г. Прайсман и Н.А. Троицкий отдают предпочтение внешним обстоятельствам – напряженная социальная обстановка, контрреформы, репрессии в отношении революционеров, социально-политическая пассивность большей части населения, отсутствие диалога с властью. А. Гейфман и О.В. Будницкий склоняются к поиску субъективных мотивов, в частности, – потребность подрастающего поколения в реализации своих возможностей, противоречия между высокими идеалами классического образования (вкупе с идеями утопического социализма) и реальностью, персонификация власти, сакрализация фигуры царя.
Было необходимо либо просто насильственно подавить революционное движение, либо снять противоречия, порождавшие эту форму протеста. Разрешать противоречия правительство в силу политической традиции не желало, следовательно, нужно было физически уничтожить террористов, а вот на это не хватило политической воли. Более того, политическое насилие, как форма протеста, по мнению всех исследователей неизбежно порождало новый виток напряженности – в результате получался замкнутый круг с очень большим диаметром (десятилетия). Эсеровский индивидуальный террор, по большей части исследователей (Р.А. Городницкий, Л.Г. Прайсман, Н.А. Троицкий, Л.Г. Прайсман) породил массовый большевистский террор («красный террор», государственный). «Государственный террор, унесший с 1917 года миллионы жизней, имеет генетическую связь с террором дореволюционным». Большевики эсеровский опыт учтут и будут смело применять массовый террор. Г. Е. Зиновьев:«мы будем употреблять террор не в розницу, а оптом …». Мартин Лацис, Михаил Кедров, А. Мясников, Константин Мячин, Петр Ермаков, В. Р. Менжинский, Г. И. Котовский, Михаил Фрунзе, С. А. Камо, Леонид Красин, Николай Буренин, Максим Литвинов, И. Сталин …
Думается, что террор стал для оппозиционно настроенных сил в России своеобразным нелегальным выходом политическим страстям. Те, кто в революционном лагере был менее терпелив, вынуждено шли в террористы, чтобы хоть как то проявить себя; идеализм образованного населения тем страшнее для государства, чем больше процент носителей этих вредных течений (утопический социализм, допустим). После убийства Александра IIидея политического террора переживает временный упадок, потому что цель была достигнута, но результат получился не тот, что ждали. С приходом на престол Николая IIдавление режима относительно ослабло, с 1901 года террористы возобновили практику политического террора, теперь никакая реакция им не мешала
Индивидуальный политический террор, проводимый революционерами, по сути, основам государства не угрожал, да, террористы могли резко повернуть ход истории, убив царя или премьер-министра, но разрушить государство они были не в состоянии. Сам факт наличия терроризма свидетельствовал о том, что государственная машина дает сбои. Терроризм был лишь симптомом тотальной политической слабости царской России, не более того. Если нечего было противопоставить в идеологическом и политическом плане – государство могло применить простое физическое уничтожение наиболее непримиримых революционеров, – всего несколько тысяч, в их числе оказался бы и Ленин, и Свердлов, и Сталин и многие другие, известные в будущем личности. История пошла бы по другому пути.
«Пример России подтверждает, что террористические действия особенно распространены в таких обществах, где одним из выходов из сложившейся ситуации являются реформы и мирные перемены. При режимах, могущих прибегать к неограниченному давлению и контролирующих СМИ, случаи терроризма редки, и это помогает понять пассивность опытных российских террористов после 1917 г., не решившихся бороться с большевистской диктатурой. В демократиях, слабо авторитарных или относительно открытых обществах терроризм процветает».