Александр ДЮМА
1802-1870
Герои многих произведений Александра Дюма живут в эпоху, когда, как уже отмечалось, в связи с другими авторами, газета стала непременным атрибутом жизни значительной части французского общества.
Уже в первом историческом романе «Изабелла Баварская» (1835) Александр Дюма упоминает о газете «Журналь де Пари», издававшейся во Франции с 1777 года, которая «рассказывает, что нападению подвергались даже те, кто непосредственно находился в услужении у короля».1
В новелле «Тысяча и один призрак» одним из персонажей выступает журналист Жак Людовик Аллиет. В новелле есть герой, который рассказывает о том, как ему довелось видеть призрак в 1794 году, «во время осквернения гробниц», когда в революционном порыве низ-вергатели монархии «намеревались уничтожить даже имена, память, кости королей,. чтобы вычеркнуть из истории четырнадцать веков монархии».2 В представлении рассказчика, этим занимались те, кто сам не способен ничего создать, и одними из первых среди таких были журналисты: «Этим путем дано было удовлетворение народу: особенно же удовольствие доставлено было законодателям, адвокатам, завистливым журналистам, хищным птицам революции, глаза которых не выносят никакого блеска, как глаза их собратьев — ночных птиц не выносят никакого света.
Гордость тех, кто не может ничего создать, сводится к разрушению».
«Завистливые журналисты» у этого героя новеллы попадают в разряд тех, «кто не может ничего создать», а потому их гордость «сводится к разрушению». В эпоху, о которой ведется повествование в новелле (действие происходит в первой трети XIX века), пресса уже стала неотъемлемой подробностью, даже необходимостью значительной части
----
Дюма А. Изабелла Баварская http://www.lib.ru/INOOLD/DUMA/izabella.txt Дюма А. Тысяча и один призрак http://www.lib.ru/INOOLD/DUMA/tysiopr.txt
143
французского общества. Описывая гостиную дома одного из центральных персонажей, автор отмечает наличие газеты, и даже любимой среди них, как примечательную, но все-таки привычную для такого дома деталь: «Как все в этом доме, гостиная носила особый отпечаток. Обои были такого цвета, что трудно было определить их прежний цвет, вдоль стены стоял двойной ряд кресел и ряд стульев со старинной обивкой, затем расставлены были карточные столы и маленькие столики. Среди всего этого, как левиафан среди рыб океана, возвышался гигантский письменный стол до самой стены, к которой он был прислонен одной стороной, и занимал треть гостиной. Стол был завален всевозможными книгами, брошюрами, газетами, среди которых царила, как королева, любимая газета Ледрю «Constitutionnel».
Из романа «Граф Монте-Кристо» (1845—1846) можно узнать не только об этом, но и о том, что в посленаполеоновское время выходили газеты разной политической направленности. Заставляя ждать в передней пришедшего к нему на прием Морреля, помощник прокурора Вильфор всего «за четверть часа» успевает просмотреть «несколько газет различных направлений».1 А инспектор замка Иф, предоставив англичанину возможность ознакомиться с нужными ему документами, «сам уселся в угол и занялся чтением газеты». Героям романа нередко чашку шоколада приносят «вместе с газетами».
Моррель, встречая графа Монте-Кристо, среди прочего информирует его о том, что «зять читает свои газеты, «Прессу» и «Дебаты». Девушка может рассказывать Максимилиану Моррелю о том, как она «читала дедушке газету» и благодаря этому узнала о его «производстве в кавалеры Почетного легиона». Издатель газеты и журналист Бошан узнает о разбойнике, покушавшемся на жизнь графа Монте-Кристо, из газет. В разговоре двух приятелей один из них признается в том, как бы он хотел жить и чем заниматься в будущем: «<...> Я сниму комнату в приличном доме, оденусь как следует, буду каждый день бриться и ходить в кафе читать газеты. По вечерам буду ходить в театр с какой-нибудь компанией клакеров. Вообще приму вид булочника, удалившегося на покой; я всегда мечтал об этом...»
Систематическое чтение газет представляется герою романа одним из признаков размеренной, удачно сложившейся жизни.
Сам заглавный герой в одном случае признается, что «прочел в газете объявление» и его соблазнили обманчивые слова: «загородный дом».
------
1 Дюма А. Граф Монте-Кристо (Части 1-6) http://www.lib.ru/INOOLD/DUMA/ montekristo1-2.txt
144
В другом, предлагая Бертуччо рассказать интересующую его историю, шутливо замечает: «вы мне замените вечернюю газету». В третьем случае Монте-Кристо излагает схему, по которой совершается отравление. Если какой-то «глупец, обуреваемый демоном ненависти или алчности, желая покончить с врагом или умертвить престарелого родственника, отправляется к аптекарю», достает яд, совершает свое преступление, то «на следующий день в ста газетах появляется рассказ о происшествии с именами жертвы и убийцы».
В последнем случае концепт газета наполняется значением оперативное всезнание, всеведение.
Этот роман не просто отмечает повседневность обращения многих героев к газетам или журналам, но и дает информацию относительно того, о чем можно было узнать из прессы. Один из героев, развернув газеты, «заглянул в репертуар театров, поморщился, увидав, что дают оперу, а не балет, тщетно поискал среди объявлений новое средство для зубов, о котором ему говорили, отбросил одну за другой все три самые распространенные парижские газеты и, протяжно зевнув, пробормотал:
— Право, газеты становятся день ото дня скучнее».
Интересно не только то, что интересует Альбера в газетах в первую очередь, но и то, что является для него критерием оценки качества газет: в репертуаре театров он обнаружил, что «дают оперу», а среди объявлений не нашел информации о новом средстве «для зубов». Возможно, газеты и в самом деле становились «день ото дня скучнее», но в устах Альбера такое утверждение выглядит как откровенная ирония над ним самим.
Когда к Альберу является с визитом Люсьен, то для последнего газеты становятся даже предметом мелкого развлечения, словно бы свидетельствующего о некоем пренебрежительном отношении к ним: «. Люсьен кончиком своей тросточки с золотым набалдашником, выложенным бирюзой, подкидывал развернутые газеты... »
Причина такого «развлечения» выясняется очень скоро, в разговоре Люсьена с Альбером. На замечание Альбера о том, что Люсьен решил кормить его «суетными разговорами», тот отвечает: «<...> Что ж, согласитесь, это лучше всего забавляет желудок. Но я слышу голос Бошана; вы с ним поспорите, и это вас отвлечет.
— О чем же спорить?
— О том, что пишут в газетах.
— Да разве я читаю газеты? — презрительно произнес Люсьен».
145
Примечательная деталь свидетельствует о том, что далеко не все представители светского общества считали обязательным, как признак хорошего воспитания, ежедневное знакомство со свежими газетами. Герой даже говорит об этом «презрительно». После такого признания к героям присоединяется известный журналист, появление которого высвечивает еще одну примету времени: «<.> Господин Бо-шан! — доложил камердинер.
— Входите, входите, грозное перо! — сказал Альбер, вставая и идя навстречу новому гостю. — Вот Дебрэ говорит, что не терпит вас, хотя, по его словам, и не читает ваших статей.
— Он совершенно прав, — отвечал Бошан, — я тоже браню его, хоть и не знаю, что он делает <.>»
Этот шутливый диалог высвечивает одну важную особенность жизни современной прессы: ее можно бранить, даже если вы ее и не читаете. С другой стороны, и сама пресса может вас бранить, не зная о том, что вы делаете. Альбер называет журналиста Бошана «грозным пером», значит, опасные для кого-то журналисты были, и общество этого времени знало их имена. Для кого именно журналист представляет угрозу, выясняется очень быстро, когда Альбер представляет графу Монте-Кристо собравшихся у него друзей, называя среди других и Бошана: «<.> господин Бошан — опасный журналист, гроза французского правительства; он широко известен у себя на родине, но вы, в Италии, быть может, никогда не слышали о нем, потому что там его газета запрещена <.>»
Процитированные слова Альбера не только указывают на тех, для кого опасен журналист Бошан, но и заставляют проникнуться определенным уважением к французскому правительству, ибо в соседней Италии газета этого журналиста вообще находится под запретом.
Газеты стали не только распространенным, но и весьма влиятельным явлением, если даже правительство могло позволить себе их бояться. О влиянии прессы на интересы и настроения общества свидетельствует и такой, на первый взгляд, мало значительный факт, когда уже упомянутый журналист Бошан в своей газете рассказал о происшествии с участием графа Монте-Кристо. «<.> Бошан оказал графу внимание, посвятив ему в своей газете двадцать строчек в отделе происшествий, что сделало благородного чужестранца героем в глазах всех женщин высшего света. Очень многие оставляли свои карточки у г-жи де Вильфор, чтобы иметь возможность при случае повторить свой ви-
146
зит и услышать из ее уст подлинный рассказ об этом необычайном событии».
Значимость газетного слова такова, что всего лишь «двадцать строчек в отделе происшествий» могут сделать человека героем в глазах всех женщины высшего света. При этом читатели позволяют себе иногда не очень уважительно отзываться о том, что пишут газеты, называя это, к примеру, «баснями», даже если в этих баснях — правда. Так происходит, когда Монте-Кристо интересуется у Данглара, почему это граф «сейчас самый модный человек в Париже» и кто рассказал ему «басни» о расточительства графа: «<.>Первую — госпожа Данглар, которой до смерти хочется видеть вас в своей ложе, или, вернее, чтобы другие вас там видели; вторую — газета Бошана; а третью — моя собственная догадливость <.>».
Последнее обстоятельство, однако, не мешает относиться к прессе, как к важному фактору во всех сферах жизни общества, в том числе и экономической. Один из героев романа, к примеру, рассуждает о том, как его приятель, обладающий некими государственными полномочиями, мог бы дать урок их общей знакомой, не очень успешно игра-ющей на бирже.
«<.> Ваше положение личного секретаря министра делает вас авторитетом в отношении всякого рода новостей, вам стоит только открыть рот, как все ваши слова немедленно стенографируются биржевиками; заставьте ее раз за разом проиграть тысяч сто франков, и она станет осторожнее.
— Я не понимаю вас, — пробормотал Люсьен.
— А между тем это очень ясно, — отвечал с неподдельным чистосердечием Альбер, — сообщите ей в одно прекрасное утро что-нибудь неслыханное, — телеграмму, содержание которой может быть известно только вам; ну, например, что накануне у Габриэль видели Генриха Четвертого, — это вызовет повышение на бирже, она захочет воспользоваться этим и, несомненно, проиграет, когда на следующий день Бо-шан напечатает в своей газете:
«Утверждение осведомленных людей, будто бы короля Генриха Четвертого видели третьего дня у Габриэль, не соответствует действительности; этот факт никогда не имел места; король Генрих Четвертый не покидал Нового моста».
Газета, таким образом, воспринимается как авторитетный, заслуживающий доверия источник, который может менять даже положение на бирже. Пресса непосредственно принимает участие в событиях на
147
бирже, которые развернулись в связи с бегством короля Дон Карло-са. Создается впечатление, что газеты вообще управляют положением дел на бирже, в том числе и за счет того, что могут ежедневно менять характер информации на прямо противоположный, ничуть этим не смущаясь. А если и признают ложность ранее опубликованной информации, то виноваты в этом могут быть все, вплоть до тумана, который не позволил правильно прочитать телеграфное сообщении, но только не сами газеты: «<.> Когда увидели, что Данглар продает, испанские бумаги тотчас упали. Данглар потерял на этом пятьсот тысяч франков, но избавился от всех своих облигаций.
Вечером в «Вестнике» было напечатано:
«Телеграфное сообщение.
Король Дон Карлос, несмотря на установленный за ним надзор, тайно скрылся из Буржа и вернулся в Испанию через каталонскую границу. Барселона восстала и перешла на его сторону».
Весь вечер только и было разговоров, что о предусмотрительности Данглара, успевшего продать свои облигации, об удаче этого биржевика, потерявшего всего лишь пятьсот тысяч франков в такой катастрофе.
А те, кто сохранил свои облигации или купил бумаги Данглара, считали себя разоренными и провели прескверную ночь.
На следующий день в «Официальной газете» было напечатано:
«Вчерашнее сообщение «Вестника» о бегстве Дон Карлоса и о восстании в Барселоне ни на чем не основано.
Король Дон Карлос не покидал Буржа, и на полуострове царит полное спокойствие.
Поводом к этой ошибке послужил телеграфный сигнал, неверно понятый вследствие тумана».
Облигации поднялись вдвое против той цифры, на которую упали. В общей сложности, считая убыток и упущение возможной прибыли, это составило для Данглара потерю в миллион <.>»
Биржа реагирует на каждое газетное сообщение, а они, как мы уже прочитали, могут противоречить друг другу, и также противоречиво ведут себя тогда цены на рынке ценных бумаг. Биржевой бюллетень, печатающийся в газетах, становится порой таким притягательным моментом, что герои перестают замечать важные детали в поведении близких людей: «<.> Баронесса тоже была изумлена и выразила свое удивление взглядом, который, вероятно, заставил бы ее мужа задуматься, если бы его глаза не были устремлены на газету, где он искал биржевой бюллетень.
148
Таким образом, этот гордый взгляд пропал даром и совершенно не достиг цели».
«Виновницей» того, что взгляд супруги «пропал даром и совершенно не достиг цели», в данном эпизоде как раз и выступает газета со свежим биржевым бюллетенем.
Участие прессы в экономической жизни проявляется и в другом. Газеты того времени, о котором повествуется в романе «Граф МонтеКристо», стали акционерными обществами. Человек, приобретавший акции газеты, выглядел как вполне обеспеченный гражданин, имеющий определенный не только экономический, но и политический вес в своем обществе. К примеру, об одном из героев говорится, что его могут назначить послом. На вопрос графа Монте-Кристо о том, «в чем состоят его права на пэрство?», последний получает ответ: «Он написал две-три комических оперы, имеет пять-шесть акций газеты «Вею» и пять или шесть лет голосовал за министерство».
Информацию об этом человеке герой получает от Альбера, который называет его коллегой своего отца. В характеристике Альбера, данной этому безымянному персонажу есть еще одна весьма примечательная деталь, связанная с прессой. Оказывается, что данный господин еще недавно «горячо выступал против того, чтобы членам Палаты пэров был присвоен мундир. Его речь по этому вопросу имела большой успех; он был не в ладах с либеральной прессой, но этот благородный протест против намерений двора помирил его с ней».
Получается, что для успешной политической карьеры необходимо быть не только лояльным к политике двора, но и уметь жить «в ладах с либеральной прессой». Ирония автора в данном эпизоде направлена явно не только против господина, заслужившего признание прессы, но и против нее самой.
Пресса становится активным участником реализации планов заглавного героя, она не просто информирует общество, но и формирует его мнение относительно описываемых событий. Естественно, что за публикациями в прессе следят, в первую очередь, те, кто так или иначе с этими событиями связан: «На следующий день, едва проснувшись, Данглар спросил газеты; как только их принесли, он, отбросив остальные, схватился за «Беспристрастный голос».
Редактором этой газеты был Бошан.
Данглар поспешно сорвал бандероль, нетерпеливо развернул газету, с пренебрежением пропустил передовую и, дойдя до хроники, со злобной улыбкой прочитал заметку, начинавшуюся словами: Нам пишут из Янины.
149
— Отлично, — сказал он, прочитав ее, — вот маленькая статейка о полковнике Фернане, которая, по всей вероятности, избавит меня от необходимости давать какие-либо объяснения графу де Морсер».
Разоблачительная заметка газеты избавляет героя от необходимости давать объяснения. Она же служит причиной возможной дуэли между Альбером Морсером и редактором газеты Бошаном. Младший Морсер посчитал оскорбительным для своего отца, а значит, и для себя то, что он прочитал «вчера вечером в его газете»: «<.> Альбер протянул Монте-Кристо газету, и тот прочел:
— Нам пишут из Янины.
До нашего сведения дошел факт, никому до сих пор не известный или, во всяком случае, никем не оглашенный: крепости, защищавшие город, были выданы туркам одним французским офицером, которому визирь Али-Тебелин вполне доверился и которого звали Фернан».
Вполне резонный, на первый взгляд, вопрос Монте-Кристо о том, «кого сейчас интересует Янина, которая была взята. в тысяча восемьсот двадцать втором или тысяча восемьсот двадцать третьем году», не убеждает молодого виконта: «<.> Вот это и подло; столько времени молчали, а теперь вспоминают о давно минувших событиях, чтобы вызвать скандал и опорочить человека, занимающего высокое положение. Я наследник отцовского имени и не желаю, чтобы на него падала даже тень подозрения. Я пошлю секундантов к Бошану, в газете которого напечатана эта заметка, и он опровергнет ее».
Альбер находится в твердом убеждении, что об описываемых событиях газете было известно давно, но информацию опубликовали только сейчас, «чтобы вызвать скандал и опорочить человека, занимающего высокое положение». Читатель, знающий истинную причину появления в газете Бошана заметки, компрометирующей Морсара старшего, хорошо понимает, что это не так и Альбер ошибается. Однако уже само наличие у него такого мнения свидетельствует о том, что практика «придерживания» компрометирующей информации с целью опубликовать ее в самый невыгодный, неудобный для человека момент, была обычным приемом, хорошо известным как газетчикам, так и читателям.
Альбер считает, что газета Бошана должна либо опубликовать опровержение, либо он будет стреляться со своим бывшим другом. Граф Монте-Кристо считает, что «Бошан ничего не опровергнет», но благодаря этому мы можем узнать, как могло бы выглядеть опровержение: «<.> — А если он напишет: «Мы имеем основания считать, что этот
150
Фернан не имеет ничего общего с графом де Морсер, которого также зовут Фернан»? <.>»
Однако Альбер считает такое опровержение ненастоящим и неполным, которым он не удовлетворится. Иными словами, человек, посчитавший себя оскорбленным газетной публикацией, настаивает на том, чтобы ее опровержение своим содержанием полностью снимало все обвинения, исключало возможности двоякого, двусмысленного толкования.
Появление Альбера в кабинете Бошана добавляет несколько существенных деталей к образу прессы, позволяющих, пусть совсем немного, но проникнуть в саму ее «кухню». Когда Бошану доложили о приходе Альбера де Морсер, «он сидел в темном, пыльном кабинете, какими всегда и будут редакционные помещения». Вошедший Альбер вынужден шагать «через кипы бумаги, неловко пробираясь между газетами всех размеров, которые усеивали крашеный пол кабинета».
Несколько удивленный приходом друга к нему на рабочее место Бошан предлагает ему поискать в этом не очень уютном и гармоничном пространстве стул, позволяя себе при этом шутить над самим собой и своей деятельностью: «<...> Поищите себе стул; вон там стоит один, рядом с геранью, она одна напоминает мне о том, что лист может быть не только газетным».
Признание более чем примечательное. Мы знаем Бошана как талантливого журналиста, «грозного пера» которого боится даже правительство. Он весьма удачлив и как издатель газеты. Однако даже работа, приносящая как моральное, так и материальное удовлетворение, может утомлять, человек начинает уставать оттого, что в любом листе уже не может видеть ничего другого, кроме листа газетного.
Бошан на требование Альбера напечатать опровержение отвечает, что «опровержение — это очень серьезная вещь». Он еще раз перечитывает заметку в своей газете и замечает, что в ней не сказано о том, что человек, совершивший преступление, — это отец Альбера. Однако последний утверждает, что знающие люди поймут это и без специального указания, после чего Бошан соглашается дать опровержение, но только лишь удостоверившись, «что сообщение ложное». Складывается странная ситуация: для публикации сообщения не требовалось подтверждения его истинности, а для того, чтобы дать его опровержение, газетчику такое подтверждение необходимо. Что это, как не указание на методику работы прессы, которая ставит вопрос о достоверности информации лишь тогда, когда у кого-то возникают сомнения в этой
151
истинности, а не на стадии подготовки, выпуска в печать. Поэтому Бошан отвечает на требование Альбера: «<...> эту заметку поместил не я, я ничего о ней не знал. Но вы привлекли к ней мое внимание, она меня заинтересовала. Поэтому она останется в неприкосновенности, пока не будет опровергнута или же подтверждена теми, кому ведать надлежит».
Интересно поведение издателя газеты и журналиста после состоявшегося разговора с Альбером: он сам отправится в Янину. Он удостоверился в том, что все, изложенное в заметке, — правда, а изменник, который выдал замки паши, на службе у которою состоял, — это и есть отец Альбера. Привез Бошан и письменные доказательства совершенного предательства.
Зато Альбер после злополучного разговора «отвел душу на кипе газет, которую он раскидал яростными ударами трости, после чего он удалился, не преминув несколько раз оглянуться в сторону типографии». Герой чувствует удовлетворение, «отхлестав ни в чем не повинную печатную бумагу», хотя его и не покидает уверенность в том, «что оскорбительные для него строки были помещены в газете преднамеренно». И, как знает читатель, он не ошибся,
Когда доказательства истинности истории с предательством отца были получены, герой принял эту правду, но задумался над тем, как такая информация попала в газету, и кому это было нужно: «<.> Но каким образом попала та заметка в вашу газету? — воскликнул Альбер. — За всем этим кроется чья-то ненависть, какой-то невидимый враг».
Вполне объяснимая реакция. Более того, она свидетельствует о том, что светское общество было хорошо знакомо с таким сведением личных счетов, как публикация в прессе порочащих оппонента материалов, чем, по сути дела, и являлась заметка «Нам пишут из Янины». Поэтому Альбер и обращается к издателю с просьбой обязательно «открыть врага, который опубликовал это сообщение».
Да и самому Бошану это задача представляется важной, он даже отказываться по этой причине от увлекательного путешествия: «<.> сейчас очень важно, чтобы я был в Париже, хотя бы уже для того, чтобы следить за корреспонденцией, поступающей в газету».
Печать стала массовым, распространенным явлением настолько, что попытка одной газеты скрыть какую-то информацию чаще всего не имеет успеха. Бошан не стал публиковать на страницах своей газеты информацию об истинной роли отца Альбера в трагедии Янины. Однако это не помогло, ибо нашлась другая газета, которая раскрыла суть
152
давней истории. Бошан присылает Альберу письмо и ту самую газету. Мать просит его поскорее вернуться домой: «<.> Альбер уже собирался пустить лошадь вскачь, но остановился.
— Быть может, вы сочтете мой отъезд странным, нелепым, безумным, — сказал он. — Вы не знаете, как могут несколько газетных строк довести человека до отчаяния. Вот, прочтите, — прибавил он, бросая графу газету, — но только, когда я уеду, чтобы вы не видели, как я краснею».
«Несколько газетных строк» заставляют не просто краснеть или меняться в лице, они могут кардинально менять судьбу целой семьи, многих людей. И дело, конечно же, не в количестве газетных строк, а в том, какую информацию они несут в общество. После отъезда Альбера Монте-Кристо понял причину его необычайного волнения и поспешного отъезда домой: «Граф проводил всадника глазами, полными бесконечного сочувствия, и, только после того как он окончательно исчез из виду, перевел свой взгляд на газету и прочел:
«Французский офицер на службе у Али, янинского паши, о котором говорила три недели тому назад газета «Беспристрастный голос» и который не только сдал замки Янины, по и продал своего благодетеля туркам, назывался в то время действительно Фернан, как сообщил наш уважаемый коллега; но с тех пор он успел прибавить к своему имени дворянский титул и название поместья.
В настоящее время он носит имя графа де Морсер и заседает в Палате пэров».
Таким образом, эта ужасная тайна, которую Бошан хотел так великодушно скрыть, снова встала, как призрак, во всеоружии, и другая газета, кем-то безжалостно осведомленная, напечатала на третий день после отъезда Альбера в Нормандию те несколько строк, которые чуть не свели с ума несчастного юношу».
Процитированный эпизод примечателен тем, что в нем, может быть, впервые за все время обращения художественной литературы к концепту средства массовой информации он наполняется значением мно-гоканальности. В романе проиллюстрированы возможности данного свойства печати. Если имеющаяся информация задерживается и не пу-бликуется одной, пусть и самой уважаемой, самой желательной в этом случае газетой, то источник информации или лицо, заинтересованное в ее распространении, может воспользоваться другими газетами.
Когда Бошан излагает Альберу историю появления в «другой газете» злосчастной заметки, в романе появляется еще одна деталь, красноре-
153
чиво свидетельствующая о нравах, которые были приняты в газетной среде. Бошан замечает, что «заметка появилась третьего дня утром не в «Беспристрастном голосе», а в другой газете, к тому же правительственной. И хотя политические взгляды Бошана и были совершенно противоположны тем, которых придерживался редактор этой газеты, он, как случается подчас и даже нередко, был его закадычным другом».
Это тоже примета времени, характеризующая средства массовой информации: политические взгляды редакторов газет не мешают им быть закадычными друзьями. Именно в разговоре с таким редактором правительственной газеты, опубликовавшей заметку, Бошан и выяснил, что в редакции имеются «все подтверждающие ее документы». Кроме того, редактор этой газеты поделился с Бошаном: «<.> и мы совершенно уверены, что Морсер промолчит. К тому же мы оказываем услугу родине, изобличая негодяев, недостойных той чести, которую им оказывают».
Значит, и сама пресса к этому времени пришла к осознанию того, что она не просто имеет власть в обществе, но и делает подчас благородное для своей родины дело, «изобличая негодяев». Бошан, в свою очередь, замечает, что такова цель и его газеты, представляющей оппозицию правительству. Хороший пример патриотизма для печати, независимо от политической направленности изданий. Редактор был явно доволен тем, что именно его правительственной газете выпала удача опубликовать такую сенсацию, хотя, по его собственному заверению, он к этому и не стремился, но произведенным «по всей Европе» эффектом удовлетворен: «<.> Все очень просто; мы вовсе и не гонялись за сенсацией, она сама свалилась на нас. Вчера к нам явился человек из Янины с обличительными документами; мы не решались выступить с обвинением, но он заявил нам, что в случае нашего отказа статья появится в другой газете. Вы сами знаете, Бошан, что значит интересное сообщение; нам не хотелось упускать случая. Теперь удар нанесен; он сокрушителен и отзовется эхом во всей Европе».
Газета и не скрывает того, что отказ от публикации статьи привел бы к тому, что она появилась бы в другом печатном издании. Такое свойство, как многоканальность, о котором мы уже упоминали, способствует развитию конкуренции среди периодических изданий. С другой стороны, само упоминание о сенсации в контексте «эха во всей Европе» говорит, что таковая была заветной целью любого периодического издания. Естественно, что любой редактор не мог не радоваться тому эффекту, который произвела публикация в его газете: «<.> В тот же день в Палате пэров царило большое возбуждение, охватившее всех членов
154
обычно столь спокойного высокого собрания. Все явились чуть ли не раньше назначенного времени и толковали между собой о злосчастном происшествии, которое неизбежно должно было привлечь общественное внимание к одному из наиболее видных членов Верхней палаты.
Одни вполголоса читали и обсуждали заметку, другие обменивались воспоминаниями, которые подтверждали сообщенные факты. Граф де Морсер не пользовался любовью своих коллег. Как все выскочки, он старался поддержать свое достоинство при помощи крайнего высокомерия. Подлинные аристократы смеялись над ним; люди одаренные пренебрегали им; прославленные воины с незапятнанным именем инстинктивно его презирали. Графу грозила горькая участь искупительной жертвы. На него указал перст всевышнего, и все готовы были требовать заклания.
Только сам граф де Морсер ничего не знал. Он не получал газеты, где было напечатано позорящее сообщение, и все утро писал письма, а потом испытывал новую лошадь.
Было очевидно, что вся палата горит желанием приступить к прениям.
Изобличающая газета была в руках у всех, но, как всегда бывает, никто не решался взять на себя ответственность и выступить первым. Наконец один из самых почтенных пэров, открытый противник графа де Морсер, поднялся на трибуну с торжественностью, возвещавшей, что наступила долгожданная минута.
Воцарилось зловещее молчание; один только Морсер не подозревал о причине того глубокого внимания, с которым на этот раз встретили оратора, не пользовавшегося обычно такой благосклонностью своих слушателей.
Граф спокойно пропустил мимо ушей вступление, в котором оратор заявлял, что он будет говорить о предмете, столь серьезном, столь священном и жизненном для Палаты, что он просит своих коллег выслушать его с особым вниманием».
Пример Морсера, пришедшего на заседание палаты пэров, ничего не ведая об уже свершившемся разоблачении, лишнее свидетельство тому, насколько важно уже в этом историческом времени было находиться в курсе того, о чем пишет пресса, следить за выступлениями разных газет, а не только тех, которые тебе симпатичны. Именно ту правительствен-ную газету, в которой появилась роковая для Морсера заметка, он не выписывал. Тем неожиданнее и сокрушительнее был удар, который он получил от своих коллег по палате.
155
Так в романе «Граф Монте-Кристо» пресса выступила средством сведения счетов. Другое дело, что в истории, рассказанной Александром Дюма, этим средством воспользовался положительный герой, движимый целью выяснения истинной сущности человека, который незаслуженно пользовался уважением в обществе. Герой воспользовался возможностями прессы для удовлетворения своего благородного чувства мести.
Все это дополняет общее представление о прессе, создаваемое Александром Дюма, как о некоем всезнающем и всеведающем явлении, способном оказывать принципиально важное воздействие на жизнь общества, что проявляется и в значительных, объемных картинах романа в самых незначительных эпизодах. К примеру, в связи с судом над Бенедетто замечено, что «газеты сообщали немало подробностей о его парижской жизни и о его жизни на каторге». На первый взгляд, перед нами мало значимая подробность, но она свидетельствует о способности печати быть осведомленной не только о светской жизни героя, но и о его каторжной жизни.
156