Чарльз ДИККЕНС
1812-1870
Содержание концепта средства массовой информации в прозе Чарльза Диккенса для большинства его героев связано с осознанием того влияния, которое они имеют в обществе. Иногда такое влияние даже преувеличено, особенно, если сама деятельность этих героев связана со средствами массовой информации. А в понимании самого писателя преобладает ироничное отношение и к прессе, и к ее претензиям определять жизнь общества.
В романе «Посмертные записки Пиквикского клуба» (1837), задуманном как серия пояснительных текстов к рисункам, изображающим спортивные приключения нескольких джентльменов, которые в конечном итоге составили настоящую комическую эпопею, особая роль отводится прессе. Сделано это в форме вневременной юмористической утопии. Уже в предисловии Диккенс рассказывает о том, что само появление данного романа связано с тем, что его заметили «мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для «Олд Монсли Мегезин». Они предложили повествователю «написать какое-нибудь сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг»1 (Пер. А.В. Кривцова и Е. Ланна).
«Сделанное мне предложение заключалось в том, — продолжает автор, — чтобы я ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст мистер Сеймур, и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. ... Я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя — сей послед-
----
1 Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба http://www.lib.ru/INPROZ/ DIKKENS/pickwickpost.txt
201
ний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинклл ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух».
В самих «Посмертных записках Пиквикского клуба» газета первый раз появляется в весьма неожиданном, но абсолютно привычном для героев качестве. Отправляясь на дуэль, мистер Уинкль обращается к мистеру Снодграссу, который «под своим плащом скрыл орудия смертоубийства»: «Все захватили с собой? — взволнованно спросил мистер Уинкль.
— Все, — ответил мистер Снодграсс. — Боевых запасов вполне достаточно, на случай если первые выстрелы будут безрезультатны. В ящике четверть фунта пороха, а в кармане у меня две газеты для пыжей.
Такие дружеские заботы могли вызвать только признательность
<.>».
«Многотомные документы Пиквикского клуба», с которыми знакомит читателя автор, содержали информацию о городе Итенсуилле. В этом городе было две партии, Синих и Желтых, и все население было строго поделено на тех, кто поддерживал первых или вторых: «Разумеется, было важно и настоятельно необходимо, чтобы у каждой из этих мощных партий был свой излюбленный печатный орган, выражавший ее мнения; соответственно в городе издавалось две газеты: «Итенсуиллская газета» и «Итенсуиллский независимый»; первая защищала принципы Синих, вторая решительно отстаивала взгляды Желтых. Прекрасные это были газеты/Что за передовые статьи и какая пламенная полемика! «Наш недостойный собрат Газета», «Эта позорная и подлая газетка Независимый», «Этот лживый и непристойный Независимый», «Этот злостный клеветнический листок Газета» и подобные разжигающие оскорбления были в изобилии рассеяны на столбцах каждой из них, в каждом номере, пробуждая чувства пламенного восхищения и негодования в сердцах горожан».
И сам город, и его партии, и газеты как печатный орган этих партий — все это — плод фантазии Диккенса, написавшего юмористическую утопию, однако фантазия его основывается на великолепном знании современной действительности, с партийной борьбой, использованием в ней средств массовой информации, манеры, приемы и стиль которых были хорошо известны писателю. «Восторженные» вос-
202
клицания автора о том, какие «прекрасные это были газеты», а также по поводу их «передовых статей» и «пламенной полемики» сразу же иллюстрируются выразительными примерами такой полемики. А читатели, в свою очередь, были вполне удовлетворены публикациями, в которых газеты называли друг друга «недостойным собратом» и «позорной и подлой газеткой», если у них пробуждались либо «чувства пламенного восхищения», либо «негодования», в зависимости от политических и газетных пристрастий.
Газеты неизменно остаются главным проводником политики и идеологии своих партий: «Мистер Пиквик, со свойственными ему прозорливостью и чутьем, избрал самый подходящий момент для посещения этого города. Никогда еще борьба партий в нем не достигала такого ожесточения. Почтенный Сэмюел Сламки из Сламки-Холла был кандидатом Синих, а Горацио Физкин, эсквайр из Физкин-лоджа близ Итенсуилла выдвинут был друзьями отстаивать интересы Желтых. «Газета» предупреждала избирателей Итенсуилла, что глаза не одной только Англии, но всего цивилизованного мира устремлены на них; а «Независимый» грозно вопрошал, остаются ли избиратели Итенсуилла по-прежнему славными гражданами, каковыми их всегда считали, или низкими и раболепными орудиями, недостойными называться англичанами и пользоваться благословенной свободой. Такого волнения в городе еще никогда не бывало».
Нельзя не заметить той иронии, с которой писатель говорит о газетах, даже в риторике ничем не отличающихся друг от друга. Важно и другое: жители провинциального городка внимают высокопарно-патриотическому слогу газет и даже приходят от этого в волнение, какого «в городе еще никогда не бывало». Видимо, жители Итенсуилла имеют ту прессу, которую заслуживают. Не без иронии дан портрет одного из редакторов, представленных мистеру Пиквику: «Это был высокий тощий мужчина с рыжеволосой головой, начавшей лысеть, и с лицом, на котором торжественное сознание собственной значительности сочеталось с бездонным глубокомыслием. Он был облачен в длинный коричневый сюртук, черный суконный жилет и мышиного цвета панталоны. На жилете у него болтался лорнет, на голове была шляпа с очень низкой тульей и широкими полями. Вошедший был представлен мистеру Пиквику как редактор «Итенсуиллской газеты» — мистер Потт».
«Собственная значительность» и «бездонное глубокомыслие» редактора «Итенсуиллской газеты» находят подтверждение, когда он интересуются у мистера Пиквика тем, какой интерес вызывает поли-
203
тическая борьба Итенсуилла в столице и указывает на одну из причин такого интереса: «<.> — Смею думать, — продолжал Потт, ища взглядом подтверждения со стороны мистера Перкера, — смею думать, что моя статья в последнем субботнем номере до известной степени этому способствовала.
— Не может быть ни малейших сомнений! — подтвердил маленький джентльмен.
— Пресса — могущественное орудие, сэр! — сказал Потт».
Мы уже сталкивались с видением прессы героями других авторов в качестве «могущественного орудия» (к примеру, у Стендаля или Бальзака). Редактор «Итенсуиллской газеты» также осознает ту силу, которую в современном обществе представляет собой пресса, однако в целом верные представления словно бы размываются, если не опровергаются тем высокопарным слогом, которым он высказывает свои мысли: «<.> Но надеюсь, сэр, — продолжал Потт, — я никогда не злоупотреблял той великой властью, которой обладаю. Надеюсь, сэр, что я никогда не направлял врученного мне благородного орудия против священного лона частной жизни или в чувствительное сердце личной репутации... Надеюсь, сэр, что я посвятил свою энергию... попыткам... может быть, слабым, да, да, слабым... внушать те принципы... которые... которые... »
Персонифицируя представление о власти прессы как благородного орудия на себя, редактор в глазах и героев, и читателей достигает обратного эффекта. Высокопарный стиль в сочетании с повышенным самомнением не покидают редактора и тогда, когда он интересуется тем, «как относится общественное мнение Лондона» к его борьбе с «Интесуиллским независимым»: «<.> Эта борьба, — продолжал Потт, — будет длиться, сколько у меня хватит сил, здоровья и той доли таланта, которой я одарен. От этой борьбы, сэр, пусть она даже внесет смятение в умы людей и разожжет страсти, пусть они не смогут из-за нее выполнять повседневные обязанности, — от этой борьбы, сэр, я не откажусь, пока не раздавлю своей пятой «Итенсуиллский независимый». Я хочу, сэр, чтобы Лондон и вся страна знали, что на меня можно положиться, что я их не покину, что я решил биться, сэр, до конца!
— Ваше поведение, сэр, очень благородно, — произнес мистер Пиквик и пожал руку великодушному Потту».
Сказанное мистером Поттом писатель называет «пылкой патриотической декларацией». Дальнейшее развитие действия показывает, что газета стала для мистера Потта смыслом всей жизни, ради нее он
204
отказался он многих ее соблазнов и радостей. Когда его супруга жалуется мистеру Пиквику на то, что «изо дня в день и неделю за неделей» он живет «в этом скучном месте, никого не видя», мистер Потт считает долгом пояснить: «Знаете, мистер Пиквик,... мы до известной степени лишены многих развлечений и удовольствий, которыми могли бы пользоваться при иных условиях. Мое общественное положение редактора «Итенсуиллской газеты», тот вес, каким эта газета пользуется в стране, мое постоянное пребывание в водовороте политики...
— Пи, друг мой... — перебила миссис Потт.
— Жизнь моя... — отозвался редактор <...>»
Супруга не дает ему договорить, предлагая найти тему для разговора, в котором могли бы принять участие и гости, а замечание Потта о том, что мистер Пиквик как раз этим и интересуется, заставляет ее высказать вполне определенное отношение и к газете, и к ее направленности: «<.> И благо ему, если он может этим интересоваться, — выразительно сказала миссис Потт. — А мне до смерти надоела ваша политика, ссоры с «Независимым» и весь этот вздор. Я просто удивляюсь, Пи, что ты лезешь со своими глупостями!
— Но, дорогая моя... — начал мистер Потт.
— Ах, вздор, и слушать не хочу, — прервала миссис Потт. — Вы играете и экарте, сэр?»
В женском восприятии газета и ее борьба с другой газетой это вздор и глупости, которые ей бесконечно надоели, поэтому даже столик для игры в карты она просит поставить подальше от мужчин, чтобы не слышать «больше об этой прозаической политике». Однако для самого мистера Потта газета и ее политика настолько важная тема, что даже после такого сурового приговора делу его жизни он просит служанку принести ему «пачку номеров «Газеты» за тысяча восемьсот двадцать восьмой год. Я хочу прочесть вам, — добавил редактор, обращаясь к мистеру Пиквику, — я хочу прочесть вам сейчас несколько передовых статей, которые я написал в то время о затее Желтых, задумавших назначить нового сборщика пошлин у одной из наших застав... Полагаю, они вас развлекут».
Мистер Пиквик заявляет, что ему хотелось бы послушать. Пачка газет была доставлена, и далее следует выразительный комментарий автора: «Мы тщетно рылись в записной книжке мистера Пиквика в надежде найти хотя бы краткое изложение этих прекрасных статей. Мы имеем все основания предполагать, что он был в полном восхищении от силы и свежести их стиля; во всяком случае мистер Уинкль отметил
205
тот факт, что глаза мистера Пиквика были закрыты, как бы от чрезмерного удовольствия, все время, пока длилось чтение».
Сама проблематика передовых статей газеты, которыми гордится мистер Потт (назначение нового сборщика пошлин у одной из застав города), может уже вызвать улыбку. Но далее еще более выразительно-иронично: писатель называет статьи, краткого изложения которых так и не удалось найти, «прекрасными». А то, что глаза мистера Пиквика во время чтения были закрыты, так это, естественно, «от чрезмерного удовольствия». Приглашение к ужину, замечает писатель, «положило конец игре в экарте и ознакомлению с красотами «Итенсуиллской газеты».
Однако партия Синих, в отличие от супруги главного редактора, высоко ценит ту роль, которую играет газета мистера Потта в борьбе с Желтыми. Когда партия проводит мероприятие для своих избирателей, то на одном из развевающихся знамен синих видны слова «Свобода печати». Редактора мистера Потта толпа встречает криками «ура». Энтузиазм толпы, по уверению автора, «безгранично возрос», когда «сам почтенный Сэмюел Сламки, в сапогах с отворотами и в синем галстуке, выступил вперед, пожал руку вышеназванному Потту и мелодраматическими жестами демонстрировал перед толпой свою несказанную признательность «Итенсуиллской газете».
Этого мало. Газета мистера Потта оказывается «активной участницей» митинга, который партия Синих собрала для своих избирателей, причем самым неожиданным образом. Когда слово было предоставлено секунданту, то он «читал речь по рукописи в течение получаса, и его нельзя было остановить, потому что он передал ее уже в «Итенсу-иллскую газету», и «Итенсуиллская газета» напечатала ее от слова до слова».
Речь, опубликованная газетой еще до того, как она произнесена, ставит саму газету в положение распорядителя на митинге, ибо оратора, даже если говорит полчаса, остановить уже нельзя.
Затруднительно сказать о том, что это была за речь, раз оказалась удостоенной чести быть напечатанной в «Итенсуиллской газете». Однако у читателя все-таки появляется возможность составить представление о стиле газеты мистера Потта. Когда мистер Лио Хантер и миссис Лио Хантер утраивают торжественный костюмированный завтрак, на который приглашен и редактор «Итенсуиллской газеты» с супругой, последний не преминул сообщить об этом в своей газете. Автор отмечает, что еще до того, как отправиться «во владения миссис Лио Хантер, о которых мистер Потт, деликатно выражая свою призна-
206
тельность за полученное приглашение, уже писал в «Итенсуиллской газете», с уверенностью предсказывая, что «явлено будет зрелище восхитительное и чарующее, ослепительный блеск красоты и таланта, гостеприимство щедрое и безграничное, а главное — великолепие, смягченное изысканнейшим вкусом, и пышность, утонченная благодаря полной гармонии и целомудреннейшему содружеству, — пышность, по сравнению с которой баснословная роскошь восточной сказочной страны покажется столь же темной и мрачной, как и умонастроение того желчного и жалкого существа, которое осмелилось запятнать ядом зависти приготовления, сделанные добродетельной и весьма выдающейся леди, на чей алтарь возлагаем мы эту смиренную дань восхищения». Этот последний пассаж, полный сарказма, был направлен против «Независимого», который, не получив приглашения, высмеивал на протяжении четырех номеров всю затею, прибегая к самому крупному шрифту и печатая все прилагательные с прописной буквы».
Приведенный эпизод дает возможность буквально воочию убедиться в том, о каких «прекрасный статьях» и «красотах» «Итенсуиллской газеты» говорилось выше, почувствовать то, отчего мистер Пиквик испытывал «чрезмерное удовольствие», слушая чтение этой газеты. Нет смысла выбирать из процитированного отрывка статьи мистера Потта примеры высокопарный стиля, потому что другого здесь просто нет. Судя по всему, и оппоненты «Итенсуиллской газеты» не утруждали себя оригинальными идеями в стиле и во внешнем оформлении газеты.
Автор не забывает упомянуть о газете и в тот момент, когда мистер Потт появляется на торжественном костюмированном завтраке в соответствующем его должности одеянии: «<.> показался великий Потт, наряженный русским приставом, со страшным кнутом в руке — изящный символ суровой и непреклонной мощи «Итенсуиллской газеты» и страшных ударов, наносимых ею врагам общества.
— Браво! — воскликнули из коридора мистер Тапмен и мистер Снодграсс при виде ходячей аллегории».
Сам костюмированный завтрак удался на славу, «приготовления были сделаны в самом восхитительном стиле, они вполне оправдывали пророческие слова Потта о роскоши восточной сказочной страны и явно опровергали злостные замечания пресмыкающегося «Независимого».
Рассказывая о том обилии приглашенных литературных талантов, автор замечает, что среди них «была молодая леди в костюме султанши, «делавшая» поэзию в «Итенсуиллской газете». Был там и молодой
207
джентльмен, «который резал авторов на страницах «Итенсуиллской газеты», поглощенный «страстной дискуссией с молодой леди, которая «делала» поэзию».
«Итенсуиллский независимый» оказался посрамлен красотой, богатством и изысканностью костюмированного завтрака. Однако мистер Потт и его друзья торжествовали недолго. Буквально через два дня газета «Итенсуиллский независимый» нанесла ответный, а главное с неожиданной стороны удар. Мистер Потт при встрече назвал своего хорошего приятеля мистера Уинкля «змеей», на что последний потребовал «доказательств». В качестве доказательства издатель «Итенсуилл-ской газеты» «вытащил из кармана утренний номер «Независимого» и, ткнув пальцем в какую-то заметку, шнырнул газету через стол мистеру Уинклю», который получил возможность прочитать следующее:
«Наш невежественный и мерзкий противник в отвратительных заметках по поводу последних выборов в нашем городе осмелился вторгнуться в святилище частной жизни и коснулся крайне недвусмысленным образом личных дел нашего бывшего кандидата и нашего будущего представителя, несмотря на гнусно подстроенное его поражение — мистера Физкина. Чего добивается наш подлый противник? Что сказал бы этот грубиян, если бы мы пренебрегли, подобно ему, общественной благопристойностью и приподняли завесу, которая, к счастью для него, защищает его личную жизнь от насмешек, чтобы не сказать омерзения? Что, если бы мы указали и комментировали факты и обстоятельства, которые хорошо известны и замечены всеми, кроме нашего слепого, как крот, противника?.. Что, если бы мы обнародовали следующее излияние, которое мы получили, когда начали писать эту статью, от талантливого согражданина и сотрудника:
«МЕДНЫЙ ЛОБ
Коли знал бы П...
Как много забот
Рогатым состоять супругом,
То сделал бы, поверь,
Чего нельзя теперь,
И свел ее до свадьбы с Уинклем-другом».
Этот эпизод является ярким свидетельством тому, как уже в первой половине XIX века средства массовой информации, прежде всего газеты, готовы были использовать любую информацию, чтобы опорочить своего оппонента в предвыборной борьбе и даже после выборов, неза-
208
висимо от их результатов. Личная жизнь не только тех, кто избирался, но и тех, кто был их сторонниками, уже в это время не была запретной темой. Оппоненты мистера Потта называют эту сферу «святилищем частной жизни», однако, это только красивые слова и не более.
Драматизм ситуации усиливается комической деталью эпизода: «<.> Какие рифмы к слову «забот», негодяй? — торжественно вопросил мистер Потт.
— Какие рифмы к слову «забот»? — повторила миссис Потт, чье появление в этот момент предупредило ответ. — Скажем — Потт!»
Нет ничего удивительного в том, какими приемами пользуются издатели газеты, которая выступает от имени противоборствующей партии, от имени идейных противников мистера Потта и его единомышленников. Судя по его реакции, в этом не было ничего нового как для него, так и для всех остальных. Удивительно другое. Этот случай лучше всего иллюстрирует факт почти безоговорочного доверия газетному слову, даже если это слово принадлежит оппонентам, ведь мистер Потт поверил словам газеты и даже не задумался над тем, что они могут быть просто ложью, цель которой опорочить и его приятеля, и супругу. И только, когда жена устроила истерику, «устрашенный Потт», пыта-ясь ее успокоить, начал что-то лепетать о том, что вовсе и не говорил, что верит написанному. Миссис Потт добилась своего: ее супруг согласился с тем, что напечатанное — это «презренная газетная клевета», и обещал «отхлестать «Независимого» в своей газете.
Концепт газета в романе Ч. Диккенса присутствует и в качестве средства занять время в ожидании, к примеру, задерживающегося участника переговоров, при этом ожидающий тот же мистер Пиквик умеет поглядывать «поверх ее», чтобы получше рассмотреть тех, кто уже пришел. Достопримечательности городка стали таковыми только потому, что их, как племенного быка или брюкву, отметила газета графства.
Газета может служить надежным средством скоротать время в ожидании. Встречаясь с господином Пиквиком, «маленький поверенный» заявляет, что готов его выслушать и даже готов подождать, если тот не готов сейчас говорить о деле: «Дело не к спеху, если не готовы — я могу подождать. Я захватил с собой утреннюю газету. Можете располагать моим временем. Я к вашим услугам».
На создание впечатления о тех, кто делает газету, у Диккенса влияет даже такая, на первый взгляд, малозначительная деталь, как то, что в дождливое и туманное утро «газетчики промокли, и от них пахло пле-
209
сенью». Эта плесень, так или иначе, ассоциируется со спецификой их деятельности, входит в содержание концепта пресса, хотя о ней разговора напрямую и нет.
Но главное свое предназначение газета не теряет ни в каких обстоятельствах, она остается главным и самым надежным в глазах читателей источником информации. Когда мистер Пиквик приезжает в Баате и заявляет церемониймейстеру о том, что он давно не бывал на водах, а в этом городе вообще никогда не бывал, последний заявляет: «Вы тот самый джентльмен, о котором мы столько слышали. Да, мы вас знаем, мистер Пиквик, мы вас знаем!
«Судебные отчеты в этих проклятых газетах, — подумал мистер Пиквик. Здесь все обо мне знают!»
И в самом деле, людям, встречающим мистера Пиквика в Баате, известны, благодаря газетам, самые неожиданные подробности его жизни: «<.> Вы — джентльмен, проживающий в Клепхем-Грине, — продолжал Бентам, у вас отнялись руки и ноги оттого, что вы по неосторожности простудились после портвейна. Вас нельзя было перевозить вследствие острых болей, вы приказали наполнить бутылки водой в сто три градуса из королевского источника и доставить целую фуру в вашу спальню в Лондоне, где вы выкупались, чихнули и в тот же день выздоровели! За-амечательно!»
С одной стороны, пусть и в сердцах, но мистер Пиквик называет газеты «проклятыми». А с другой, создается, опять же не без иронии, впечатление, что газеты знают все, если в городе, в котором герой оказывается впервые в жизни, благодаря им, знают даже о том, как он чихнул и в тот же день выздоровел. Поэтому нет ничего удивительного в том, что обо всех «самых расчудесных выдумках» персонажи романа узнают из газет. Для некоторых из них чтение стало буквально страстью. Так мистер Уэллер рассказывает мистеру Пиквику об одном джентльмене, государственном чиновнике, который «держал себя на редкость важно»: «Дайте Пост, когда прочтет этот джентльмен, — покрикивал он ежедневно, входя в комнату. — Позаботьтесь о Таймсе, Томас, дайте мне посмотреть Морнинг Геральд, когда он освободится, не забудьте занять очередь на Кроникл и принесите-ка Адвертайзер». А потом он сидел, не сводя глаз с часов, и выбегал ровно за четверть минуты, чтобы подкараулить мальчика, приносившего вечернюю газету, которую он читал с таким интересом и упорством, что все прочие посетители доходили до отчаяния и сумасшествия, в особенности один раздражительный старый джентльмен; в таких случаях лакею
210
всегда приходилось за джентльменом присматривать, чтобы он не поддался искушению и не пустил в дело нож для разрезания жаркого».
Однажды утром этот господин встал, растопил камин, поджарил принесенные ему пышки, съел их и пустил себе пулю в лоб. Знавшие его объяснили такой поступок тем, что он хотел этим сказать, «будто пышки полезны, и доказать, что он никому не позволит вмешиваться в его дела». Однако у читателя создается впечатление, что одной из причин такого поступка была и страсть господина к чтению прессы.
В романе Диккенса, что тоже характеризует прессу, в буфетной к пиву могут дать «вдобавок газету трехдневной давности». Возможно, что газета становится добавкой к пиву в связи с тем, что она трехдневная и уже потеряла свою актуальность, Возможно, также и потому, что она приравнивается по уровню получения удовольствия именно к пиву, так как герой, ее получивший, садится на скамью и начинает «развлекаться очень степенно и методически». Иногда он даже принимается читать газету всерьез, однако не успевает сосредоточиться в надлежащей степени.
Газета, как уже отмечалось, часто служит средством занять время, преодолеть скуку, например: «Томительно выжидая, когда погода прояснится, они читали и перечитывали последний вечерний номер лондонской газеты с тем напряженным интересом, какой можно наблюдать только в часы беспредельной скуки».
Однако газета может вызывать у читателей и другие, прямо противоположные реакции. Так, Сэм Уэллер, оставив в гостинице записку своего хозяина, замечает в буфетной «рыжеватого джентльмена, сидевшего за столом над кипой газет и с такой саркастической улыбкой читавшего передовую статью в одной из них, что нос у него искривился, а лицо дышало величественным презрением». В нем он узнал редактора «Итенсуиллской газеты», мистера Потта.
Присоединившийся к ним мистер Пиквик интересуется тем, «как идут дела в Итенсуилле» и получает ответ вполне в духе редактора газеты, у которого в газетной среде есть идеологические противники: «Независимый», сэр, — отвечал Потт, — все еще влачит свое жалкое, ничтожное существование. Ненавидимый и презираемый даже теми немногими, которые знают о его презренном и гнусном прозябании, захлебываясь потоками грязи, какие сам же изливает, оглушенный и ослепленный испарениями своей же собственной гнили, непристойный орган печати, не подозревая о своем падении, быстро погружается в предательскую трясину, которая как будто служит ему твердой
211
опорой среди низких классов общества, но тем не менее смыкается над его головой и скоро поглотит его навеки.
Выразительно отчеканив этот приговор (заимствованный из его последней передовой статьи), редактор остановился, чтобы передохнуть <...>»
Приведенная характеристика — это свидетельство того, насколько «принципиальной» и «бескомпромиссной» была борьба между двумя газетами. Однако это еще и показатель того, насколько красочным, эпически возвышенным остался стиль редактора «Итенсуиллской газеты», ведь речь свою он заимствовал из собственной последней передовой статьи. Само его поведение свидетельствует о том, что других дел и интересов, кроме любимой газеты, у него нет. Любой разговор возвращается им именно к ней, к ее великолепному стилю и ее принципиальной позиции: «<.> Вы читали литературные статьи, которые появляясь за последние три месяца в «Итенсуиллской газете» вызвали всеобщее восхищение? Я бы осмелился сказать — всеобщее изумление и восхищение?
— Видите ли, — отозвался мистер Пиквик, слегка смущенный таким вопросом, — я был очень занят другими делами и буквально не имел возможности их прочесть.
— А следовало бы это сделать, сэр, — с сердитой гримасой сказал Потт.
— Я прочту, — обещал мистер Пиквик.
— Они написаны в форме пространного отзыва о книге, трактующей о китайской метафизике, сэр, — сообщил Потт.
— О! — отозвался мистер Пиквик. — Произведение вашего пера?
— Одного из моих сотрудников, сэр, — с достоинством ответил Потт.
— Трудный предмет, сказал бы я, — заметил мистер Пиквик.
— Чрезвычайно трудный, сэр! — с глубокомысленным видом изрек Потт. Для этого он «натаскивался», пользуясь техническим, но выразительным термином. По моему совету он читал Британскую энциклопедию».
В этом эпизоде есть абсолютная уверенность в неоспоримом качестве всего печатающегося в газете мистера Потта. Эта газета, в его представлении, является источником всего, вызывающего «всеобщее изумление и восхищение», а также и недовольство со стороны тех, кто пока не осознает значимость этих публикаций (чего стоит одна «сердитая гримаса» мистера Потта!). Эпизод демонстрирует уверенность редактора в собственной эрудиции, позволяющей ему разбираться даже в «ки-
212
тайской метафизике» и, естественно, печатать об этом пространные отзывы. Чуть ниже мистер Потт признается в том, что им движут прежде всего высокие интересы его родины, которую надо спасать от «козней Желтых». В доказательство он достает последний номер «Итенсуилл-ской газеты» и читает мистеру Пиквику следующую заметку под названием «Тайные козни Желтых»: «Наш подлый противник не так давно изрыгнул свой черный яд в тщетной и безнадежной попытке загрязнить славное имя нашего знаменитого и достойного представителя, почтенного мистера Сламки — того Сламки, которому мы задолго до того, как он занял свой теперешний ответственный и высокий пост, предсказывали, что настанет день — и этот день настал, — когда страна будет чествовать его и гордиться им, ее доблестным защитником и украшением. Наш подлый противник, — говорим мы, — вздумал посмеяться над превосходным луженым ведром для угля, которое было преподнесено этому великому человеку его восторженными избирателями и по случаю покупки коего негодяй, скрывший свое имя, инсинуирует, будто сам почтенный мистер Сламки внес более трех четвертей подписной суммы через близкого друга своего дворецкого. Неужели эта рептилия не понимает, что, даже буде это правда, почтенный мистер Сламки предстает перед нами — если только сие возможно — в еще более ярком и ослепительном свете? Неужели этот Тупица не постигает, что такое любезное и трогательное желание исполнить волю избирателей должно навеки покорить сердца и души тех, которые еще не стали хуже свиней или, иначе говоря, которые не так низко пали, как этот упомянутый наш собрат? Но таковы гнусные уловки злокозненных Желтых! Этим не ограничиваются их интриги. Здесь пахнет предательством. Заявляем смело — теперь, когда мы вынуждены сделать это разоблачение, а затем искать защиты у страны и ее констеблей, заявляем смело: в настоящее время идут тайные приготовления к Желтому балу, каковой будет дан в Желтом городе в самом сердце Желтого населения, под руководством Желтого церемониймейстера; на этом балу будут присутствовать четверо Ультражелтых членов парламента, и вход будет производиться только по Желтым билетам! Не содрогается ли наш дьявольский собрат? Пусть корчится в бессильной злобе, когда мы начертаем слова: «Мы там будем».
Более чем выразительный пример и духа, и стиля того, что печатается в «Итенсуиллской газете» во имя борьбы с Желтыми, и с ее печатным органом. Прочитано все это было торжественно и ввело мистера Потта в изнеможение, однако автор не преминул отметить, что
213
«мистеры Боб Сойер и Бенджемин Эллен, непочтительно заснувшие во время чтения заметки из «Итенсуиллской газеты», проснулись от одного магического слова «обед», произнесенного шепотом».
В этом эпизоде есть еще одна примечательная деталь. Мистер Потт сообщает о том, что его супруга «решила побывать на различных модных курортах, чтобы восстановить здоровье и душевные силы». Но под этими словами, по замечанию автора, мистер Потт маскировал тот факт, что миссис Потт развелась с ним и уехала навсегда вместе со своим верным телохранителем. При этом она «обеспечила себе половину редакторского жалованья и годовой прибыли от «Итенсуиллской газеты». Значит, издание газеты — это не только борьба за интересы своей родины и своей партии, но довольно выгодное мероприятие, которое позволяет только на половину жалованья и доходов от этого дела безбедно жить на разных курортах.
И это еще не все. Через некоторые время в гостинице, в которой мистер Пиквик встретил мистера Потта, появился джентльмен, которого ввели в комнату, первоначально предназначавшуюся для него, «и лакей с немым изумлением отметил странное совпадение: едва он зажег свечи, как незнакомец, запустив руку в свою шляпу, вытащил оттуда газету и начал читать ее с тем же негодующим презрением, какое час назад, отражаясь на величавой физиономии Потта, парализовало энергию лакея. Он заметил также, что презрение мистера Потта было вызвано газетой, называвшейся «Итенсуиллский независимый», тогда как возмущение этого джентльмена пробудила «Итенсуиллская газета».
Нетрудно догадаться, что в гостинице появился главный оппонент издателя и редактора «Итенсуиллской газеты». Их поведение и реакция на газету противоположного лагеря ничем не отличаются, что наводит на вполне определенные выводы относительно и самих газет. Возмущение джентльмена, вызванное тем, что его не узнают, поразительно напоминает высокопарный слог мистера Потта и его уверенность в том, что он так много сделал для своей родины: «Вот она — благодарность за годы упорного труда на благо народа! Я не вижу ликующих толп, которые стекаются, чтобы приветствовать своего вождя. Не слышу колокольного звона. И даже имя мое не вызывает ни малейшего отклика в бесчувственных сердцах! От этого могут замерзнуть чернила <.>»
«Итенсуиллскую газету» он будет читать с достоинством и «презрительной гримасой», которые мы уже видели на лице мистера Потта. Когда последний сообщает своим спутникам, что «этот гад... Слерк из «Независимого»!», читатель об этом уже и сам догадался.
214
Когда газетные оппоненты встречаются лицом к лицу, мистер Пиквик предлагает мистеру Потту присесть рядом, на что последний отвечает категорическим отказом. Он садится «на противоположной скамье и, выбрав один номер из пачки газет», начинает читать, «повернувшись лицом к своему врагу»: «Мистер Потт, конечно, читал «Независимого», а мистер Слерк, конечно, читал «Итенсуиллскую газету», и каждый джентльмен выражал свое презрение к творчеству другого горьким смехом и саркастическим фырканьем. Затем они начали высказывать свои мнения более открыто, пользуясь такими критическими замечаниями, как «нелепо», «гнусно», «возмутительно», «вздор», «мошенничество», «мерзость», «грязь», «гниль», «помои».
Примечательно, что автор не указывает на то, кому принадлежат уничижительные и даже грубые характеристики того, что они читают: их реакция на газету врага была идентичной. Он замечает, что оба были одержимы духом «соперничества и ненависти». Заметив, что соперники начинают «выдыхаться», проказник Боб Сойер решил продолжить развлечение и «весьма учтиво обратился к Слерку:
— Разрешите посмотреть вашу газету, сэр, когда вы ее прочтете.
— Вы найдете очень мало стоящего в этом презренном листке, сэр, — отвечал Слерк, бросая сатанинский взгляд на Потта.
— Сейчас я вам передам вот эту, — сказал Потт, поднимая голову; он побледнел от бешенства, и голос у него дрожал по той же причине. — Ха-ха! Вас позабавит наглость этого субъекта.
Слова «листок» и «субъект» были произнесены с резким ударением, и лица обоих редакторов раскраснелись от гнева.
— Сквернословие этого презренного — человека гнусно и отвратительно, сказал Потт, якобы обращаясь к Бобу Сойеру, но устремляя грозный взгляд на Слерка».
Задумка Боба Сойера подлить масла в огонь удалась, однако характеристики стиля, духа, нравственности газеты оппонента не стали от этого ни более оригинальными, ни более различимыми. Создается впечатление, что оппоненты говорят об одной и той же газете: «Тут мистер Слерк громко захохотал и, складывая газету так, чтобы перейти к чтению следующего столбца, заявил, что этот болван, право же, его забавляет.
— Какой бесстыдный враль этот субъект! — продолжал Потт, из красного делаясь багровым.
— Случалось ли вам, сэр, читать дурацкую болтовню этого человека? — осведомился Слерк у Боба Сойера.
215
— Нет, — отвечал Боб. — А что, очень плохо?
— О, ужасно, ужасно! — воскликнул Слерк.
— Ах, боже мой, это просто чудовищно! — возопил в этот момент Потт, все еще делая вид, будто поглощен чтением.
— Если вам удастся одолеть эти фразы, пропитанные желчью, подлостью, фальшью, обманом, предательством и ханжеством, — сказал Слерк, протягивая газету Бобу, — вы, быть может, получите некоторое удовольствие, посмеявшись над стилем этого безграмотного болтуна.
— Что вы сказали, сэр? — осведомился Потт, поднимая голову и дрожа от ярости.
— А вам какое дело, сэр? — отозвался Слерк.
— Безграмотный болтун, не так ли, сэр? — продолжал Потт.
— Да, сэр, именно так, — отвечал Слерк, — и «синяя скука», сэр, если это вам больше по вкусу. Ха-ха!»
Ситуацию ничуть не меняет даже то, что мистер Потт бросает газету врага на пол, плюет на нее, топчет ногами и отправляет в огонь, заявляя при этом, что точно также «проучил бы ехидну, породившую эту газету, если бы, к счастью для нее, меня не удерживали законы моей страны». На предложение Слерка и в самом деле проучить его, поддержанное Бобом Сойером и Бен Элленом, мистер Потт отвечает отказом. Для него издатель «Независимого листка» потерял «свое место в обществе» и стал «самой настоящей ехидной». После этого горячий спор двух оппонентов перерос в банальную драку, прекратить которую смог только мистер Уэллер, набросив мешок из-под муки на голову мистеру Потту и крепко обхватив его за плечи. Мистер Слерк был обезоружен: у него отобрали саквояж, которым им бил мистера Потта. Драка закончилась еще и потому, что, противники, «поразмыслив», «пришли к тому заключению, что гораздо разумнее будет продолжать бой в печати. Поэтому они вскоре возобновили враждебные действия, и весь Итенсуилл был потрясен их храбростью — на бумаге».
Возможно, что благодаря именно этому инциденту, в будущем на предложение просмотреть утреннюю газету мистер Пиквик отвечает «решительным отказом».
В романе Диккенса некоторые персонажи воспринимают газету не только как источник информации, но как своеобразное средство наведения порядка. Одноглазый торговый агент подробно рассказывает историю своего дяди, исключительного во многих отношениях человека, который любил путешествовать в карете. В одно из таких путе-шествий он заметил, что карета движется слишком медленно «и оста-
216
навливается неведомо на какой срок в такой дыре. Это не по правилам. Об этом будет сообщено. Я напишу в газеты». Другое дело, что такое заявление не возымело никакого действия.
Газета способна помочь персонажам улучшить свое положение, сделать себе карьеру. Так, в романе упоминается о том, что «тюремщики изо всех сил стараются поймать контрабандистов, кроме тех, кто им платит, а когда об этом печатается в газетах, их хвалят за бдительность. Отсюда две выгоды: прочим неповадно заниматься торговлей, а тюремщики пользуются хорошей репутацией».
В другом случае доктор Боб Сойер, покидая своих больных, оставляет их на попечении матери своего слуги. Она, если о нем будут справляться, скажет, что он «очень сожалеет», однако «ничего не мог поделать: рано утром его увезли на консилиум с известнейшими хирургами... Не могли обойтись без него... Настаивали, чтобы он во что бы то ни стало приехал... Труднейшая операция». Дело в том, — прибавил в заключение Боб, — что я рассчитываю извлечь из этой поездки пользу. Если о ней напечатают в одной из местных газет, моя карьера обеспечена». Позже автор сообщает о том, что Боб Сойер попал-таки «в «Газету», затем в Бенгалию, где был принят на должность хирурга и жил после этого вполне благополучно.
Даже неблаговидный поступок, в нужном свете представленный местной прессой, может сделать карьеру не очень щепетильному доктору.
Другие персонажи не хотели бы оказаться героями газетных публикаций. К примеру, мистер Снодрагс очень хотел, чтобы о его прибытии было доложено леди и даже пытался позвать для этого лакея. Однако, обнаружив «удивительное сходство между своим положением и тем, в каком недавно очутился один джентльмен в соседней гостинице (отчет о злоключениях последнего появился в утреннем номере сегодняшней газеты, в рубрике «Происшествия»)», он отказался от своей идеи. Примечательно, что в романе нет описания того, в каком положении оказался оставшийся неизвестным джентльмен, однако всего лишь одного воспоминания о нем достаточно, чтобы изменить намерения героя.
Роман «Посмертные записки Пиквикского клуба» свидетельствует о том, что Чарльз Диккенс, бывший в свое время разъездным газетным корреспондентом, хорошо знал и эту среду, и нравы провинциальной печати, которая особенно во время выборов стремилась поддержать всеми способами партии либо тори, либо виги (в романе они названы
217
Желтыми и Синими), чтобы последние могли в итоге выборов получить теплые местечки в управлении городами.
В романе «Приключения Оливера Твиста» (1838) многих персонажей застают за тем, что они читают газету, вот один из двух джентльменов, у которых Оливер Твист пытается найти помощь. Или два мистера Сауербери и Бамбл, личные друзья клерка, которые в одном из эпизодов читают с ним у камина газету. Нередко такое чтение вызвано личной заинтересованностью в том, о чем пишут газеты. Так случается, когда перед судьей Фэнгом в ожидании допроса предстает старый почтительный джентльмен по фамилии Браунлоу: «Случилось так, что в этот самый момент мистер Фэнг внимательно читал передовую статью в утренней газете, упоминающую одно из недавних его решений и в триста пяти-десятый раз предлагающую министру внутренних дел обратить на него особое и чрезвычайное внимание. Он был в дурном расположении духа и, нахмурившись, сердито поднял голову».1 (Пер. А.В. Кривцовой).
Иногда в романе есть указания на то, что читают герои, и это является, по всей вероятности, принципиально важным для замысла автора. Так, однажды, когда мистер Сайкс вышел из комнаты, еврей выглянул из двери, проводил его взглядом, «погрозил кулаком, пробормотал какое-то проклятье, а затем с отвратительной усмешкой снова присел к столу и вскоре погрузился в чтение небезынтересной газеты «Лови! Держи!».
Речь идет о реально существовавшей полицейской газете, в которой печатались приметы разыскиваемых преступников. Название газеты связано с тем, что в доброй старой Англии существовал закон, по которому жители той местности, где было совершено преступление, обязаны были участвовать в поимке преступников, в проведении облав. А сами облавы сопровождалась гиканьем и криками «Хью энд край!». Эти возгласы и стали названием полицейской газеты.
Однако, кроме таких упоминаний, газета играет в романе Диккенса и более существенную роль. Мистер Бамб именно из газеты узнает о пропаже Оливера Твиста. Случилось это в тот приятный момент, когда он заказал себе скромный обед и предался высоконравственным размышлениям «о слишком распространенном пороке — недовольстве и неблагодарности»:
«Первыми же строками, на которые упал взор мистера Бамбла, были следующие:
-----
Диккенс Ч. Приключения Оливера Твиста http://www.lib.ru/INPROZ/DIKKENS/oliver.txt
218
«ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ
В четверг вечером, на прошлой неделе, убежал или был уведен из дома в Пентонвиле мальчик, по имени Оливер Твист, и с тех пор о нем нет никаких известий. Вышеуказанная награда будет уплачена любому, кто поможет обнаружить местопребывание упомянутого Оливера Твиста, или прольет свет на прежнюю его жизнь, которой по многим причинам горячо интересуется лицо, давшее это объявление».
В представлении некоторых персонажей романа, концепт газета включает в себя такое содержание, как дерзость. Так считает мистер Бамбл, когда рассказывает миссис Корни о том, какие случаи помощи бедным отцам семейства попадают в газеты: «... если вы заинтересуетесь теми случаями, какие попадают в эти дерзкие газеты, вы не преминете заметить, что нуждающиеся семейства получают вспомоществование в виде кусочков сыру».
Традиционно из газет герои узнают самые важные новости. Когда еврею рассказывают о том, что «кража со взломом провалилась», он, указывая на газету, заявляет, что ему об этом уже известно, а более подробную информацию он получает устно.
Однако газета как источник информации может стать источником помощи для тех, кто стал героем ее публикаций. Так происходит после того, как был обворован трактир Чикуида, и об этом сообщила газета: «Как бы там ни было, вор удрал с добычей, а фамилия мистера Чику-ида, владельца трактира, имевшего патент на продажу спиртного, появилась в «Газете» среди других банкротов. И тогда затеяли всевозможные подписки и сбор пожертвований для бедняги, который был очень угнетен своей потерей: дня три-четыре бродил по улицам и с таким отчаянием рвал на себе волосы, что многие боялись, как бы он не покончил с собой».
В этом эпизоде упоминается реальная газета, основанная в XYII веке, обязанностью которой была публикация распоряжений правительства, информации о назначении новых чиновников, судебных постановлений о банкротствах и т.п. Называлась она «Лондонская газета», а в обиходе чаще всего использовалось сокращенное — «Газета».
Арестованный герой может стать героем газетных публикаций. Приятели арестованного Плута уверены в том, что он получит все, даже газетную славу, да еще и досадит тем, кто его арестовал и будет судить, если только произнесет на суде речь: «Плут, если захочет, и сам может произнести речь, а мы ее всю прочитаем в газетах: «Ловкий Плут — взрывы смеха, с судьями конвульсии». Ну как, Чарли, э?
219
— Ха-ха! — захохотал Чарли. — Вот будет потеха! Верно, Феджин? Плут-то им досадит, верно?»
Часто герои романа вроде бы просто читают газету, однако за этим всегда скрываются какие-то личные намерения, к примеру, желание получше рассмотреть, изучить находящихся рядом. Так поступает мистер Бамбл, украдкой наблюдающий за незнакомцем, и читая при этом газету. А мистер Ноэ замечает в буфетной молодого еврея, «который опершись обоими локтями о стойку, читал грязную газету. Он очень пристально посмотрел на Ноэ, а Ноэ очень пристально посмотрел на него».
Когда в романе рассказывается о событиях, предшествовавших процессу над Плутом, выясняется и такая весьма многозначительная деталь. Оказывается, судьи во время процесса могли отвлекаться на чтение газет, и это затягивало слушание дела. Мистер Даукинс не хотел бы, чтобы на этом процессе такое произошло и заявляет: «Ну, какое у нас тут дело? Я буду благодарен судьям, если они разберут это маленькое дельце и не станут меня задерживать, читая газету, потому что у меня назначено свидание с одним джентльменом в Сити.»
В романе «Лавка древностей» (1841) печати уделено не столь большое внимание, однако и в нем, приближающемся к сказке, концептуальное видение ее весьма примечательно. Рассказывая о судьбе двух обездоленных девочек, Диккенс словно бы повторяет сюжетную идею Золушки. С Нелл и «маленькой маркизой» в городе происходят разные, в том числе и полуфантастические события, а пресса при этом является одним из свидетельств того, что все это происходит в пространстве современного города.
Когда Нелл с дедушкой ищут место, где бы могли переночевать, учитель, к которому они обратились, вводит их в маленькую классную комнату, в которой девочка в коллекции «сокровищ, отобранных у шалунов», замечает «дурацкий колпак из старой газеты с налепленными на нем цветными кружками».1 (Пер. А.В. Кривцовой и Е. Лан-на). Выходит, что старая газета могла найти применение и в забавах школьников.
Пресса в романе выступает и в более солидной роли. К примеру, один из персонажей, мистер Чакстер, беседуя за столом, стремится к тому, чтобы продемонстрировать умственное превосходство «горожан перед сельскими жителями», а для этого рассказывает последние городские сплетни. Он делится «со своими слушателями достовер-
-----
Диккенс Ч. Лавка древностей http://www.lib.ru/INPROZ/DIKKENS/t7.txt
220
нейшими сведениями о стычке между маркизом Миэлером и лордом Бобби, поводом к которой послужила бутылка шампанского, а вовсе не паштет из голубей, как сообщалось в газетах. Те же сомнительные источники утверждали, будто бы лорд Бобби сказал маркизу Мизлеру: «Мизлер! Один из нас враль, только не я», — тогда как на самом деле сказано было: «Мизлер! Вы знаете, где меня найти, и, черт вас побери, не поленитесь сделать это, когда я вам понадоблюсь!»
В разряд «сомнительных источников» в данном случае попали газеты, которые представлены персонажем в качестве менее надежных свидетелей, нежели он сам.
Кит, которого в тюрьме приводят на свидание с близкими, в первый момент замечает, что сидевший между разделявшими их решетками тюремщик, читал газету. Показательна его реакция на то, что происходит рядом: «Во время этой печальной паузы тюремщик продолжал с довольной ухмылкой читать газету (очевидно, добравшись до юмо-ристической статейки), потом вдруг поднял от нее глаза, чтобы прочувствовать какую-то особенно замысловатую остроту, и тут впервые обнаружил, что рядом с ним плачут.
— Сударыни, сударыни! — сказал он с удивлением. — Советую вам не терять времени попусту, его у вас не так уж много. А мальчугана уймите, чтобы не ревел. Это здесь не полагается».
Эта, на первый взгляд, незначительная деталь свидетельствует о том, что среди газет были такие, которые вдумчивого читателя могли уводить далеко от реальности, в которой он прибывал, раз наш тюремщик не сразу заметил то, чего в тюрьме делать «не полагается». Разворачивающееся перед его глазами страдание людей волнует его меньше, чем газета. Видимо, к таким зрелищам он привык, и печатное слово, в его понимании, куда интересней. Поэтому, сложив газету на коленях, он приступает к следующему столбцу, снова углубляясь в чтение. И только желание матери посмотреть на то, как будет есть ее арестованный сын, заставляет его снова отложить газету, чтобы передать Киту корзинку с едой. И он же прежде, чем снова уткнуться в газету, сообщает о том, что свидание пора заканчивать.
Этот тюремный сторож, по замечанию автора, «большой охотник до газет» появляется и во время другой печальной встречи в тюрьме, когда сообщает матери Кита и о том, какой срок грозит сыну и что надо сделать, чтобы его уменьшить.
Злой и уродливый карлик, с огромной головой на маленьком туловище, который преследует Нелл, несмотря на свою, по сути дела, фан-
221
тастическую природу, может обращаться к газете, которая снабдила «его материалом для песнопений». Значит, и для такого персонажа, находящегося за пределами явлений реального мира, газета может быть таким своеобразным источником.
Газета у Диккенса — это удел людей взрослых. Маленькие героини не очень понимают суть того, что это такое и что там печатается. Когда мистер Свивеллер узнает о том, что в его доме живет маленькая служанка, маркиза, он пытается выяснить, зачем она это сделала: «Итак, — сказал Ричард, — вы убежали из дому?
— Да, — ответила маркиза, — а они сделали бубликацию.
— Простите, — сказал Дик. — Что они сделали?
— Бубликацию... — повторила маркиза. — Ну, знаете, в газете.
— Ах, понимаю! — сказал Дик. — Публикацию? Маленькая служанка молча закивала головой и подмигнула ему <...>».
В романе «Холодный дом» (1853) внимание писателя обращено к истории многолетнего судебного процесса, в котором участвуют несколько поколений как истцов, так и ответчиков. Реальное значение этого процесса со временем отошло на второй плане, если не забылось вовсе. Писателя интересует человек, оказавшийся перед лицом машины, называемой правосудием. У читателя романа создается впечатление, что такая машина создана не для человека и защиты его прав, а для каких-то иных, далеких от человека целей.
Само дело «Джарндисы против Джарндисов» уже мало кого интересует, поэтому, когда объявляется о его слушании, «стенографы, судебные докладчики, газетные репортеры неизменно удирают вместе с прочими завсегдатаями», потому что «все интересное было выжато».1 (Пер. М. Клягиной-Кондратьевой) из этого дела многие годы тому назад.
Газетные репортеры, как «завсегдатаи» судебных заседаний, в данном случае представляют газету в качестве того, что занимается только интересным.
Первый раз газета появляется в романе в качестве обыкновенного предмета быта. Это происходит, когда мисс Эстер Саммерсон прибывает в контору Кенджа и Карбоя и ей предлагают «подкрепиться. а также просмотреть газету». Подав ее, молодой человек удалился: «<.> Взяв газету, я читала слова, не понимая их значения, и, наконец, поймала себя на том, что перечитываю одни и те же строки несколько раз подряд. Продолжать в том же духе не имело смысла, поэтому я отложила газету».
------
Диккенс Ч. Холодный дом (главы I-XXX) http://www.lib.ru/INPROZ/DIKKENS/d17.txt
222
В процитированном эпизоде газета служит средством характеристики внутреннего состояния героини, которую ее заботы занимают настолько, что, поглощенная ими, она перечитывает в газете «одни и те же строки несколько раз подряд».
В другом случае, когда автор знакомит нас с мистером Скимполом, мы узнаем, что он получил медицинское образование, одно время был даже домашним врачом у какого-то немецкого князя. Однако, по его собственному признанию, «голова его не создана для мелочей» и, чтобы ими не заниматься, он «обыкновенно лежал навзничь в постели и читал газеты или рисовал карандашом фантастические наброски». Газеты, в понимании героя, это то, что не является «мелочами» и а потому достойно его головы, которая не создана для последних. Его философия жизни, так или иначе, связана с газетами: «Ну что ж! Так вот он и жил всю жизнь, и такой уж он человек! Он очень любит читать газеты, очень любит рисовать карандашом фантастические наброски, очень любит природу, очень любит искусство. Все, что он просит у общества, — это не мешать ему жить. Не так уж это много. Потребности у него ничтожные. Дайте ему возможность читать газеты, беседовать, слушать музыку, любоваться красивыми пейзажами, дайте ему баранины, кофе, свежих фруктов, несколько листов бристольского картона; немножко красного вина, и больше ему ничего не нужно».
Нельзя не заметить того, что в перечислении самых необходимых потребностей этого героя газеты неизменно оказываются на первом месте. Однако газета в связи с его именем появляется в романе Диккенса и в весьма неожиданном контексте. Когда мистер Джарндис узнает, что Ричард и Эстер отдали за Гарольда Скимпола долг, чтобы не оставить его в беде и вызволить из-под ареста, он заявляет: «<...> А через неделю он опять попадет в беду. Он вечно попадает все в ту же самую беду. Так уж ему на роду было написано. Не сомневаюсь, что, когда его матушка разрешилась от бремени, объявление в газетах гласило: «Во вторник на прошлой неделе у себя, в Доме Бед, миссис Скимпол произвела на свет сына в стесненных обстоятельствах».
Когда умер жилец мистера Крука (в свое время он представился как Немо, но не расслышавшая хозяйка звала его его Нимродом), который занимался перепиской и покупал много опиума, было решено посмотреть, не осталось ли после него каких-либо бумаг. В старом чемодане покойника, среди прочего было обнаружено «несколько запачканных вырезок из газет с отчетами о дознаниях коронера по делам о смертях, вызванных неизвестной причиной».
223
Об отношении к прессе определенной части персонажей «Холодного дома» свидетельствует такая примечательная деталь. Когда производится расследование обстоятельств смерти жильца мистера Крука, то приходский надзиратель более всего «заботится о двух джентльменах, чьи манжеты и запонки не в полном порядке (он даже поставил для этой пары специальный столик в зале Гармонических собраний, поближе к коронеру), и всячески старается, чтобы они увидели все, что можно видеть. Старается потому, что это газетные репортеры, которые пишут отчеты о подобных дознаниях за построчный гонорар, а он, приходский надзиратель, не свободен от общечеловеческих слабостей и надеется прочесть в газетах о том, что сказал и сделал «Муни, расторопный и сметливый приходский надзиратель этого квартала»; больше того, он жаждет, чтобы фамилия «Муни» так же часто и благожелательно упоминалась в прессе, как, судя по недавним примерам, упоминается фамилия палача».
Таким образом, желание прочесть свою фамилию в газетах, а лучше, чтобы она часто там упоминалась — это обыкновенная общечеловеческая слабость. Главное же в том, что утренние газеты именно так и будут писать о нем как о «расторопном и сметливом» приходском надзирателе. Благодаря этим газетам дама, которой необходимо было знать как можно больше об умершем, узнает в Джо того самого мальчика, что был ей нужен. Хотя сам он, живущий подметанием грязных улиц, так что дохода едва хватает на ночлег в Одиноком Томе, не знает «ни про какие газеты». Благодаря опять-таки газетам, дама перечисляет все места, так или иначе связанные с умершим, которые она хотела бы увидеть: «<.> Можешь ты показать мне все те места, о которых писали в газетах? Место, где ему давали переписку, место, где он умер, место, куда тебя водили, место, где он погребен? Ты знаешь, где его похоронили?»
Газеты в романе вообще любят сообщать о всевозможных происшествиях, как например, о том, что в Одиноком Томе обвалился еще один дом.
Так многообразно, в разных аспектах представлен в прозе Диккенса концепт средства массовой информации. Эта многоаспектность вызвана, прежде всего, тем, что в любом произведении писателя, в котором пресса играет более или менее заметную повествовательную роль, присутствует два взгляда на нее. Один принадлежит персонажам и зависит от того, в каком отношении к прессе они находятся, в отношении создателей или потребителей. Второй принадлежит автору и отличается (за редким исключением) последовательной иронией человека, который хорошо знает само газетное дело, его нравы и подноготную.
224