Помимо разности базовых компонентов правомонархической и националистической доктрин, в частности, проявившейся в отношении к религиозному фактору, эти направления политической мысли разделяли другие, не менее важные позиции. Как свидетельствует анализ их отношения
138
к проблеме государственного устройства и самодержавной форме правления, взаимоотношения между крайне правыми и националистами были достаточно натянутыми, а подчас — прямо враждебными. Еще большая пропасть в отношениях к приемлемым формам государственного правления лежала между черносотенцами и фашистами. Несовпадение взглядов касалось фундаментальных вопросов об источнике (легитимности) властных полномочий, возможности ограничения верховной власти, отношении к народному представительству (парламенту) и ряде других.
По мнению крайне правых идеологов, в начале XX в. черная сотня оказалась единственным в стране политическим движением, продемонстрировавшим цельное историко-государственное мировосприятие и определившим роль и место самодержавия в истории России. Краеугольным камнем политико-идеологической концепции правомонархических организаций стала идея Русской православной монархии и обоснованное русскими консерваторами XIX в. положение об историческом союзе самодержавия и русского народа140, эффективное взаимодействие которых доказывалось выживанием российского государства в непростых геополитических условиях и созданием не имевшей в истории аналогов империи. Исходя из черносотенного определения русского народа по принадлежности к православной вере, по мнению правомонархистов, его выживание зависело от сохранения первенствующих позиций РПЦ, которые могли быть обеспечены только в условиях сильной самодержавной монархии.
Рассмотрим подробнее систему аргументации крайне правых по проблемам самодержавия как условия сохранения и выживания русского народа. К основным тезисам относились:
1. Исключительная роль самодержавия в формировании русского народа и государства. Данный тезис проистекал из исторических заслуг русского самодержавия в формировании русского народа, создании сильного государства и крупнейшей в
139
мире империи, которое «уже с самого зарождения своего на Руси всегда являлось единственно могучим объединяющим как русские племена, так и весь инородческий мир началом на основах справедливости, всегда было и будет единственно могучим защитником масс народных и совершенно беспристрастным вершителем судеб народных...»141.
Плодотворный исторический опыт существования России, по мнению крайне правых, подтверждал тезис о самодержавии как выразителе интересов русского народа. С точки зрения черносотенных идеологов, самодержавие являлось формой организации русского народа, так как русская нация появилась с формированием власти, оказавшейся способной мобилизовать силы и мощь народа: «Сильной русской национальности не было до выработки идеала неограниченной царской власти. Явился царь — явилась и нация. Одно от другого не отделимо»142. Представляя из себя концентрированную волю русского народа, самодержавие сумело раскрыть скрытый потенциал нации, соорганизовав народ и направив его энергию в созидательное русло, обеспечив как территориальный рост страны, так и ее военную и экономическую мощь: «На пространстве многих веков власть эта неуклонно вела Россию к могуществу и силе»143.
Правомонархисты утверждали, что идеократическая самодержавная конструкция зиждилась на православном мировосприятии, согласно которому божественная природа власти царя накладывала на него огромную ответственность за все происходящее в стране перед Всевышним. «Тебе, великий государь, народ вверил судьбы свои, и только ты один дашь ответ пред Богом и историей за целость, сохранность и покой вверенной тебе державы, и только ты один пока еще можешь водворить мир и порядок в родной стране», — говорилось во всеподданнейшем адресе, принятом на общем собрании монархических партий 8 августа 1906 г.144 Следуя эсхатологическим представлениям, правомонархисты считали, что с
140
падением самодержавия Бог мог отвернуться от России, что повлекло бы ее исчезновение с карты мира.
В идейных взглядах правомонархистов утверждение самодержавия в качестве стержневого компонента государственной конструкции протекало в русле религиозных представлений, где династия Романовых являлась ниспосланной благодатью Божьей: «Все, что было сделано доброго и великого в России, все было сделано волей помазанника Божье-го»145; «Воцарился дом Романовых, и растерзанное тело нашей государственности стало крепнуть и расти и развивалось из небольшого Московского царства в необъятную Российскую империю. Трудами преемников царя Михаила Федоровича сковано это могучее государство. За три века нет великого события в русской истории, над которым бы не витало славное имя Романовых»146. В черносотенной публицистике незаменимость самодержавия обосновывалась не только из области рациональной аргументации, но и из сферы богословских представлений: «Народная душа полна горячею благодарностью Господу Богу, создавшему род Романовых и повелевшему ему царствовать над Св. Русью»147.
Тезис о самодержавии как условии существования русского народа и государства доказывался его созидательной ролью в истории страны, что, по мнению крайне правых, указывало на органичность авторитарной государственной системы: «Более 1000 лет Россия управлялась царями и, при милости Божьей, достигла славы и могущества, — великою державой стала» — говорилось в обращении СРН148. Самодержавие доказало свою эффективность, обеспечив территориальный и могущественный рост страны, путем ее поступательного эволюционного развития: «.когда осуществилась в России самодержавная единоличная царская власть, Россия начала расширяться, достигнув таких колоссальных размеров»149.
Подчеркивая роль самодержавия в истории России, черносотенные публицисты утверждали, что все достижения
141
страны во многих сферах человеческой деятельности неизменно оказывались связанными с государством: «Целый ряд победоносных войн, блестящая плеяда народных поэтов, литераторов, композиторов, художников, героев и ученых, лавровым венком увенчали благородное чело русского народа за его исторические подвиги и страдания, за бессмертность его святого идеала — самодержавие царское, вера православная, Родина — могучая и неделимая»150.
Территориальные приобретения страны и ее роль в мире делали для правомонархистов безальтернативным не только самодержавный способ правления, но и династию Романовых: «.первый Романов, царь Михаил, укрепил государство, второй — возвратил от Польши Малороссию, а третий — Петр Великий отвоевывает выход к Балтийскому морю и закладывает основы для роста могущества империи151. Черносотенцы указывали на явную результативность и эффективность трехсотлетнего правления династии Романовых, считая ее Божьим посланием. «Самодержцы — потомки царя Михаила Первого за 300 лет своего неограниченного правления Русскою землею вырастили из малого и слабосильного Московского царства великую империю — владычицу шестой части земного шара и могущественную царицу всего православного мира», — писал в обращении председатель СРН А. И. Дубровин152. В самодержавно-православной идее и правящей династии, по убеждению черной сотни, скрывался нераскрытый еще потенциал, которому предстоит проявить себя при условии возвращения русского общества на путь стабильного развития: «Поэтому в царствующем государе, являющемся единственным во всем мире неограниченным самодержцем, и в благополучии и долгоденствии дома его вся наша опора в настоящем и наше светлое счастье в будущем»153.
В оценках исторического пути России крайне правые редко находили место народным массам, зачисляя все успехи страны только на счет династии: «Весь рост нашей империи,
142
ее слава и величие представляют собою священные плоды веры, мудрости и любви самодержцев из рода Романовых. Они вывели наше Отечество из ничтожества и сделали его крепкою, единою, неделимою, необъятною державою»154. В отличие от противников из либерального лагеря черносотенцы не были склонны акцентировать внимание в оценке исторического пути на «неприятные» частности. Их подход отличался глобальностью: «Плохо ли, хорошо ли управлялось это освободившееся от тяжелого рабства государство, можно судить лишь по результатам, а история свидетельствует, что много разных бед и невзгод пришлось перенести Руси: не раз она была почти на краю гибели, но всегда сама выходила из них с честью, спасала другие народы и все росла, крепла, приумножалась и ныне является властительницей 1/6 части земного шара»155.
2. Патернализм самодержавия по отношению к русскому народу. Следуя русской консервативной традиции, черносотенцы уподобляли государство семье, где монарх как «отец нации», выполнял миссию по нравственному и физическому оздоровлению русского народа, ограждая его от различных «соблазнов» и направляя на путь религиозного воспи-тания156. Данная задача могла быть решена только в рамках сильного государства с мощным охранительным потенциалом. «.Устоем (после православия. — М. Р.) русской государственности, как и всякого вообще государства, является сильная и твердая верховная власть.», — писала в 1908 г. газета «Русское знамя»157.
Черносотенная пресса заявляла, что при упразднении монархии и установлении республиканского способа правления утверждение либеральных ценностей, в первую очередь индивидуализма, неизбежно скажется на демографическом состоянии. В качестве примера приводилась Франция, где охвативший массы эгоизм подорвал культ семьи и запустил процессы вырождения страны. «Для каждого правильно мыслящего че-
143
ловека очевидно, что такая нация, — если пока еще не совершенно погибшая, то уже погибающая, ибо ей невозможно вынести ни военного, ни экономического, ни какого-либо иного соперничества с соседними процветающими нациями. Политический режим, доведший ее до такого критического состояния, бессилен укрепить ее расслабленный за эти сорок лет организм», — писало в марте 1908 г. «Русское знамя»158.
Другая картина крайне правым представлялась в соседней Германии, где монархия, противодействовавшая либерализму, пропагандировала патриотизм и национальное достоинство. Население Германии вдвое превышало таковое во Франции, тогда как «полвека тому назад жителей в обеих этих странах было почти поровну». На фоне вымирающей Франции ежегодный прирост населения в Германии — более миллиона человек в год вызывал у черносотенцев восхищение: «Вот оно как шагает Германия!»159. Причиной вырождения Франции называлась отстаиваемый либерализмом принцип свободы самовыражения, выливавшийся на деле в крайний эгоцентризм, своеволие и безнравственность.
3. Охранение самодержавием базовых ценностей русского народа. По мнению правомонархистов, из положения о самодержавии как эталоне русской государственности вытекала его защитная функция по отношению к первенствующему положению русского народа и его духовным и культурным национальным особенностям от внешних и внутренних идеологических воздействий, что было зафиксировано во многих документах черной сотни. «Самодержавный царь есть истинный и мощный защитник Русского государства и русского народа от всего враждебного», — говорилось в одной из черносотенных листовок, распространенной в августе 1906 г.160 «Царь есть единственный представитель русского народа и охранитель его достоинства перед другими народами», — утверждалось в предвыборном воззвании СМА, выпущенном в мае 1912 г.161 Самодержец выступал защитником русского народа
144
от притязаний национальных меньшинств на ведущую роль в стране: «Он никогда не даст в обиду коренное население ни евреям, ни инородцам»; «Он с своим правительством и войском защитит народ от крамолы»162.
Черносотенцы предсказывали, что при ликвидации самодержавия и устранении института монархии русский народ оставался бы один на один с инородческими врагами, которые бы «хитростью и обманом» добились не только распада России, но и политического и экономического закабаления русского народа.
Важнейшей причиной, вызывавшей необходимость сохранения неограниченной царской власти, являлась, по мнению крайне правых, потенциально чреватая опасными межнациональными и межконфессиональными конфликтами неоднородная национальная структура империи163. В условиях сильных центробежных тенденций только самодержавие с его громадным репрессивным аппаратом могло подавить революционное и сепаратистское движения и обеспечить защиту русского населения на национальных окраинах. «.Только твердая царская власть, основанная на непосредственном единении царя с народом. может дать безусловные гарантии прочного правового порядка в таком разноплеменном государстве, как Россия», — говорилось в одном из первых обращений Союза русского народа, вышедшем в конце 1905 г.164 Данная мысль была зафиксирована и в постановлении III Частного совещания представителей отделов Союза русского народа, состоявшегося в марте 1909 г. в Ярославле: «Россия должна и впредь управляться самодержавным неограниченным государем, так как только под его державой возможно существование Русского государства в его теперешнем объеме .»165.
4. Защита самодержавием русского народа от внешних угроз. Необходимость сохранения и укрепления самодержавия обосновывалась черносотенцами сложившейся в начале
145
XX в. неблагоприятной международной обстановкой. Официальные документы правомонархических организаций предупреждали о скором начале мировой войны. «Грозные тучи надвигаются со всех сторон на Россию. Революция и резня у наших соседей в Китае и Персии. Агитация жидов против России в Америке и Австрии. Распад Турции и брожение на Кавказе и в Финляндии — все заставляет Россию ждать войны со дня на день», — заявлялось в опубликованном в январе 1912 г. циркуляре Главного совета СРН166.
Из оценки международной обстановки для правомонархистов вытекала необходимость укрепления монархии, а не расшатывание ее устоев во внутренних межпартийных ссорах и смутах. В противовес демократическим институтам черносотенцы указывали, что быструю мобилизационную готовность может обеспечить только единодержавная власть, наиболее приспособленная к эффективным действиям в условиях чрезвычайной ситуации. Монархист Н. Н. Черняев подчеркивал, что русское самодержавие есть тот «аппарат, благодаря которому Россия в любую минуту и притом в самых трудных случаях своей жизни может превратиться как бы в один вооруженный стан, одухотворенный одной мыслью и способный как к несокрушимому отпору, так и к грозному натиску»167.
Обращаясь к прошлому, черносотенцы утверждали, что самодержавие те только обеспечило выживание русского народа в сложных геополитических условиях, но и выполняло цивилизаторско-миссионерскую функцию: «.„царь всегда внимал голосу своего народа: хранил православие, взял под свою защиту Малороссию и Белоруссию, возвратил России святой Киев, распространял грамоту, чтобы каждый мог читать Евангелие — конституцию России и стремился выполнить заветное мечтание русского народа, его мировую задачу — водрузить крест на святой Софии»168.
5. Обеспечение самодержавием единства и неделимости Российской империи как условия выполнения русским народом месси-
146
анской задачи. Все черносотенные организации внесли в свои программные установки требование твердой власти, способной противостоять дезинтеграционным процессам в многонациональной и многоконфессиональной Российской империи. Наиболее емко оно было сформулировано в предвыборном воззвании Союза Михаила Архангела в мае 1912 г.: «Для сохранения целости империи и защиты ее от внешних врагов, безусловно, необходима — сильная, ничем не ограниченная, ни от кого, кроме Бога, не зависящая, а потому нелицеприятная государственная власть»169. Иными словами, сохранение целостности империи зависело от проблемы консервации самодержавия, рассматривавшегося как цемент империи и условие существования разноплеменного государства.
В концентрированном виде эта идея была выражена в постановлении состоявшегося в 1909 г. в Москве Монархического съезда русских людей: «Самодержавие. уже с самого зарождения своего на Руси всегда являлось единственно могучим объединяющим как русские племена, так и весь инородческий мир началом на основах справедливости, всегда было и будет единственно могучим защитником масс народных и совершенно беспристрастным вершителем судеб народных и носителем незыблемых идеалов русской государственности и культуры среди подвижных, непрерывно сменяющихся течений в настроении различных классов и партий в государстве. Без этих создающих существенные черты русской национальности начал последняя явится в жизни государства только зоологическим признаком и, лишенная содержания, легко может подвергнуться разным лжетолкованиям, к чему уже и приступили октябристы и кадеты»170.
Признавая в современном им монархическом государстве значительное количество нерешенных социальных проблем, правомонархисты принимали исходный принцип самодержавия, напрямую связанный с тезисом о богоустановленности царской власти. Из русского консерватизма
147
черносотенцы унаследовали мысль митрополита Филарета Московского: «...Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле царя; по образу Своего вседержительства — царя самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — царя наследственного»171.
Самодержавие рассматривалось крайне правыми не как форма правления, а как форма организации высшей верховной власти, отражающая структуры высшего мира, что определило ее идеократичность. Будучи сторонниками религиозной монотеистичности, черносотенцы калькировали небесный мир на земную почву, рассуждая по принципу: «Один Бог, один царь», «Демократия в аду, а на небе царство». Показательно поэтому, что возникшая в 1907 г. крупная черносотенная организация взяла название Михаила Архангела. Объяснение этого имело религиозную основу: «Русский народный союз призывает на себя покровительство архистратига Михаила Архангела как представителя грозных небесных сил, низвергшего в бездну, по велению Царя Царей, первого во Вселенной крамольника, восставшего против Божеского Единодержавия»172.
Заложенные в основу правомонархической доктрины представления о мире как произведении Всевышнего определили восприятие самодержавия в неразрывном единении с РПЦ и русским народом. Комплекс самодержавно-государственных представлений черносотенцев базировался на религиозном фундаменте, а потому представлял из себя предмет веры правомонархистов, который не мог обосновываться секулярными методами. Утверждая религиозные основы власти, черносотенцы четко и ясно заявляли, что источником власти был Бог, а не народ173. В исследовании группы правых деятелей, объединенных в «Кружок москвичей», говорилось: «Политический строй Русского государства составляет предмет настоящей и политической веры русского народа, кото-
148
рой он держится и будет, несмотря ни на что, твердо и неизменно держаться именно как веры»174.
Данное обстоятельство подчеркивается и современными исследователями. В частности, С. В. Лебедев утверждал: «Для России всегда была характерна огромная роль веры народа в существующий политический порядок. Когда власть в России теряет свой сакральный характер, то государство стремительно рушится»175.
Привитое исследователями черносотенцам «самодержавное кредо»176, под которым подразумевался приоритет самодержавия перед православием, не вполне верно. Акцент на самодержавии черносотенцы делали по причине актуальности и явственности угроз в начале XX в. именно этому элементу триединства, так как острие критики оппозиции в меньшей степени затрагивали вопросы изменения положения РПЦ и русского народа. В контексте взглядов право-монархистов приоритет православия определялся формированием всей идеократической конструкции самодержавия, что родило тезис о неразрывной связи православия с русской государственностью как важнейшем условии ее существова-ния177. «Русская православная церковь дала особую окраску русской государственной власти. И немудрено, ибо русское самодержавие народилось и выросло под церковным благословением», — писала черносотенная пресса178. Православие являлось идеологической опорой самодержавия, которое «освящало и освящает как незыблемую основу государственности русской»179. В различных документах и материалах периодической печати неизменно подчеркивался религиозно-идеократический взгляд на государство: «Русское государство держалось верой православной, царем самодержавным и русскими людьми — это были скрепы огромной невиданной в истории человечества империи»180.
Признавая, что наиболее приближенным к идеалу Русской православной монархии являлось допетровское само
149
державие, сумевшее реализовать модель «единения царя с народом», крайне правые идеологи утверждали, что неограниченное самодержавие является конструктивным образом будущего, т. к. в завершенном виде и окончательно установившейся форме никогда не существовало181. Монархисты восприняли славянофильскую идею о том, что самодержавие есть недостижимый идеал, требующий кропотливой и долгой внутренней духовной работы всего общества для воплощения его в органичные рамки. Даже в незавершенном виде, по их мнению, Русская православная монархия раскрыла свой потенциал, проявившийся в эффективности успешного государственного строительства на протяжении ряда веков.
Отвергнув секулярные концепции происхождения монархии (доктрина общественного договора, классового происхождения государства и т. д.)182, правомонархисты взяли на вооружение шедшую из глубины веков религиозную концепцию о богоустановленности царской власти. Не отрицая происхождения монархии из естественной иерархии человеческою общества, черносотенцы тем не менее делали акцент на ее религиозно-духовном аспекте. Ссылаясь на Священное Писание, их литература указывала, что монархия в избранном народе во главе с царем, имевшим специальное посвящение, была установлена Богом по просьбе людей, осознавших неспособность жить по Божьим законам.
Согласно идейным воззрениям черносотенцев русское самодержавие наследовало традицию Царства в истории человечества, где монарх выступал средством удержания народа на Божьем пути. С христианской точки зрения, греховная природа человека могла быть преодолена посредством подчинения независимой от людей, но зависимой от Бога верховной власти. В постановлении III Частного совещания представителей отделов Союза русского народа, состоявшегося в марте 1909 г. в Ярославле, заявлялось: «Самодержавие имеет религиозное обоснование: самодержец есть помазанник Бо-
150
жий, что подразумевает подчинение ему православных лю-дей»183. Задача подданных виделась крайне правым в достижении нравственных, религиозных идеалов, с одной стороны, и уважении к законам, с другой. Отсюда вытекала и причина революции — оскудение в народе православной веры, падение уважения к верховной власти.
Именно в религиозном основании и лежало отличие самодержавной власти от фашистской диктатуры. Крайне правые подчеркивали, что православный фундамент самодержавной идеи позволял России в начале XX в. сохранять облик и содержание христианского государства. «Поэтому-то русский царь, помазанник Божий, обладающий полнотою свободы воли в земном своем царствовании, никакою земною властью не ограниченный, является ответственным перед Господом Богом и своею царскою совестью; потому-то он и есть неограниченный самодержец и отец своего народа», — заявлялось в Своде основных понятий и положений русских монархистов, выработанных Программным разрядом IV Всероссийского съезда Союза русского народа в мае 1912 г.184
Существенно дополнивший критерии типологизации русской консервативной идеологии А. В. Репников отмечал, что при всем своеобразии и различии консервативных концепций в качестве стержневой идеи выступает сакрализация царской власти, обусловленная идеократическим взглядом на мир185. И. С. Аксаков в трактате, посвященном теоретическим вопросам самодержавной власти, писал: «Самодержавие не есть религиозная истина или непреложный догмат веры... Отнявши у самодержавия навязанный ему религиозный ореол и сведя его к самому простому выражению — мы получим только одну из форм правления».186
Именно наличие религиозного фактора отличало самодержавную монархию от диктатуры. Фашистская диктатура, лишенная религиозного оправдания, могла опираться лишь на социальную демагогию и насилие, что и обусловило ее
151
отличие от русского самодержавия. Важно отметить, что фашизм стал возможным только на Западе, где почва для него была подготовлена веками проводившейся секуляризацией. Еще в начале XX в. черносотенцы указывали, что так Запад, сохранявший лишь внешние атрибуты христианства, по своему внутреннему содержанию фактически расстался с ценностями и идеалами Нового Завета, сделав ставку на развитие материального прогресса в ущерб духовному187.
Из вышеизложенных рассуждений следовал тезис, что неограниченная власть, имеющая религиозно-нравственное основание, не есть диктатура и тирания. Согласно правомонархическим воззрениям, подчиняясь православному царю, народ подтверждал свою приверженность и верность принадлежавшей Богу верховной власти. Эти положения неоднократно официально фиксировались в программных документах крайне правых. На приеме Николаем II депутации Союза русского народа 23 декабря 1905 г. крестьянин В. А. Андреев заявил: «Верь, государь, что русский народ, вручивший судьбы царю-батюшке, не тяготится властью его. Он глубоко верит и сознает, что власть царя — власть от Господа. Правда царя — правда Бо-жия»188. В рамках данной схемы рассуждений роль царя в истории страны неимоверно возрастала: «Все, что было сделано доброго и великого в России, все было сделано волей помазанника Божьего», — писала в марте 1913 г. черносотенная пресса189.
При таком понимании за самодержавием признавалось неотъемлемое право полной свободы действий, неограниченной и не стесненной никакими земными политическими и законодательными институтами. Контролирующую и ограничительную функцию в системе самодержавия выполнял религиозный компонент, где судьей неограниченного царя выступал Бог и царская совесть, которым «он отдает отчет во всех своих делах и поступках не как человек только, а как русский царь...»190. Невозможность ограничения его власти носила сакральную подоплеку: «Священство государя, как по
152
мазанника Божия, исключает всякое понятие о возможности ограничения его власти властью мира»191.
Иной подход к проблеме властных полномочий российского самодержавия демонстрировали русские националисты. Если черносотенцы оставались верными самодержавному кредо как неограниченной монархии, то шараханья между либеральным идейным ядром своей доктрины и необходимостью следовать линии защиты национальной традиции обуславливало непоследовательность и противоречивость их позиции. Решение вопроса об ограниченности или неограниченности российского самодержавия в постманифестной монархии ставилось националистами в зависимость от конкретной внутриполитической конъюнктуры192. С одной стороны, они заявляли, что являются убежденными сторонниками неограниченного самодержавия, вытекавшего из национальных свойств русского народа, органически неспособного к объединению самих в себе и самоуправлению193. С другой стороны, националисты подчеркивали свою приверженность законодательной Государственной думе194.
Пытаясь скрыть бросающуюся в глаза двойственность и непоследовательность своей позиции по вопросу о приемлемой для них формы правления и государственного устройства, русские националисты выбрали тактику лавирования, что позволяло им взаимодействовать с различными политическими силами третьеиюньской монархии: правительством, думскими фракциями, крайне правыми и центристскими партиями, избирателями и т. д.195 Д. А. Коцюбинский указывал, что неопределенность выдвигавшихся идеологами наци-онализма формулировок позволяла им избежать обвинений в нелояльности как к институту неограниченного самодержавия и лично Николаю II, так и реально функционировавшему законодательному институту Государственной Думы. Попытки соединить два взаимоисключающих тезиса предпринимались националистами неоднократно, но все они указывали на
153
их скрытую приверженность парламентским институтам196. Например, идеолог движения А. И. Любинский высоко оценивал эффективность неограниченного самодержавия в далеком прошлом, когда царь мог лично направлять всю работу правительственных структур197.
По мнению правомонархистов, причина непоследовательности националистов состояла в сильном влиянии на их идеологию западных секулярных учений, что привело к потере религиозного и национального смысла самодержавия, которое в их трактовке превратилось в оторванную от православной и русской традиции ненациональную форму правления, имевшую аналоги в других странах. Попытка законсервировать основы третьеиюньской монархии заставляла националистов искать обоснование сохранявшему внешние атрибуты самодержавной власти способу правления. Стремление совместить взаимоисключающие принципы: неограниченного самодержавия, с одной стороны, и ограниченной монархии, с другой, приводило к постройке замысловатых концепций198. Одна из них в ноябре 1907 г. была озвучена в Думе премьер-министром П. А. Столыпиным, который изложил поддержанный националистами новый взгляд на сущность самодержавия: «Самодержавие московских царей не походит на самодержавие Петра; точно так же и самодержавие Петра не похоже на самодержавие Екатерины II и царя Освободителя»199.
Утверждением, что самодержавие еще не расцвело и для своего усовершенствования нуждается в положительном воздействии на него народных представителей, П. А. Столыпин, по мнению крайне правых, низвел самодержавие на ступень временного по своей сущности, изменяемого учреждения. По заявлению «Русского знамени», сделанная премьер-министром попытка отделить самодержавие от религиозного и исторического значения приводила к нивелировке истинного смысла верховной власти и выставляла ее в качестве ординарной деспотии200.
154
Это противоречило концептуальным догматам религиозной обусловленности самодержавия как проекции царства Божьего на земле, сущность и основы которого не изменяются с приходом к власти разных царей, так как самодержавие представляет Богом данную власть, которая как «дар свыше и благодать Духа святого — неизменна, как неизменны все законы Господни». Постоянность основ самодержавия признавала и РПЦ, обеспечить сохранность данной Богом власти которой цари клялись при венчании на царство. Идеологи черной сотни ставили вопрос ребром: или Божественный авторитет самодержавной власти, или ее зависимость от избранных народом парламентариев. В газете «Русское знамя» было сделало официальное заявление: «Воззрения правительства не могут быть приняты православными людьми и не отвечают в данном случае требованиям государя императора, сказавшего, что его самодержавие ныне будет таким же, каким оно было встарь»201. П. А. Столыпин и правительство были обвинены в попытке трансформировать русское само-державие под германский и английский аналоги, искажении русских исторических начал в либеральном, независимом от православия новаторском смысле, которое не имело основы в прошлом страны и потому было нежизненно. По существу, П. А. Столыпин подтачивал идеологические основы государственного строя, чем лил воду на мельницу оппозиции.
Наиболее остро противоречия черносотенной и националистической концепций проявились в вопросе источника властных прерогатив, который на Западе в общем виде был разрешен уже к началу XIX в. с утверждением принципа суверенитета и верховенства народа (нации). В России легитимность царской власти продолжала официально основываться на тезисе ее божественного происхождения. Власть самодержца не рассматривалась как народная, т. к. не санкционировалась народом и не выражала его волю. Здесь черносотенцы исходили из теоретических наработок русских
155
консерваторов и славянофилов, согласно которым русский народ не стремится государствовать, его предназначение совсем иное — жизнь на земле и в Боге202.
При этом согласно консервативной концепции, самодержавная власть существовала не для самой себя, что характерно для абсолютизма, но для исполнения свыше указанной миссии, составлявшей священное служение, а не привилегию. При своей отчужденности от народной воли царская власть, имея религиозную основу, являлась выразителем народного духа, идеала и национальных традиций, в результате чего обретала статус верховной власти. В российской исторической практике, по мнению консерваторов, процесс перехода единоличной власти в верховную произошел естественным путем, так как имел для этого плодородную почву — религиозно-нравственную основу народа. Данные представления нашли отражение в известной славянофильской формуле: «Внешняя правда — государству, внутренняя правда — земле; неограниченная власть — царю, свобода мнения и слова — народу»203. Данная система рассуждений неизбежно приводила консерваторов к мысли, что для исполнения священной миссии проводника Божественной воли самодержавная власть должна быть свободна от ограничений конституционных и парламентских ин-ститутов204, а отношения между народом и монархом должны строиться только на нравственной основе взаимного доверия.
Если правомонархическая доктрина вырабатывалась под влиянием отечественных консервативных традиций, то генезис русской националистической доктрины проходил под воздействием западных учений XIX в., сформулировавших комплекс представлений о «нации-суверене» как высшем принципе легитимности. Согласно данному учению, народ как абсолютный источник права делегирует свои властные полномочия правителю, который обязан учитывать народное мнение при принятии решений205. Отбрасывая религиозный компонент, националисты отвергали черносотенный тезис о
156
божественном происхождении царской власти и выводили генезис самодержавия из факта народного избрания, тем самым подводя идейный базис под парламентские институты206.
Первым, кто выявил либеральную начинку национализма, был К. Н. Леонтьев, писавший в работе «Национальная политика как орудие всемирной революции»: «Идея национальностей чисто племенных в том виде, в каком она является в XIX веке, есть идея, в сущности, вполне космополитическая, антигосударственная, противорелигиозная, имеющая в себе много разрушительной силы и ничего созидающего. ибо культура есть не что иное, как своеобразие, а своеобразие ныне почти везде гибнет преимущественно от политической свободы»207. На западные либеральные корни русского национализма указывала и черносотенная пресса. В июле 1912 г. печатный орган СРН газета «Русское знамя» прямо заявляла, что не приемлет занесенный из-за рубежа национализм как проявление антиправославной мысли208.
Исследователь Э. А. Попов подчеркивал, что между либерализмом и национализмом имеется не только общее генетическое происхождение, но и определенное морфологическое сходство209. Либерализм в начале XIX столетия сформулировал права индивида, по аналогии с ним национализм сформулировал права нации210, по которым они могут требовать от власти отчета и избирать ее. Черносотенцы подвергли данный тезис критике как богохульный. «Народовластие — власть от человека, поэтому народовластие — безбожная идея, а потому неприемлема для верующих христиан», — писала в январе 1908 г. черносотенная пресса211.
Черносотенцы отвергли воспринятую националистами либеральную трактовку народа как абсолютного источника права, делегировавшего свои властные полномочия правителю, и сохраняли верность Божественному происхождению власти. Поэтому ставить знак равенства между националистической и правомонархической доктринами, а также
157
утверждать их «духовное родство» представляется не совсем верным.
Отстаивая принцип несхожести исторического пути России и Запада, идеологи черной сотни старались в своих идейных построениях обосновать источник верховной власти вне западоцентричных схем с их идеями о народоправстве. Но, ведя свои корни из русской философской мысли XIX в., правомонархисты не могли игнорировать славянофильское учение212, в котором концепция «нации-суверена» получила определенное развитие. Славянофилы рассматривали государство и народ как объединенный нравственным законом союз, в рамках которого народ наделяет царя своими властными полномочиями, поручая ему управление на благо всего русского общества.
Положение о воле нации в качестве критерия легитимности получила определенное распространение и в среде русских консерваторов. В частности, Л. А. Тихомиров, утверждая тезис Божественного происхождения царской власти, предложил рассматривать царя как персонификацию народного духа и выразителя народного идеала (данная идея была взята у славянофила Д. А. Хомякова). Э. А. Попов указывал, что данная трактовка, безусловно, несла в себе определенное новшество, так как традиционное монархическое (в том числе и простонародное) восприятие монарха ограничивалось представлением о государе-помазаннике Божьем, а не как о выразителе духа нации213.
Таким образом, и в классическом консерватизме, не допускавшем пересмотра концепции божественного происхождения самодержавия, проявились славянофильские влияния, нашедшие свое отражение и в высказывании члена Главного совета СРН А. А. Майкова в брошюре «Революционеры и черносотенцы»: «Самодержавие царское установлено самим русским народом. Царская власть не происходит от завоевания, чем отличается от власти абсолютных монархов и вос-
158
точных деспотов, а вручена царю русским народом, почему она и не представляет из себя господства, а занимает относительно народа служебное положение»214.
Крайне правые не стали резко отвергать эту идею, позволявшую им решить проблему национального характера самодержавия, т. е. как продукта русского национального творчества, посредством следующих тезисов.
Во-первых, уникальность самодержавия как формы правления, присущей только русскому народу, осмысливалась через призму русской народности: «...самодержавие создано раз-умом русского народа и является исконным и чисто русским способом правления»215. Самодержавная монархия вытекала из национальных свойств именно русского народа и, исторически выросши на русской почве, была тесно связано с «миросозерцанием народа и всем его бытом»216. По мнению черносотенцев, основой легитимности самодержавия выступало русское народное право, позволившее ему стать самобытной организацией русского исторического бытия, государственной формой проявления народной общинности, соборности.
Во-вторых, самодержавие являлось произведением именно православного народа, неизменно сохранявшего верность религиозно обоснованной модели власти. Формированию на-ционально ориентированной самодержавной монархии способствовали многочисленные иностранные нашествия, актуализировавшие проблему создания идеократической системы властиустроения с функцией защиты православного социума. В частности, негативно сказавшееся на материальном развитии производительных сил и культуры монголо-татарское иго сыграло положительную роль в выработке оригинальной модели самодержавного государственного правления: «Пробыв целые века под татарским гнетом и во время других, не ме-нее тяжелых годин и испытаний, русский народ искал духовного утешения и опоры своим надеждам в заветах Христа и, перевоплотив их в себе, создал свою чисто русскую христиан-
159
ско-содружественную государственность, с патриархальною самодержавною властью во главе»217. Исходя из данных рассуждений, самодержавие рассматривалось как уникальный, изобретенный православным русским народом способ правления, аналоги которому в мире отсутствовали.
Таким образом, в вопросе об источнике властных прерогатив царя черносотенной идеологии отчасти был присущ дуализм, который истекал из восприятия царя, во-первых, как проявления высшей божественной власти, что соответствовало концепции Русской православной монархии, и, во-вторых, как персонификации духа собственного народа, чья власть «независима от народной воли, но зависима от народного идеала». Дуализм был емко выражен в газете «Русское знамя»: «Бог и народ — вот две идеи, заключающиеся в самом бытии человека, из которой вытекает третья — царь»218. Годом ранее газета писала: «Для нас царь больше, чем человек, больше, чем правитель. Он одухотворенное, живое знамя России, верховный представитель народа русского. И вместе с тем он наместник Божий, священный хранитель небесной справедливости.»219. Формулируя свое представление о монархической власти, идеологи правомонархического движения решили проблему дуализма просто: божественный источник власти царя признавался первостепенным, в то время как народный — второстепенным.
Включение народа в черносотенную властиустроительную схему было вынужденной реакцией на все более завоевывавшие популярность западноевропейские секуляристские учения с декларируемым ими принципом «верховенства народа». Крайне правые нехотя включили народ в православно-самодержавную концепцию власти из вполне прагматичных соображений. С одной стороны, необходимо было повышать конкурентоспособность своей политической программы на рынке общественных идей, где в спорах неизбежно вставал вопрос о роли и месте народа в политическом процессе. Принятая черносотенцами славянофильская концепция о царе — «пер-
160
сонификаторе народного духа» прикрывала слабое место их религиозной концепции источника властных прерогатив царя, ставшей объектом для серьезной критики их политическими оппонентами. Мода на секуляристские концепции заставляла черную сотню «дорабатывать» свою доктрину в соответствии с требованиями времени. С другой стороны, модернистские элементы их идеологии преодолевали «абсолютистскую» оценку современного им самодержавия, согласно которой уклонившийся от начал истинного христианства народ будто бы отрекается от своей власти в пользу монарха.
Данная схема имела слабое место. Нехотя включив народ в систему властиустроения, правомонархисты невольно смыкались со своими политическими противниками из либерального и революционного лагерей, которых подвергали жесткой критике. Позже обозначилась и другая опасность — возможность реформирования и даже ликвидации самодержавия. Тезис о том, что главная ценность самодержавия заключается не в его достоинствах, а в том, что оно — симптом известного духовного строя народа, могли использовать оппозиционные политические силы для того, чтобы убедить царя, что «нынешний духовный строй народа не тот, что был встарь, что народ перестал видеть в царе выразителя нравственного начала — правды, а видит в нем только начальство и барина. А раз так, то самодержавие перестало быть нужным и лучше упразднить его», — предупреждала об опасности черносотенная пресса220.
В конечном итоге противоречивость черносотенной идеологии, ставшая результатом смешения концепций охранителей с их идеей божественного происхождения царской власти и славянофилов с их либеральными идеями «нации-суверена», привела к расколу черносотенного движения на дубровинцев, оставшихся верными канонам, и обновленцев, принявших либеральную идею «народа-суверена», что дало им возможность признать ограниченность власти царя Государственной думой и Манифестом 17 октября.
161
Черной сотне не требовалось отвечать на вопрос о позитивности или негативности самодержавной формы правления для России. Дискуссия по этому поводу представлялась кощунственной, так как рассматривалась посягательством на волю Творца. Из богоданной характеристики самодержавия рождался тезис о недопустимости ограничения власти царя. «Царское самодержавие, исторически развившееся вместе с Русской землей, — корнями своими глубоко проникающее в русскую народную почву и ставшее даже второй народной, — сохраняется в неприкосновенности и оберегается как священное наследие. Основываясь же на постоянном единении царя с народом, оно не может, однако, перейти в форму какой-либо сделки или договора между народом и верховной властью с целью ограничения последней», — утверждалось в выпущенной во второй половине 1906 г. объединенной избирательной программе Русского собрания и СРН221.
Либеральная идея «народа-суверена» как источника властных полномочий неизбежно вела националистов к обоснованию прав русского народа на участие в управлении государством посредством представительного органа власти222. Принятие русскими националистами Государственной думы как политического института предопределяло их идейный разлад с черносотенцами. Если последние, в целом признавая необходимость законосовещательного народного представительства в виде Земских соборов, отвергали современный им законодательный формат Думы, созданной по образцу и подобию западных парламентов, то националисты признали необходимость введения в России института законодательного представительства и выступали против его упразднения. Националисты оставили довольно многочисленные и вполне определенные заявления о признании русского парламента. В частности, М. О. Меньшиков писал, что благодарен Всевышнему за учреждение в России парламента и конституции, на основе которых возможно построение нового государ-
162
ственного здания223. Разногласия касались и объема полномочий Государственной думы: если черносотенцы отрицали законодательный характер русского парламента, то националисты принимали современный им формат Думы.
Попытки националистов совместить в оценках современной им модели российской власти одновременно абсолютистский и парламентский принципы критиковались крайне правыми, указывавшими на дрейф поборников «плотской чистоты» из правого лагеря в лагерь центра. Националистический тезис о самодержавии в «единении с законодательным народным представительством» резко критиковался и Л. А. Тихомировым, охарактеризовавшим его как пережиток «октябризма»224. Признание парламентского строя, русской «конституции» — Манифеста 17 октября, а также «кощунственное» требование отделения церкви от государства окончательно позиционировали националистов в глазах черносотенцев как либералов-республиканцев, тактически более осторожных в достижении цели окончательного «умаления» монархии, чем кадеты и октябристы. По утверждениям крайне правой прессы, сохранение самодержавной власти националистам было необходимо лишь как инструмент расправы с революционными партиями. К ограничению самодержавия они подходили эволюционно, по меткому выражению «Русского знамени», «медленной сапой»225.
Напряженностьмежду черносотенцамиинационалистами подогревалась разностью оценок сущности третьеиюньской монархии. Тактические установки русских националистов были нацелены на консервацию современной им политической системы в том внутренне противоречивом («дуалистическом») виде, в котором она оформилась к середине 1907 г.226 Черносотенцы же не приняли постманифестной системы, защищая сакральные принципы православно-самодержавной монархии. Оставаясь на позициях самодержавного кредо, они утверждали, что Манифест 17 октября и Госдума не изменили
163
самодержавной сущности власти227, что противоречило позиции националистов, убежденных в большем совершенстве парламентской модели, которая создает основу для дальнейшего развития228.
Фактически русские националисты признали ограниченный характер царской власти, трактуя ее как неограниченную и ограниченную одновременно229. Д. А. Коцюбинский указывал, что оценка сущности постманифестной государственности, предлагавшаяся идеологами ВНС, примерно соответствовала определению, содержавшемуся в известном международном политическом справочнике Гота: «Конституционная монархия при самодержавном царе»230. Согласно рассуждениям националистов, при нормальном течении государственной жизни действуют установленные парламентские нормы принятия законов и их реализация посредством утверждения царем. В том случае, если законодательное учреждение вступает на конфронтационный путь с Верховной властью и в стране складывается конфликтная ситуация, то монарх имеет право вмешательства в целях водворения порядка и нормализации политической ситуации.
Подобная «гибкость» по фундаментальному вопросу, расценивавшаяся как политическая беспринципность и скрытый республиканизм, раздражала черносотенцев, констатировавших на состоявшемся в конце сентября—начале октября 1909 г. Всероссийском монархическом съезде русских людей, что ВНС недостаточно ясно засвидетельствовал свою готовность, наравне с крайне правыми партиями, защищать неограниченное самодержавие. В связи с этим съезд предложил «выждать более точного самоопределения Национального союза в своей дальнейшей деятельности»231.
В либеральной сущности националистов черносотенцы окончательно утвердились через два года. В постановлении состоявшегося в ноябре 1911 г. съезда Всероссийского Дубровинского СРН констатировалось отступление националистов
164
от правоконсервативных принципов, в связи с чем совместные действия с ними объявлялись предосудительными232. Отказав националистам в монархических убеждениях, черносотенная пресса определила им место в лагере умеренно правых233.
Характеризуя националистов как «робких конституционалистов» и политических «флюгеров», черносотенцы указывали на отсутствие у них четкой и твердой позиции по принципиальным вопросам, касающимся самодержавия и будущего страны. Такой оценке способствовало поведение фракции националистов в Думе, постоянно лавировавшей между различными думскими группировками. Это наталкивало на мысль, что националисты преследовали те же цели, что и октябристы с кадетами, с которыми их разнила тактика (более медленные темпы) перехода к конституционному способу правления. «Левые устроят лет через пять новую революцию во имя республики — тогда эти националисты превратятся в умеренных республиканцев. Не задумываясь превратятся, в случае надобности, в умеренных анархистов», — характеризовало «Русское знамя» конкурентов из правого лагеря234. В июле 1912 г. «Русское знамя» причислило «националистов» (наряду с октябристами и кадетами) к партиям, «стремящимся к государственному перевороту», имея в виду ущемление прерогатив царя-самодержца.
Причины крайней противоречивости идеологии русского национализма, сказывавшейся на внутреннем единстве движения, лежали отчасти в кадровом составе ВНС. Стоит отметить, что в период революции 1905—1907 гг. многие лидеры ВНС входили в состав различных политических партий (по большей части либеральных), открыто провозглашавших приверженность парламентаризму. «Русское знамя» указывало на разно-векторность политических взглядов и «компрометирующее» прошлое видных лидеров ВНС: профессор Локоть являлся бывшим трудовиком, Савенко сотрудничал в годы революции в левой газете «Полтавский вестник», Юзефович поддерживал
165
либеральное «Новое время» и т. д. В этой связи черносотенцы рассматривали националистов как незначительную часть русской интеллигенции, отшатнувшейся от «жидовской культуры» (читай: либеральной. — М. Р.), но не пришедшей к истинным ценностям, а остановившейся на полпути235.
Квинтэссенцию негативных качеств националистов «Русское знамя» персонифицировало в критике ведущего публициста «Нового времени» и одного из лидеров ВНС М. О. Меньшикова: «ярый жидовский фанатик, космополит, превратившийся в русского националиста». «Русское знамя» вопрошало: «Зачем же Суворин ему, атеисту, дозволяет вести руководящие речи в вопросах веры, ему, космополиту, трактовать о национальности, ему, непротивленцу, когда говорят об армии — этом символе активной борьбы, ярому республиканцу, доказывать значение монархии»236.
В своем стремлении сохранить политическую систему в том виде, в которой она сложилась по итогам событий 1905—1907 гг., со всеми ее институциональными и государ-ственно-правовыми противоречиями, русские националисты выступили ситуативными консерваторами постманифестной монархии, которую черносотенцы находили ущербной. Соз-данный в мае 1908 г. Всероссийский национальный союз стал очередным проектом правительства П. А. Столыпина, пытавшегося, с одной стороны, сделать Союз основной правитель-ственной партией, а с другой, усилить проправительственную фракцию октябристов в Госдуме для поддержки своего авторитарно-либерального курса237.
Если враждебность черносотенцев бюрократии давала основание последней характеризовать крайне правых как «революционеров справа», то исходным для русских националистов являлся тезис о дружественном отношении к назначаемому императором правительству238. С точки зрения ситуативного подхода, утверждая лояльную позицию по отношению к исполнительной власти, националисты проявили
166
консервативный настрой на сохранение политического статус-кво. С учетом того, что назначаемое царем правительство несло ответственность перед ним, а не перед Государственной Думой, противодействие правительственной политике означало оппозицию императору239. В целом черносотенцы характеризовали природу ВНС как либерально-бюрократическую, существование которой полностью зависело от близости к бюрократическим сферам и лично Столыпину240.
Создание партии националистов прямо сказалось и на положении черносотенцев. С формированием ВНС П. А. Столыпин взял курс на раскол ставшего ненужным после подавления революции крайне правого лагеря. Департамент полиции предпринял шаги, направленные на ослабление влияния председателя СРН А. И. Дубровина и видоизменение роли самого Союза. В итоге произошло фактическое отстранение А. И. Дубровина от руководства СРН путем избрания в период его отсутствия заместителем графа Э. И. Коновницына. А. И. Дубровин вскоре вынужден был оставить пост председателя, а затем и вообще выйти из состава членов Главного совета. В конце ноября 1911 г. он собрал своих сторонников на особый съезд, где они объявили о создании Всероссийского Дубровинского союза русского народа и отмежевались от СРН во главе с Э. И. Коновницыным и Н. Е. Марковым241. С подачи бюрократии правомонархические организации вступили в полосу медленного угасания, которое закончилось их окончательным крахом в 1917 г.
Либерально-оппозиционная сущность националистов явно проявила себя в ходе деятельности в Госдуме, что еще раз продемонстрировало отсутствие в их идеологии консервативного ядра. Анализ парламентской деятельности националистов дал основание газете «Русский народ» в 1913 г. утверждать, что природа ВНС по сути была октябристской, но в отличие от последних националисты проявляли меньше самостоятельности и полностью шли на поводу у правитель
167
ства. По выражению газеты «Русское знамя», партия националистов состояла из «менее образованной интеллигенции, и, переполненные служилым элементом, они оказались более послушными и даже раболепными и тем совершенно удовлетворяли правящий слой»242. Не имея большинства в Государственной Думе, националисты могли продвигать свои предложения только при содействии центристских партий, сотрудничество с которыми рождало подозрение о полном подчинении их фракции октябристам.
Свою зависимость от октябристов признал и Совет национальной фракции в Госдуме, опубликовавший в марте 1910 г. в газете «Новое время» заявление: «Русская национальная фракция, имея в своих рядах девяносто членов Государственной думы, т. е. около одной пятой ее личного состава, не может быть признана ответственной за направление дел в законодательном учреждении. Решающее значение в Государственной думе имеет только Союз 17 октября, который, занимая центральное положение, может влиять на то или другое направление вопроса, привлекая на свою сторону правое или левое крыло народного представительства»243. Эта мысль была подтверждена и в выпущенной в 1912 г. в С.-Петербурге в книге «Националисты в 3-й Государственной думе»: «Имея значительное сходство в своих программах, русская национальная фракция и Союз 17 октября идут в большинстве вопросов рука об руку...»244.
Либерализм националистов все более проявлялся после смерти П. А. Столыпина, выразившийся в росте оппозиционности по отношению к политике правительства. Консервативная маска с Всероссийского национального союза была окончательно сорвана в ходе разразившегося в России весной—летом 1915 г. общеполитического кризиса, в ходе которого в IV Думе был создан оппозиционный Прогрессивный блок, в который вступила значительная часть фракции националистов245. Таким образом, проявившаяся в условиях
168
политического кризиса либеральная и оппозиционная самодержавию суть идеологии национализма, прикрывавшегося консервативной риторикой, поставила окончательную точку в вопросе его идейной направленности.
Широкая вариативность политических партий, декларировавших приверженность лозунгу «Православие, самодержавие, народность» и использовавших риторику защиты интересов русского народа ставит проблему идентификации принадлежности к правомонархическому сегменту. В качестве критериев отнесения к черной сотне представляется возможным использовать отношение к «ничем земным не ограниченному самодержавию в русском православном его проявлении». Принятие самодержавия как единственно возможной для России формы государственного правления, недопустимость его ограничения законодательными парламентскими учреждениями по западному образцу позволяет относить организацию или отдельных лиц к правомонархическому лагерю и проводить четкую границу с националистическими организациями.
169