С тех пор немало утекло воды в Зеравшане и других реках Средней Азии, которые вброд и на пароме, на лодке и, бывало, вплавь, держась одной рукой за холку коня, пересекал Захир-ага. Это имя появилось на кончике языка Фатимы, которая сумела одолеть лишь первый звук в польском слове, а на звук «з» в её изящной головке первым первым оказался брат персиянки Захир. Новое имя тут же подхватили слуги и знакомые. С титулом «ага», «начальник», оно достигло дворца, и полетело во все стороны.
Рукопись Захир-аги на фарси, которую прочёл Даниар-бек, за несколько лет увеличилась в объёме и стала доступной лишь Большому Дивану, к неудовольствию автора. По мировоззрению он остался европейцем. Как творец, испытывал желание видеть свой труд доступным широкому кругу читателей и за пределами эмирата. Тайно от визиря он сделал копию на русском языке и ждал только случая передать рукопись в Российскую академию наук или в Императорское географическое общество. Он знал, что рискует головой, но разве он мало играл с огнём.
Самосознание русского поляка, доставленного в Бухару рабом, сильно изменилось за последние годы. Он поднялся на завидную высоту благодаря не только случаям. Не красный кафтан сотника, а его способности натуралиста, этнографа и историка позволили ему приблизиться к избранным лицам эмирата. Только приблизиться. Должность посланника по особым поручениям Даниар-бека не давала права на место в рядах новой знати. Визирь больше не возвращался к разговору о перемене веры. Тем не менее, бывший невольник понимал: стеной между его нынешнем состоянием «собственности куш-беги» и жизнью равноправного бухарца является стена мечети. Пока он остаётся неверным, любая случайность, начиная с неудовольствия высокого начальника, может ввергнуть вознесённого раба в состояние хуже прежнего, ибо зависть успеха не прощает.
Захир-аге не раз предоставлялась возможность бежать от всевидящего глаза тайных осведомителей эмира. Особенно с той поры, как он стал выезжать с поручениями визиря за пределы эмирата. Можно было пробраться через Кашгар в Китай, где находилась постоянная православная миссия. Соблазнял путь в сторону Герата, оттуда – в Тегеран, где эмира не жаловали, где можно было укрыться в греческом монастыре. От Коканда в Ферганской долине было рукой подать до русского укрепления Верный. И водный путь по Сырдарье до Ак-Мечети с 1853 года находился в руках генерала Перовского. Путь через казахские степи был наиболее опасным: беглецов ловили кочевники и снова продавали.
Но чем дальше отъезжал Захир-ага от Бухары, тем сильнее хотелось ему, выполнив поручение визиря и удовлетворив свою любознательность, возвратиться… домой (да, домой!), в уютный кабинет с окнами на сад с фонтаном, к ласковой Фатиме. Когда его сига в первый раз забеременела, что по местному закону обязывало нанимателя переписывать контракт, хозяин появился на женской половине днём под тяжестью дорогих даров и предложил ей стать ему агда, постоянной женой. Фатима дары приняла не сразу, хотя глаза её разбежались. Она ответила без смущения:
- Закон не позволяет мне стать постоянной женой неверного.
Хотя католика на этот раз соляным раствором не поили, и всесильный визирь не стоял над душой, он ответил без колебаний:
- Я пойду к мулле, - и лукаво добавил. – Только тогда по закону мне позволяется взять много жён. Ты ревновать не станешь?
Лицо его избранницы осталось серьёзным.
- У тебя будет одна агда, ведь ты русский и в душе останешься христианином.
-…В душе… В душе у меня, солнце моё, другие боги. И я только наполовину русский. Моя мама была полькой.
- Полькой? Это франки? Нет? Не знаю таких. Всё равно так не бывает, чтобы в одном человеке было двое. Кто-то победит.
Рождённый Корчевским не мог знать, что под небом Бухары повторилась ситуация с его отцом и матерью в далёкий день на берегу Вислы. Случайность? Закономерность? Ответов нет…
На обряд обрезания собрался весь двор. Этот краснобородый выскочка, творение визиря, становился членом новой знати. На территории эмирата он не мог быть ни продан, ни подарен, только казнён по приговору эмира, подтверждённому духовенством.
Теперь с прошлым сын Игнацы и Христины Корчевских был связан только воспоминаниями. Они всё реже затрагивали сердце. Он ещё думал на польском языке. Со слугами и простонародьем разговаривать приходилось по-узбекски. На арабский часто переходил во дворце, в мечетях и медресе, где учёного почтительно называли улемом. С женой и детьми общался на фарси, на нём же писал и написанное повторял русским письмом в скрытой от посторонних глаз тетради. Россия заняла в его помыслах особое место. Нет, он не работал как тайный агент иностранного ведомства в пользу России. Захир-ага задумал принести пользу своему новому отечеству, открыв его для русских. Начни он делать это на виду у всех, его бы не правильно поняли, более того, обвинили бы в измене.
Почти четверть века невольный иммигрант служил правителям государства, расположенного по среднему течению и верховьям Амударьи, в долине Зеравшана и на восточных отрогах Памира. Эта азиатская глубинка пережила Александра Македонского, Чингизхана и Тамерлана, многих владык меньшего ранга, чьи имена стёрлись в народной памяти. Привязанность к новой родине не мешала вдумчивому человеку, исследователю по призванию, видеть её недостатки. Деятельной натуре мало констатировать факты. Она стремится изменить порочный порядок вещей даже ценой собственной жизни, если он гибелен для страны.
Смертельно опасным для Бухары Захир-ага считал в первую очередь бесконечные войны с соседями, в которые ввязывались чуть ли не ежегодно драчливые феодалы-правители, жившие по законам шариата. Разлаживался хозяйственный механизм, гибли материальные ценности, уменьшалось население, часть которого уводилась в неволю. Захваченное у побеждённых соседей, в том числе пленники, не могло покрыть потерь, а духовный урон, превращающий пахаря и ремесленника в насильника, был вообще не восполним. Работорговля внутри страны и на экспорт была не меньшим злом. От рабского труда мало было пользы, а проблем - горы. Обращение с невольниками, как со скотом на глазах детей, портило нравы, тем более, что давно были забыты заветы первосвященников не ввергать в рабское состояние братьев-мусульман и мусульманок.
Как-то визир подарил улему молодого арапа. В семье русского поляка и персиянки он сразу стал домочадцем, вызвав косые взгляды соседей. Миновало почти полтысячелетия, как Мусульманское Возрождение прошло свой зенит. Редко кто вспоминал основателя обсерватории в Самарканде, математика и звездочёта Улугбека, родоначальника узбекской литературы Алишера Навои и таджикской – Джаами. Студенты медресе изучали Коран и мусульманское право, шариат. Опасно было оставаться в средневековье, когда новое время порождало хищников, вооружённых пушками, океанскими суднами и печатными станками. Ханы и эмиры тоже обзаводились артиллерией, но всё ещё представляли себя ордынцами Железного Хромца. Сарбазы были плохими артиллеристами, несмотря на умение русских пленников, на старания англичан, использующих все средства, чтобы предупредить появление императорской армии в Индии.
Изучив вначале свою страну, Закир-ага утвердился в мысли модернизировать эмират, открыв его в сторону одной из европейских стран, прорубить окно в Европу. Реально таких стран для Бухары было две: Великобритания и Россия. Причём, Англия находилась ближе – сразу за южными рубежами эмирата, в Индии, за стеной Памира. Здесь достаточно именно окна. К русским же необходимо рубить длинные «коридоры» через владения недружественного кокандского хана в сторону Сырдарьинской или Сибирской линий. И всё-таки, чем дольше думал рыжебородый улем, тем сильнее склонялся ко второму выбору. Ведь покровительство Англии грозит полной потерей независимости. Политика Лондона в Индии не была для бухарца секретом. Вообще, присматриваясь к экспансии трёх ветвей христианства – католицизма, кальвинизма и православия, - поляк (по домашнему воспитанию и Варшавскому университету) смог сделать невероятный для себя вывод, что паписты и протестанты, в основном, колонизаторы, а последователи апостола Иоанна – колонисты. В Средней Азии свободных земель для крестьянской и казацкой колонизации нет. Притом, Россия заинтересована именно в «буферном», союзном с ней государстве, чтобы отгородится им от владений Уайт-холла. Так что при самых неблагоприятных для Бухары обстоятельствах, если в среднеазиатское двуречье придёт Россия, дальше вассальных отношений с ней дело не зайдёт. Зато утихнут войны, будет отменено рабство, разлагающее душу нации, оживится хозяйственная деятельность, появятся дороги, светские школы, может быть университет, откроются библиотеки. Эти мысли волновали.
Оказалось, о сильном покровителе думали и другие головы. Прогуливаясь с визирем по роскошному саду при его дворце, Захир-ага занимал первого читателя своих записок пересказом слухов о неизвестном племени. Будто бы оно таится среди ледников, которые пополняют талыми водами истоки Пянджа и Вахша. Часть тех горцев схожи с таджиками, узколицы, смуглы и черноволосы, но глаза у них синие, как небо над снежными вершинами. Бытует древняя легенда, что Икандер Двурогий истребил всех мужчин таинственного племени, а жёны их понесли от светлоглазых македонцев. Это плебеи, говоря языком науки. Родовая же верхушка разительно отличается от них «львиными» ликами, уверяют те немногие, кому довелось их видеть. Что значит «львиный», понять невозможно.
Даниар-бек, слушая рассказчика с внешним выражением внимания, был углублён, оказалось, в свои мысли. Он вдруг перебил улема:
- Синие глаза?.. Скажи мне, домулло, что ты думаешь о русских? – и внимательно осмотрелся, нет ли поблизости «ушей» эмира. - Не бойся, тебе ничего не грозит.
«Пан или пропал!» – моментально принял решение Захир-ага. Рисковать было ему не впервой.
- Ваша светлость только выиграет, если решит опереться на царя.
- Твои соображения? Подробней.
Визир в синем шёлковом халате и сотник в красном кафтане вышли аллеей сада к низкой ограде из жжённого кирпича, поднялись на крытую террасу. Отсюда открывался вид на северную стену шахристана. За ней, между башнями, виднелся внешний город, рабад, – глиняные кварталы, жёлтые от солнца и пыли, тёмная зелень деревьев во дворах; кое-где блестела вода в арыках. С восточной стороны городская усадьба фактического правителя страны граничила с строениями внутреннего города, более зелёного, чем рабад, застроенного добротными зданиями. Выделялись размерами стрельчатые порталы караван-сараев, пузырились синие купола мечетей, и белые копья минаретов подпирали безоблачное небо Благородной Бухары. Визирь долго обдумывал известное нам мнение улема. Наконец произнёс:
- Я во многом с тобой согласен. Надо сделать знак русским. Предполагаю, у тебя есть копия книги на языке твоего отца, ибн Игнатий. Отправь-ка её с надёжным человеком в Петербург. Но не прямо в Академию наук, а через некоего графа Игнатьева. Разработчики восточной политики при царском дворе прислушиваются к его голосу. Я узнал о нём через английские газеты, доставляемые, как ты знаешь, в Бухару из Герата. Англичане сильно ругают графа. Он беспокоит их тем, что предлагает своему правительству нетрадиционные пути проникновения в наши пределы. Итак, действуй! Есть надёжный владелец каравана, русский по отцу. Несколько раз он добирался до волжских торговых городов. Можешь довериться этому купцу, я велю ему посетить тебя. А что касается синеглазых горцев, их львиноголовых вождей, я позволяю тебе отдохнуть от государственных дел на Памире. Деньги на экспедицию найдутся. Подбери себе спутников и следующим летом отправляйся в верховья Вахша. Эмир наш, да благословит его Аллах, должен знать, кто населяет высокогорную окраину его владений. Заодно разведаешь тайный путь в Кашмир.
Спустя несколько дней вереница ослов с поклажей и седоками покинула караван-сарай за северными воротами шахристана и направился в сторону Самарканда древней дорогой вверх по долине реки Зеравшан и дальше до кишлака Айни. Одним из седоков был известный в эмирате улем. Для него подыскали самого крупного ишака. И всё равно ноги рыжебородого гиганта волочились по земле. Из Айни кружной путь по высокогорной стране через селение Дюшанбе вывел караван к месту слияния Вахша и Обихингоу. Миновали два малолюдных кишлака. За последним просёлочная дорога шириной в арбу сменилась чуть заметной каменистой тропой охотников за архарами. Вскоре и она исчезла. Вокруг ни жилья, ни дыма, ни эха человеческого голоса. Спешившись, ведя на поводу вьючных и ездовых животных, путники медленно карабкались вверх по горному потоку. Дышалось тяжело. Ледяное белое солнце медленно плыло в фиолетовом небе, словно айсберг в море. Дул холодный ветер, гоня далеко внизу рваные клочки облаков в сторону Вахша. Пришлось сменить летние кафтаны на ватные халаты, покрыть головы бараньими шапками. От ослов шёл пар. Захир-ага предусмотрительно отказался от громоздких верблюдов и от лошадей, обречённых здесь на гибель от бескормицы.
Пришёл день, когда проводник, из таджиков, наотрез отказался вести экспедицию дальше: «Там шайтаны, господин. Никто не возвращался оттуда». Бухарцы спешились, задрали головы к фиолетовой расщелине в чёрно-коричневых скалах. Оттуда незаметно для глаза сползал в долину серый ледник, слезился под прямыми лучами солнца талой водой, порождая ручьи, саи на местном наречии.
Все ждали, что начальник велит поворачивать назад. И он был готов отдать приказ к возвращению. Но вдруг заметил вышедшую из тени расщелины на ледник молодую, судя по чистому лицу и стройной фигуре, женщину, закутанную от головы до пят в чёрную, с серебряными блёстками, шаль. Она находилась далеко, однако виделась так, будто стояла на расстоянии протянутой руки. Прядь седых волос красивого оттенка, выбиваясь из-под складки шали, закрывала один глаз женщины; другой сиял небесно-синим светом, словно сделан был из чистейшей бирюзы. Спутники улема, проследив его долгий взгляд в сторону расщелины, ничего, достойного внимания, видимо, не увидели и перевели взоры на начальника, ожидая его решения. Наконец рыжебородый произнёс «вперёд!» и начал крутой подъём вдоль кромки ледника, потянув за собой за кожаный чомбур покорного осла.
Проводник, прежде чем пуститься в обратный путь, долго смотрел вслед бухарцам. И вот замыкающий вереницу из людей и ослов скрывается из виду.
Никто из них домой не вернётся. И только Захир-аге суждено показать своё лицо потомкам. Но это случится не скоро.