Отвесные скалы и боковые ущелья каньона теснят с трёх сторон Плужине, грозя столкнуть со всеми жителями и скотом на дно пропасти в пенную, грохочущую валунами Пиву. На террасе, нависшей над каньоном, большая усадьба Каракоричей, буквой «П», открытой в сторону реки.
Мать Десанки происходила из Каракоричей-Русов. Дочь в своё время не успела расспросить её о непосредственных предках, а теперь спрашивать стало не у кого. Одни из потомков Петра Борисова упростились – превратились в крестьян и ремесленников. Другие влились в сословие сельской интеллигенции – учительствовали, занимались лечебной практикой в горных селениях. Единицы добились видного положения в столице.
Оказавшись в Цетинье, жена консула втайне от мужа, предвидя беду, списалась с дядей Вуком. Глава рода возглавлял и местную администрацию, избираемый из года в год в жупаны муниципалитета-опщины. Когда племяннице с мужем понадобилось надёжное укрытие, лучшего места, чем Плужине, во всей Черногории было не найти. Под крылышком жупана Вука советский дипломат преобразился по выправленным искусно документам в некоего Иво Каракорича. Плужан, разумеется, русский с толку сбить не мог. Однако для редких гостей горного селения, для стражей порядка, для начальства, изредка наведывающихся в «бастион» над Пивой, подставной Каракорич мог сойти за черногорца, так как отличался носатостью и карими глазами. И мог объясняться на местном наречии. Так как Иво-Николай освоил только ремесло «профессионального революционера», он занял скромное место школьного служителя в начальном учебном заведении, занимающим уже сто лет часть помещений усадьбы Каракоричей-Русов. Там же Десанка стала преподавать русский язык и литературу народа, который, говорили на Црной Горе, вместе с черногорцами насчитывает больше ста миллионов душ.
Десанке, унаследовавшей флигелёк покойной матери во дворе усадьбы, смены личины не понадобилось. Она девушкой покинула родной дом в мировую войну, когда Черногория находилась под оккупацией австрийцев, сюда и вернулась зрелой женщиной, в сопровождении то ли мужа, то ли однофамильца. Кому какое дело, где пропадала, чем занималась! Она у себя дома, под опекой авторитетного дяди. Он и хранитель школы, основанный их предком.
Для кральевины, как Десанка в разговоре на русском языке, в шутку, с сербским произношением, называла свою большую родину, Вторая мировая война началась 6 апреля 1941 года вторжением с четырёх сторон армий Италии, Германии, Болгарии и Венгрии. За день до этого события между Королевством Югославия и СССР был подписан договор о дружбе и ненападении. Это озаботило врагов славянства. Те рассуждали так: хотя большевики перекрестили русских в советских, они всегда останутся русскими и православными. Хоть к каждому из них по жидовину с партбилетом приставь и кремлёвские храмы чертями засели. Так что спокойнее будет, если разрушить договор по частям. Начинать надо с наиболее слабой стороны. Фюрер, заранее испытывая радость удачливого добытчика, нервно потёр руку о руку и мысленно переморгнулся с дуче. Болгарский царь вспомнил, что он немец. Сухопутный адмирал Хорти сделал в Будапеште стойку, надеясь получить выход к морю. Непонятно, на что рассчитывают южные славяне. От Антанты, после катастрофического поражения Франции, осталась одна Британия. Не очень-то Великая после бегства её армии от немцев из Дюнкерка. Пойти по пути нейтралитета, наподобие соседней Швейцарии? – задумались в Югославии. Мечты, мечты, где ваша сладость! – коричневый союз не позволит. Его диктаторы уже допустили оплошность, позволив армейской аристократии в Белграде отстранить регента князя Павла от власти. Под гул народного возмущения профашистской ориентацией правительства, офицеры возвели на престол не достигшего ещё совершеннолетия сына покойного короля Александра.
Спустя двенадцать дней после начала войны на Балканах, Югославская армия семнадцатилетнего Петра IIКарагеоргиевича сложила оружие. Монарх покинул страну в детских слезах. Победители растащили Югославию по клочкам. Цветущее Адриатическое побережье, вместе с Црной Горой, отошло итальянской короне, точнее - Муссолини, задумавшего возродить Римскую империю. Король Италии Виктор-Эммануил III примерил пылящийся в музее венец Петровичей-Негошей и прибавил к своему титулу новый – король Монтенегро.
Военные действия обошли Плужине стороной. Бойцы, пережившие короткую войну, принесли домой слухи, что в столице провинции Зета, куда входила Черногория, большинство высокопоставленных чиновников во главе с баномзаявили о своей лойяльности к оккупационной власти. К ним присоединилисьмного офицеров полиции, значительная часть торговой и промышленной буржуазии, администраторов всех рангов, даже несколько армейских генералов. Из Цетинье был направлен верноподданнический адрес Виктору-Эммануилу IIIи дуче. К соглашателям пристала кличка «зеленаши». В рядах зеленашей оказалось немало жупанов. Коллаборационисты нашли понимание и в обывательской среде опщин. Непонятливым же втолковывают (словами и более доходчивыми способами), что, являясь патриотами Монтенегро, они найдут путь к освобождению от ига Белграда при отеческом покровительстве короля Италии, с помощью доблестной армии дуче, истинного римлянина. Придёт время, и легионы с берегов Тибра покинут Црну Гору, исполнив свою миссию (какую, не объяснялось). А то, что корона Петровичей-Негошей останется на голове представителя Савойского Дома, то для черногорцев это только честь. Как можно сравнивать династию, основанную монахами черногорского захолустья, с восьмисотлетним родом истинных аристократов высокой пробы!
Вот в этом-то зеленаши оказались не едины. Значительная их часть высказалась за возвращение короны изгнанным в восемнадцатом году Негошам. Чай искупили вину на чужих хлебах! Словесные перепалки на тему монархических предпочтений достигли высокой степени накала. Однако спорящие до драки не дошли. Их заставляли держаться вместе серьёзные противники, получившие прозвище «белаши». Те были полны решимости вновь взяться за оружие, пока последний оккупант не покинет славянские Балканы, восстановить Югославию в прежних границах. Эта цель объединяет их с «красными» сторонниками партизанской войны, то есть с коммунистами Тито. Разъединяет же гораздо большее. Плитра интересов «четырёхцветием» (зеленашей – два «оттенка») не исчерпывалсь. Осторожный обыватель, поставивший цель во что бы то ни стало выжить в отечественной неразберихе, должен был держать в уме четников, сторонников Королевского правительства в изгнании, Югославскую армию на родине под водительством полковника Драголюба Михайловича. Вокруг него собираются офицеры и подофицеры, нижние чины, избежавшие пленения; также те из военнообязанных, кого не успели призвать в королевскую армию перед Апрельской войной. Похоже, Черногорию, как и всю Югославию, сотрясёт вскоре война, на Балканах невиданная. Помоги, Бог, своим православным чадам!
Из Цетинье во все стороны отправились в сопровождении солдат комиссии самозваной, утверждённой оккупантами власти. Дошла очередь и до горных селений. Двигатели автомобилей не осилили подъём к природной цитадели, увенчанной строениями Плужине. Пришлось нежеланным гостям пересаживаться на мулов.
С начала войны жупан Вук распорядился в светлое время суток постоянно вести наблюдение со звонницы за подходами к Плужине, а ночью охотники с тонким слухом выдвигались за околицу селения.
Приближение кавалькады издали заметил дозорный. В бинокль различались штатские, по шляпам. Петушиные перья на стальных касках выдавали горных стрелков итальянской армии. Если сейчас трижды, с короткими паузами, ударить в большой колокол, улочки Плужине опустеют, прокатится дробный грохот железных затворов с внутренней стороны ворот и калиток. Усадьбы превратятся в готовые к осаде бастионы. Но дозорный лишь сдалал знак напарнику. Тот скатился по винтовой лестнице башни и помчался извилистым проходом между глухими стенами усадеб. Вскоре из калитки в воротах под аркой с барельефным изображением Девы Марии и Божьего сына вышел с посохом в руке, старинным знаком выборной власти, жупанВук Каракорич-Рус. На нём был синей тафты кафтан без рукавов, открытый спереди. Седую голову жупан покрыл низкой цилиндрической шапочкой чёрного цвета с красным верхом, украшенным сербским крестом золотого шитья. Чужая рука могла снять капутолько с головой владельца. За ним следовал посыльный. На звонницу Вук поднялся легко, пружинистым шагом горца, долго не отрывался от окуляров бинокля. Потом крикнул вниз: «Откройте ворота». И спустился во двор церкви. Под гранатовым деревом была установлена удобная для сидения колода. Вук расположился в тени, откинувшись спиной к стволу дерева. Ждать пришлось долго. Наконец двор стал наполняться всадниками. Штатские и стрелки с видимым удовольствием соскакивали с мулов на землю, разминали затёкшие члены.
Намётанным глазом Вук выбрал из полдюжины чужаков в цивильном платье низкорослого крепыша средних лет с тяжелым низом лица и чугунным взглядом из-под надвинутой на брови шляпы. И в лице, и в очертаниях фигуры, в одежде - сходство с Муссолини, фасон шляпы усиливает. Жупан, поднявшись с колоды, приблизился к нему, с достоинством поклонился и назвал себя.
Коротышка сумел глянуть свысока на рослого хозяина селения и важно представился уполномоченным Центральной оккупационной управы, главой комиссии новых органов власти в Цетинье по установлению порядка в муниципалитетах итальянской зоны... На последних словах поправился: в опщинах освобождённой Монтенегро. На том церемония знакомства закончилась. «Где ваши люди?» - возвысил голос комиссар. – «Война, господин, - миролюбиво отвечал Вук. – Приближение вооружённого отряда испугало плужан».- «Пошлите за ними! Я буду говорить с народом. Любимая родина Монтенегро возродилась штыками солдат его королевского величества Виктора-Эммануила… Что вы медлите? Зовите людей!».
Вук особым движением кисти руки на уровне уха дал знак мальчишке. Тот, резво перебирая босыми ногами, вмиг взлетел под конический шлем звонницы. Долгий, исполненный покоя звон малого колокола проплыл над крышами Плужине и, ослабев в дальних горах, замер. Пока служители храма устанавливали на паперти и покрывали красной скатертью стол, носили к нему лавки, плужане, стекаясь со всех сторон, обступали полукруг ступенчатого подъёма.
В церковном дворе становилось тесно. Мужчины пробирались вперёд, женщины с детьми теснились за их спинами. Никто не принёс с собой оружия. Тем не менее, на тяжёлом лице главного цетиньского чиновника всё сильнее проступало беспокойство. Уполномоченный центральных органов власти достаточно хорошо знал обычаи земляков, сохранившиеся и в медвежьих углах страны и в городах неизменными много веков. Среди них - обычай выражать крайний протест национальной одеждой. Тот протест, который завершается извлечением из складок платья мстительного кинжала... Эта была сугубо черногорская особенность.
Головы всех мужчин покрыты чёрными капами с красным верхом; у многих на плечах распахнутые на груди кафтаны всевозможных ярких расцветок, поверх сорочек надеты пёстрые жилеты. Явились и облачённые в полное парадное платье – от капы до чувяков (толпа расступается, пропуская их ближе к паперти). Точно ожившие музейные манекены, выдерживают, доблестно потея, по два кафтана: верхний без рукавов, нижний – с рукавами раструбом по локоть. Животы стянуты шарфами чудовищной ширины, в которых не то, что пистолет или кривой нож, автомат можно спрятать. И по всему многоцветию тканей змеятся золотые нити вышивки, их затмевает блеск накладок и подвесок из драгоценных металлов, поделочного, а то и настоящего камня. Большинство полных нарядов или отдельных предметов наряда справлены и сто, и более лет назад, переданы от прадедов правнукам с наказом вместе с национальным костюмом хранить православную веру, страну, обычаи, родную речь.
Пестрит и женский, с детьми, дальний край всё увеличивающееся толпы. Женщины в платках тёмных тонов; жакеты их из ярких тканей. Пожилые надели верхнюю распашную одежду, наподобие длиннополого кафтана – преобладает красный цвет. Не народное собрание, созванное для встречи с представителями центральной власти, а поселковый праздник. Только лица разодетых людей не праздничны. Взоры толпы устремлены на паперть. Отнюдь не дружелюбие читается в них – настороженное любопытство: с чем приехать изволили, господа, что скажете?
Среди своих черногорец богатством наряда высказывал свой социальный статус. Но как вызов, как раздражитель, как «чёрная метка» у корсаров, наряд предназначался для психического воздействия на врага. Неприятель, знавший об этом свойстве черногорского национального платья, увидев перед собой человека, особым образом разодетого, становился в боевую позу или робел, ибо перед ним оказывался тот, кто языком расцветок тканей и покроя, украшений, даже манерой носить тот или иной предмет костюма, не раскрывая рта, говорил: «Иду на вы!» Балансировавшие на узком лезвии между несвободой и свободой черногорцы, использовали на пользу себе и во вред врагам буквально всё, что находилось у них под рукой. Они сумели превратить свой национальный костюм в оккупированных турками опщинах в знак протеста и личной доблести. Выйти из дому в алом, расшитом золотом кафтане и пройтись по улице, прежде чем тебя остановят стражники в фесках с кисточкой и отведут для наказания (не исключено – посадят на кол), - не меньшее геройство, чем снести гяуру голову в сражении. Земляки на этом примере избавлялись от страха перед завоевателями, учились патриотизму. Враги теряли уверенность в своей способности держать в повиновении жителей завоёванной территории. Вот что в Черногории значит национальный костюм, пестротой составляющий конкуренцию краскам гор, облитых солнцем!
Чиновники, сгрудившись у стола вокруг своего начальника, бросали тревожные взгляды во двор и за церковную ограду. Молчание сотен людей в старинных нарядах было грозным. Дали знак горным стрелкам. Итальянцы растянулись цепью с ружьями у ног между начальством и народом. Вот так – надёжней! Жупан занял место на некотором отдалении от гостей, как бы подчёркивая дистанцию между выборным главой власти и чиновниками, назначенными оккупантами. Бритое лицо его было непроницаемым и спокойным, спокойствие передавалась всем, кто смотрел на «дядюшку Вука». Но мимикой он способен был вызвать и взрыв…
Такой поворот дела не давал шансов главе комиссии склонить горцев на свою сторону. Он поддался чувству злобы и страха за свою карьеру, которая может бесславно закончиться в этой дыре.
Придав своему сильному голосу искусственную твёрдость и неуместную здесь иронию, «цетиньский Муссолини» чем дальше, тем больше вредил своему делу. Вы-де, Благородное Собрание прославленной Опщины, не рассчитывайте, что отсидитесь среди скал, пока определится победитель. Он уже определён. Это Рим в равноправном союзе с доблестным Рейхом. Для крошечной Монтенегро невероятная удача и счастье оказаться федеральной землёй, с широкой автономией, в составе великого государства, возрождённого наследниками PaxRomana, в первую очередь величайшим из новых римлян – дуче. Но вокруг трона Виктора-Эммануила, к несчастью нашему и стыду, много бандитов. Как бешенные крысы, они пытаются кусать сильного, но доброго льва. Это коммунисты, всегда, всем недовольные, уже создающие команды партизан, прячущихся в лесах трусов, потом недобитые четники полковника Михайловича; всякие там белаши, продающие родину сербам, известным шовинистам. И что греха таить, есть называющие себя зеленашами, которые хотят восстановить поповский трон Негошей, австрийских прихлебателей. Каждый из них будет стараться втянуть вас в свои грязные и кровавые дела. Не советую поддаваться на соблазны! Дальнобойная артиллерия итальянцев показала себя в горах и Эфиопии, и Албании, а солдаты Муссолини прошли парадным строем по берегу Адриатики, как … как когорты… Ганнибала. Нейтралитет сегодня тоже преступен. Новым правительством в Цетинье в помощь войскам нашего монарха создаются добровольческие отряды домобранцев. Я призываю в их ряды всех плужан, способных носить оружие. Волонтёры прекрасно экипированы, у них лучшее оружие, все сыты… Кстати, сегодня комиссия учтёт у вас излишки продовольствия. В городах начались перебои с хлебом, правительство вынуждено ввести карточную систему. Что поделаешь, война! Заодно все обязаны сдать оружие – всё что стреляет, колет и режет. Мы должны быть уверены, что оно не попадёт в руки бандитов, которых я назвал. В некоторых местах они уже замечены. Там введён комендантский час. И ещё одно: не устраивайте костюмированных представлений в суровое для отечества время. Вас могут неправильно понять…
В ответ – ни звука. Даже дети молчали, ни один младенец на руках матери не пискнул. Все взоры обратились на жупана. Дядюшка Вук, пока говорил заезжий чин, стоял неподвижно с каменным лицом. Спустя несколько мгновений, когда оратор умолк и пытался к чему-нибудь приспособить свои руки, вдруг ставшие лишними, лицевые мышцы Каракорича-Руса пришли в движение, глаза ожили, весь облик изменился под воздействием какой-то мысли, чужакам не понятной. Но её правильно истолковали плужане, стоявшие впереди. Они враз повернулись к паперти спинами, их примеру последовали стоявшие за ними, и народ стал растекаться со двора по улочкам селения.
«Что ж, господа, можно начинать обход дворов», - ни к кому конкретно из гостей не обращаясь, вымолвил наконец жупан.Глава комиссии придал каждому чиновнику по два-три стрелка, и группы контролёров пошли по назначенным им направлениям. «Сам» - в шляпе, надвинутой на глаза, – выразил желание заглянуть в контору управы.
Улов оружием оказался жалким – железный лом первой мировой. С продуктами повезло больше, пришлось до отказа вьючить мулов и сопровождать их пешком. Благо, под гору.