Декабрьским утром 2002 года на перекрёстке двух старинных улиц Сиверского городка спустились в подвальчик с названием «У Анграманна» двое. Они оказались первыми посетителями. Младший из них, голубоглазый гигант в длиннополом пальто и меховой шапке, уступил право выбрать столик седобородому спутнику, одетому легко. Тот снял кепи с наушниками, протёр сукном назатыльника запотевшие очки и решительно направился в дальний угол зала, ловко обходя с тяжёлым портфелем накрытые крахмальными скатертями столики и жидконогие стульчики при них. В полумраке, под скатом крестового свода, обнаружился тёмного дерева стол на слоновьих ногах, с выскобленной столешницей. Это солидное сооружение из морёного дуба и, подстать ему, массивные табуретки явно составляли старинный гарнитур. Едва ранние посетители, развесив верхнюю одежду на напольной вешалке, устроились за столом напротив друг друга, появился сухопарый владелец заведения в фантастической форме (всё чёрное разных оттенков), издали изящно и неподобострастно кланяясь, подал карту вин и словно бы исчез, не сходя с места.
Спустя четверть часа подвальчик принял ещё троих. Пожилую женщину, закутанную в меха с головы до пят, на крутых ступеньках поддерживал под локоть очень высокий молодой человек в спортивной куртке, с непокрытой черноволосой головой. За ними, поводя глазами, удлиненными карандашом, спустилась красавица в самой настоящей чадре. Мужчины поднялись из-за столика.
- А вот и наши черногорцы, и роза Востока при них, - улыбаясь, сказал Скорых Корину, а когда они приблизились, представил. - Александра Николаевна Каракорич-Рус, её сын Георгий и внучка через приёмного сына Фатима Мангыт-Тимурова. А это Андрей Борисович Корнин.
Представленные раскланялись, обменялись улыбками и уселись за стол. Пять пар глаз выдавали крайнюю степень заинтересованности. Сергей Анатольевич готовил эту встречу, каждый из пятерых испытывал волнение, впервые видя перед собой кровных сородичей.
Вновь у стола возник, словно из воздуха, носатый Эшмо с кувшином вина на подносе:
- Примите, господа. Косское. Лучшее вино из моих запасов. От заведения. Так положено – для первых посетителей.
- Удивительно! – воскликнул Корнин, - Я думал заказать именно это вино.
- И я,- отозвался Скорых.
- Теперь окончательно верю: мы родственники по этой красной жидкости, - рассмеялся Георгий. - Когда шли сюда, мне захотелось вдруг косского, как младенцу материнского молока. Какого вина вы хотели бы сейчас выпить, спросил своих спутниц. А они в ответ слаженно: косского.
Теперь смеялись все. И хозяин присоединился, блея. Когда он отошёл, взяв заказ на закуску, Скорых пересказал запоздавшей тройке суть его беседы с Корниным в особняке над озером. И здесь было достигнуто понимание с некоторыми дополнениями, придающими большую гибкость мысль о единой большой семье-нации, в которой сейчас так нуждается пережившая за столетие две смуты Россия.
- И всё-таки, - не мог скрыть сомнения Скорых, - возьмём наш пример: Борисовичи не просто разошлись по России, затерялись по углам империи. Многие из них стали полукровками, а некоторые вообще перестали быть русскими. Что общее для них? Простите, для нас.
При этих словах писатель невольно взглянул на Фатиму. Она поняла вопрос.
- Знаете, я подолгу живу в Ташкенте. Меня там принимают за русскую. Я не возражаю. Я думаю, у былого единства наших стран есть и будущее.
- Вот-вот, - подхватил Георгий, - Общее! Это диапазон: от ощущением себя русским до мозга костей – через понимание, что ты и русский и кто-то ещё (как я, например) – до железной заповеди: никогда, ни при каких условиях, ни за какие блага не навреди России!
Александра поддержала сына:
- Некоторые понимают Россию как изначальную территорию славян, назвавших себя русскими, но в мировом общественном сознании давно укрепилось мнение о России как отдельном континенте, населённом множеством народов. Один наш знакомый, перебираясь из Кабула на постоянное жительство в Душанбе сказал: уезжаю навсегда в Россию. Прощай, Азия!.
Корнин вначале только слушал других. Наконец сидящие за столом услышали его зычный голос:
-Да, в этом ощущении, кто ты, важно помнить предков и любить их память, уважать их. Помню, был на встрече с потомками Пушкина. Кроме наших, наехали разной степени «пра» - из Англии, Германии, Израиля, даже Китая. Читать пращура в подлиннике не могут. Иностранцы, иностранее не бывает. Но какова сила имени! В Михайловском, Болдине, в столице на Арбате, на Мойке в Петербурге они ощущали себя русскими. Известно, один немецкий офицер просил лично Гитлера не посылать его на Восточный фронт. Мотивировал: я правнук Пушкина, воевать против своих не могу. Вот так, дорогие родственники. Если бы собрать сегодня под одной крышей всех Борисовичей, как минимум, сотня бы набралась, а то и больше.
Особую тональность в разговор внесла Александра Николаевна. Когда она освободилась от меха, оказалось, что у неё девичья фигура, и лишь увядшее лицо и седые кудри выдавали её истинный возраст. Дочь Десанки и несчастного любителя уединения из Дома Негошей, родства не помнившего русского сироты, одобрила изыскания Скорых с иной позиции. Два три-десятка миллионов граждан бывшего Советского Союза, для которых русский язык родной, оказались в новых державах, правящая элита которых, ради сиюминутной выгоды, уже начала вести недружественную политику в отношении северного соседа. Нельзя, чтобы иностранными стали их души. В Большой семье голос крови звучит громче.
Красное косское вино развязало языки. Беседа затянулась до вечера. И странно, в тот день никто из сиверцев и гостей городка не заглянул в винный погреб. Лишь появлялась время от времени странная прислужница – лет тридцати, с гладко зачёсанными к затылку, красивого блеска седыми волосами, в шали поверх бордовой кофточки, в полусапожках, блестевших инкрустацией. Она обходила с тряпкой столики, смахивала со скатерти несуществующий сор, не скрывала интереса к шумной компании в углу, но ни разу так и не подошла к ней.
Скорых спохватился: уже темно за стёклами оконцев, а главный сюрприз всё ещё в портфеле. Попросив тишины и внимания, писатель, испытывая прилив вдохновения, описал в устном рассказе декабрьскую ночь 1812 года, этот самый зал, четверых братьев-офицеров, сыновей однодворца Бориса Ивановича. Набросал словесный портрет Маркитантки, задумался и вдруг разволновался:
- Где она?
- О ком вы, Сергей Анатольевич?
– Да эта, седая молодка, в чёрной шали!
Все стали оглядываться, но женщина больше не появлялась. Писатель, внимательно заглянув в глаза собеседникам, решился заговорить о том, что глубоко сидело, он не сомневался, в каждом из Борисовичей:
-Признайтесь, дорогие мои… ведь вам и вам и вам, и вам приходилось раньше хоть раз видеть эту женщину, возможно, разговаривать с ней? А? Смелее!
Сидевшие за столом смущённо переглянулись и кивками головы, мол, да, приходилось, ответили на вопрос старшего из них.
-Понимаю, - продолжил Скорых, - ведь никто (и я в их числе) не хотел выглядеть в глазах ближних и даже врачей умопомешанным. Поэтому, за исключением, детей, наверное, все молчали. Любопытно, что это могло быть – это видение, но не единичное и не массовое, а являющееся представителям одного рода?
Александра, дама учёная, первой рискнула ответить на вопрос организатора встречи:
- Пока что тайны мозга только-только приоткрываются. Мы многого не знаем. Может быть мы, Брисовичи, отмечены особой мутацией какого-то гена. Он передаётся по наследству, как вызываемый какими-то сходными обстоятельствами видимым образом Маркитантки.
Корнин, подумав, сказал:
- Да, что-то в этом роде может быть.
Георгий с матерью не согласился:
-Гены здесь ни при чём. Сей факт лишь подтверждает, что некая сверхцивилизация эксперементирует с нами, вообще со всей Вселенной, ею же и созданной.
Ханша театрально вскинула точёные пальчики к вискам:
- О, Аллах! Какая сверхцивилизация!? Да любому специалисту по оккультным наукам такое под силу. А они всегда были.
- А вы сами-то, Сергей Анатольевич, что думаете? - спросил Корнин.
Скорых загадочно улыбнулся:
- У меня мнение особое: Маркитантка реально существует. Как мы с вами, как весь этот окружающий мир. И с ней надо считаться. Думаю, сегодня мы видели её не последний раз. Уже поздно. Позвольте предложить десерт.
И писатель образно изложил эпизод, в котором чёрный гусар Сергей, Борисов сын, рубит саблей «на этом самом столе» серебряное блюдце на четыре части и помечает каждую из них инициалами братьев. Потом коротко поведал историю каждого обрубка-сектора.
- А теперь, милые мои, смотрим на мои руки.
С этими словами Скорых извлекает из портфеля, взятого на колени буковый квадрат, тыльной стороной к зрителям.
- Смотрите, как самая невероятная легенда становится отражением реальности.
С этими словами он выкладывает реликвию четырёх фамилий на середину стола, раздвинув свободной рукой посуду. И выражение торжества на его лице сменяется недоумением.
В середине букового квадрата блестит начищенным серебром совершенно целое, без следов сабельной рубки блюдце работы старых мастеров. И только буквы А, П, И, С, выцарапанные чем-то острым на металле, подтверждают реальность давней истории, которая дошла до нас в былинах и былях одного древа.
Конец романа