Очнувшись, я смутно представлял, где я нахожусь в настоящее время. В голове неимоверная тяжесть, тошнота, общая подавленность, левая стопа забинтована. Вокруг тишина, спокойствие, подо мной белая простыня, подушка с белой наволочкой, покрыт байковым одеялом. Обстановка странная, не соответствует действительности. Сознание мое под влиянием еще того страшного, смертоносного огня, разрывов мин, снарядов, свистящих пуль, трескотни пулеметов. Я стал себя ощупывать, убеждаясь, не сон ли это? Возле кровати стоит женщина в белом халате, в одной руке держит шприц, в другой кусочек ваты, сама улыбается. Когда она спросила: «Ну что, проснулись, как себя чувствуете?» - я убедился, что это не сон. Она предложила мне сделать укол. «Это, - говорит, - третий вам, вы не чувствовали?» Я действительно был озадачен, уколов никаких не чувствовал. Я стал ее спрашивать, как попал сюда и где именно нахожусь. Она мне объяснила, что меня доставили на подводе в бессознательном состоянии, при упадке сердечной деятельности. Нахожусь в медсанбате.
Как выяснилось позже, у меня сотрясение мозга, видимо ударило каким-то тупым предметом, комком морозной земли из воронки после разорвавшегося снаряда или сучком от развороченного дерева, а может быть, от взрывной волны. Ударило, по всей вероятности, уже лежащего в яме, куда я упал, ибо осколочное ранение левой стопы с повреждением плюсневых костей (III– IVпальцев) не могло быть в стоячем положении. Успел я упасть в яму до разрыва снаряда, иначе мог бы быть убит наповал.
На второй день с положенной осторожностью эвакуировали на санях в город Серпухов. Пролежав в госпитале два дня в Серпухове, был назначен для эвакуации в глубокий тыл для длительного лечения. На санях был доставлен к станции Серпухов и на носилках внесли в вагон. Направлен был в госпиталь города Дзержинска Горьковской обл. Через месяц мог написать письмо домой, писал с большим трудом, сильно дрожали руки, был ярко выражен неврастенический синдром. Пролежал около трех месяцев в госпитале, рана зажила, а нервное состояние было плохое, дрожание головы и рук продолжалось. Но можно ли было в такое время, когда сотни тысяч людей гибли, истекая кровью, ставить причиной негодности к военной службе наличие неврастенического синдрома? Я не мог об этом думать, ибо труднее были дни, когда я с высокой t0, с острым приступом малярии, с трудом передвигаясь по глубокому снегу, тащился вслед за цепью, идущей под артиллерийским и пулеметным огнем врага. А также с сильными болями при пояснично-крестцовом радикулите не оставлял своего поста в тяжелой боевой обстановке. Совесть мучила за людей, которые старались чем-либо симулировать, лишь бы удрать в безопасное местечко.
За время, проведенное в госпитале, лежа на больничной койке, я мысленно перебрал всю свою жизнь, начиная от школьных лет до последнего момента. Вспомнил, как начинал ходить в школу, в церковь, участвуя в хоре, которым руководил учитель Суров Павел Алексеевич. Он не столько был привержен церкви, как любил музыку и пение. С большой настойчивостью и терпением он тренировал наши детские голоса, выводящие гамму (до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до), начиная с низкой ноты «до» и до высшей «до», в то время проводя смычком по струнам своей визгливой скрипки, звуки которой невольно заставляли нас, учеников, тянуть без передышки голос, с каждой нотой все повышая его, и дойдя до высшей ноты «до», вдохнув в себя воздух, тянули: до, си, ля, соль…, постепенно снижая голос до нижней ноты «до». И так он проводил с нами часы, дни, до тех пор, пока мы освоили эту нехитрую науку.
Вспомнил, как приходилось зубрить «закон Божий», Ветхий и Новый Заветы, за который поп Златогорский Яков вырывал волосы из головы того ученика, который не выучил урока. Нередко теряли волосы от поповской руки и те ученики, которые отлично знали урок и, жалея товарища, подсказывали ему, если он не мог ответить на вопрос попа. На одном из уроков я, чувствуя себя хорошо подготовленным, сидел с высоко поднятой головой, откинувшись туловищем к задней по соседству парте. В это время поп проходил между рядами парт и, увидев мое сияющее лицо и вызывающую посадку на парте, подошел ко мне и говорит: «Ты что развалился как барин?» И, закрутив мой длинный волос вокруг своего указательного пальца, рванул с такой силой, что волос остался у него в руке, а я стал плакать от сильной боли и стыда. Придя домой, я пожаловался дедушке, который меня очень любил, и тот пообещал объясниться с попом. Когда через несколько времени поп зашел к нам в дом во время молебна, дедушка ему сказал: «Батюшка, зачем вы вырвали волос из головы моего внука, он ведь закон Божий знает хорошо?» Поп на это ответил: «Ничего, Максим Анисимович (так звали дедушку), за битого двух небитых дают». Тем дело и кончилось.
Вспомнил, как мой дедушка восхищался моим знанием закона Божьего, когда мы с ним ехали в поле или обратно домой и в пути я ему рассказывал что-либо из Ветхого или Нового Завета. А закон Божий я знал наизусть. 12-ти лет я окончил церковно-приходскую школу, но на экзамене не мог присутствовать, ибо весной я был в поле, на севе. После отъезда экзаменационной комиссии в Лемешкино (в то время бывшее волостное село) мой учитель разыскал меня в поле, стал просить отца, чтобы отпустил меня на один день в Лемешкино для сдачи экзамена, так как я был одним из первых учеников, в чем он был заинтересован. Отец меня отпустил с тем условием, чтоб на второй день утром я был на месте работы. Приехав в Лемешкино, я попал в незнакомый мне коллектив, среди ребят возникло любопытство, почему меня учитель привез как беглеца? И большинство из них были уверены, что я, боясь «провалиться» на экзамене, сбежал в поле. Но когда меня вызвали для ответов на вопросы членов комиссии и я стал отвечать без запинки, то мнение обо мне изменилось. Даже члены комиссии были восхищены моим чтением и ответами. Особенно им понравилось, когда я прочитал «Дедушка Мазай и зайцы». Потом мне задали вопрос: «А что бы ты сделал на месте дедушки Мазая?» Я им ответил: «Я снял бы с них шкурки, а мясо зажарил». Они посмеялись, потом спрашивают: «А кто лучше поступил, дедушка Мазай или ты?» Я им ответил, что дедушка Мазай поступил правильно, он сохранил жизнь зайчикам, а я поступил бы неправильно. Члены комиссии улыбнулись, похвалили. Когда сделали перерыв на обед, члены комиссии и мой учитель ушли к попу на обед. И через несколько минут меня вызывает женщина, стоявшая у дверей школы с бумажным свертком. Я подошел, она спрашивает меня: «Ты тарапатинский?» - «Да», - говорю. Она передает мне сверток и говорит: «Это тебе прислал батюшка, обед». Я взял, развернул, там оказались 2 белые булки, колбаса, крашеные яйца и конфеты. После окончания экзамена мы с учителем поехали в Тарапатино, он меня благодарил за успех и дал 20-копеечную монету, сообщив мне, что я получу похвальный лист.
Формирование детства и юношества в семье крестьянской затормозило умственное развитие и познание истины великих наук. Интерес к чтению книг был необычайный. Я прочел все книги небольшой школьной библиотеки, где были книги фантастические, сказки, научно-популярные, религиозные. Помню книги: «Хижина дяди Тома», «Робинзон Крузо», об Иване царевиче и сером волке, «Бова Королевич», басни Крылова и много других. Пользовался книгами моего дяди (брат моей матери) Руденко Ивана Ивановича, который, видимо, один выписывал в то время газету, журналы и приложение к ним. Среди этих журналов были юмористические и научные. Особенно мне нравился журнал «Бог в помощь». Название журнала религиозное, а содержание было больше научного характера. Там печатались статьи по астрономии, биологии, физиологии, санитарии и проч. Дядя меня допускал беспрепятственно к своим книгам и журналам, и зимой я засиживался у него за книгами до позднего вечера, за что дома мне доставалось от родителей, потому что я много помогал отцу по уходу за скотом.
Среди обилия книг дяди я обнаружил одну небольшую книжонку, где были напечатаны рассказы в стихах, она мне очень понравилась. Я в отсутствие дяди прихватил ее домой вместе с другими книгами и несколько дней задержал. Читая эту интересную книгу, я в то время не мог понять, что она запретная, подпольная. В ней говорилось о звездах и месяце, но звезды это были – люди, а месяц, т.е. луна – подпольщик-революционер, которого царь велел повесить, но «частые звезды набежали, царю месяца не дали». Было написано про пауков и мух, под пауками подразумевались кулаки, а под мухами – бедняки, и первые высасывали кровь из последних. Но в то время я не знал этой истины и книжку эту читал открыто среди сверстников, а один вечер эту книжку я прочитал у товарища, сына сапожника, к которому по вечерам сходились мужики посидеть и послушать сказки, которые я им часто читал. Слушая эту запретную книжку, не все мужики понимали правдивый ее смысл, но среди них оказался один мужик, который, видимо, ее уже читал или слышал. Он-то мне и задал вопрос: где ты достал такую хорошую книжку? Я ему сказал, что у дяди Вани. Он на другой день сообщил моему дяде про вчерашнее чтение, и тот прибежал ко мне запыхавшись. В это время я сидел за чтением, он меня спрашивает, какие я у него взял книги, когда я показал ему эту книжку, он вырвал ее у меня и сказал, чтоб я больше без него не брал ни одной книжки, а эту книжку тебе читать нельзя, сказал он. Я не мог понять, почему эту книжку мне нельзя читать! Но через полгода или год дядю моего арестовали за то, что нашли у него какие-то книги, видимо, те, которых «читать нельзя», и отправили в ссылку в Вологодскую губернию. Вместе с ним отправили несколько человек тарапатинских и осичанских, которые вместе собирались по ночам и читали эти книги. К ним периодически приезжал из Рудни доктор Лисин, и собирались в условленном месте за 3-4 километра от села в Земском овраге, так как за ними была слежка тайных агентов, своих же односельчан. Этим тайным агентам-доносчикам революционеры-подпольщики мстили, наносили материальный ущерб, вырубали фруктовые деревья в саду, поджигали сено, солому на гумне ночью.
Был у меня второй дядя, брат первого, Яков Иванович, жил он в Астрахани, имел ресторан или чайную, который давал ему значительных доход. Летом дядя приезжал в деревню погостить, и при разговоре со мной он однажды заинтересовался моим кругозором. Это было в воскресный день, мы пошли с ним в сад, день был теплый, солнце сильно палило. Мы с ним легли на траве в тени деревьев. Я ему стал рассказывать прочитанное мною в какой-то книге: что такое гром и молния? Потом коснулись пищевых продуктов, содержание в них углеводов, жиров, белков, витаминов и проч. В моей памяти все держалось в точности, что было прочитано мною. Дядя восхищался моими способностями. Потом он мне задал вопрос: «Петя, хотел бы ты больше учиться?» - «Да, я желаю учиться, но негде». Он предлагает мне – поедем ко мне в Астрахань, я тебя отдам в школу и ты будешь ученым человеком. Давай вместе просить твоих родителей, чтоб тебя отпустили.
После прогулки мы пошли на обед, и во время обеда в присутствии дедушки, бабушки и моих родителей дядя начал разговор о моих способностях и желании учиться и стал просить, чтоб они меня отпустили в город на учение, содержание он берет на себя. Родители категорически отказали ему, мотивируя тем, что они еле-еле дождались помощника, быков пасти, погонщиком на пашне, а если меня отдать в город, то им тогда придется нанимать мальчика чужого. Дядя говорит: я вам буду оплачивать работника за весь год, в течение нескольких лет, т.е. пока Петя выучится. Родители ему ответили: «Если мы пустим его в город, то он к нам уже больше не вернется, из него уже не будет человека, он сделается безбожником, бродягой, забудет нас, и мы его больше не увидим». Сколько дядя ни старался доказать правоту его затеи, родители не согласились. Эта сцена на меня подействовала сильно, она открыла мне путь к знанию с одной стороны, и тут же закрыла ворота на железный засов. Я долго терзался, не мог приняться ни за какую хозяйственную работу. Я бредил городом, учебой, городской обстановкой, но тщетно.
При работе в поле в свободную минуту я тайком читал какую-либо книгу. Самое дорогое время для меня было - это время пастбища быков, там я мог отдаться полностью чтению книг, пока быки пасутся. Хотя чтение часто меня подводило к большому скандалу. Увлекшись книгой, я забывал про быков, и они заходили в нескошенный хлеб и делали потраву, т.е. причиняли вред и убытки хозяину этого участка, и часто я попадался под сильный обстрел ругани пострадавших.
Один раз я ехал на передней телеге в поле за снопами, а отец на заднем возу лег отдохнуть, потому что он ночами не спал. Сидел я на передней оси, свесив вперед ноги между выйя (оглобли), увлекшись чтением книги, я не обращал внимания на дорогу, дорога шла через лес, попалась встречная груженая подвода, мои быки свернули с дороги, и в это время попался старый пенек от вырубленного дерева, и правая моя нога зацепилась пеньком и подвернулась под ось, я почувствовал сильнейшую боль. Выпростав из-под оси ногу, я подвинулся в телегу (рыдван) и не находил себе места от сильной боли. Приехав на место, т.е. на свой участок, где мы должны накладывать снопы, я не мог стать на ногу. Когда я объяснил отцу происшедшее, он с негодованием закричал на меня: «Когда ты бросишь эту чертову книгу! Она тебя до хорошего не доведет!» Я с величайшим трудом, превозмогая сильную боль, старался стать на ногу, чтоб помочь отцу наложить снопы, но не в состоянии был стоять. Нога сильно отекла, так как получился разрыв суставной сумки голеностопного сустава. Отец вынужден был один накладывать снопы, потом меня посадил на воз. После этого я 3 недели пролежал в постели, выслушивая упреки от родителей и насмешки от соседей, особенно соседка Дроботова Аграфена Петровна способна была давать разные прозвища людям. И в данном случае она меня не обошла, дала мне прозвище «Мудрый Соломон». Это потому что я много читал книжек, а потом рассказывал прочитанное дословно. В связи с несчастным случаем она не преминула сообщить кумушкам, что «Мудрый Соломон» зачитался в дороге и попал под телегу. После этого домашние меня урезонивали, чтоб я бросил книжки, они кормить не будут. Мы, мол, век живем без книжек и голодные не бываем, потому что работаем.
Вспомнил, как бабушка и мать подкупали меня за стакан меду и 20 копеек читать псалтырь за здравие живых или упокой мертвых. Я составлял список на живых или мертвых родственников и после прочитанного псалма читал 40 раз «Господи, помилуй», а потом читал список живых и просил у Бога здоровья для них и долгой жизни. Или же читал список умерших родственников и просил для них Царствия Небесного и жизни в Раю. Читал в передней комнате при закрытых дверях. Если слышал, что в кухне никого нет, сейчас же переключался на мед и «Басни Крылова». Услышав же стук наружной двери, с ходу принимался читать псалом или повторять «Господи, помилуй» 40 раз и бить земные поклоны.
Против такого чтения не возражали ни отец, ни дедушка, и они охотно занимались хозяйственными работами по уходу за скотом. Меня тоже это устраивало. Я сидел в тепле, а то пришлось бы по холоду вывозить навоз из база и ехать на гумно за кормом для скота. Временами мне приходили мысли, что я кощунствую и обманываю старших, заменяя «Божественную книгу» на басни Крылова, и тогда меня мучила совесть, и я с удвоенной прилежностью и энергией принимался за чтение псалмов, умоляя «Всевышнего» простить все прегрешения вольные и невольные, содеянные мною словом или делом.
Вспоминал перенесенные в детстве болезни, особенно помнится заболевание глаз, когда в течение 10-15 дней глаза гноились и после сна склеивались как гуммиарабиком. Сидя с закрытыми глазами на жесткой постели, зовешь бабушку промыть глаза теплой водой, что было единственным лекарством от всех болезней. О докторах и медицине не имели понятия. Да в то время медицинские пункты были только при волостном селе (волость – нынешний район). Кроме того, в медицину тогда не верили, лечились у «знахарей» и «бабок». Помню, как во время болезни глаз я уснул в сарае, проснувшись, глаза не мог открыть, они склеились гноем и засохли. Вследствие этого я не мог выбраться из сарая и сидел, рыдая. А в это время бабушка (ей был поручен уход за детьми, т.к. все были в поле) в паническом страхе искала по следам в саду и на речке, думала, что я утонул. Потом услыхала мой рыдающий крик, прибежала со слезами ко мне, взяла меня за руку и привела к дому, стала промывать глаза холодной водой.
Помню, как мы все, дети, а нас было 8 человек, заболели чесоткой, которая осложнилась пиодермией, по всему телу появились язвы, и после купанья стали втирать нам лекарство – куриный помет с дегтем. В это время мы подняли крик, как ягнята, ибо лекарство причиняло боль. Долго я страдал малярией (лихорадкой), которую лечили испугом. Брали спящего больного и бросали в воду, если это было летом, а зимой спящего обливали холодной водой. И после такого метода лечения я полгода во сне кричал, все казалось, тянут меня с большой кручи в воду. А лихорадка не перестала бить. Делали полынный отвар, который пили целыми стаканами, отравляя организм и вызывая неукротимую рвоту, с той целью, чтобы вырвать «гнездо», которое лихорадка свила в желудке. Это мученье продолжалось до тех пор, пока в это дело вмешался мой дядя Иван Иванович Руденко, он не верил в колдовство и в Бога. Посоветовал обратиться в Рудню в аптеку за хиной. А когда привезли из аптеки несколько желатиновых капсул, наполненных хиной, и я с большим трудом их глотал в течение 2-3 дней по 1 капсуле 3 раза в день, малярия куда-то исчезла со всем своим гнездом. Внезапные заболевания приписывали «нехорошему глазу», т.е. кто-либо «сглазил», позавидовал, и от этого человек или животное заболевало. Лечение применяли при этой болезни простое: приглашали «бабку» или «знахаря», а моя мать владела сама этим знанием, ее научила опытная «бабка», ее тетя, бабка Акулинка, которую возили по всей волости, пользуясь ее всемогущей помощью. Мать брала в рот холодной воды и брызгала в лицо больному человеку или животному, при этом про себя шептала какую-то молитву. Этот метод назывался «умыть сглаз».
Некоторым болезням приписывали испуг, здесь метод лечения был другой, выливали «переполох». Брали животный жир, растапливали до жидкого состояния и в чашку с холодной водой выливали мелкими порциями, при чем читали молитву, которую я запомнил: «На море океане, на острове на Буяне, там стоял столб, на том столбе сидит девица, она ничего не боится. И ты, переполох (испуг), нечистый дух, иди на очерета (камыши), на болота, на колючий терн, на колючий шиповник, там себе щенись, там коренись, от этого часочка, от этого денечка раба Божьего (имя больного) не знай век веков, аминь». После этого один раз дунуть и плюнуть, и так три раза прочитать молитву, после второго раза 2 раза дунуть и два раза плюнуть, а после третьего по 3 раза. На этом сеанс лечения закончен. После этого смотрят в чашку с водой, куда выливали расплавленный в горячем состоянии жир, который, попадая в холодную воду, застывает, образуя разнообразные фигуры, по которым лекарь читал, кто больного испугал. Если фигура немного похожа на собаку, следовательно, испуг произошел от нее. А если фигура похожа на человека или какое животное, кроме собаки, то лекарь дает соответствующее заключение.
От зубной боли был «верный метод» лечения: при первом обнаружении новолуния не сходя с места больной должен повернуться спиной к луне и читать молитву: «Месяц молодой на небе, ветер в поле, зверь в лесу. Когда все эти три брата соберутся вместе пить-гулять, тогда у меня зубы заболять, во век веков Аминь» (дунуть-плюнуть). Молитва читается 3 раза.
В нашем хозяйстве было неблагополучно в отношении лошадей. Лошадь поживет месяц, два, редко полгода или год и пропадает, т.е. заболевает и издыхает. Сколько ни старается дед Макар лечить, все напрасно. Дед Макар жил напротив нашего дома, он славился знахарем, его звали «дед Макарец», потому что он был ростом мал. Так вот этот лекарь дед Макарец был приглашен для лечения заболевшей лошади. Он общупал, осмотрел и решил, что помочь может только соль, которую насыпать в ухо и ухо завязать на всю ночь. Так было и сделано. А лошадь через 2-3 часа околела.
Это стихийное бедствие разорило хозяйство, за период 6-7 лет околело 12 лошадей. А лошадь у крестьянина основная опора! И вот это бедствие устранил тот же дядя Иван Иванович, который не верил ни в Бога, ни в черта. Он читал разные книги и, видимо, где-то прочитал о существовании болезни «сибирской язвы», которой заражаются животные и человек. Он посоветовал перенести конюшню на новое место, колоду и ясли уничтожить. Трудно было убедить в этом суеверных людей, но все же согласились перенести конюшню и вместе с этим избежали бедствия. Лошади водились и никогда не заболевали.
Не изгладилось из памяти время, проведенное в детском возрасте. Отец с матерью жили в саманке, одна комната, нас было детей 3 человека: старшая сестра, я и младшая сестра. Мне было в то время 5-6 лет. Спали дети на печке все. В комнате духота, спертый воздух, ибо кроме нас, людей, в комнате жили ягнята 8-10 шт., теленок, а то и два. Иногда зимой опорос свиньи 10-12 поросят, которых держали в комнате, боясь заморозить. Скоту делали подстилку из соломы, в комнате пол был земляной, сырой, от которого шли удушливые пары аммиака. После такого воздуха попадая на улицу, ощущаешь сразу какое-то умиротворяющее, освежающее действие. Я очень боялся тараканов, которых было в нашем жилище несметное количество, и часто на ночь уходил к дедушке и бабушке, которые жили в этом же дворе, в отдельном домике с двумя окнами, выходящими на улицу. Бабушка меня угощала мятным чаем, который у нее был неисчерпаем в глиняном кувшине.
Отец мой был работяга-крестьянин. Зимой с утра до вечера уборка скота, заготовка корма, вывозка навоза и снега со двора. По вечерам вяжет вентеря или плетет корзину из прутьев. Ночью встает несколько раз, смотрит на скот, чтоб не замерз новорожденный теленок или ягненок. Начинается весна – готовит инвентарь, телегу, бороны, плуг. Начинается весенний сев, дедушка рассыпает семена вручную, а мы с отцом боронуем, он ведет быков – две бороны, а я сижу верхом на лошади, а другая привязана к бороне, идет следом. Никто так хорошо не заделывал семена в землю, как отец, он очень любил хорошее качество пашни и сева. Чужие мужики, проезжая дорогой между пашней, по качеству работы определяли, где наш загон. Часто можно было слышать разговор проезжавших мимо нашего загона: «Это загон Сергея Максимовича, сразу видно, как языком прилизал». Зато и урожай был лучше, чем у людей. Он первый выезжал в поле весной и последний уезжал домой осенью. Я удивлялся его выносливости, в страдную пору он косил крюком (косой) рожь или пшеницу, мать вязала снопы, вечером мать ложится отдыхать, а отец собирает снопы, что за день сделано, он за ночь соберет и сложит в крестцы или в скирду, и это летней ночью, при таком длительном рабочем дне и тяжелой работе! Когда он отдыхал, неизвестно. В сутки он отдыхал 2-3 часа.
После уборки урожая выезжаем с ним поднимать зябь (пахать), днем пашем вдвоем, я погоняю быков, отец идет за плугом, плуг настроен, как машина, - точно, без огрехов. Вечером после ужина я ложусь в палатке, он меня укрывает тулупом или полстью (войлоком), а сам гонит быков на попас. Невзирая на погоду, пусть будет дождь, он преждевременно к палатке не пригонит быков. Рано утром запрягает быков и шепотом (чтоб меня не разбудить) погоняет быков. Меня разбудит лишь тогда, когда время завтракать. И опять на целый день в ходьбе, за исключением обеденного перерыва, когда я пасу быков и сгоняю их к водопою. И то за это время он смажет оси плуга, поострит или сменит лемеха. А на отдых ему остается 1-2 часа. И никогда не жаловался на усталость.
Помню случай в 1909 году, мне в то время было 14 лет. Выехали мы с отцом и младшей сестренкой Настей, ей было 12 лет, в поле за снопами. С севера надвигалась черная огромная туча. Отец не обращал на нее внимания, авось пронесет! Отъехали от села километров 7, до загона оставалось еще километров 5. Туча с большой скоростью надвигалась на нас, захватывая огромное пространство. Это был циклон. Сначала был сильнейший ураган, а потом ливень, град и снег. Мы вынуждены были остановиться у чужого загона, где были сложены в скирды снопы. Быков отпрягли, привязали к телеге. Отец в одной рубашке, ибо это было в августе месяце, под проливным дождем и градом сооружал для нас убежище. Набросал в телегу снопов и несколько снопов бросил под телегу, ибо на земле была уже вода. Сделал баррикаду с одной стороны телеги, чтоб защитить нас от пронизывающего ветра. Мы все трое разместились сидя под телегой. Снежный ураган не прекращался в течение 4-5 часов. Одежда у нас была летняя да брезент (полог). Отец старался нас спасти, а сам в мокрой рубашке, дрожа от холода, а временами выбегая за свежими снопами на телегу, ибо те промокли насквозь и вода стекала к нам в убежище. Этот период казался вечностью. Потом циклон прошел, земля покрыта снегом. Мы быков запрягли и поплелись обратно домой, промокшие, продрогшие, я очень опасался за отца, ему досталось больше всех. Приехали домой, обогрелись, солнышко показалось, и к вечеру снег растаял. Отец собрался, взял зипун и отправился в ночь с быками на попас. Сейчас вспомнить – становится жутко, что приходилось крестьянину переживать.
Вспомнил проделки – шутки юности. Вечер под Крещенье. Сестренка Настя и соседка Таня собираются гадать (за ворота башмачок, сняв с ноги, бросают). Я сделал засаду на улице возле ворот. Вот летит один валенок через ворота и шлепается в сугроб. Вскоре выбегает одна из гадальщиц, у которой оба валенка на ногах, и ищет валенок в снегу, определяя направление носка. Т.е. в какую сторону носком лежит валенок, в ту сторону выйдешь замуж. Носок показывает на север, девушка хватает валенок и со смехом и криком бежит во двор с донесением. Дает заключение: «Тебе выходить в Бородаевку или Лемешкино», - так как эти села были на север. Слышно голос второй девушки: «А может быть, в Козловку или Ершовку, это тоже там». Таня возражает: «Нет, Козловка в сторону, а в Ершовке москали, что, ты разве за москаля пойдешь?» Ну и остановились на первых двух селах. «Теперь ты бросай, может быть, в одну сторону нам идти, вот было бы хорошо», - говорит Настя. Таня бросает, и я на лету схватил валенок и быстро спрятался в узкий темный проход между нашим сараем и соседским домом. Тут же выбегает Настя за валенком и ищет в снегу, но напрасно. Я задыхаюсь от смеха. Слышится голос Тани: «Неси скорей валенок, а то нога замерзла». Настя отвечает: «Я не найду никак». После долгих поисков Настя пошла в дом и вынесла ей валенок, и пошли искать вдвоем. В это время я убежал задами, валенок спрятал во дворе, а сам вышел как ни в чем не бывало. Спрашиваю: «Что вы снег топчете?» – «Валенок ищем, где-то упал и никак не найдем». Я им говорю: «Если не найдешь, значит, замуж никогда не пойдешь. Оставьте до утра, а потом найдете». – «А как же без валенка идти домой? Мы сейчас возьмем грабли и поищем». Разгребли все сугробы, а валенка не нашли. Утром я понес валенок Тане и спрашиваю ее мать: «Таня не в одном валенке пришла домой, это не ее валенок? Я нашел на улице». Таня закраснелась от стыда и злости. Потом я рассказал эту историю ее родителям, отец ее стал смеяться, а мать была недовольна и говорит: «Недаром тебя и зовут Соломоном, придумал».
Помню, как в детстве возили на салазках «Збирана» Ивана. Это был кузнец, охотник, лет 50, любил выпить, шутить, а самое главное, хулиганить. Если он идет пьяный и кто-либо его заденет, начнется драка обязательно, лучше уходить противнику, в противном случае Збиран «наклепает» синяков, а если не одолеет, что было исключением, то он пускал в ход первое попавшееся в руки оружие: палка, камень, нож, топор и проч. К нам, детям, он имел особый подход. Работая в кузнице, он привлекал нас своей работой, мы интересовались, как искры огня летели, брызгали на полуобнаженное, закопченное, потное его тело при каждом ударе молота, которым искусно работал молотобоец – сын его Андрей, парень лет 18-19, здоровенный детина. Сам же кузнец, в то время когда Андрей наносил мощные удары увесистым молотом по раскаленному железу, небольшим молотком делал легкие удары по железу, указывая, где надо ударять молотом. И пока Андрей делал удары, он выстукивал по наковальне мелодии «Камаринского» или «Барыню», притопывая ногами в такт ударам. Давал нам по очереди раздувать мехом огонь, что не каждому давалось. Иной начнет дуть, когда нажимает рычаг книзу, мех дует, опустит – не дует или засасывает в мех воздух вместе с мелким углем. Тогда очередной берет рычаг и начинает дуть, если получается удачно, он самодовольно улыбается и говорит предыдущему: «Эх ты, не умеешь». А если у кого не получается, то, передавая рычаг другому, с красным от стыда лицом, отходит в сторону и внимательно присматривается к работе умеющего «дуть».
Работал кузнец больше летом, зимой занимался охотой на лисиц и зайцев, имел двухствольное ружье, 5-7 здоровенных гончих и борзых собак. Часто эти собаки голодали, особенно летом (зимой он запасал падаль животных), тогда они промышляли по дворам и домам. Если где было открыто в доме окно, они не стесняясь прыгали в комнату и подбирали блины, пирожки, сметану, молоко или кусок хлеба. Зимой Иван Збиран забирал с собой всю стаю собак и отправлялся на охоту, пропадая по целой неделе. Часто собирал нас, ребят, привязывал длинную веревку к саночкам, сам садился в салазки с гармошкой «саратовской», а мы цеплялись за веревку и везли его по улице в кабак или в лавку, где он с нами расплачивался конфетами по договоренности, в зависимости от расстояния – по 1 или 2 конфетки каждому. А потом бросает в сугроб одну – две конфетки, и мы всей гурьбой бросаемся в сугроб, опережая друг друга, и падаем в снег, ищем до тех пор, пока кто-либо нащупает конфетку, потом кричит: «Нашел!» Как только мы соберемся все к нему, он бросает в другое место, и так до тех пор, пока мы все промокнем от снега. После этого он предлагает отвезти его домой за определенную плату. Мы со свистом и криком рысью мчимся по дороге, а он, сидя на салазках, играет в гармонь, вызывая этим поступком у наблюдавших за ним людей осуждение или смех.
Вспомнил кулачный бой, который по традиции с начала зимы до весны проводили ежедневно. Село делилось на два лагеря, и одна половина выступала против другой в бой. Перед вечером собираются подростки, начинается драка, несколько мальчишек с одной и с другой стороны затевают бой. Бьют друг друга где попало, но только голым кулаком или в перчатках, варежках, рукавицах. Некоторые ухищрялись в рукавицу засовывать камень или гирьку, кусок свинца для нанесения сильного удара, что по правилам боя запрещалось. Я лично почти не участвовал в драке, боялся ли или считал это явление ненормальным, чтоб разбивать до крови друг другу морду. Но посторонним наблюдателем (болельщиком) всегда был. Став в стороне у какого-либо дома, наблюдал, с каким остервенением набрасывались бойцы друг на друга, как выбывший из строя боец, отойдя в сторону, полусогнувшись, прикладывал кусочки снега к разбитому носу, губе или щеке, смачивая и останавливая кровь. Он стоял спокойно, не боясь, что его кто ударит, он считался уже нейтральным. Остановив кровотечение, он с яростью бросался в бой, стараясь отомстить за кровопролитие. Вдруг какая-либо сторона подростков начинает отступать, не выдерживая натиска врага, для поддержки этой стороны из наблюдающей толпы выходит несколько человек старшего возраста, эта сторона идет в контрнаступление, отбивает врага и постепенно продвигается вперед. Сторонники отступающих идут на подкрепление, с другой стороны тоже и т.д. Начинается кровопролитие, в котором участвуют подростки и старики, идет общая свалка, бой продолжается до 11-12 ч. ночи.
Потом расходятся по домам, каждый со своим итогом боя. У одного зубов не хватает, у другого челюсть вывернута, у третьего губы распухли или лицо в ранах и царапинах, а кое-кого приносят домой на руках с переломом ребра. А я прихожу домой полузамерзший, сапоги или валенки разуть не могу. Мать стащит сапоги, а отец укоризненно скажет: достоялся, пока замерз, наших бьют, а он стоит смотрит, замерзает. Я влезаю на печку, ноги и руки (зашли зашпоры) жжет нестерпимой болью. Я метаюсь по печке из стороны в сторону часа два, пока начнет стихать боль. Потом долго не засыпаю, раздумываю, не лучше ли мне участвовать в драке, чтоб не испытывать такую боль от мороза. А вдруг нанесут побои, разукрасят лицо, сломают ребро, тогда еще хуже будет боль. Начну рассуждать: «А зачем это я буду бить кого попало ни за что ни про что, и меня будут бить?» А потом думаю, может быть, так надо, чтоб друг друга бить, без войны жить нельзя. И все-таки решил не драться, попросил отца купить гармонь «саратовскую» и тогда стал учиться играть, а по вечерам ходил на вечеринки, где собирались девки с рукоделием (шитье, пряха), и постепенно стали примыкать ко мне ребята, которые не имели большого азарта в кулачном бою.