Наступил мне 19-й год моей жизни, домашние стали поговаривать о моей женитьбе, ибо по тогдашним обычаям парни в 19 лет должны были жениться, а девки 17 лет выходить замуж. Если парень не женится, а девушка не выйдет замуж в этом возрасте, то их будут считать «старыми», бракованными, будут их обходить. Родители стали сами избирать невесту из среды середняцкого или зажиточного сословия. Я стал отказываться от женитьбы, мотивируя тем, что через 2-3 года возьмут в солдаты, лучше я уеду в Астрахань к дяде. Родители стали настаивать на своем, мотивируя необходимость женитьбы отсутствием помощницы матери, которая занята заботой о детях, а нас было 8 человек детей, я был старший. Работы действительно было много.
Летом огородная и полевая работа, зимой надо было прясть конопляное и льняное волокно, потом из ниток ткать полотно, которое после белится, стирается и шьют рубахи, кальсоны, штаны. Фабричный материал покупали только для праздничной одежды. Женщины сидели за пряхой до 2 часов ночи и вставали утром в 6 часов, опять садились за пряху, и так до Великого поста. В это время начинали ткать на самодельном ткацком станке, который назывался «вырстать». Недаром Некрасов писал: «Доля ты, русская долюшка женская, вряд ли труднее сыскать. Не мудрено, что ты вянешь до времени, все выносящего русского племени многострадальная мать». И действительно, сколько заботы, хлопот и горя переносила русская женщина! Зима, мороз 25-300, бедная женщина набирает сколько может нести белья, ватолы, мотки ниток для полотна и несет на речку, где в проруби полощет; мороз, зимний ветер бушует, руки, ноги нестерпимо болят от холода, а она в холодной воде полощется до тех пор, пока потеряет всякую чувствительность. Ноги в сапогах примерзли к подошвам. Придя домой, разуться не может. А дело отлагательств не терпит.
Среди своих сверстников я выделялся своим поведением и грамотностью, много читал на вечеринках, сказки рассказывал, которыми молодежь увлекалась. Кроме того, был из середняцкого сословия, что в то время играло большую роль. Парня и девушку из бедной семьи обходили, хотя бы они имели превосходство во внешности и умственности над богатым. Несмотря на мой малый рост, в то время я мог в своем селе сосватать любую девушку, которая мне нравилась. Но родителям они не нравились. Они судили по-своему: та некрасивая, другая – ленивая, та бедная, у той мать сердитая, у другой отец пьяница и т.д. И нашли мне невесту в Баранникове, от которой я отказался категорически.
И предложил им одну девушку, с которой был знаком, она приезжала из Ильменя к сестре, жившей замужем в Тарапатино за Сердюковым Ив.М. Девушка была из зажиточной семьи, красивая, скромная. Родителям она тоже понравилась. Через ее сестру узнали, что она не против выйти за меня замуж. И вот в одно прекрасное время отец мой приглашает своего кума в качестве свата, и едем втроем в Ильмень сватать невесту. В каждом селе был свой обычай, у нас в Тарапатине, Осичках за невесту платили 20-25 руб. А в Ильмене, Меловатке 45-50, ни меньше, ни больше. Когда сватья стали торговаться, отец невесты запросил свою предельную плату 50р., а мой отец свою высшую ставку, 25р. Больше, говорит, я дать не могу, потому что мои земляки будут смеяться, что я дорого заплатил. А тот говорит, что я дешевле не отдам – наши ильменцы будут смеяться, что дешево отдал. Так и не сошлись в цене. Между мной и невестой было суждение таково: достать где-нибудь денег и доложить моему отцу. Или же просить мне своего отца, чтобы прибавил 15руб, а она будет просить своего отца, чтоб уступил 10 рублей, и тогда наша семейная жизнь будет куплена за 40 руб. Но просить этого мы постыдились, а потому, распростившись, оставив невесту, уехали домой. Дорогой меня отец спрашивает: «Куда теперь поедем сватать?» Я говорю: «Никуда». – «Это почему же? - говорит отец, - сейчас мы заедем в Баранниково и нам отдадут за 10 рублей». Я говорю: «Мне ее и даром не надо». Отец вспылил и крикнул: «Что ж ты, хочешь разорить нас, отдать 40 руб., а где их взять, ты об этом подумал?» Я говорю: «Может, разбогатеем, тогда буду жениться». И с тем поехали домой молча. Я завернулся в тулуп и стал размышлять, что делать? Невеста мне понравилась, и я решил: или она, или никто.
Дома началось суждение по этому вопросу. Дедушка говорит: «Вы не скупитесь в деньгах, если девушка нравится, то договаривайтесь, ибо это на всю жизнь». А мать говорит: «Над нами люди будут смеяться, за такую цену здесь можно двух взять». А дедушка отвечает: «А вы людям не говорите, сколько отдали, тогда и смеяться никто не будет». Через 2-3 дня приехал к нам отец баранниковской девушки и с ним незнакомый мужчина. Им хотелось отдать свою дочь за меня и, видимо, наши им обещали приехать сватать, и они, не дождавшись нашего приезда, решили узнать результат. После обеда отец меня спрашивает наедине: «Как ты решил, поедем сватать в Баранниково? Люди приехали узнать, если мы не будем сватать, то они отдадут, ее сватают». Я говорю: «Пусть отдают, я ее не возьму». И ушел из комнаты.
Несколько дней меня упрекали, что я не хочу брать хорошую девушку в Баранникове, люди сами приехали, навязываются и недорого отдадут. Я им говорю: «Если навязывают, значит, она им не нужна». Как ни убеждали меня, я не согласился, и они вынуждены были ехать вторично в Ильмень и прибавить цену за невесту. Сделали «запой», стали готовиться к свадьбе, деньги за невесту отдали 40 рублей. Накануне свадьбы к нам заехал шурин, брат невесты, он ехал в Лемешкино на базар. Отец с ним договорился: чтоб меньше было расхода, то за невестой ехать не как обычно по традиции, снаряжать 2-3 тройки и с дружками, свашками ехать за невестой, следовательно, этих людей нужно будет угостить здесь, и когда приедут к невесте - тоже. По скупости отец мой и шурин сошлись характерами и решили, что я возьму с собой товарища, какой назывался тогда «боярин» по-украински, а по-русски «шафер», и поеду возьму невесту, сундук, постель, приглашу тестя с гостями.
Вечером этого дня мы с «боярином» поехали за невестой с тем расчетом, чтоб утром на другой день выехать оттуда. Когда приехали к невесте, тесть спрашивает: «Чего вы, хлопцы, приехали?» Мы говорим: «За невестой». Он нас спрашивает: «Вы воровать невесту приехали или так, чтоб и люди знали, что у нас свадьба?» Мы отвечаем: «Нет, мы не воровать». – «Ну, если, - говорит, - не воровать, то езжайте обратно и приезжайте как положено. Чтоб люди знали, что вы женитесь, а мы отдаем невесту. А вы приехали как нищие». Упрек был справедлив, и выслушивать было стыдно. Кроме того, я был уверен, что если приеду домой без невесты, то отец и мать пойдут в амбицию, и свадьба не состоится из-за принципиальности.
Покормили нас, напоили чаем и предложили ехать домой сейчас или завтра утром. Мы решили ехать сейчас же, и я невесте сказал, что, видимо, больше не приедем. Простившись с невестой, с омраченной душой и с болью в сердце, я возвращался ночью домой. Отъехав от Ильменя верст 6-7, на дороге встречаем подводу с двумя пассажирами. А так как снег был глубокий, то с дороги сворачивать далеко нельзя ни той, ни другой подводе, и мы оказались в притирочку, сани с санями, и друг друга узнали. Ехал мой шурин Яков Иванович и сразу остановил нас. Спрашивает – почему мы едем ночью обратно и без невесты? Когда мы ему рассказали, в чем дело, он берет нашу лошадь, поворачивает обратно и говорит: «Мы так договорились с вашими, поэтому поедем обратно и дело уладим». Вернулись в Ильмень в 1 час ночи, невеста уже спала, тесть проснулся, но ничего не сказал, постелили нам на полу постель, и мы уснули.
Утром начался серьезный разговор между тестем и шурином. Шурин стал уговаривать отца, чтоб уладить дело так, как он договаривался, а тесть ему говорит: «Когда ты свою дочь будешь отдавать, тогда будешь договариваться так, как тебе нужно, а теперь я отдаю свою дочь и хочу так сделать, чтоб люди знали, что я справляю свадьбу. Пусть придут с людями, проедут по селу на тройках, а потом мы и невесту отдадим». Шурин говорит: «Так это лишний расход», - отец говорит: «Это не твое дело, на это, батя, свадьба». Судили, рядили, и отец уступил со словами: «Не хочу тебя позорить, скажут, что ты не самостоятельный человек, договорился так, а делается по-другому. А надо было отослать обратно, а тебе не следовало вмешиваться в это дело». Дело налаживается, настроение у меня хорошее, смотрю на невесту, она улыбается, видимо, тоже обрадовалась, что отец уступил. Стали собираться в путь. Пригласили несколько человек мужчин и женщин среднего возраста, которые должны были ехать с нами, на своих подводах. Забрав невесту, в приподнятом настроении поехали домой. Вместе с нами приехал шурин с женой и еще несколько молодых людей, а к вечеру приехал тесть с гостями. Свадьба началась после венчания в церкви. Этот процесс состоял в том: молодые, т.е. жених и невеста, становятся среди церкви перед аналоем (стол церковный), на головы им надевают металлические венцы и три раза обводят кругом аналоя со священным песнопением, потом поп спрашивает жениха: «Охотой берешь невесту?» Получив утвердительный ответ, задает невесте вопрос: «Охотой идешь?» Если скажет «да», тогда обмениваются кольцами жених с невестой и целуются. На этом супружеский союз заключен.
Провели свадьбу со всеми нужными и не нужными традиционными обычаями. Народу было много на свадьбе, играла музыка, нанимали гармониста, и было 2 немца с ветряной мельницы со скрипкой и контрабасом. Три дня гуляли в Тарапатине, переходя из дома в дом по родственникам. Родственники дарили «молодым» кто овцу, кто пуд пшеницы, деньгами, материю на рубашку или платье, словом, подарков было много.
Родители сноху подразумевали как рабочую силу (работника), а не как своего члена семьи. Отношение было деспотическое. Если снохе нужно было поехать к своим родителям, она должна поклониться в ноги свекру и свекрови, чтоб отпустили ее, а потом просить таким же образом лошадь, ибо пешком идти 18 километров. Были случаи перед престольным праздником (Ильинским): жена за три дня вперед попросилась, чтоб ее на праздник отпустили к отцу, отец мой пообещал при условии окончания молотьбы хлеба, жена из кожи лезла, старалась работать, чтоб заработать отпуск. Накануне праздника отец сказал: «До вечера доработаешь, тогда поедешь» - она старается, перед вечером говорит отцу: «Мне пора ехать, а то поздно будет». Тогда он ей говорит: «Если поздно, иди пешком, лошадь устала, ей надо отдохнуть». Лошадь больше жалели, чем человека, как будто жена не устала, ей можно идти пешком 18 км., и в ночь. Обливаясь слезами, она ушла пешком на закате солнца. Я, как муж ее, не мог в то время настоять, чтоб ей дали лошадь. Заступиться за жену считалось позорным.
В нашей семье придерживались диких обычаев, мне с женой не разрешалось идти вместе по улице, это считалось позорным, жена должна быть в полном подчинении мужа. Воскресенье был не рабочий день, казалось бы, можно отдохнуть и провести день по своему усмотрению. Но и тогда сноха должна все неотложные и другие дела закончить, а потом просить разрешения куда-либо сходить, если соблаговолят отпустить, то назначают срок, когда вернуться, а не разрешат, то сиди дома.
Через год жена родила дочь, казалось бы, должны были радоваться, проявить заботу и должный уход за ребенком, так нет, наоборот, даже нам, как родителям, лишний раз возбранялось подойти к своему ребенку, всегда получали выговор. «Что вы заглядываете к нему без конца, какой он у вас хороший, наверно, ни у кого такого нет». Сноху после родов на второй же день заставляли работать. Жена уделяла много времени и внимания домашней работе, а ребенок оставался на присмотре малолетних моих сестер, которым жена должна была платить за уход. А откуда она должна была взять деньги, этого никто не рассуждал, за исключением дедушки. Когда он узнал, что мать спрашивает у моей жены плату за уход ребенка, то он сделал большой скандал. Сказал, что это неправильно, она работает на нашу семью, а потому никакой платы не должно быть. И все же после этого мать настояла на том, чтоб жена отдала платок, иначе нянчить не будут ребенка.
Пришло время полевых работ, дочке было 4-5 месяцев, она заболела дифтерией, тогда называли «душилка», которая считалась не излечимой ни одной бабкой, а о врачах не имели понятия. Собрались ехать в поле, ребенок тяжело больной, жена попросилась остаться дома с ним, но родители сказали, что ничего с ним не случится, надо работать. И мы вынуждены были взять его в поле. Ребенок тяжело дышит, грудь не берет, оставляем его в палатке, а сами идем на работу, через 1-2 часа посмотрели – ребенок мертвый. Это же бесчеловечно! и преступно! Обливаясь слезами, с болью в сердце мы с женой повезли в село хоронить своего первенца. И никому не было дела до того, что умер человек и что за причина. Люди умирали, хоронили без всяких справок, устанавливающих причины смерти. Профилактических мероприятий не проводилось никаких, ибо медицины почти не было, был один фельдшер на всю волость (район) и к нему мало кто обращался за помощью, в медицину не верили, боялись, что она зарежет. Обращались к «бабкам», «знахарям».