В январе месяце 1930г. в амбулаторию явился председатель Меловатского сельсовета Купченко Прок. Парамон. и стал меня уговаривать переехать к нему в Меловатку во вновь организуемый фельдшерский пункт. Я за обедом сказал врачу и жене про Меловатку, врач с испугом встретила это сообщение и говорит: «Что вы, Петр Сергеевич, никуда вы не переходите, мы с вами хорошо сработались, а я, признаться, боялась вас, когда узнала, что вы из Лемешкина переводитесь ко мне в Н. Добринку, потому что слышала, что врач Татаринов Ив. Ал. жаловался на вас, когда вы были в Лемешкине. Узнав, что вы из Лемешкина переводитесь, я поехала в райздрав и просила зав. райздравом Буквина, чтоб вас ко мне не переводили, объяснив ему причину. Но он меня заверил и отзывался о вас очень хорошо как о работнике и человеке и сказал, что жалобы врача Татаринова были не обоснованны и во всем он был сам виноват. Вот сейчас я в этом убедилась».
Но жена мне наедине сказала, что нужно съездить в Меловатку, ознакомиться с условиями работы и квартиры, потому что мне, говорит, надоело готовить на такую большую семью. Через несколько дней приезжает опять Купченко и начинает уговаривать, и мы с женой решили поехать посмотреть. Прибыв в Меловатку, Купченко показал нам поповский дом, предназначенный для амбулатории и квартиры, сарай с погребом и конюшню. Условия нам понравились, и мы дали согласие переехать, возложив ходатайство перевода на председателя Купченко. Через несколько дней я получил приказ райздрава о переводе меня в Меловатку для организации фельдшерского пункта и дальнейшей работы. Распростившись с сотрудниками Н.-Добринской больницы, я переехал в Меловатку, где занял себе квартиру из 3-х комнат и 3 комнаты для амбулатории. Купченко очень активно помогал в организации пункта, обеспечил дровами, инвентарем, бельем, медикаментами.
В то время в Меловатке во многих семьях царил бытовой сифилис, который переходил из поколения в поколение по наследству и бытовым путем, через посуду (чашку, ложку) и калечил, уродовал людей. Поэтому в первую очередь пришлось делать поголовное обследование населения, при чем было выявлено больше 200 человек, одержимых этой социальной болезнью, которая требовала упорного продолжительного лечения. Больные были в возрасте от 1 года до 70 лет, из них были с активной формой сифилиса, которым нужно было немедленно проводить лечение, и со скрытым сифилисом, эти были под наблюдением. Было начато спецлечение, через два дня уколы и один раз в неделю внутривенное вливание. Курс продолжался 1,5 месяца, потом на 2 месяца перерыв и второй курс. После 3-4 курсов лечения обычно человек считался здоровым. Встречались взрослые люди с третичным гуммозным сифилисом, у которых были сифилитические язвы, не заживающие в течение 10-15 лет. После проведения одного курса лечения у таких больных язвы исчезали. Эти люди, освободившись от такой длительной болезни в течение одного месяца, считали меня «исцелителем», чудотворцем, создали мне всеобщий авторитет и уважение.
Местные коммунисты относились ко мне с почтением и неоднократно уговаривали вступить в партию ВКП(б). Но, видя частую склоку среди коммунистов, которые занимались рвачеством, воровством колхозного имущества, у меня было отвращение от такой организации. Особенно после одного инцидента: как-то вечером один из членов партии пригласил меня к себе в гости, где присутствовало несколько человек (все коммунисты), и когда «подвыпили», то они затеяли между собой спор на политическую тему, дело доходило до драки. Чтоб их отвлечь от этого вопроса, я стал играть на гармошке, начал приглашать их танцевать, таким образом я их отвлек от спорного вопроса.
Об этом скандале через день было известно райкому партии, который послал одного из членов бюро т. Винецкого разобрать конфликт на месте. Разобрав конфликт среди коммунистов, Винецкий, изрядно выпив «магарыча», явился на сессию сельсовета, где я отчитывался о работе медпункта. После моего доклада стали задавать вопросы по существу дела, вдруг задает вопрос Винецкий: «Т. Гончаренко, скажите, сколько вы выпиваете водки?» Я сразу понял, что он это говорит в связи с тем конфликтом, который произошел между коммунистами в тот вечер. Я отвечаю: «Т. Винецкий, я выпиваю не больше вашего и на сессию сельсовета пьяный не прихожу, так что с больной головы на здоровую не сваливайте, и мне понятно, почему вы задали вопрос, в том деле я не виноват». Мой ответ ему очень не понравился, и он начал было что-то говорить, но председатель сельсовета его остановил, сказав, что пусть он выскажется в прениях. По окончании вопроса начались прения, один за другим стали выступать учителя, колхозники и председатель сельсовета, все говорили в мою пользу, даже и те коммунисты, между которыми был спор. А Винецкий не выступил. Но зато он дал выводы в райкоме, где меня ставил чуть ли не организатором пьянки среди коммунистов. Как же после этой неправды я пойду в их среду? Хотя все время сожалел, что не вступил в партию.
Однажды приезжает ко мне для проверки работы зав. райздравом Лазарев М.Г. и говорит мне, что Винецкий в райкоме партии меня обличал в пьянстве, говорил, что ты сын кулака, отец твой имел 12 пар быков, 5 лошадей, 5 коров, 50 шт. овец, вечный участок земли. А сыну его доверили медицинский участок. И вот мне поручили проверить работу твою, взаимоотношение с населением и в отношении пьянки. Хотя я в райкоме сказал: «Что Гончаренко кулак, я этого не знаю, пусть этим занимается НКВД, а как работник он в районе у меня на первом счету, имеет несколько благодарностей и денежных премий. А о том, что он пьянствует, у меня сигналов нет, и мне кажется, это неправда. Я проверю». Лазарев, расспросив председателя сельсовета и колхозников о моем поведении и получив одобрение, опровергающее клевету Винецкого как не соответствующую действительности, заверил меня, что вопрос уладится.
Среди граждан Меловатки, в том числе коммунистов, я пользовался хорошим авторитетом, в то время секретарем партячейки был Сизоненко Гр. Як., с которым мне пришлось писать характеристики на кандидатов в члены партии (я ему помогал технически), в это время он настойчиво уговаривал меня вступить в партию, лишь бы мое заявление, а поручители найдутся, в том числе и он. Но я ему объяснил, что сейчас идет чистка партии, и я не хочу попасть под неприятность, так как клеветнические извращения еще свежи в райкоме партии, считаю лучше воздержаться. Особенно мне не нравилась тактика райкома, который, изобличая коммуниста - председателя колхоза или сельсовета в пьянстве, воровстве, в развале колхоза и срыве государственных мероприятий, заслуживающего сурового наказания, ограничивался только выговором и переводил из одного колхоза или сельсовета в другой, мотивируя это недостатком кадров. А ведь были люди беспартийные деловые, честные, имеющие большой опыт в работе сельского хозяйства, которые могли работать гораздо лучше разложившегося коммуниста. Но беспартийному не доверяли.
Находясь в Меловатке, я активно участвовал в проведении государственных мероприятий, мобилизации средств (денежных), распространении займа среди населения, сборе денежных средств. Проведение весенне-посевной кампании, уборочной. Меловатское поле было расположено в радиусе 18 километров. Во время весенне-посевной кампании медики были мобилизованы на поля. И вот при введении сверхраннего сева колхозники отправлялись в поле, когда снег еще покрывал землю и дожидались на «культурном стану», пока земля освободится от снега, вернее, чуть где покажется черная полоска или площадка земли в несколько сотен квадратных метров, сеяльщики навешают на себя мешки с зерном и, увязая по колено в грязи, разбрасывают зерно, которое сейчас же подбирается стаями птиц, так как бороновать по грязи невозможно. Мы вместе с председателем колхоза, уполномоченным райкома, председателем сельсовета идем пешком по грязи за 18 километров, обсуждая нововведенный сверхранний сев и проклиная всех святых и больших начальников. Сев продолжался 1,5-2 месяца, потому что тракторов не было, тягловой силы в колхозе мало, а посевная площадь была большая. В помощь колхозу были мобилизованы коровы колхозников и служащих, в том числе и моя корова, запрягали в бороны и бороновали полупросохшую пашню. Всю весеннюю кампанию я проводил в поле.
Началась уборочная кампания, тоже мобилизовали коров и свозили скошенный хлеб в скирды, где стояла молотильная машина, ожидая ночи, когда освободятся люди, которые, чередуясь по вахтам, работали всю ночь, а утром запрягали коров и свозили хлеб. Во всей этой работе я принимал участие, а в обеденный перерыв принимал больных, если были. По окончании скирдования хлеба коровы освобождались от работы, а вместе с этим я отправлялся домой и периодически объезжал полевые объекты на подводе вместе с санитаром-ветеринаром. Это было большое удовольствие для меня, ибо это время я мог заняться любимым делом – рыболовством. Я брал с собой сетку и приезжая к пруду, а их было несколько в поле, и мы, раздевшись, бродили по мутной воде, вытаскивая блестящих серебристых и медно-красных карасей. Тут же у культурного стана варили уху или жарили карасей.