НА ПУТЯХ АЛЕКСАНДРА
***
1 (240).
Царь македонский бедным был владыкой.
Почуяв смерть, он сыну завещал
фалангу, опекаемую Никой,
страну лесов, болот и диких скал
и Аристотеля. Великий сей мудрец
был Александру больше чем отец.
2 (241).
Еще шепнул Филипп перед кончиной
(что подтверждает записью хронист):
«Держи в узде спартанцев и Афины
и не робей, за Дария берись».
Такую мысль - шагнуть за Геллеспонт -
внушил царю бывалый Ксенофонт.
3 (242).
Сурово пальцем пригрозив Элладе,
второй Ахилл, небесный Всадник-Рок,
скучающей Истории отрада,
на Гранике-реке встряхнул Восток.
Знаменье Малой Азии: заржал
под Александром чуткий Буцефал.
4 (243).
Двуногих гнать - привычная охота
для тех, кто только войнами живет.
Щетина пик. Стена щитов. Пехота
за Александром устремилась вброд.
Фалангу персам не остановить,
«бессмертный» смертен, тоже хочет жить.
5 (244).
Одним - ярмо, другим несет свободу
пришелец, опоясанный мечом.
Империи безгласные народы
свою судьбу покорно видят в нем.
Царь-воин часто надевает тогу,
жрецы Египта признают в нем бога.
6 (245).
Забавно! Соблазнительно! Приятно!
Свои поймут, хоть кривятся порой.
В Афинах соглашаются. Понятно,
попробуй не признать. Суров герой.
В упрямой Спарте в тряпочку хохочут:
пусть будет богом, если очень хочет.
7 (246).
Ему при Иссе и при Гавгамелах
Ахеменидов грезится венец.
Однако, есть ли Азии пределы?
И персам счет? Не говорил отец.
Намного шире Ойкумены круг,
чем рисовал ты, Аристотель, друг.
8 (247).
За Дарием, бездарным и трусливым,
гонялся македонец как орел
повсюду - от Персидского залива
до Сыр-Дарьи. Но только труп обрел.
Парфяне, бактры - все пред ним склонялись,
а может, только так ему казалось.
9 (248).
Александрий он основал с десяток
на пройденных фалангою путях.
Привел победной армии остаток
к большой реке в скалистых берегах.
За мутным Индом различает взор
в тревожной мгле зубцы высоких гор.
10 (249).
И слышен ропот за спиной царя:
«Что хочет он еще? Куда он мчится?
Мы кровь, как воду, проливаем зря;
пора к домам забытым возвратиться».
Пока солдат измотанный ворчал,
царю раджа плененный отвечал:
11 (250).
«Великий царь! Перед тобой страна
безмерна, многолюдна, всем обильна;
никто тебе не скажет, сколько нас,
о том не знает Брахма, бог всесильный.
Дворцы и храмы - Индии краса,
вся Арьяварта, словно Кришны сад».
12 (251).
«Устроили брахманы-мудрецы
порядок высший жизненного круга:
четыре касты - воины, жрецы,
по рангу ниже земледельцы, слуги.
Жаль, властолюбцев по дворцам не счесть,
и мирных дней под небом Индры несть».
13 (252).
«Но не прельстись! Не просто воевать
в стране индусов: реки, джунгли, ливни,
палящий зной, бесчисленная рать
зверья и змей, слонов крутые бивни -
защита наша. Александр, смирись!
Будь мудр, как Будда! В Пеллу возвратись!»
14 (253).
«Страна какая, - спрашивает царь, -
там, за горами, в стороне восточной,
куда дары на солнечный алтарь
сам Аполлон приносит в час урочный?»
«Страна Китай, - последовал ответ. -
Достичь ее - тебе не хватит лет».
15 (254).
«Там, в междуречье Хуанхэ-Янцзы,
на почве, поколениями взрытой,
народ, культура, письменность, язык
Стеной Великой с севера прикрыты,
хранимы небом в смене поколений
на берегах восточных Ойкумены».
16 (255).
«Там жил мудрец Конфуций (я читал
«Беседы» на дощечках из бамбука).
К добру и справедливости взывал
он в Поднебесной, где в чести наука.
Там в желтых лицах, в узких щелях глаз
таится мир, неведомый для нас».
17 (256).
Печален, молчалив, завоеватель
выходит из походного шатра.
Над горною рекой туман, как вата.
Полночный час. Решайся до утра!
Мир безграничен. Ты совсем не бог,
ты - человек. И сделал все, что мог.
18 (257).
Конец войне! - несется по рядам
солдат завоевателя Вселенной.
Обратный путь фаланге и судам
и Гелиос осветит и Селена.
Жаль, не домой. Для трона выбрал Он
развратный, дряхлый, гиблый Вавилон.
19 (258).
Здоровья молодцу не занимать,
для дел великих избранному небом.
Но десять лет по Азии скакать,
спать на земле, питаться черствым хлебом!
Себя герой античный не берег.
Такой режим и Зевса свалит с ног.
20 (259).
Суровый воин, он же Бог и Царь
полсвета (от Памира до Эллады),
тиран и просвещенный государь,
отпил цикуты из ковша Наяды.
Евфрат холодный. Ранняя могила.
И Дельта гроб с героем приютила.
***
21 (260).
Когда потухли Александра очи,
его гетайры (царские друзья)
на весь Восток, что только было мочи,
вскричали хором: «Очередь моя!»
Пять претендентов. Первый, Антигон,
уже садился на вакантный трон.
22 (261).
Да промахнулся…с помощью «друзей».
Четверка та - искусные стратеги,
особенно Селевк и Птолемей,
не ведавшие отдыха и неги.
От царства беспризорного кусок
не грех отрезать, всe сильнейшим впрок.
24 (262).
Друг-Птолемей назвался фараоном,
царем сирийским признан друг-Селевк.
А в нищей Пелле на протертом троне
сын Антигона, как беззубый лев.
Стирает время имена и лица,
дворцы, лачуги и держав границы.
25 (263).
«Мал золотник» - Пергам, да дорог свету
пергаментом и фризом алтаря.
Творенья эти пощадила Лета,
литературным слогом говоря.
И Родос мал. Жаль, Родосский Колосс
был обречен природою на снос.
26 (264).
Сицилия, царь-полис Сиракузы,
Афин соперник (молодая кровь);
Здесь мудрецы и все, кто служит музам,
находят у тирана стол и кров.
Здесь запад эллинизма. А Борей
Боспор прославит житницей своей.
27 (265).
Текут века, как Хапи, век за веком;
и новым светом побеждают мрак
Мусейон и его библиотека,
и «чудо мира» - Фаросский маяк.
Переполняет разума стихия
любимицу всех муз Александрию.
28 (266).
В библиотеке - мудрость поколений
(почти что миллион античных книг).
Здесь постигают глубину учений
и юноша способный, и старик.
Эратосфен здесь Землю измерял,
Евклид учебник вечный написал.
29 (267).
Над Ойкуменой потешаясь плоской,
наград не ожидая, ни беды,
заставил Землю Аристарх Самосский
летать вкруг Солнца, рядовой звезды.
Герон, в ту пору первый и один,
детали ладил паровых турбин.
30 (268).
К познанью истин труден путь и долог,
в Мусейоне заметил Феофраст.
Он был ботаник, агроном, зоолог;
копаться в душах был весьма горазд.
Он посвятил характерам трактат.
В нем вывел типы. Точно, говорят.
31 (269).
Среди ученых - томные поэты,
самолюбивы, льстивы и нежны.
Не всех проглотит медленная Лета,
ведь вечности избранники нужны.
Вот Феокрит, его пастушек лики,
вот Каллимах и локон Береники.
32 (270).
Здесь бой толпе, как ночь Аида, темной
впервые разум просвещенный дал,
когда папирус, кровью обагренный,
плебей, взывая к Господу, топтал.
Гипатии порыв. Предсмертный хрип.
Прикрытый хрупким телом манускрипт.
33 (271).
Отсюда щедро, будто с небосвода,
на мир пролился благодатный свет.
С тех пор вошли библиотеки в моду,
собранью книг везде приоритет:
в Пергаме, Риме, городе Паллады,
поздней в Константинополе, в Багдаде.
34 (272).
Царь Александр не только тем велик,
что Ойкумены раздвигал границы.
Он общий дом Евразии воздвиг,
где все равны - и языки, и лица.
Им рождена великая идея,
что «несть ни эллина, ни иудея».
35 (273).
И неподвижного Востока сон,
без дум и без надежды, и без чувства,
был эллином, как солнцем, озарен
высокой мыслью, волею, искусством.
Пусть буквой гласной, что придумал грек,
пребудет вечно вольный человек!