PAX ROMANA (РИМСКИЙ МИР)
***
1 (274).
Есть громкий титул «Избранный Народ!»
К нему вопрос: а кто же избирает?
Ответ, коль речь о Риме, наперeд
сегодня даже каждый школьник знает.
Избрал на мировое царство Рим
кровавый Марс - Ареса побратим.
2 (275).
Отечество себе в «Стране бычков»
нашел Эней, Вергилием воспетый,
где льется Тибр среди семи холмов
в долине, вечной зеленью одетой;
где,* жаждой новых подвигов томим, *в изд.2007 нет «,»
Геракл назвался именем другим.
3 (276).
Здесь Вечный город Ромул основал,
Капитолийской вскормленный волчицей.
А жрец-понтифик плугом начертал
вокруг холмов священные границы,
чтоб враг-этруск, дряхлеющий сосед,
латинам юным не наделал бед.
4 (277).
Чтоб и лигур, и пришлый иллириец,
сосед фалиск, самнит и варвар-галл,
сын Карфагена, пакостный пуниец,
ногой латинских пашен не топтал;
и чтоб ломались, будто прутья, пики
в руках гоплитов Греции Великой.
5 (278).
Но римлян, защищенных бороздой,
наружу выпускали благосклонно
Минерва и Юпитер громовой,
сплоченную колонну за колонной.
Они вернутся к очагам своим,
неся на копьях «Полуостров Рим».
6 (279).
Своих богов земли и вод, и неба
Рим на Олимп силком переселил:
Аврору - к Эос, к Аполлону - Феба,
Диану - к Артемиде. Не забыл
найти в Элладе двойников Венере,
Меркурию и Бахусу, Церере.
7 (280).
Царя богов Юпитером назвали,
Минерве статус Бранной Девы дан.
Амур и Эрос словно братья стали;
Гефеста кликнешь, тут как тут Вулкан.
Сатурн откушать детками спешит,
ему известен Крона аппетит.
8 (281).
Земля и небо - два зеркальных лика,
так эти лики схожи меж собой.
На небесах - божественная клика,
внизу - желанной власти клан земной.
Владеть и править стадом и народом -
венец страстей (заложено природой).
9 (282).
Патриции, плебеи и рабы.
Повсюду так, ничто не ново в мире.
От равнодушной не уйти судьбы -
к ногам Фортуна приковала гири;
у одного из чугуна, другой
звенит по жизни цепью золотой.
10 (283).
Цари ревнивы к власти и венцу,
патриции во власти видят силу.
И льстит она тирану-наглецу.
Но и плебей готов стать у кормила.
Нашлось успокоительное, к счастью,
сиропчик на хмелю - «народовластье».
11 (284).
Республика. С латыни перевод
на наш язык - «общественное дело».
Во власть свою поверивший народ
избранникам бразды вручает смело.
Но, как везде, один ест корешки,
а большинство жует, давясь, вершки.
12 (285).
Всем голова - Народное Собранье,
да вертит этой головой Сенат.
Магистратур высоких ожиданье
сверяй с доходом, верно говорят.
Напрасно ждать от должности дохода,
вознагражденье здесь иного рода.
13 (286).
Латинский honor - гордость, честь, почeт.
Уж если избран консулом, к примеру,
неси, согласно должности, расход;
его не горстью, а возами меряй.
Когда в кармане только медный асс,
не выйдет консул из плебейских масс.
14 (287).
Люд Лация, незнатный, но свободный,
магистратуру важную добыл.
Защитник их теперь - трибун народный;
он много может, лишь бы стоек был.
Оспорит он решение Сената
и действие любого магистрата.
15 (288).
Рим - гордый. И беднейшие плебеи
к нему своей причастностью горды.
Но землепашцу свой надел милее,
чем славы хрупкой эфемерный дым.
Вопрос аграрный, ростовщик, права -
вот чем забита плебса голова.
16 (289).
Орава безземельных и голодных -
стихия, океана мощный вал;
однако массе, даже всенародной,
нужна для руководства голова.
И, как в природе издавна ведется,
когда есть тело, голова найдется.
17 (290).
Начать в стране аграрную реформу
трибуны Гракхи призывают Рим:
надел земельный ограничить нормой
на земледельца, сохранить за ним.
Не выйдет, братья! На «вопрос аграрный»
ответит нож из-под плаща коварно.
18 (291).
Земля нужна не только беднякам.
Они с многоземельными едины,
когда прибрать предвидится к рукам
цветущие заморские равнины.
Тем более, когда заморский вор
не прочь отнять у вас и скот, и двор.
19 (292).
Тут случай подвернулся: Карфаген
по воле ненасытного Баала
замыслил для латин позор и плен -
на Рим надменный двинул Ганнибала.
Заманчивой Италии «сапог»
пунийцу, всем казалось, будет впрок.
20 (293).
Был этот муж талантливым бойцом:
не с юга вышел, где его встречали;
он (в полном смысле) вдруг «пошел слоном»
путем альпийским. Там его не ждали.
Спустившись на равнину горной тропкой,
задал при Каннах римлянам он трепку.
21 (294).
В гостях не дома. Да и гость не зван.
Не сладить льву с коварной волчьей стаей.
Диктатор Фабий, хитрый старикан,
бьeт по частям пунийцев, отступая.
Владыки моря всюду терпят крах -
на континентах и на островах.
22 (295).
На острове несчастной нимфы Скиллы,
плескаясь в ванне, как младенец гол,
механик знатный, люди говорили,
нырнул и что-то важное «нашел».
Искать всегда был Архимед готов,
но римский меч не знал, кто он таков.
23 (296).
Не знал ума, не знал глубоких чувств,
души не ведал тонкого устройства,
науки и поэзии, искусств
и мирной речи, только «к бою стройся!»
В солдатском Риме мерою всех мер
был не философ, а легионер.
24 (297).
Не зря твердит сенатор Марк Катон
своe «delendam» в адрес Карфагена.
Его услышав, консул Сципион
шлeт легионы с кораблей на стены.
Разрушен, проклят и распахан град,
негоциант всемирный и пират.
***
25 (298).
Выходит Рим на мировую сцену.
Ликуют, слышно, чаще голосят.
Приходит маскам и актерам смена
и заменяют декораций ряд.
Репертуар заметно обновлен,
да пахнет кровью, как и прежде, он.
26 (299).
Воинственностью лишь не объяснить
успехов бранных малого народа.
Сюда искусство надо приложить
особого в военном деле рода.
«Рассорь и властвуй!» - вот его девиз.
За это дело загодя берись.
27 (300).
Да, римская «наука побеждать»
врага врагом осечку не давала.
Соблазн большой к своим рукам прибрать
Испанию. Но показалось - мало.
Манeвренный и быстрый легион,
гроза фаланги, в Грецию введeн.
28 (301).
Смирилась Македония, лежат
гоплиты под ногами легиона.
Коринф безлюден, вороны кружат;
опущены мечи Лакедемона.
И отреклась от Аттики Афина…
Такая вот «батальная» картина.
29 (302).
Вослед Эллады Азии черед
священной волей римского Сената
по плану неизбежно настает
(разбоями история богата).
Чтоб малым странам не было обиды,
здесь «список» открывают Селевкиды.
30 (303).
Нумидии и Сирии рабов
под землю гонят, в поле, в мастерские;
фракийцев и германцев, как скотов,
под нож уводят в цирки городские.
А просвещенный, друг Минервы, грек
в Италии почти что человек.
31 (304).
От школ начальных и до школы высшей
повсюду в Риме эллин - педагог.
Он поднимает над страной все выше
простых и сложных знаний потолок.
Вот, руку протяни, небесный свод.
Тянись к зениту, молодой народ!
32 (305).
Грек учит римлян счету и письму,
ваянию, рисунку, врачеванью,
риторике и музыке. Всему,
чему учиться в Риме есть желанье.
Наглядных же пособий - пруд пруди!
Всем, что закажешь, Греция снабдит.
33 (306).
Старинный город - улицы кривые,
дома вразброс, из бревен и сырца,
вонь из канав, потоки грязевые;
и бедный храмЮпитера-отца.
Civilas Roma тот давно забыт;
другой у Рима вид, у римлян - быт.
34 (307).
Многоэтажный, в храмах, над рекой
поднялся Рим из кирпича, бетона
и мрамора; с булыжной мостовой,
стеной двойною с валом обнесенный;
не чует нос букета сточных вод,
а горожан поит водопровод.
35 (308).
Конечно, тесновато горожанам,
хотя не всем. Вот особняк: простор!
Хозяину хоромин по карману
и вилла в роще у подножья гор -
приют бесценныйотдыха, пиров,
родни, наложниц, преданных рабов.
36 (309).
С неволею смириться может всяк,
и часто раб теряется на воле.
Но не таков сын Фракии Спартак,
громивший римлян в городах и в поле.
От Альп и до Калабрии три года
пир задавала страстная Свобода.
37 (310).
Но рабство, будто оспа иль чума,
заразно; и уж римлянин свободный
вдруг захотел домашнего ярма,
как брошенный владельцем вол голодный.
Наскучил всем республиканский рай,
диктатора народу подавай.
38 (311).
Он тут как тут - с солдатской головою
и враг демократических затей;
он силой брал препятствие любое:
закон, обычай, мнения людей.
Признали Суллу армия, Сенат,
Весь римский мир, упрямец Митридат.
39 (312).
Решал закон, кто правый, кто неправый,
кого казнить, кого из Рима гнать.
Теперь диктатор получает право
и миловать сограждан, и карать.
Он обладал тяжелою рукой,
и кровь по Риму потекла рекой.
40 (313).
Лукаво Суллой вознесен Сенат,
принижено Народное Собранье.
И полноправного гражданства ряд
он удлиняет не без колебанья.
Так каждый уроженец Апеннин
гордиться стал: «Я - римский гражданин».
***
41 (314).
Республика усилилась стократно:
плечом к плечу в одном строю стоит
с италиком сын Рима в поле ратном,
и боги их - один большой синклит.
Почил диктатор, диктатура - с ним,
но призрак Суллы соблазняет Рим.
42 (315).
Помпей блестящий, Красс самовлюбленный
(купец и победитель Спартака)
и Юлий Цезарь, плебсом вознесенный,
единодушны и дружны пока;
противоречия решают споро,
хотя, бывает, и опасно спорят.
43 (316).
Презрев Сенат, Народное Собранье,
Триумвират, келейно, на троих,
затеял «зону римского влиянья»
по-братски поделить, от сих до сих.
К двоим из них неласков Фатум был,
весь Римский мир он Цезарю вручил.
44 (317).
Пусть иногда и сам бывал он бит,
гораздо чаще на полях сражений
бежали от него и галл, и бритт.
Отсюда вывод: Юлий Цезарь - гений.
Героем новым будет покорен
надменный Рим. «Перейден Рубикон!»
45 (318).
«Косматых» победитель, триумфатор,
трибун народный, консул, Главный жрец,
республики пожизненный диктатор,
хотя, увы, республике конец.
Еще не император Цезарь, но
окрасил в пурпур тоги полотно.
46 (319).
Обязан ради истины сказать:
не пурпуром наряда, не короной
влекла его божественная власть,
а статусом верховного патрона,
когда клиент (здесь уточню, народ)
хлеб получает от твоих щедрот.
47 (320).
Еще и тем влечет над миром власть,
что всех, кто этой власти хочет тоже,
рукою твердой можно тыкать всласть
в коровий блин самолюбивой рожей.
Знал Цезарь: власть не просят, а берут.
И платят кровью, подтверждает Брут.
48 (321).
Да, свято место пусто не бывает,
к нему ведут кровь, подкуп и обман.
Заколотого дядю «замещает»
племянник Юлия, Октавиан.
Но тут Антоний появился вдруг,
солдат и бабник, дядин лучший друг.
49 (322).
То бьются в кровь соперники сердито,
то мирятся и кубок общий пьют.
Народ за них. Войска Сената биты.
Кончает жизнь самоубийством Брут.
Войне гражданской наступил финал.
А с «другом» что? Антоний проиграл.
50 (323).
Теперь у Рима вновь один куратор,
не чуждый знати, демосу - отец,
уже без оговорок император.
«Октавиан, ты - Август» - всхлипнул льстец,
когда он Риму преподнес презент -
корону Клеопатры из Та-Кемт.
***
51 (324).
Вернемся к вечно новому ученью
известного провидца-мудреца:
«сжимает» землю перенаселенье,
что значит голод, войны без конца.
Какой же выход? Вновь народовластье!
Но без царей оно - лишь власть отчасти.
52 (325).
Наверно, жить с народом во главе
покажется кому-то справедливо.
Но без царя в народной голове
нет у страны великой перспективы.
Фольклоры мира говорят не зря
о голове (здесь caput) без царя.
53 (326).
Имперский Рим - легенда семигорья:
дворцы и термы, портики, сады,
овалы цирков, крыш и башен море,
проспекты, храмы, жертвенников дым.
Ведут дороги в мир обетованный,
Romana Pax, богами Риму данный.
54 (327).
Провинции ухожены на диво,
тяжелый колос радует глаза,
селянин сытый пестует оливы,
белеют виллы и цветет лоза.
Но только там, где средь чужих равнин
землей владеет римский гражданин.
55 (328).
А галл и грек, семит и перс, и роме
гнут спины на урезанных клочках,
чтоб римский люмпен спал не на соломе,
ел белый хлеб, без зрелищ не зачах.
Плебей заморский думает, как жить.
Вот взять бы Рим… Да, взять и разделить!
56 (329).
В столице власть для выплаты дотаций
клиентам верным, ветеранам войн
взялась за нож кровавых конфискаций
(нет денег, так заплатишь головой!).
Земли свободной для раздачи мало,
а та, что есть, пока еще за Валом.
57 (330).
Терзает императоров забота -
по Рейну и Дунаю удержать
защитный вал от орд свирепых готов
и праздный Рим хоть чем-нибудь занять.
Ну, например, поджечь со всех сторон,
как замышлял (и выполнил!) Нерон.
58 (331).
Тиберий тверд любовью ветеранов,
Веспасиан - поддержкою солдат;
палач и жрец друзья Домициана,
все вместе «чистят» в меру сил Сенат.
В домах вельмож звучит мотив унылый:
«Куда идем? Вот, слушай, раньше было…»
59 (332).
Как встарь, века проходят за веками.
Становятся, свой оставляя след,
во всем ученики учителями:
в искусстве и науке, в ремесле.
Латинских звезд лучистое скопленье
я ниже опишу, мой друг. Терпенье!.
60 (333).
Прагматик Рим, практичный, безразличный
к абстракциям искусства и наук
и «чистой» философии, отлично
провинций новых обустроит круг.
Заботой главной стали здесь дороги,
чтоб уберечь легионеров ноги.
61 (334).
Там был поэт не больше, чем поэтом;
но управленец важный больше был,
чем просто управленцем. Святость эту
плебс «до» и «после» цезарей хранил.
Властитель дум! Кто он? - Администратор,
стратег, законодатель и оратор.
62 (335).
Юристы Рима удивляют свет
классическим для права изреченьем:
(Sic!) «Наказанья без закона нет.
Коль не нарушен он, нет преступленья».
Сейчас в Европе многие законы
написаны по римским эталонам.
63 (336).
Омыло, обтесало грубый Рим
веков неутомимое теченье;
он стал интеллигентным, стал другим -
античного наследник просвещенья.
Но на аренах цирка кровь и трупы
предпочитал всем театральным труппам.
64 (337).
Однако было зрелище, где зритель
смеялся, плакал и рукоплескал,
где автор, театралов повелитель,
на суд толпы пороки выставлял.
Комедиограф Плавт и трагик Акций,
поздней Сенека. Слышишь гул оваций?
65 (338).
«Сатуры», поэтическую смесь,
на злобу дня Луцилий пишет живо.
Стихи читая, повстречаешь здесь
ничтожных и корыстных, жадных, лживых.
Лукреций Кар - поэт иного рода,
он пел любовь и волю, ум, природу.
66 (339).
Катулл, певец и чувственный и тонкий,
способен и диктатора кольнуть.
Идет Вергилий! Голос лиры звонкой
«эклогам» в вечность расчищает путь.
Гораций рядом, с новой одой-песней,
и Меценат, их опекун известный.
67 (340).
К любви привержен и в любви искусен
Овидий, судя по поэме, был,
но чем-то он своим «Любви искусством»
хозяину страны не угодил.
И стал, скорбя, посланья с Понта слать
(есть мненье, из Молдавии. Как знать!)
68 (341).
Прозаик, первый «из своих», Катон,
бесстрашно брался за любую тему.
За ним пришли Варрон и Цицерон,
с десятком тем справляясь без проблемы:
бог, медицина, счастье, сельский труд,
история, риторика... - всe тут.
69 (342).
«Сатирикон» Петрония прочтите.
Но Апулея «Золотой осел»
опасен до шестнадцати, учтите.
Жаль, мой отец когда-то не учел.
Полезней Ювенал, его сатира
иное будит: убежать от мира.
70 (343).
Прозаик крупный - Цезарь: ясный слог,
скупой язык с богатою огранкой.
Его «Записки о войне» - пролог
к истории «косматых», галлов-франков.
Гай Юлий Рим завоевал мечом,
а всю планету - золотым пером.
71 (344).
Историки «античную бумагу»
жалеть не стали: Ливий Тит, Помпей,
Тацит и Плиний (жаль, пропал бедняга!),
Иосиф Флавий, римский иудей;
Плутарха греко-римские герои
через века проходят парным строем.
72 (345).
Отняв у Феба должности и званье,
грек Птолемей, светило из светил,
родную Гею в центре мирозданья,
сумняшеся ничтоже, поместил.
Брат-Аристарх в гробу перевернулся,
но не бранился, только ухмыльнулся.
73 (346).
Из Рима стало модно ездить в гости -
на мед к славянам, в шелковый Китай,
в страну слонов, точней, слоновой кости,
в Пунт золотой, за Рейн (в янтарный рай).
Из всех бродяг по праву наречен
Светилом Географии Страбон.
74 (347).
Полибий и Пифей, его предтечи,
проникли за Геракловы Столбы.
Один лишь Путь в пустыне моря, Млечный,
известен грекам за проливом был.
Зеленый мыс за речкой Сенегал
со льдами Туле он соединял.
75 (348).
Сиди на веслах иль ногами топай,
всю Ойкумену ввек не обойти.
Открыть хотя бы близкую Европу
и в круг цивилизованный ввести.
Но плотен мрак. Туман. Скрывает он
весь дикий норд, не только Альбион.
76 (349).
Одних зовут путей-дорог извивы,
других влекут извилины в мозгу.
Гален осмотрит пациента: Vivus?
Дыши и думай! Трудно? Помогу.
Перед Галеном только Гиппократ,
за ним идут другие, звездный ряд.
77 (350).
Какая смесь имен и лиц, племен! -
писал поэт в лирической тетради.
Точней сказать (я в этом убежден)
нельзя, на племя эскулапов глядя.
Антоний Кастор, римлянкой рождeнный,
грек Архагат, в столицу приглашeнный.
78 (351).
Архитектура греков отдала
Весь арсенал латинам ненасытным.
Те приложили арки, купола,
три ордера сложили в композитный.
И акведук, надземный водоток,
латинянин без грека строить мог.
79 (352).
Ветрувий, сотоварищ Калликрата,
средь римских зодчих тем был знаменит,
что много строил и писал трактаты;
ученый мир его и ныне чтит.
А вот в скульптуре дальше подражанья
здесь не пошли. Знать, не было призванья.
80 (353).
В античном Риме кто эпикуреец
(здоров, как бык, подлечивает дух);
кто стоик, как Сенека, совладелец
Вселенной общей, человека друг;
кто киник, всех устоев обличитель;
кто скептик, всякой истины хулитель.
81 (354).
Терпимый к культам, Рим чужих богов
в свой пантеон записывал охотно.
Астарте, как Венере, был готов
нести цветы и жертвенных животных.
Но христиан единственного Бога
отверг, как говорят у нас, с порога.
82 (355).
И сирых всех поклонников креста
погнал в пустыни, катакомбы, горы.
Он с ними церемониться не стал
в разгуле общем казней и позора,
как, впрочем, христиане (дайте срок!)
преподнесут отступникам урок.
***
83 (356).
Пока хронист о прошлом вспоминал,
бередя сердца ноющую рану,
век золотой империи настал
с правления «везучего» Траяна.
Ему, бывало, тоже не везло,
но это кто-то колдовал назло.
84 (357).
Куда не глянешь, были от столицы
на север, юг, на запад и восток
страны обширной далеки границы,
и варвар их переступить не мог.
Еще кордоны удлинил Траян
за счет семитов, даков и парфян.
85 (358).
Но дрогнула империя латинов,
лишь пресеклись Траяновы года -
вдруг налетят германские дружины
из северных лесов на города;
за ними - гунны, следом - славянин
с гиперборейских сумрачных равнин.
86 (359).
Монарх-философ, из мечты Платона,
Трактат напишет «К самому себе»
в шатре походном. Не скучал на троне
Аврелий Марк в тисках бессчетных бед.
Кавказ, Двуречье, Парфия, Дунай…
Водить когорты только успевай.
87 (360).
Повсюду возмущенья, мятежи.
Британия пылает, Иудея;
трясет Египет, точатся ножи
в Ахайе и на островах Эгеи.
Все чаще держит мятежа бразды
какой-нибудь «мессия», Сын Звезды.
88 (361).
Гнала германцев жажда грабежа
страны богатой, сказочной, цветущей.
Но Вал Траяна - это ведь межа:
здесь - зрелый плод, а там - дубок растущий;
там - вождь племен (он сотню римлян стоит),
а здесь - философ, император-стоик.
89 (362).
Вот-вот падет старейший из миров.
И что тогда? Движенье вспять, к природе?
А устоит, так молодая кровь
не оживит усталые народы.
Вздохнула Клио, приняла решенье:
пусть гибнет Рим в надежде воскрешенья!
90 (363).
Сомкнулась Бездна. Где ты, вечный Рим?!
Величественным призраком смущенный,
сойдя с коня, склоняется над ним
номад равнины, снегом занесенной.
Волнует что-то несозревший ум;
он озадачен, с толку сбит, угрюм.
91 (364).
А сын его обломок подберет
с земли богов у очага святого
и бережно, и трепетно прижмет
к другим обломкам мрамора живого.
Появятся рука, глаза, чело,
забьет источник светозарных слов.
92 (365).
Таким он будет, новый Акт Творенья
на берегах срединноземных вод,
который мир Эпохой Возрожденья
поруганной культуры назовет.
Но к ней ведут туманные пути;
по ним еще идти, идти, идти.