Вы здесь

ПОЛИТИКА И ВОЙНА.

ПОЛИТИКА И ВОЙНА

 

***

1 (702).

Бытует в просвещенном мире мненье,

подмеченное древним мудрецом:

политики бездарной продолженьем

является война; верней - концом.

Коль нечего политику сказать,

он начинает кулаком махать.

 

2 (703).

Казалось, побеждает гуманизм -

божественная вера в человека,

в искусство, разум и земную жизнь,

никем неистребимую вовеки.

Сердца смягчая, неумолчно лира

звучала от Петрарки до Шекспира.

 

3 (704).

Резец и кисти у творца в руке

подчинены идее Бога властно -

явился в камне, в гипсе, на холсте

в библейских ликах Человек прекрасный.

И даже храм Христовый возведен,

как совершенный человечий дом.

 

4 (705).

Смиренным внукам завещали деды

топор да лом. И так за веком век.

Дух Возрожденья вспомнил Архимеда

и кое-что, чем развлекался грек:

ветряк и ворот, винт, насос, сверло…

Но есть у пользы бок обратный - зло.

 

5 (706).

Оно открылось в кремневом запале,

в мортире, в легкой пушке полевой,

в штыке гранeнном из немецкой стали,

в ручной гранате, в бомбе разрывной,

как по заказу. Христианский мир

готовился начать кровавый пир.

 

6 (707).

Все от войны как будто ждали чуда.

Бесхлебье, череда холодных зим,

неурожай, чума простому люду

страшней казались, чем пожарищ дым.

На пепелище можно и согреться,

а повезет - так и чужим отъесться.

 

7 (708).

Уж лучше в строй, чем за сохой ходить,

бродяжничать, копать руду и уголь,

синьору или буржуа служить

за скудный стол, отрепья, тесный угол.

Повинностей наемник не несет,

за кровь свою он сладко ест и пьет.

 

8 (709).

Не знающий ремесел дворянин

охоч к забавам Марса от рожденья;

для праздных, неприкаянных мужчин

пьянящий бой - и спорт, и развлеченье.

А кое-кто губительный металл

умело превращает в капитал.

 

 

9 (710).

И в мирной жизни всюду смерть и боль

по странам бродят, ожидая дани.

Нечистоплотность - первая из зол,

ведь редкость мыло, простыни и бани,

и город дышит смрадом нечистот,

а дым каминный красит небосвод.

 

10 (711).

Не будем отвлекаться. Тема войн

всех тем иных намного интересней.

Читатель не рискует головой,

лишь остротою зрения, известно.

Раскрывший книгу - не военный гений,

но видит ходы и финал сражений.

 

***

11 (712).

Войне причина не всегда видна.

Тут важен повод, если есть хотенье.

Вот, скажем, в Праге выпал из окна

посланник по особым порученьям.

А в Вене эмиссара ждал, томясь,

сам Фердинанд Второй. Какая связь?

 

12 (713).

Простая. Был католиком посол,

и здесь его не поняли дворяне,

когда он грохнул кулаком о стол:

«Верните землю, гады, лютеране!

Истосковался Папа по земле,

а император, что ни день, то злей».

 

13 (714).

Французу-гугеноту не чета

был протестант Империи Священной.

Защитник Ла-Рошели посчитал

за благо кардинальское прощенье.

Но лютеране Вены, Праги, Буды

просить паписта «смилуйся!» не будут.

 

14 (715).

Схлестнулись крепко «Уния» и «Лига».

Не просто разобраться, чья взяла.

Включились в драку Рим и Лондон мигом,

Мадрид и Амстердам. Пошли дела!

В крови Дунай и Эльба, Одер, Рейн.

Теснит врага католик Валленштейн.

 

15 (716).

Тут на папистов с Балтики, как снег,

вдруг повалили протестанты-шведы.

Вел отощавших северян в набег

король Густав Адольф, на пир Победы.

Грозя новинкой, гаубицей-пушкой,

берет Европу скандинав на мушку.

 

16 (717).

Картечью внуки викингов скосили

железных терций копьеносный строй.

С трудом прорвался резвый старец Тилли,

фельдмаршал императора, герой.

Монарх-солдат и Валленштейна бил;

увлекся так, что голову сложил.

 

17 (718).

Уж не за веру бьется викинг новый,

освоив дело тонкое - стрелять;

он без разбора всех подряд готовый

до нитки грабить, жечь и убивать.

Где швед прошел - безлюдье, запустенье.

Осталась треть былого населенья.

 

18 (719).

В Германии, казалось, нет мужчин;

сквозь пальцы смотрит Рим на многоженство.

Добро, хоть этот бестия-блондин,

залетный швед, оставит здесь потомство.

Кончается тридцатилетний «пир».

Всевышнему хвала! Подписан мир.

 

***

19 (720).

Но как от психологии солдатской

победоносный излечить народ?

Уж приглянулись шведу берег датский

и нивы Польши; тянет на восход,

где ждут его земля, трофеи, слава

(он верил), но ждала его Полтава.

 

20 (721).

Отважный Карл, царeм на суше битый,

бежав в Стамбул, издалека стращал:

«Ужо тебе!» И беглеца сердито

риксдаг страны в Стокгольме поддержал:

сиди, мол, варвар, в Азии, пируй,

а в Балтику московский нос не суй!

 

21 (722).

Царь понимал, не время развлекаться

пирами и потешною пальбой.

Задумал он из Ладоги пробраться

тайком на воды финские Невой.

Галерный флот Бог весть какая сила,

да сила эта шведов подкосила.

 

22 (723).

Петр усмехался: «Не боись, ребята!

То ж лютеране, жидковат народ.

Годите, будут и у нас фрегаты,

Бог православный нас не подведет».

Гренгам свидетель, как в сраженьи том

российским стал варяжский водоем.

 

 

23 (724).

Не раз за годы Северной войны

«ученики» в Стокгольме навещали

своих «учителей», пока они

в Ништадте мир, вздохнув, не подписали.

На суше, в море посрамленный Тор

дразнить Перуна избегал с тех пор.

 

24 (725).

Конец минорный полунощных вед:

лежат в снегах скалистые пространства;

дни коротает замиренный швед,

как скромности пример и постоянства.

О Славе не горюет боевой,

ей приглянулся молодец другой.

 

 

***

25 (726).

Столетья бедствий - шведского потопа,

пандемий и религиозных войн -

опустошили старую Европу,

как саранчи неистребимый рой.

А там, где мир установился куцый,

пришла пора восстаний, революций.

 

26 (727).

Благополучной Англии король

Карл Стюарт, непреклонный и несчастный,

сказал, что королей святая роль -

своим народом править самовластно.

И пуританский  распустил парламент.

Как говорят, нашла коса на камень.

 

27 (728).

В стране раскол. Купцы и мастера,

эсквайры и богатые крестьяне,

работники печатного двора,

мануфактур и новые дворяне

готовы все парламент защищать.

И Карл решил из Лондона бежать.

 

28 (729).

На севере и западе страны,

где знатные лендлорды окопались,

порядки феодальные сильны,

а пуритане в меньшинстве остались.

Взвиваются над замками штандарты -

судьба страны поставлена на карту.

 

29 (730).

Парламент добровольцами силен,

надежда Карла - преданность вассала.

В бою близ Нейзби Стюарт побежден,

и Англия республикою стала.

И сразу был замечен средь вождей

сэр Кромвель (с кавалерией своей).

 

30 (731).

Карл предан, арестован, осужден.

Прилюдно, без раскаянья, на плахе

тиранам в назидание казнен

(дворы Европы онемели в страхе).

Путь к власти прям теперь, безлюден, чист.

Его наметил «сэр кавалерист».

 

31 (732).

Но прежде нужно розгами загнать

простонародье подлое на место;

потом солдат к спокойствию призвать

посулами, подачками и лестью.

Тут, главное, победная война.

Земли желаешь? Контрибуций? На!

 

32 (733).

Бери Зеленый остров! От души

топи ирландцев, жги, коли и вешай!

Твердыни скоттов пушками круши,

бери что хочешь - землю, жизни, вещи!

Вот так вопрос земельный разрешен.

Солдат доволен. Кромвель вознесен.

 

33 (734).

Теперь он лорд-протектор. Новый ряд

законов политмоде не подвержен.

Ведь чем хорош стране протекторат? -

Он плюрализм в узде надежно держит.

А крепкая и властная рука,

коль надо, примет форму кулака.

 

34 (735).

Он умер. И смотри, опять король

восходит на престол британской архе,

играть смиренно согласившись роль

послушного парламенту монарха.

Не властен он над армией, судом,

он правовой, лукаво, строит дом.

 

***

35 (736).

Католик, иудей и протестант,

знать новая (недавно «из народа»),

купец и мастер, фермер, фабрикант -

всех уравнял Закон. Лонг лив свобода!

Из этой массы вышли пионеры

родной для нас индустриальной эры.

 

36 (737).

Согласья нет в парламенте самом:

порядок старый защищают тори,

а виги против: «Старое на слом!

Даешь реформы!» Стычки, ругань, споры.

Здесь большинство премьер-министра ставит,

монарх же только царствует, не правит.

 

37 (738).

У Кабинета важного забот

в политике и внутренней, и внешней,

министры говорят, «невпроворот»,

не то, что в Англии бывало прежней.

Ведь Англия, взломав шотландцев дверь,

Великая Британия теперь.

 

38 (739).

На этом «округление» страны

не кончилось. В Америке просторной,

не разгибая над землей спины,

труд прославляет колонист упорный.

А если пашен будет не хватать,

к рукам Канаду следует прибрать.

 

 

39 (740).

Не менее Ост-Индии «дары»

Уайт-холла возбуждают аппетиты.

Дождется ли Британия поры,

когда ее Бенгалия насытит?

Австралия зовет, манят Багамы

И Африка пленяет миражами.

 

40 (741).

Повсюду шарит англосакс упорно;

что ухватил, не выпустит потом.

Он начинает дружбою притворной,

а точку ставит пушечным ядром.

И звездный час Британии придет,

когда над нею солнце не зайдет.

 

41 (742).

Живет британец деловитый, веря,

что скучно жить на свете без забот.

Он перенес Америки потерю,

списав беглянку по статье «расход».

Конечно, жаль, да надо ставить крест;

осталось больше, посмотри окрест.

 

42 (743).

Но главная британская забота -

тревожный европейский континент.

Будь начеку, когда уловит кто-то

благоприятный для себя момент!

Не дай Господь! - Усилится сосед,

наделает Уайт-холлу много бед.

 

43 (744).

Вот почему коварны стали бритты

во внешних и во внутренних делах.

Известны в сфере сей премьеры Питты

на континенте и на островах.

Друзей рассорить, примирить врагов

себе на пользу Буль всегда готов.

 

44 (745).

Как милость, португальцы испросили

Британии Великой патронат.

Но чаще цели достигает силой

бесстрастный Лондон, джентльмен-пират.

В руках его бесценный Гибралтар

(испанцев битых вынужденный дар).

 

45 (746).

Оттуда он оглядывает зорко

все, что за деньги и штыком припас:

Гудзон, Ямайку, Флориду, Минорку,

Бихар и Пандишери, и Мадрас.

Он не гнушался (привлекал навар!)

возить живой из Африки товар.

 

46 (747).

Пресыщенный хозяин океана

уже корону мира примерял,

как тут француз, завистник неустанный,

вопрос вопросов «Быть? Не быть?» поднял.

Нет, не удастся бритта испугать!

Он выбрал «быть». Легко его понять.

 

47 (748).

Когда континентальною блокадой

был сжат до полусмерти Альбион,

когда в Кале французскую армаду

готовил Бонапарт Наполеон,

заметил Нельсон: «Слушай, корсиканец,

не суй нам в море сухопутный палец!»

 

48 (749).

И, оказалось, не на море только.

Обиженный Россией Бонапарт

не сомневался, говорят, нисколько

в своей игре колодой битых карт.

А Веллингтон под Ватерлоо взял

себе в рукав козырного туза.

 

49 (750).

Мешок с деньгами! Ты тяжел и… прав.

Все Лондону по силе, по карману.

«Британия моя, морями правь!» -

ревут ист-эндцы в возбужденье пьяном.

И правит. Видно, островам помог

дух нации или английский грог.

 

***

50 (751).

В Историю всегда открыта дверь;

за Клио следуй смело, без заботы.

Перенесемся в Галлию теперь,

католиков страну и гугенотов,

галантных шевалье, прекрасных дам,

Людовиков (считай по номерам).

 

51 (752).

Де Ришелье, католик, кардинал,

для гугенотов Франции «кровавый»,

во внешних войнах и своих трепал

«из интересов церкви и державы».

Французам он, как средство воспитанья,

назначил плаху, не смотрел на званья.

 

52 (753).

«Для нас едины бог, монарх, закон,» -

внушал Премьер де Ришелье французам.

Но умер он, и пошатнулся трон -

француз француза снова начал тузить.

В феоде каждом оказались «троны»,

«свой» бог и короли, «свои» законы.

 

53 (754).

От имени вдовицы и дофина

страною правит новый кардинал;

пройдоха-итальянец Мазарини,

казну храня, налоги повышал.

Фрондируют дворянство и народ.

Так кто же верх во Франции возьмет?

 

 

54 (755).

И вот уж чернью осажден дворец,

парламент вышел из повиновенья,

Конде, принц крови, армии отец,

на трон пустой косится с вожделеньем.

Но Мазарини («светский поп») мастак

маневров сложных и прямых атак.

 

55 (756).

Тогда не быстро делались дела,

не раз Фортуна луидор бросала:

орел иль решка? Наконец взяла

вдовица верх, с подсказки кардинала.

И вскоре сядет на отцовский трон

Людовик, сын Людовика, Бурбон.

 

56 (757).

При нем Версаль столицей мира стал,

а сам король - сияющим светилом.

«Держава - это я», - он здесь сказал

историкам Европы шаловливо.

А, впрочем, разбирался сей монарх

во внешних и во внутренних делах.

 

57 (758).

Людовик за Людовиком… И вот

Шестнадцатый уж прикорнул на троне.

И раздражен заброшенный народ

Бурбонов бесполезною короной,

развратным кланом дураков и дур,

где правит тень девицы Помпадур.

 

58 (759).

Проиграны все войны. Как врагам,

сверх нормы платят пошлины и дани

сеньорам, королю, монастырям

со стоном безземельные крестьяне;

а в городах больших мануфактура

питается двурукою натурой.

 

59 (760).

Не счесть богатых, и на роскошь спрос;

торговля, ловкость состоянья множат.

Но совести волнующий вопрос

дворян иных и разночинцев гложет:

«Куда сползает Франция упорно?»

И слышится в ответ: «Даeшь реформы!».

 

60 (761).

«Дворян, святош и королей - к расплате!» -

тот лозунг подхватил сословный «низ»,

когда король у Генеральных Штатов

напористо просил себе «на жизнь».

И тут же депутатов заседанье

Национальным назвалось собраньем.

 

61 (762).

Собранье учреждает новый строй,

зовет народ к Бастилии на тризну

по власти пап и знати родовой,

по институтам всем абсолютизма.

Мир славит - без господ и без рабов -

народный граф, оратор Мирабо.

 

62 (763).

В дворце стеклянном Равенства, Свободы

и Собственность нашла свой уголок.

По старой, но проверенной методе

приходит к власти Денежный Мешок.

Теперь Свободе с Равенством придeтся

заметно потесниться, как ведeтся.

 

63 (764).

Пустеют закрома в стране свободных.

Тут женский крик раздался: «На Версаль!»

Но королю не прокормить голодных

семью хлебами. И король бежал.

Был пойман. Извинился. Но народ

соорудил Капетам эшафот.

 

64 (765).

Законом не обузданная власть

под вывеской собрания-Конвента

все спорила, кому какую часть

взять полномочий, судя по моменту.

Умеренность позиции сдает,

и жесткий якобинец верх берет.

 

65 (766).

Плохой пример насторожил соседей,

и начали республику кусать

прусак, австриец; русского медведя

стал Альбион заразою стращать.

Народ подняли лидеры Конвента,

и побежали вскоре интервенты.

 

66 (767).

Средь лидеров - неистовый Марат

и Робеспьер упорный; якобинцам

сам Гильотен коллега и собрат,

пусть дома помнит враг и за границей.

Однако нож не выбирает лиц,

служа суду или руке убийц.

 

67 (768).

Британии враждебной авантюры,

Вандея, клерикалов мятежи

приводят к якобинской диктатуре;

теперь уже вся Франция дрожит:

не так сказал, взглянул, ступил не так -

ты роялист, народа злейший враг.

 

68 (769).

Голов корзину легче, чем капусту,

машиной Гильотена нарубить.

А злость растет, когда в желудке пусто.

Кого в разрухе, в голоде винить?

Внимает объясненью люд голодный:

виновен капитал международный.

 

69 (770).

«Победа или смерть!» Таков закон

в полках трехцветных принят санкюлотом.

В Тулоне капитан Наполеон

громит искусно англичан пехоту.

Лионец «белый» сразу покраснел,

когда колпак фригийский он надел.

 

70 (771).

Теперь француз живет не по Христу,

культ Разума введен для исполненья.

Безбожников давнишнюю мечту

декретом впишут в летоисчисленье.

Теперь «гражданка» - женщина. Мужчин

зовут уж не «месье», а «гражданин».

 

71 (772).

В гнезде осином все друг друга жалят.

Таким гнездом в Париже стал Конвент;

и «ультра», и «умеренные» (жаль их!)

на гильотине делают акцент.

Пошли под нож Дантон и Робеспьер -

«друзьям народа» на века пример.

 

***

72 (773).

Дух революций, к счастью всех, не долог,

устали люди от кровавых свар.

Колпак фригийский убирает с полок

владелец лавки (не в ходу товар).

Бесплодное Собранье пятисот

к «штурвалу» Директорию зовет.

 

 

73 (774).

Тулонский капитан Наполеон,

герой Пьемонта, Нила и Парижа,

уж генерал, солдат любимец. Он

к державной власти с каждым днем все ближе.

И вот он - Консул (!), первый из троих.

Необычайно корсиканец лих.

 

74 (775).

Еще один стремительный рывок -

и у него на голове корона.

Но Франция ему - не потолок,

он хочет миром править непреклонно.

Вот только завоюет англичан,

велит Европе: полезай в карман!

 

75 (776).

По странам беспрепятственно шагая,

прошел Маренго, Йену, Австерлиц,

врагов поочередно разбивая

в своей манере (ныне скажем «блиц»).

Его завоеванья подтвердит

«брат»-император в городке Тильзит.

 

76 (777).

Но «брат» опасный. Вот бы укротить

царя страны обширной и богатой!

Никто не смог Россию покорить,

настал черед французскому солдату.

Россию вспоминал Наполеон,

когда постиг, как просчитался он.

 

77 (778).

Эх, поспешил! Прислушаться б тогда

к молчанью поля битвы под Москвою

и повернуть домой. Глядишь, беда

французов обошла бы стороною.

И скорбный, долгий путь к Березине

не повторялся бы в тревожном сне.

 

***

78 (779).

Великий Пeтр уверился, что мало

стать твeрдо на балтийских берегах.

Стране, венчанной Славою, пристало

внушать к себе почтенье, а не страх.

Пришли на Русь через царeвы руки

промышленность, ремeсла и науки.

 

79 (780).

И оттого ученый немец Фриц,

стратег известный и на всех сердитый,

враг всех соседей, стран, монарших лиц,

солдатом русским оказался битый.

Все чаще и Стамбул приводит в чувство

российское военное искусство.

 

80 (781).

Стал гражданином русский человек

Европы и планеты всей Господней.

Но начался Екатерины век

цареубийством и войной народной.

Потом пришли могущество и блеск,

и бранной славы небывалый всплеск.

 

81 (782).

Всяк русский помнит Чесму и Кагул,

Спиридова, Румянцева, Орлова.

Шуваловских орудий грозный гул

колеблет дряхлой Турции основы;

наш чудо-богатырь неукротим:

взят Перекоп, на очереди Крым.

 

82 (783).

С врагом упорным не до разговора;

короткий ультиматум предъявил

паше, упрямцу, генерал Суворов

и штурмом взял твердыню Измаил.

Не ведая, что значит отступать,

он знал одну науку - побеждать.

 

83 (784).

Ей следовал в степях Причерноморья,

в Варшаве осажденной. И всегда,

штыком гранeнным с ятаганом споря,

с шляхетской саблей, русский побеждал.

Он был крылом овеян Славы новой

и в Альпах, и при Треббии, и Нови.

 

84 (785).

Врагу грозит Империя полками

и новыми эскадрами судов;

полуденными властвует морями

«Суворов Понта» - Федор Ушаков.

Косым крестом Андрея осененный,

он флоты жжет, штурмует бастионы.

 

85 (786).

Но век Екатерининских орлов

сменился мрачным веком Бонапарта.

К нашествию Наполеон готов,

склонясь челом над полевою картой.

Однако как Россия велика!

И всюду - (палец тянется) - Москва…

 

86 (787).

Князь Александр и Дмитрий-князь давно

начало русской славе положили.

Потомки на холмах Бородино

еe большою кровью закрепили.

В аренду взял Наполеон немного,

лишь Старую Смоленскую дорогу.

 

87 (788).

С трудом дошeл. И сам уже не рад.

Какой салют! Нет, это вспыхнул город.

Обратный путь - снега, картечи град.

«Гостей» домой Кутузов в шею гонит:

Что, хочешь мира? Нет уж, брат, шалишь!

Взглянуть позволь сначала на Париж.

 

88 (789).

Французы называли убежденно

вандалами всех русских. И притом

до нитки обобрали «просвещенно»

в Москве и по дороге каждый дом.

«Вандал» же, возвращаясь из похода,

за стол заплатит. Такова порода.

 

89 (790).

Закат эпохи багрецом горит,

а впереди - туманная завеса.

Съезжаются, спешат государи

на заседанье Венского конгресса

делить Европу, сообща решить,

как гидру революций оскопить.

 

90 (791).

Жандармом главным признан русский царь -

герой войны, «Его Благословенство».

В Санкт-Петербурге обновлeн алтарь

Абсолютизма в высшем совершенстве;

украшен чудно, как Монблан высок,

но не всесилен даже Русский Бог.