Пятнадцатилетие «Восточного обозрения».— И. П. Моллериус. — Жандармский полковник и дочь-революционерка. — Иркутские общества. — Воскресные школы и неблагонадежная В. А. Попова. — Иркутские дамы. — Географическая свадьба. — И. М. и А. М. Мендельсоны. — Моя болезнь и читатель и писатель. — Экспедиция А. Н. Куломзина. — Д. А. Клеменц. — М. А. Кроль. — Д. М. и П. М. Головачевы. — Ж. Легра. — Введение в Сибири судебных уставов. — Открытие и освящение театра. — Труппы: опера и драма. И. А. Аннин-Сац и Р. А. Иванов. — Юбилей В. И. Вагина.— Кончина П. И. Войнаральского, Е. А. Перфильева и В. А. Николаева. — А. И. Шипицын
Первого апреля 1897 г. исполнилось 15 лет со дня выхода в Петербурге первого номера газеты «Восточное обозрение». Я предполагал отметить этот день статьями, посвященными газете и памяти Н. М. Ядринцева и других умерших сотрудников, в редакции же устроить вечер для сотрудников и друзей газеты. Задания были скромные, но сибиряки обратили день 15-летия газеты в большой праздник, в настоящий юбилей. Никто не говорил мне об этом проекте. Товарищи по редакции молчали; молчал и мой старый приятель А. Н. Шипицын, приехавший из Томска погостить. Вера Алексеевна уехала в Петербург летом, Шипицын взял на себя обязанности секретаря редакции. Сынишка также таил секрет. Проговорилась кухарка Дуня. Показалось мне подо-зрительным, что уборка комнат к пасхе началась раньше срока. Горничная объяснила эту раннюю уборку моими именинами, которые приходились на 30 марта. В этот день у нас бывали гости и я устраивал завтрак. Вечер же проводили у И. И. Майнова, который был также именинником в этот день. Мы с ним и разделили день именин пополам — у меня день, а у него — вечер. Дня за два до 30 марта я напомнил Дуне о пироге и завтраке к 30 марта.
[61]
— Все будет. А вот что мы приготовим к завтраку первого апреля? Я хочу позвать повариху. Можно? — спросила меня Дуня.
— Первого апреля устроим вечером чай, пирог, а не завтрак. Будет только редакция, и повариха ни к чему,— заметил я.
— Вы уж не говорите ничего никому. Я скажу вам по секрету, что А. Н. Шипицын и С. Ф. Ковалик велели приготовить завтрак, да побольше и получше,— объяснила мне Дуня.— Говорят, что к часу соберется много народу, а вечером ничего не нужно, потому что вы все уйдете в клуб обедать,— продолжала она.
Я недоумевал и обратился с вопросом к А. Н. Тот обругал Дуню дурой за то, что она выдала секрет, и в конце концов признался, что в час дня 1 апреля депутации от различных обществ будут поздравлять меня с 15-детием газеты, вечером же в Общественном Собрании иркутяне устраивают в честь редакции обед по под-писке. Я попенял Шипицыну за то, что он молчал и мы могли бы не подготовиться к празднику.
— Ничего... Болтать ты всегда можешь и на обеде сумеешь сказать речь, а об завтраке мы уже позаботились.
Они позаботились не только о завтраке, но и послали телеграммы в редакции газет и журналов о чествовании. Утром первого апреля одним из первых приехал ко мне цензор В. В. Равич-Щерба и привез поздравление от генерал-губернатора А. Д. Горемыкина. К часу дня собрались с адресами и без адресов представители различных обществ, знакомые и даже лица, никогда не бывавшие у меня раньше. Читались адреса, говорились речи, получались и оглашались телеграммы. Были телеграммы и из России, между прочим от В. В. Лесевича, от «Русского богатства», за подписью всей редакции. Особенно живо откликнулись сибиряки, приславшие немало писем, телеграмм и приветствий. Сибирские газеты, конечно, дружественные, поместили приветственные статьи. «Сибирский вестник» и «Ени-сейский листок» промолчали, а потом какая-то из этих газет вышутила празднество.
Вечером в Общественном Собрании на обед собралось до 200 человек. Председатель банкета врачебный инспектор Н. Е. Маковецкий сказал речь на тему, как «в темноте развиваются всякие паразиты и всякая за-
[62]
раза», и предложил тост в лице «Восточного обозрения» «за свет и свободу». Речи были либеральные и даже радикальные, особенно когда говорили политические ссыльные. Кто и что говорил, я уже не помню. Я отвечал, начав с цитаты из В. Белинского, которую заучил наизусть, но на обеде забыл. К счастью, я записал цитату на бумажку, которую и прочел, заявив, что цитировать наизусть великого Белинского не решаюсь, потому что у него каждое слово ценно...
Перед каждым прибором лежало меню обеда, напечатанное в литографии. Текст, по-моему, очень остроумный, был составлен Е. А. Перфильевым. Карточка сохранилась у меня, и я привожу ее содержание:
Водки и закуски без предварительной цензуры.
Суп прентаньер из опровержений по 139 ст.
Цензурного Устава.
Пирожки с фаршем из иркутской хроники.
Разварная рыба под едким соусом на сибирские мотивы.
Жареные дичь и утки сибирской прессы.
Салат из разных маринадов и огурчиков засола «по независящим от редакции обстоятельствам».
Сладкое — блюдо редакции совсем незнакомое.
Сыр с редакторской слезой.
Шампанское, чай, кофе, ликеры — без клеветы и диффамации.
После моей болезни, когда вернулась В. А., и перед отъездом В. С. Свитыча, в ознаменование 15-летия га-зеты вся редакция и ближайшие сотрудники снялись на фотографии в следующем составе (думаю, что список этот интересен): И. Г. Шешунов (учитель), А. Н. Шипицын (ссыльный), И. И. Майнов (ссыльный), С. В. Ястрембский (ссыльный), В. Н. Соловьев (чиновник), Е. А. Перфильев (акцизный ревизор), Н. П. Левин (акцизный ревизор), В. А. Попова, С. Ф. Ковалик (ссыльный), С. А. Лянды (ссыльный), И. И. Попов (редактор), А. А. Корнилов (чиновник особых поручений), М. М. Дубенский (делопроизводитель), А. Н. Ушаков (заведующий землеустройством), Д. П. Першин (акцизный надзиратель), М. А. Кроль (ссыльный).
На этой группе нет старых сибиряков В. И. Вагина,
[63]
тогда уехавшего из Иркутска, и М. В. Загоскина, про-живавшего в деревне. Не было и А. В. Адрианова, кото-рый уехал в командировку. П. Г. Зайчневский, когда мы снимались, уже кончил срок ссылки и уехал в Орел. М. И. Фундаминский, писавший в газете под псевдонимом Миф, умер, Д. А. Клеменц, В. В. Демьяновский, С. Л. Чудновский, П. Е. Кулаков и многие другие из сотрудников уже уехали из Сибири в Россию. В. С. Ефремов и А. Н. Варенцов еще жили: один в Якутске, другой на приисках. По снимку видно, насколько был значителен в составе редакции процент политических ссыльных, большинство которых праздник «Восточного обозрения» считали своим. Р. Ф. и П. Ф. Якубовичи, М. Р. Гоц, ссыльные, работавшие в «Степном крае» и «Восточном обозрении», телеграфировали в стихах. Было письмо от В. Л. Бурцева из Парижа, поздравляющее меня с праздником, газета получила письмо и от уголовных, из тюрьмы. В этом письме, между прочим была отмечена статья, в которой мы писали, что уголовную ссылку нельзя рассматривать так, как рассматривали ее старые сибиряки — Ядринцев, Вагин, Потанин... В этой ссылке не все было уже так вредно для Сибири, как думали они. За такой взгляд уголовники и благодарили меня. Письма и телеграммы мы печатали в «Восточном обозрении», и отголоски юбилея еще долго слышались на страницах газеты.
В 1897 г. иркутским губернатором был назначен правитель дел канцелярии иркутского генерал-губернатора И. П. Моллериус, в общем, благожелательный человек и без особых бюрократических замашек. С ним и его женой А. П. у меня были хорошие отношения. Иногда я даже подшучивал над А. П., бывшей раньше классной дамой в Иркутском девичьем институте. Сделавшись губернаторшей, она желала играть первую роль в Иркутске. При Горемыкине это было возможно, так как его жена избегала официальных торжеств и помпы, но при А. И. Пантелееве и графе П. И. Кутайсове первенствовать было уже трудно, так как их жены сами желали быть «первыми» в Иркутске, и это огорчало А. П.
Моллериус шел навстречу нашим просьбам о смягчении положения политических ссыльных, но губернатор при генерал-губернаторе имел мало значения. Начальником иркутского жандармского управления после Молоховца был назначен полковник Левицкий
[64]
У Левицкого была дочь Мара (Мария), которую он называл революционеркой. Она училась в гимназии и старалась сблизиться с политическими ссыльными, но те, опасаясь ее как дочери жандарма, избегали знакомства. В 1905 г. она уехала на курсы в Петербург и там занялась революционной деятельностью у социал-демократов. Затем была арестована и сослана на Север России. Ссылка эта произошла тогда, когда Левицкий был уже генералом — начальником жандармского управления в Нижнем Новгороде.
Моллериус и Левицкий разрешали мне свидания с пересыльными политическими ссыльными. Иногда я брал высылаемых на поруки или под залог, и Моллериус с Левицким не чинили препятствий, особенно при Пантелееве и Кутайсове. Горемыкин был меньше податлив. Для пересылаемых устраивали сборы, существовала и касса. Иркутяне охотно приходили на помощь деньгами и вещами. От Левицкого я иногда получал и нелегальную литературу. Он очень тяготился своим помощником ротмистром Гавриловым, который был большая каналья и охранник чистой воды, хотя в обращении был безукоризненно корректен. Левицкий говорил мне, что Гаврилов пишет доносы на него и Моллериуса. Впоследствии в 1906 г. Гаврилова подстрелили, и стрелявший успел скрыться. Гаврилов поправился.
Благодаря И. П. Моллериусу нам удалось сравнительно легко провести устав Общества народного образования и развлечений в Иркутской губернии. Это, кажется, был первый в России устав, действие которого распространялось на всю губернию. Под флагом нового общества открылась «Детская площадка», где наряду с развлечениями и гимнастикой стали заниматься с детьми и науками. Вскоре эта площадка выделилась в самостоятельное учреждение, душой которого была жена врача А. Э. Третьякова. Преподавательницы гимназий, учительницы и учителя городских училищ и народных школ главным образом обслуживали народные чтения с туманными картинами и воскресные школы. Деятельное участие в воскресных школах принимала моя жена В. А. Она, помимо занятий предметами, поставила в школах курсы кулинарии, шитья и кройки, чем привлекла в школы взрослых учениц. Эти предметы В. А. изучила в Париже и имела дипломы. На Нижегородской выставке иркутские воскресные школы наряду с
[65]
харьковскими школами X. Я. Алчевской получили награды за выставленные экспонаты, среди которых экспонаты по кройке занимали видное место. Местное школьное начальство в лице директора М. А. Заостровского ценило работу В. А., тем не менее через три года ее учительства по требованию из Петербурга она была отстранена от воскресных школ. Горемыкин был удивлен этим требованием и предложил директору народных училищ Заостровскому сделать доклад по этому поводу. Оказалось, что знакомство В. А. с П. Л. Лавровым и эмигрантами в Париже считали большим преступлением и достаточным поводом к недопущению В. А. к педагогической деятельности. Но Горемыкин после этого доклада не препятствовал В. А. работать в Обществе пособия учащимся Восточной Сибири и в Обществе распространения народного образования и развлечений в Иркутской губернии. В этих обществах В. А. состояла председателем. Общество пособия учащимся много помогало учителям, выдавало пособия, посылало на курорты и прочее. В 1897 г. мы открыли в Иркутске библиотеку имени А. В. Потаниной для Горы и предместий, где жила беднота.
Учителя и учительницы и другие лица, работавшие в иркутских просветительных обществах, составили сплоченный кружок, в который входили В. А., супруги Григорьевы и Некрасовы, А. А. Белозерова, А. А. Ошуркова, Заостровская, К. А. Яковлева, Н. А., жена Корнилова, 3. Попова, А. Э. Третьякова, В. А. Белоголовый, интеллигентный купец А. С. Первунинский, заведующий землеустройством Н. А. Степанов, М. А. Цукасова, Помде и другие. Цукасова и Помде много работали в Еврейском обществе и еврейской школе, торжественно открытой в Иркутске. В просветительных обществах участвовала интеллигенция и демократия. Дамы же, считавшие себя из высшего света, некоторые купеческие жены принимали участие в «Красном Кресте», в Обществе призрения малолетних преступников и других, где председательствовали жены генерал-губернатора, губернатора, старшего председателя палаты и других. Исключением была М. II. Янчуковская. Она состояла членом всех обществ, была своим человеком у генерал-губернатора, губернатора, спорила с ними, но не портила своих отношений, знакомилась с ссыльными и дружила с учительницами. У М. П. была способность и настойчи-
[66]
вость собирать деньги, почему ни один благотворительный концерт не обходился без нее. Муж М. П., А. В. Янчуковский, горный инженер, был скромным человеком, другом Ядринцевых, деятельным членом Восточно-Сибирского отдела Географического общества и изредка писал в «Восточном обозрении». В 1903 г. он внезапно скончался, будучи еще не старым человеком.
Наибольшими симпатиями иркутян, да и вообще в Сибири, пользовалось Общество пособия учащимся в Восточной Сибири. Общество находилось в тесной связи с Петербургским, Московским и Томским обществами пособия учащимся сибирякам и оказывало большую помощь ученикам низшей и средней школы и студентам. В этом обществе был объединен весь Иркутск. Не быть членом общества считалось дурным тоном.
В мое время в Иркутске гремело и Общество приказчиков, имевшее свой великолепный дом-дворец, клуб, библиотеку. Иркутское Общество приказчиков импонировало не только в Сибири, но и во всей России. Здесь работали ссыльные, и С. А. Лянды был председателем. Библиотека общества была составлена под руководством С. Л. Чудновского. В обществе читались лекции, шли и курсы. В 1889 г. Ф. В. Волховский также прочел лекцию, за которую Горемыкин выслал его из Иркутска, и он, как я уже писал во II томе моих воспоминаний, бежал за границу.
В апреле 1897 г. мы сыграли в Иркутске «географическую» свадьбу, как за обеденным тостом я назвал венчание горного инженера и геолога А. П. Герасимова с дочерью самого маститого и популярного в Иркутске врача М. Я. Мендельсона, К. М. Мендельсон. На свадьбу приехал только что окончивший университет брат невесты Н. М. Мендельсон, известный теперь историк литературы и словесник. Другой брат А. М., присяжный поверенный, концертмейстер Большого театра и популярный аккомпаниатор в Москве, тогда еще учился в гимназии (он умер в Москве в 1929 г.). Свадьбу я назвал «географической», потому что активные участники ее и почти все гости были членами Географического общества. В. А. Обручев шутя говорил правителю дел Я. П. Прейну, что бал нужно было устроить в зале Географического общества.
После этой свадьбы я заболел брюшным тифом. Отношение иркутян и сибиряков ко мне во время болезни
[67]
тронуло меня. Кроме Л. С. Зисмана, лечившего меня, на консилиумы приезжали и другие врачи, отказываясь от гонорара. Из разных мест Сибири, по мере получения в этих местах номеров «Восточного обозрения», где сообщалось о моей болезни, я получал телеграммы и письма с пожеланиями скорого выздоровления. Эти телеграммы и письма сибиряков, визиты и справки иркутян о здоровье, конечно, не имели личного значения, но являлись иллюстрацией той связи, которая существовала в Сибири между читателем и писателем. Хорошо и внимательно отнеслась ко мне и администрация, даже, как заметил Шипицын, цензура стала мягче. В. А. была в это время в России и, конечно, поспешила скорее возвратиться. Горемыкин отдал распоряжение почтовому ведомству, чтобы на почтовых станциях на тракту держали наготове для нее тройку лошадей и В. А. могла бы ехать без замедления.
Когда я уже встал с постели, в Иркутск прибыла экспедиция статс-секретаря А. Н. Куломзина для исследования землеустройства и земельных отношений в Забайкалье. В этой экспедиции участвовали мои старые приятели Д. А. Клеменц и М. А. Кроль. Выбор состава экспедиции был сделан Клеменцом, и он не желал иметь в партии чиновников. Кроме Кроля в экспедиции был также Д. М. Головачев. Оба брата Головачевы — Д. М.— статистик и П. М. — историк — были верные дру-
[68]
зья и сотрудники «Восточного обозрения». Д. М. по окончании университета не занялся адвокатурой, а посвятил себя статистике и изучению переселенческого вопроса. После экспедиции Куломзина он напечатал в «Вестнике Европы» несколько статей по землеустройству, потом работал на голоде в Уфимской губернии, был производителем землеустроительных работ в Енисейской губернии ив 1901 г. был назначен заведующим переселенческим районом и землеустройством Забайкальской области. В Чите он играл видную роль, был председателем Географического общества, гласным, основал и редактировал газету «Забайкальская новь», которой руководил, много сделал для Читинского музея, особенно после ареста и ссылки в 1905 г. А. К. Кузнецова. Д. М. был женат на племяннице Д. А. Клеменца. В 1914 г. Д. М. скончался от разрыва сердца и похоронен в Чите. Впоследствии его жена вышла вторично замуж за непременного секретаря Академии наук С. Ф. Ольденбурга. Старший брат Д. М. Г1. М. Головачев был деятельным сотрудником «Восточного обозрения». Он окончил Московский университет и был оставлен при университете, где читал приватный курс по истории Сибири. П. М. прекрасно знал испанский язык, часто бывал в Испании и оттуда писал нам свои интересные письма. Скончался он в Петербурге.
Экспедиция Куломзина приехала в Иркутск после моей болезни. Кроль и Клеменц поселились у меня. Пользуясь их присутствием, а также Д. М. Головачева и Н. М. Мендельсона, мы устроили совещание с приехавшими по вопросам газеты. Все высказались за скорейшее превращение «Восточного обозрения» в ежедневную газету; она выходила 3 раза в неделю. Но после тяжелой болезни ехать в Петербург и хлопотать я не смог. Врачи гнали меня на Ямаровские минеральные воды. Родители В. А. звали к себе в Кяхту с тем, что оттуда я съезжу на Ямаровку.
В Иркутске не было привычки ездить на дачи. Некоторые богачи иркутяне имели дачи здесь же в городе— в «Рабочей слободе». За 13 лет жизни в Иркутске мы жили на даче три раза: в 1894 г. в селе Смоленщина в 9 верстах от города, в 1898 г. на реке Белой на заимке богатого крестьянина в полутора верстах от станции железной дороги, а лето 1900 г. на Кае в получасе езды от дома.
[69]
Живописные окрестности Иркутска — долины Каи, Иркута, самой Ангары, Байкал — привлекали иркутян на пикники, охоту, рыбную ловлю, по ягоды и по грибы. Все лето и осень окрестности Иркутска, особенно в праздники, были полны гуляющими. Отсутствие дачи и вынудило нас поехать за Байкал, к родным В. А.
Отец Алексей Михайлович и мать Клавдия Христофоровна, а также братья и сестры В. А., были рады нашему приезду. Я всегда с большим удовольствием п радостью встречался с моими милыми тестем и тещей. Ямаровку, дорогу на нее и жизнь на минеральных водах, а также Кяхту я уже описал в своей книге «Сибирь и эмиграция», теперь же не буду останавливаться на описании их. Прожили мы на Ямаровских водах прекрасно, и я совершенно поправился. Вернувшись с вод в Кяхту, я застал там Жюля Легра, приехавшего из Дижона, где он читал в университете курс русской литературы, и перетащил его на дачу к Лушниковьш, на Усть-Киран. Легра был в Сибири уже во второй раз.
— Я,— говорил он мне,— полюбил вашу Сибирь, и меня тянет на Байкал, на почтовый тракт. Мои компатриоты удивляются мне и не хотят верить, что в Сибири вечных льдов нет и белые медведи от Иркутска так же далеко, как и от Парижа. Они сомневаются и в том, что лето в Забайкалье жарче, чем во Франции.
Легра рассказал нам, да и в «Восточном обозрении» мы читали, как в Иркутске был открыт новый суд, заменивший старый, дореформенный. Сибирь ждала судебных уставов с 1864 г., когда они были введены в Европейской России. Но и через 34 года после их обнародования эти уставы были введены на окраине в урезанном виде, о чем умышленно умолчал в своих ре-чах министр юстиции Н. В. Муравьев, приезжавший на торжество открытия нового суда в Иркутске. Его речи были либеральны. В них он не раз ссылался на «славного сына Сибири» — на того, кем может и должна гордиться не только Сибирь, но и вся Россия: «Сегодня исполнено еще одно пожелание (после университета) Ядринцева... Сибири дан скорый и правый суд». Но, к сожалению, из этой реформы была вынута душа ее — суд присяжных, которого Восточной Сибири пришлось дожидаться до февральской революции.
Несмотря на «куцую» реформу, судебные уставы были введены в Иркутске при торжественной обстановке:
[70]
заседание в Общественном Собрании, обеды в доме судебных установлений и в городской думе. Десять лет перед этим, когда в Томске открывали университет, «Сибирская газета» не только не получила приглашения на торжество, по была закрыта. В Иркутске чины судебного ведомства оказались культурнее и либеральнее попечителя западносибирского учебного округа В. М. Флоринского — редакция «Восточного обозрения» и репортер получили приглашение. Председатель судебной палаты Кастриото-Скандербек-Дрекалович, когда я возвратился в Иркутск, высказал мне сожаление о том, что меня не было на торжестве и на обеде никто из присутствовавших ничего не сказал о суде присяжных...
— Если бы вы были, то, несомненно, напомнили бы о том, о чем Н. В. Муравьев умышленно умолчал. Спасибо «Восточному обозрению» — оно в день открытия и потом в отчетах не раз напоминало о суде присяжных,— заметил товарищ прокурора судебной палаты, присутствовавший при моем разговоре с Кастриото.
Е. А. Перфильев заменял меня на торжествах, но он никогда не выступал с речами и, как сам признавался, боялся публичных выступлений. Через месяц с небольшим после введения судебных установлений в Иркутске состоялось открытие вновь выстроенного большого каменного театра. Иркутск этим театром почти всецело обязан Горемыкину, который сумел собрать деньги на его постройку и сам наблюдал за ней.
Много помог постройке театра не только деньгами, но и трудом Г. Б. Патушинский. Он, можно сказать, не сходил с постройки и вел ее хозяйственным способом.
Театр вышел великолепный, после одесского лучший в провинциальной России. Иркутский театр был первым из театров, в котором отслужили молебен и все помещения театра, не исключая сцены, окропили святой водой, архиерей все это допустил, не желая ссориться с гене-рал-губернатором. Молебен был отслужен утром 30 августа, вечером же, если не ошибаюсь, шла оперетка с А. Н. Стефани-Варгиной, М. А. Руджиери, Петровским и другими. Молебен со святой водой и оперетка несколько смутили архиепископа Тихона. Но антрепренер А. А. Кравченко, кажется, уверил его, что в первый день спектакля будет поставлена драма. Первый год в иркутском театре были две труппы — драматическая и опереточная, а потом труппы чередовались: то оперная,
[71]
то драматическая с опереточной. В Иркутске начали свою карьеру многие, потом известные в Москве артисты: С. И. Друзякина, Е. Я. Цветкова, Н. К. Правдина, Н. А. Шевелев, А. М. Брагин и другие. Все они со свежими, сочными, молодыми голосами имели большой успех и были, особенно Шевелев, любимцами иркутян. В. Г. Богораз (Тан) в одном из фельетонов якобы от лица иркутян взывал к Шевелеву на тему «расшевели, Шевелев». С открытием каменного театра в Иркутск начали наезжать гастролеры. В первое же лето приехали братья Роберт и Рафаил Адельгеймы, а за ними Е. Н. Горева, баритон Л. Г. Яковлев с труппой, позднее Малый театр и другие. В артистическом мире Иркутск считался одним из наиболее театральных и музыкальных городов России и охотно посещался гастролерами. Иркутяне действительно любили театр и охотно знакомились и принимали у себя артистов, которые в Иркутске делали хорошие дела и им подносили ценные подарки. Театр был городским и сдавался в аренду антрепренерам на год. За выполнение договора и за качество труппы была ответственна перед городской думой особая дирекция из трех членов, из которых один назначался генерал-губернатором, а два других избирались городской думой.
Когда в 1905 г. антрепренер И. И. Вольский запутался в денежных делах и перед масленицей сбежал, не уплатив артистам, дирекция сама повела дело и благополучно закончила зимний сезон. Она пригласила гастролеров на великий пост — Брагина, Маклецкую, Девос-Соболеву и других. Нелегко было иметь дело с артистами, народом нервным, болезненно самолюбивым. Вспоминаю, как мне пришлось утешать Правдину, когда она узнала о приезде Маклецкой, исполнявшей те же партии, что и Правдина. С Брагиным у меня едва не вышел скандал, В последний спектакль (воскресенье на пасхе) шла опера «Песнь торжествующей любви» А. Ю. Симона. Брагин пел главную партию и уже в костюме заявил, что он выйдет на сцену только тогда, когда дирекция уплатит ему остающуюся сумму гонорара за гастроли. Деньги выплачивались ему аккуратно. Директора Я. Г. Патушинский и Н. П. Поляков уже хотели платить, но я запротестовал и заявил, что Брагин получит расчет завтра, как все остальные артисты, уезжающие со скорым поездом во вторник. Сегодня же
[72]
мы расплачиваемся только с теми артистами и музы-кантами, кто уезжает завтра с почтовым. Если Брагин не верит городской думе, то я сейчас же подниму занавес и объявлю публике о поступке Брагина, прекращу спектакль, убытки же буду искать с Брагина. Все это я высказал и лично Брагину, который заявил, что его не так поняли, и выступил в спектакле.
Рецензии по драме у нас писал Д. П. Першин, большой знаток театра, а по опере и оперетке — чиновник губератора Федоров (Баян). Последний был любитель и не специалист. В 1898 г. в Иркутске открылась частная музыкальная школа, но умеющих писать рецензии среди ее преподавателей не было. По инициативе музыкальной школы в Иркутске открылось отделение Российского музыкального общества. В это же время в Иркутск приехали Рафаил Александрович Иванов преподавателем в женский девичий институт и И. А. Аннин. Оба они были знатоками музыки и сами музыканты. Иванов играл на рояле, Аннин — на рояле и виолончели. Оба сделали немало для музыкального развития в Иркутске и явились самыми деятельными членами Музыкального общества. Иванов собирал материалы по инородческой музыке и записывал песни и мотивы инородцев и крестьян. Аннин помогал ему в этом деле. Иванов сразу же по приезде стал близко к «Восточному обозрению» и начал писать. Первые дебюты Аннина были в «Губернских ведомостях», куда привлек его редактор Александр Иванович Виноградов, стремившийся из «Ведомостей» сделать общую газету. Иванов перетащил Аннина в «Восточное обозрение». Аннин тяготился работой в правительственной газете. Оба они писали в «Восточное обозрение» музыкальные рецензии на оперы и оперетты. Имея в виду провинциальную публику, давали историю музыкального произведения, знакомили с биографией композитора и прочее. Иванов, зная, что Аннин нуждается, предоставил рецензии вести ему.
Аннин появился в Иркутске невольно. При каких обстоятельствах и какие причины заставили его приехать в Иркутск, ни я, да и другие в редакции и музыкальной школе не знали. Во всяком случае, это был благородный и безукоризненной честности человек. Кажется, он опасался высылки и своим приездом в Сибирь хотел предупредить ее. Он прожил в Иркутске до
[73]
1902 г. и затем уехал в Москву. После него в «Восточном обозрении» всю музыкальную часть повел Иванов.
Года через два после отъезда Аннина из Иркутска я приехал в Москву и в фойе Художественного театра встретился с И. А. Анниным. Мы дружески поздоровались и даже расцеловались. Я не знал, что он служит в Художественном театре, и думал, что он такой же зритель, как и я, а не заведующий музыкальной частью театра.
— Вы знаете Саца? Где же вы познакомились с ним? — спросил меня В. И. Семидалов, с которым я был в театре.
— Кто это? Я не знаю Саца.
— Да вы сейчас с ним расцеловались!
Я с недоумением смотрел на Семидалова, а тот на меня.
— Или я, или вы сошли с ума, а не то у вас такой провал памяти, которому нет примера в нашей психи-атрии. А может быть, у вас есть причины скрывать знакомство с Сацем, даже от меня,— заметил Семидалов.
Я продолжал недоумевать и смотрел с удивлением на В. И.
— Да ведь вы сейчас с ним целовались!
— Да, я поздоровался с Анниным...
Я рассказал Семидалову об Аннине, которого и он знал по «Восточному обозрению», и тут выяснилось, что Аннин и Сац — одно лицо. Я не знал тогда причины, почему Сац в Иркутске был Анниным. Во всяком случае Сац, будем так называть его, был во всех отношениях безукоризненным человеком и оставил по себе в Иркутске только добрые воспоминания. Уже после отъезда Саца Р. А. Иванов не раз вспоминал Аннина, преемником которого в «Восточном обозрении» он считал себя. Р. А. был глубже и более широко развит, чем Сац, но последний был талантливее Р. А. Артисты ценили их рецензии, потому что личных отношений в них не было, не было и общих фраз, а всегда указывалось на факты. Шевелев, Друзякина, Правдина и другие с благодарностью вспоминали о рецензиях «Восточного обозрения», а баритон Л. Г. Яковлев и тенор Л. Д. Донской говорили мне, что столичным музыкальным рецензентам не мешало бы почитать иркутские рецензии и кое-чему поучиться у иркутян. Сац умер в Москве в 1912 г., Р. А. Иванов пережил его. После 1906 г. он
[74]
работал в газетах, заменявших «Восточное обозрение». Среди этих газет укрепилась «Сибирь», с которой Иванов не расставался до самой своей смерти в январе 1915 г. Иркутск тепло и с сожалением проводил его на кладбище. Но вернемся к 1897 г.
В конце 1897 г. городской голова В. П. Сукачев отказался от этого звания. На место Сукачева, человека независимого, умевшего держать себя с достоинством при сношениях с администрацией, пришлось искать подходящего человека. Остановились на В. В. Жарникове, купце также независимом и либеральном. Мы знали, что он по своей несдержанности может наделать немало ошибок. Но знали также, что у него компаньон по делам А. С. Первунинский, твердый, радикально настроенный человек, будет сдерживать В. В.
Прогрессивная часть думы выдвинула кандидатуру Жарникова и провела его в головы. Но Жарнпков согласился быть головой лишь временно, «по безвременью». Через год или полтора его сменил присяжный поверенный П. Я. Горяев. За свое кратковременное главенство Жарников успел испортить свои отношения с Горемыкиным и Моллериусом. Но это не имело дурных последствий для городских дел.
В 1898 г. мы отпраздновали 30-летие литературной деятельности старейшего сибирского писателя В. И. Вагина, автора капитального труда о Сперанском. Юбилей сошел тепло, но Сибирь откликнулась на него слабо. За такую холодность «Восточное обозрение» пожурило сибиряков. После этого редакция получила немало писем, объясняющих причины удивительного безразличия по отношению к старейшему сибирскому писателю. Большинство прозевало этот юбилей, но, впрочем, были и такие, правда, немногие, которые свое молчание объяснили тем, что они расходятся с Вагиным в убеждениях, но каких именно, не указывали, а кто-то написал, что В. И. Вагин — бывший исправник, каковым он никогда не был. Вагин был советником Главного управления Восточной Сибири. Неприятные для старика письма мы не показывали ему, и он, в общем, остался доволен юбилеем.
В 1898 г. «Восточное обозрение» понесло тяжкую утрату. Скончался его фельетонист Евгений Алексеевич Перфильев, совершенно еще молодой человек, а вскоре пришлось писать некролог и об Огонере, что по-якут-
[75]
ски значит «старик». Под этим псевдонимом писал П. И. Войнаральский, известие о смерти которого получила редакция. Под псевдонимом Огонер писал и Ковалик. Войнаральский и Ковалпк были связаны узами тесной дружбы, и общий псевдоним не смущал их. Но после смерти Войнаральского и Ковалик уже не пользовался этим псевдонимом. Некролог Войнаральского с большим трудом провели через цензуру. Цензором тогда у нас был В. А. Мишин, который согласился пропустить статью при условии, если мы только упомянем вскользь о том, что Войнаральский был замешан в революционном движении, но подробно говорить об его революционной деятельности не будем. Он не пропустил и указаний на то, что Войнаральский до ареста был мировым судьей. Некролог вышел довольно куцый, и С. Ф. Ковалик не мог написать о своем друге так, как бы хотел. В 1898 г. похоронили врача Забайкальской железной дороги Венедикта Александровича Николаева. Он также писал у нас в газете, а как врач пользовался широкой популярностью в Иркутске, где лечил бедноту. На могиле его говорили речи начальник Забайкальской железной дороги В. В. Оглоблин, инженер Г. 3. Андронннков, доктор Н. Е. Маковецкий и я. Хоронил Николаева почти весь Иркутск.
Из всех этих потерь самой тяжелой для газеты утратой была смерть Е. А. Перфильева. Его место как фельетониста осталось вакантным, и некоторое время в газете не было специального фельетониста. Фельетоны писали разные лица, в том числе и я, пока не появился у нас П. Золин — А. Н. Варенцов, быстро создавший себе репутацию талантливого фельетониста. Он и особенно Василий Степанович Ефремов способствовали успеху газеты: без их непосредственного участия было бы трудно вести ежедневную газету.
Ежедневной газеты мне удалось добиться только летом 1898 г. Убеждал я А. Н. Шипицына остаться в Иркутске, но у него в Томске был дом, он уже состоял гласным думы, а в «Сибирской жизни» являлся одним из главных сотрудников и был в газете редактором городского отдела. А. Н. специализировался на вопросах городского хозяйства, хорошо изучил местное самоуправление и в томской думе считался одним из влиятельных гласных. К нему часто приходили за советами по городскому хозяйству и по другим делам. Как-то в Том-
[76]
ске победили в думе правые и перед выборами головы пришли спросить Шипицына, кого выбрать в головы.
— Между нами нет человека, который мог бы быть головой. Просите из другой партии,— ответил им Шипицын.
Александр Николаевич был человек принципиальный и правдивый. Жандармам и полиции руки не подавал, с властями не любил встречаться. Его любимой поговоркой было двустишие: «Ни с какими музами я не связан узами». А. Н. интересовался вопросами просвещения, не стесняясь критиковал политику министерства народного просвещения, которое называл «министерством народного помрачения». С А. Н. и его женой М. И. мне еще не раз придется встречаться. Он умер в Томске уже после Октябрьской революции.
[77]