Однако именно такая участь ожидала его из-за политического легкомыслия. «Из тюремной протяженности, оглядываясь потом на свое следствие, я не имел оснований им гордиться, - пишет впоследствии Солженицын. - Я, конечно, мог держаться тверже и извернуться находчивей. Затмение ума и упадок духа сопутствовали мне в первые недели...».
Писатели хорошо пишут обычно о том, что хорошо знают. Обладая определенной степенью писательского таланта и приобретя военный опыт, Солженицын мог пополнить плеяду писателей, рожденных военным временем: Твардовского, Симонова, Бориса Полевого, Смирнова С.С., Бондарева, Казакевича и т.д. Вместо этого, он попал в места заключения. Это тоже опыт, но в условиях сталинского правления он вряд ли мог пригодиться.
Попав, как кур в ощип, он, видимо, предавался размышлениям о случившемся. Эти размышления вряд ли имели целью дать достойный ответ обидчику. Ведь обидчиком был весь набор обстоятельств, вся сталинская система. Это потом он стал силен задним умом, как и многие диссиденты.
Пока же его, видимо, волновал вопрос: почему его покарали столь строго за такую мелочь как противопоставление Ленина Сталину? Почему в стране продолжает действовать революционное правосудие.
Марксизм учит, что право никогда не может быть выше строя, который оно обслуживает. Принцип: «Да здравствует правосудие, пусть даже погибнет мир!» изобретен для легковерных. Религия говорит, что этот принцип от Бога. Но, если Бога нет, значит, принцип используют в корыстных политических целях, если же Он существует, то поддерживает тех, которые используют принцип в корыстных целях.
Надо же. Он пытался дразнить систему словом. Что такое слово? Пустой звук, сотрясение воздуха. Буржуазия это давно поняла и провозгласила принцип свободы слова. Марксизм относится к слову гораздо серьезнее. Правда, Маркс соглашается, что оружие критики никогда не заменит критику оружием, но, отмечает он, и идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами.
Надо думать, что в СССР коммунистические идеи стали материальной силой. Но ведь и контрреволюционные идеи могут материализоваться. Есть ли условия для такой материализации? Сталинская система сильна, в ее распоряжении армия и милиция, попробуй, поборись с ней силой слова. Сколько таких правдолюбцев сидит в ГУЛАГЕ.
И у каждого своя правда. В лагерях оказались и марксисты-ленинцы, оппонирующие Сталину, и коварные попы, и представители побежденных пролетариатом классов, и кулаки, и власовцы, басмачи, лесные братья, бандеровцы, националисты Чечни и других областей Кавказа, Калмыкии, крымско-татарской автономии и прочие политические противники. Кем только они ни были. Политиками, писателями, учеными, рабочими, крестьянами, служащими. А ведь были еще саботажники, воры и мошенники, уголовники. Их было десятки тысяч раз больше, чем политических сидельцев.
Сколько их! Они представляли собой огромную материальную силу, но были повязаны по рукам и ногам. Да, и слава Богу. Чтобы случилось, если бы им было предоставлена свобода слова? Они немедленно обратили бы ее в дело, создав обстановку террора и хаоса.
К кому же отнести себя ему, Солженицыну? К коммунистам-оппонентам? Нет, он не имел чести быть членом ВКПб. Следствие признало его противником Сталина. Это смешно. Выходит, что он противник эпохи. Не Сталин создал эпоху, это под силу лишь народному творчеству. Сама эпоха создала Сталина. Именно она продиктовала войны и революции, однопартийную систему в СССР. Именно она выдвинула Сталина на роль Великого кормчего, отправив в небытие его высоколобых противников: Зиновьева, Каменева, Бухарина и прочих.
Да, роль личности велика. Да, Сталин далеко не ангел, но, у вождей недостатки часто служат продолжением достоинств. В действительности, Сталин олицетворяет неумолимый закон истории, действующий вопреки подмене действительного желаемым, вопреки пустым романтическим грезам, вопреки политическому и интеллектуальному высокомерию. Это формационный закон.
Если глубинный смысл истории заключается в наиболее полной реализации идеи свободы, в реализации идеала единства свободы и социальной справедливости, значит, как ни парадоксально, Сталин работал в этом направлении. Если же ее смысл заключается в консервации общества либерально-рыночного безумия и потребительского кретинизма, общества умственного и нравственного распутства, то Сталин, конечно, кровавый палач и тиран.
На каком основании его репрессии необоснованные? На том, что у подсудимых в политических процессах не было обнаружено «улик» в юридическом смысле. За ними не числилось ни протоколов тайных заседаний, ни членских билетов тайных антисталинских организаций, ни фактов участия в террористических организациях. А признания во враждебной деятельности к режиму у них выбивали пытками чекисты. Что-то слишком легко признавали не существующие вину испытанные революционеры.
Это верно лишь отчасти. Улик не было лишь против тех, которые становились жертвами правового нигилизма снизу. Не то было в партийных верхах. Сталин и его соратники – Молотов, Ворошилов, Калинин и пр. - вышли из той же когорты старых революционеров, хотя из ее «некультурного», но сметливого, глубокого практичного, народного слоя. Они отлично представляли себе политические воззрения своих соперников в борьбе за власть и не нуждались в подтверждении их враждебности уликами. Другое дело, что борьба за власть ведется на почве приватизации права отдельными политическими силами, а при революционной перестройке государственной власти политические расхождения нередко разрешаются посредством высшей меры.
Спасением Сталина на вершине властной пирамиды были авторитарные методы правления, в этом он видел способ самосохранения. Как может сохраниться он, Солженицын. Разумеется, не донкихотством, грошовой оппозиционностью, но избавлением от надрывного лагерного труда, подчинением требованиям лагерного начальства, лояльностью. Может, за это скостят срок заключения, выпустят без «волчьего билета».
Подобные настроения, несомненно, повлияли на принятие им предложения лагерного начальства стать осведомителем под конспиративной кличкой «Ветров». Это против совести, но приходится идти на компромисс. Иначе, сольешься с серой массой, погибнешь. А так, сможешь уберечь от гнева начальства честных и порядочных, на твой взгляд, людей.
Расчет оказался точным. В лагере он стал «заведующим производством», потом попал в шарашку, а после в экибастузский лагерь нормировщиком и бригадиром. Не удалось только выйти из заключения раньше срока. Видно власть сильно нуждалась и в таких заключенных, как он. Прошение о помиловании 1947 года осталось без ответа. Это, видимо, вызывало досаду и позывы к разрыву с марксизмом. Освобождение получил 13 февраля 1953 года. После освобождения был отправлен в ссылку на «вечное» поселение в село Берлик Коктерекского района Джамбульской области, южный Казахстан. Работал учителем математики и физики в 8—10 классах местной средней школы имени Кирова.
Освобождение состоялось за несколько недель до смерти 5 марта И.В. Сталина. Как ее воспринял Солженицын? На этот вопрос дает свой ответ Людмила Сараскина, автор комплементарной биографии Солженицына, основанной на мифах, которые распространял писатель о себе. Пытаясь избавить соотечественников от «сталинизации головного мозга» при помощи либерастического моющего средства, она утверждает, что Александр Исаевич отчетливо выразил свои чувства к Сталину еще 5 марта 1953 года, в день смерти генералиссимуса в стихотворении «Пятое марта». В тот день ссыльный Солженицын, только что появившийся в месте ссылки, в поселке Кок-Терек в Казахстане, вышел без конвоя на площадь, где из громкоговорителя зачитывали скорбное сообщение о смерти вождя. Тогда же и было написано стихотворение в 20 строк, где поэт дал волю своим чувствам:
…Единственный, кого я ненавидел!
Пересчитал грехи? Задохся в Божий час?
Упрямый бес! Что чувствуешь, изыдя,
Из рёбер, где держался уцепясь?
Косятся на меня, что, де, я шапки не снял,
Но, лагерями мятое, черно моё лицо.
Легко мне, радостно – и жаль: ушёл от русской мести,
Перехитрил ты нас, коцо!..
Вот чувство, заключает Сараскина, которое Солженицын выразил в момент, когда узнал о смерти Сталина, при первом же сообщении. И надо сказать, что эти чувства к вождю всех народов Александр Исаевич пронес через всю свою жизнь. С 1953-го, более чем полвека он оставался с прежним своем чувством, с прежними своими мыслями. Он никогда не смягчился к Сталину, никогда не поменял своего отношения, никогда не «принял» Сталина и тем более – его наследство.
Допустим. Но удивляет то, что стихотворение было впервые опубликовано лишь сорок шесть лет спустя, в 1999-м году, когда рухнул СССР и появились, особенно, благоприятные возможности мыслить «задним умом». А ведь стихотворение было крупным козырем в борьбе против тех, кто считал Солженицына конъюнктурщиком еще в советское время.
Трудно предположить, что ГУЛАГ перевернул его сознание радикальным образом, заставил отказаться от марксистского мировоззрения, от атеизма в пользу религиозной веры. Мы помним, что он попал туда с чувством вины. Значит, далек был от того, чтобы изображать советскую пенитенциарную систему как библейскую Галгофу, хотя в то время она была, по необходимости, более жесткой, чем в эпоху потребления. Да и нелегко отказаться от марксистской диалектики – самого эффективного инструмента познания действительности – в пользу буржуазной эклектики, пригодной больше для засорения мозгов.
Кроме того, Александр Исаевич проводил поначалу различие между сталинской системой и подлинным социализмом, и нет оснований полагать, что в день смерти вождя он думал иначе. В самом деле, со смертью Сталина Солженицын, по крайней мере, должен был, хотя бы, убедиться в справедливости своей версии об извращении Сталиным ленинских норм. Он и занялся проверкой этой версии, подавая прошения о реабилитации генпрокурору, Г. К. Жукову и Хрущеву Н.С. В прошении 1955 года на имя Хрущева он прямо подчеркивал, что был арестован и осужден только на основании (своей) вздорной юношеской переписки с другом.