ХХ-ый съезд КПСС, на котором Хрущев Н.С. осудил «культ личности» Сталина, а в закрытом докладе съезду обвинил Сталина в преступлениях против своих соратников, произвел переворот в сознании Солженицына. Партийный босс собственными устами подтвердил то, что сидение Александра Исаевича в ГУЛАГЕ не было платой за легкомыслие, за слепую веру в антисталинские сентенции Виткевича, которые он развил и расширил благодаря своему более проницательному и глубокому уму. Нет, они с Кокой не ошибались. Это было прозрение, а ГУЛАГ и ссылка - нравственный подвиг.
В июне 1956 года решением Верховного Суда СССР Солженицын был освобождён «за отсутствием в его действиях состава преступления» без реабилитации.
В августе 1956 года возвратился из ссылки в Центральную Россию. Жил в деревне Мильцево Владимирской области, преподавал математику и электротехнику (физику) в 8—10 классах Мезиновской средней школы. Тогда же встретился со своей бывшей женой, которая окончательно вернулась к нему в ноябре 1956 года (повторно брак заключён 2 февраля 1957 года).
В конце концов, Военная Коллегия Верховного Суда СССР вынесла 6 февраля 1957 года определение по протесту Главного военного прокурора на постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7 июля 1945 года, на основании которого Солженицын Александр Исаевич был заключен в ИТЛ сроком на 8 лет по статьям 58–10, ч.2 и 58–11 УК РСФСР.
Коллегия сочла возможным удовлетворить протест на постановление Особого совещания при НКВД и отменить его за отсутствием состава преступления в высказываниях Солженицына. Формулировки определения вполне удовлетворяли бывшего узника ГУЛАГА.
В них подчеркивалось, что «Солженицын в своем дневнике и в письмах к своему товарищу Виткевичу Н. Д., говоря о правильности марксизма-ленинизма, о прогрессивности социалистической революции в нашей стране и неизбежной победе ее во всем мире, высказывался против культа личности Сталина, писал о художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов, о нереалистичности многих из них, а также о том, что в наших художественных произведениях не объясняется объемно и многосторонне читателю буржуазного мира историческая неизбежность побед советского народа и армии и что наши произведения художественной литературы не могут противостоять ловко состряпанной буржуазной клевете на нашу страну».
Ленинские нормы вроде восстанавливаются. Но что он может противопоставить «художественной и идейной слабости» произведений советских литераторов? Как совместить ленинские нормы в литературе и искусстве с обличением сталинского режима?
«Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы – пишет Ильич к статье «Партийная организация и партийная литература», - есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания. И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем фальшивые вывески, - не для того, чтобы получить неклассовую литературу и искусство (это будет возможно лишь в социалистическом внеклассовом обществе), а для того, чтобы лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, литературе противопоставить действительно-свободную, открыто связанную с пролетариатом литературу. Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды…
Спору нет, - продолжает Ленин, - литературное дело менее всего поддается механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле, безусловно, необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простору мысли и фантазии, форме и содержанию…
Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан тебе предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то».
Здесь все верно для 1905 года, времени выхода партии из подполья. Содержать свободомыслящих непартийных писателей на скудные партийные средства было бы непозволительной роскошью. Потому свободе слова противопоставляется свобода союзов. Но, если тебе предоставили свободу союзов, если союз победил мирным или революционным путем и приобрел политическую монополию, если это Советский Союз? Как быть с предоставлением «полного права кричать, врать и писать что угодно», которое ты мне обязан предоставить во имя свободы слова?
Рядом с СССР существует мир, где провозглашены, и свобода слова, и свобода союзов. Можно посадить крикунов, вралей и писак на какой-нибудь «философский пароход» и отправить в этот мир. Но тогда свободу на территории Союза сочтут ограниченной и ущербной. Отождествят этот разумный шаг с репрессиями, а врагов социалистической России представят гуманистами и патриотами. Оправдают гонения и преследования пролетарского вождя в годы царизма и торжества кадетов. Припомнят и то, что Ленин назвал интеллигенцию нехорошим словом, хотя оно касалось «интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации». Забудут, что пролетарский вождь и его соратники бережно относились к представителям подлинных «интеллектуальных сил» народа.
И все-таки главная причина идейной неустойчивости писателя, художника, артиста – раскол мира на два лагеря. Причем тот нехороший капиталистический мир способен обеспечить их материальными благами гораздо больше, чем нарождающийся пока социалистический мир. Ленин предупреждал, что интеллигенции свойственно льнуть к буржуазии по самим условиям своего существования. Но судьба крепко связала его со своим народом и страной. Никто и ничто не сможет разорвать эти узы!
Дело не просто в свободе, но в ее качестве, которое определяется классовым подходом. Это мерило как раз и объединяет в себе свободу и социальную справедливость, срывает с буржуазных свобод покров «лицемерия» и «фальшивые вывески». Социалистические права – право на труд, на отдых, на жилище и т.д. - более конкретны и весомы, буржуазные права человека абстрактны, пустопорожни и лукавы. Буржуазные права не обеспечены социально-экономическими гарантиями.
Мораль и нравственность, несомненно, на стороне нарождающегося социализма, освобождающего трудящихся от буржуазного рабства и эксплуатации, вскрывающего лживость буржуазных «духовных ценностей». Зато у буржуазного безнравственного мира конкурентное преимущество в производстве материальных благ. Это преимущество над социализмом обеспечено за счет превосходства в эффективности производства, добытого путем многовековой колониальной, затем неоколониалистской эксплуатации мира горсткой западных государств.
Тем не менее, материальный интерес, говорит Маркс, всегда посрамлял идею и мораль. Обывательскую массу при любом строе движет именно этот нетерпеливый интерес, которым пользуются буржуазные политики. Она не желает ждать, когда социализм превзойдет капитализм в улучшении качества жизни.
Бери от жизни все, что можешь,
Бери хоть каплю, все равно,
Ведь жизнь на жизнь ты не умножишь,
А дважды жить не суждено...
Поздравительными открытками с такими стишками обмениваются обыватели в периоды стабильности рыночного общества. Они упиваются свободой слова и конкуренцией. О социализме – солидарном обществе разумного достатка – вспоминают лишь тогда, когда конкуренция ведет к разрушению общества и государства посредством кризисов, социальных конфликтов и войн. Но между капитализмом и социализмом пролегает переходный период - чистилище. Оно предстает в виде сурового сталинского режима, в условиях которого обыватель, независимо от пола, вынужден переносить нелегкие испытания. Вершителем его судеб становится Сталин, а в литературе пользуется непререкаемым авторитетом метод социалистического реализма, отступления от которого чреваты порой угрозой для жизни.
Сможет ли он передать свой гулаговский опыт таким методом? Вряд ли. В самиздате, начало которому положило распространение закрытого доклада Хрущева на ХХ-м съезде КПСС, попытался разобраться в этом методе Андрей Синявский (Абрам Терц). Его статья «Что такое социалистический реализм» от 1957 года вызвала большой интерес интеллектуалов.
Автор статьи преподносит метод производным телеологической сущности коммунизма. «У нас одна цель - коммунизм, одна философия - марксизм, одно искусство - социалистический реализм, - пишет автор. Он называет социалистический реализм «религиозно-эстетической системой».
«Обезьяна, встав на задние лапы, начала свое триумфальное шествие к коммунизму, - иронизирует Синявский. - Первобытнообщинный строй нужен для того, чтобы из него вышел рабовладельческий строй; рабовладельческий строй нужен для того, чтобы появился феодализм; феодализм нам необходим, чтобы начался капитализм; капитализм же необходим, чтобы возник коммунизм. Все! Прекрасная цель достигнута, пирамида увенчана, история кончилась».
Пытаясь приписать коммунизму схоластику и начетничество, автор показывает, насколько он далек от марксистской диалектики. Примерно настолько, насколько от нее отстоит Бернштейн, провозгласивший «цель – ничто, движение – все». Почему бы цель не счесть моментом развития, как покой моментом движения.
Коммунизм как цель привлекал людей еще на стадии рабовладельческого строя, если не раньше. Не нравится слово «коммунизм», можно назвать его «свободой», потому что коммунизм и есть подлинная свобода, которая основывается на принципе справедливости. Смена же формаций это не выдумка, но единственно возможный вывод из исследования истории. Чтобы узнать, кончается ли история с победой коммунизма, надо ее достичь в нелегкой борьбе. В этом смысле борьба за коммунизм отнюдь не телеологична, а метод социалистического реализма отнюдь не сводится к неизбежному триумфу. Впрочем, Синявский считает, что великие произведения создаются и этим методом, необходим только талант и коммунистическая убежденность
ГУЛАГ сильно поколебал последнюю в Солженицыне. Приспособленчество, выработанное лагерем, сохранилось и за его пределами. Его писательское творчество ориентировано на негативные стороны советской жизни, он искал для него свой язык, свой метод, свой стиль. Можно было бы воспользоваться стилем Андрея Платонова. Но попробуй, воспроизведи его. Платонов – гений стиля. Почему бы не взять за образец язык антикварных журналов, таких как «Нива», издававшийся с конца 1869 по сентябрь 1918 года. Подшивки этих журналов еще долго хранились в советских семьях. Из них Солженицын, видимо, черпал материал для задуманного еще до войны романа «Август Четырнадцатого».
Однажды я нашел такой журнал на чердаке дома, в котором жил в Симферополе. Запомнилась одна картинка. Прусский офицер целится из револьвера в православного святого. Под картинкой надпись: «Кощунство германцев». Из журнала я узнал некоторые подробности трагического похода русской армии под командованием генерала Самсонова в Восточную Пруссию. Протяженные обзоры военных действий, публиковавшиеся в таких журналах, могли разжечь воображение Солженицына и способствовать выработке им собственного литературного стиля.
До 1959 года он живет в Рязани в коммунальной квартире, преподает в школе, не перегружая себя учебной нагрузкой, печатает на пишущей машинке статью о спутниках для «Блокнота агитатора», издававшегося обкомом КПСС. Тема актуальная.
13 мая 1946 г. Сталин подписал постановление о создании в СССР ракетной отрасли науки и промышленности. В августе С. П. Королёв был назначен главным конструктором баллистических ракет дальнего действия. 4 октября 1957 года на орбиту был выведен первый в мире советский искусственный спутник Земли. Видимо душевный подъем, охвативший всех советских людей, не миновал и Солженицына. Он сотрудничает с обществом «Знание».
В то же время встречается с друзьями-бывшими узниками ГУЛАГА, путешествует по стране. В 1959 году посещает Крым. Спешит посмотреть Севастополь, едва он теряет статус «закрытого» города. Видимо, усматривает и в этом событии один из признаков либерализации режима.
Одновременно он присматривается к политическому и литературному процессу в стране, пишет и шлифует свои произведения. Среди них «Шарашка» - первоначальное название «В круге первом». Если в этот роман было вложено то содержание, какое мы знаем после его публикации, то, скорее всего, произведение писалось «в стол». Вряд ли он рассчитывал на публикацию романа в условиях хрущевской оттепели. При всем политическом дилетантизме и склонности к писательским фантазиям он не мог не понимать, что Хрущев настроен против Сталина, но не против системы. Скорее всего, это был способ дать выход негативным эмоциям, как у Булгакова с «Собачьим сердцем».
В окончательной версии романа Глеб Нержин – прототип самого писателя - попадает в шарашку убежденным антикоммунистом. Он ведет продолжительные споры с Львом Рубиным, который не утратил веры в социалистическую идею, а свое пребывание в шарашке воспринимает, если не как трагическую случайность, то, как проявление «деформации» социализма. Признаться, в этих спорах мне более симпатичен Рубин (его прототипом был Лев Копелев), и не только потому, что идейно близок.
По замыслу автора романа, Рубин, майор Красной армии, попал в ГУЛАГ за осуждение эксцессов, допускавшихся советскими солдатами после вступления на территорию Германии. Пусть так. Но у него, в отличие, от Нержина и его прототипа, видимо, сложился более реалистичный взгляд на эту проблему. Он мог не преувеличивать этого явления и не считать, как Нержин, что отдельные проявления мести побежденным немцам, да еще мирным гражданам, как реакция на преступления нацистов на советской земле, вытекают из сталинской политики. И он был бы прав в таком случае. Ибо Сталину принадлежат слова о том, что Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. Между прочим, Ф.Д. Рузвельт, по свидетельству его биографа Джеймса М. Бернса, вообще хотел стереть Германию с лица планеты, разделить ее на мелкие части, как хотели разделить СССР на девяносто шесть частей российские либералы.
Словом, в оценке своей участи и положения в стране Рубин выходит за пределы мстительной озлобленности, характерной для «внутренних эмигрантов», в то время как Нержин погружен в нее целиком. Вообще по замыслу роман «В круге первом» напоминает мне произведения бывшего «гебиста» (пользуюсь терминологией Солженицына) В. Резуна. Тот факт, что писатель не считает предосудительным сдачу советским дипломатом-изменником агентов КГБ, добывшим секрет атомной бомбы у американцев, дает достаточное основание так думать.
В разработке темы атомной бомбы Солженицын снова проявляет немало дилетантизма и тенденциозности. Если бы он посоветовался с академиками Курчатовым или Сахаровым, то понял бы, что создать атомную бомбу только по выкраденным чертежам или отдельным рецептам невозможно. Но ведь для автора главное доказать, что советский строй, выведший полуфеодальную патриархальную Россию на путь современного развития, не способен к самостоятельному творчеству. Правда, как писатель, он имеет право на художественный вымысел.
В рамках этого вымысла политические и идейные враги СССР выглядят вполне благопристойно. Этакими гуманистами, которые стремятся не дать в руки кровавого палача и тирана Сталина оружие невиданной разрушительной мощи. Ведь если он был крут во внутренней политике, то и во внешней не остановится ни перед чем. Оценка вполне в духе западной пропаганды и колонизатора-империалиста Черчилля. Причем, такая оценка выносится после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, после создания военно-политического блока НАТО, раздела Германии по вине западных союзников СССР во Второй мировой войне.
Нержин противопоставляет естественному и разумному недоверию Рубина к мнимому стремлению Запада разрешить ядерную проблему в интересах всего человечества, аргумент с выдвижением американцами «плана Баруха». Здесь опять же налицо слепая ненависть к советскому строю, если не политическая наивность. Судить о том, что такое «план Баруха» лучше не по Нержину или его прототипу Солженицыну, а по точке зрения испытанного дипломата, министра иностранных дел СССР А.А. Громыко.
В своих мемуарах «Памятное» он пишет: «Суть предложения (Баруха) сводилась к тому, чтобы сохранить за США монополию на ядерное оружие. Нашей стране, да и всему миру, предлагалось надеяться на Вашингтон и в значительной мере отдать в его руки судьбу своей безопасности.
С целью камуфляжа этого замысла американский план предусматривал создание международного органа для контроля за использованием атомной энергии… Вашингтон, по существу, и не скрывал, что намерен занять в указанном органе главенствующее положение, удерживать за собой бразды руководства всем делом производства расщепляющихся материалов и их хранения, вмешиваться под предлогом необходимости международной инспекции во внутренние дела суверенных стран.
Разумеется, такого рода контроль и инспекция применительно к ядерному оружию оказались нереальными. Советский Союз не мог принять план, который означал грубое нарушение суверенитета и безопасности нашей страны».
Наконец, спор заходит о социализме. Что может противопоставить Нержин-Солженицын социальному оптимизму Рубина? Советские люди не особо восприимчивы к проповеди материального обогащения. Значит, надо увлечь их идеями, лежащими в сфере морали и нравственности. И вот, Нержин-Солженицын бросает оппоненту, считающему продовольственные и прочие материальные трудности временным явлением, решающее возражение: «Да в любом хорошем свинарнике есть и равенство, и сытость! Вот одолжили - равенство и сытость! Вы нам - нравственное общество дайте!»
Во-первых, в любом свинарнике нет равенства и сытости. Хрюкающие существа стремятся прорваться к корыту с помоями силой и бесцеремонностью. Своеобразная конкуренция, пример которой являет «цивилизованный» Запад. Не случайно великий итальянский режиссер Паоло Пазолини назвал свой фильм, отобразивший аморальные принципы организации буржуазного общества, «Свинарником».
Во-вторых, материальный достаток не противоречит нравственности, если он не становится уделом небольшой части общества, эксплуатирующей большую неимущую часть. «Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, - говорит Ф. Энгельс, - Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они, поэтому, должны быть объяснены, — а не наоборот, как это делалось до сих пор».
Очевидно, под нравственным обществом Солженицын подразумевает общество, живущее в согласии с православными ценностями. Почему он снова ухватился за религию? Говорят: «В окопах не бывает атеистов». Солженицын, видимо, расстался с атеизмом из-за канцерофобии (боязнь заболеть раком). Эта фобия овладевает на склоне лет и здоровыми людьми или теми, которые чересчур мнительны или озабочены собой. У автора же «Ракового корпуса» были для нее вполне реальные основания.
Свою религиозность Солженицын объясняет «чудесным» избавлением уже после освобождения из ГУЛАГА от неизлечимой раковой болезни. Словно сам Христос, а не врачи, излечил его от нее для миссии разоблачения коммунизма. Возможно, его опухоль была не злокачественной, но доброкачественной. Вокруг этого напущено много тумана, поэтому некоторые исследователи тоже связывают ее с «задним умом». Все «творчество» Солженицына после разрыва с марксизмом и Советской Родиной напоминает выделывание петлей дичью, стремящейся запутать охотника, идущего по следу…
А жизнь идет своим чередом. Солженицын продолжает мечтать о писательской славе, в то время как писательская братия помогает Хрущеву упрочивать свою власть посредством запугивания народа возможностью возврата к сталинским репрессиям. Он пишет другую повесть под названием «Щ-854», опубликованную впоследствии как знаменитый «Один день Ивана Денисовича». Главное придумать правдоподобную причину, по которой герой повести попал в ГУЛАГ, выделить его из сонма тех, включая его самого, которые оказались там по законным причинам. Вот - эта правдоподобная причина.
“Считается по делу, что Шухов за измену родине сел. И показания он дал, что-таки да, он сдался в плен, желая изменить родине, а вернулся из плена потому, что выполнял задание немецкой разведки”. Но какое задание — ни Шухов, ни следователь придумать не могли. Так и осталось — просто “задание”. На допросах в контрразведке били Шухова много. И он рассчитал, что если не подпишет эту напраслину, то ему останется одно — “деревянный бушлат”. А на самом деле было так: в феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию, есть было нечего, уже даже копыта лошадиные стругали. Стрелять было нечем. Немцы их по лесам ловили и брали. Шухов и побыл-то в плену два дня, а потом убежал, да не один, а впятером. Трое погибли в скитаниях. А двое дошли, и если бы были умнее, то не упомянули бы о двух днях плена, а они обрадовались, что из немецкого плена убежали. Их сразу, как фашистских агентов, за решетку».
Здесь все расставлено, как надо. «Напраслина» - кодовое название, пароль хрущевской оттепели. Оно дает надежду на реабилитацию любому обитателю пеницитарной системы, попал ли он в нее заслуженно или незаслуженно. Лишь бы ненавидел Сталина, лишь бы тяготился государством. Это воодушевило писателей, поэтов, музыкантов возможностью безнаказанно побороться с властью. Можно ли придумать более благоприятную обстановку, когда становишься независимым от своего благодетеля – государства. Питать свой эгоизм из общественных фондов. Такой эгоизм подогревается зарубежными «голосами» из радиоприемников, у которых пристрастились сидеть по ночам и вечерам фарцовщики, «свободолюбивые» интеллектуалы, музыканты, художники, артисты.
Однако и здесь есть проблема. Некоторые писатели отнюдь не считают «напраслину» основанием для компрометации коммунистической идеи. Они не лишены таланта, их ценит Хрущев.
Он ставил в пример диссидентствующим писателям Г.И. Серебрякову (1905-80 г.г.). Писательница родилась в Киеве в еврейской семье. Участница Гражданской войны, она состояла в партии большевиков с 1919. В 1923 вышла замуж за партийного работника Серебрякова Л.П. В 1925 окончила медицинский факультет МГУ. В этом же году вторично вышла замуж за наркома финансов Сокольникова Г.Я. Печаталась с 1925. Одна из первых в советской литературе обратилась к созданию образа К. Маркса. В 1936 году Сокольников был арестован. Краснопресненский райком исключил Серебрякову из партии за потерю бдительности и связь с врагом народа. Её книги были изъяты из библиотек.
После этого женщину таскали по психбольницам и учреждениям ГУЛАГА. В 1956 году ее восстановило в партии бюро Джамбульского обкома. Сохранила преданность партии и после реабилитации. На собраниях писателей в 1960-е активно выступала против либеральных тенденций. Среди её произведений - "Женщины эпохи французской революции" (1929), трилогия "Прометей" ("Юность Маркса", 1933-1934; "Похищение огня", 1951; "Вершины жизни", 1962), "Странствия по минувшим годам" (1962-1963), "Предшествие" (1965, о Ф. Энгельсе), "О других и о себе" (1968).
Другой знаменитой писательницей этого времени стала Г. Е. Николаева (18911-1963 г.г.). В 1930-х годах она получила медицинское образование. В 1937 году её отец и муж были арестованы (впоследствии оба реабилитированы). В 1941—1945 годах писательница находилась в РККА, сработала во фронтовых госпиталях. Во время эвакуации раненых из Сталинграда была контужена.
В 1945 году в журнале «Знамя» были опубликованы стихи Галины Николаевой. Затем там же был напечатан роман «Жатва» (1950), ставший основой фильма В.И. Пудовкина «Возвращение Василия Бортникова» (1952), о послевоенном восстановлении колхозного хозяйства, о людях северного села с их жизненными коллизиями. В ее романе «Битва в пути» (1959 г.) поднята тема раскрепощения духовных и творческих сил народа, скованных навязанных временем жесткими методами руководства страной в период правления Сталина. Книга учила серьезному и честному отношению к жизни, помогала моральному и эстетическому воспитанию читателей. Фильм, поставленный по ее роману, имел большой успех у зрителей.
В период хрущевской оттепели получила мощный импульс творческая и правозащитная деятельность Смирнова С. С. Тоже фронтовик, он после войны работал в Военном издательстве, затем в редакции журнала «Новый мир». В 1959-60 годах стал главным редактором «Литературной газеты». Смирнов исследовал судьбы героев Брестской крепости, проявивших в самом начале войны мужество и стойкость в борьбе с гитлеровскими захватчиками. Он первым поднял вопрос о реабилитации солдат-военнопленных, не прошедших фильтрацию после плена в СССР и заключенных в лагеря. За книгу «Брестская крепость», написанную в стиле художественной документалистики, был удостоен в 1965 году Ленинской премии.
В исследовании судеб героев книги Смирнов пользовался помощью заместителя Главного военного прокурора полковника юстиции Терехова Д.П., занимавшаяся пересмотром особо резонансных уголовных дел. Это он зачитывал протест Главного военного прокурора Руденко Р.А. на постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7 июля 1945 года, на основании которого был заключен в ИТЛ сроком на 8 лет Солженицын. Сын Смирнова Константин сообщает о том, что Терехов часто бывал в гостях у отца.
Вероятно, они обменивались мнениями и о Солженицыне. В годы правления Хрущева Смирнов подписал коллективное письмо с просьбой о предоставлении Солженицыну квартиры в Москве. В период опалы Александра Исаевича он подписал письмо группы советских писателей в газету «Правда» с осуждением антисоветских действий и выступлений автора «Гулага» и академика Сахарова, который внес значительный вклад в создание ядерного щита страны, а впоследствии занявшийся диссидентской деятельностью не без влияния супруги Е. Боннер.
Переменчивая судьба постигла в советское время и книгу «Брестская крепость». Один из защитников крепости Самвел М. Матевосян, реабилитированный по ходатайству автора книги, был уличен в должностном преступлении и осужден к лишению свободы на 6 месяцев условно. Когда от писателя Сергея Смирнова потребовали убрать несколько глав, в том числе и главу о Матевосяне, тот отказался сделать это, в результате чего почти два десятка лет "Брестская крепость" не издавалась.
Еще одним писателем, взволновавшим читателей и кинозрителей-шестидесятников, был Ю. Нагибин, правда, не лагерной темой. Среди его наиболее известных произведений – «Моя золотая теща», «Срочно требуются седые человеческие волосы», сценарии к фильмам «Председатель», «Бабье царство», «Гардемарины, вперед!». «Председатель» стал, особенно, популярен. В нем отображаются проблемы послевоенной деревни с позиций хрущевской оттепели. После отставки Хрущева фильм долго не демонстрировался на экранах. Лишь Горбачев вернул его в кинопрокат, как весточку о новой «оттепели» собственного пошиба.