Иван СМИРНОВ. Но верю в жребий твой высокий [Поэзия]

Поэзия

Иван СМИРНОВ

НО ВЕРЮ В ЖРЕБИЙ ТВОЙ ВЫСОКИЙ…

НАДПИСЬ НА СОСНЕ

Верст десять без отдыха шли мы.

Привал на вечерней заре.

Я вырезал имя любимой

На хрупкой сосновой коре.

 

Одно только сладкое слово!

А в памяти ожили вдруг

Прощальной минуты оковы,

Кольцо твоих трепетных рук.

 

Привал – забытье под сосною…

Всё явственней пушек пальба.

Что станется завтра со мною? –

Всевластна слепая судьба.

 

Шагаем к переднему краю.

И грустно, и радостно мне,

Что имя твое, дорогая,

Живет на литовской сосне.

 

1944 г. Литва

 

 

 

 

ПУРГА

 

В разгаре день, а будто полночь.

Как сажей, крашены снега.

Пурга, ты что ж – врагу на помощь?

Нас не собьешь с пути, пурга!

 

Мы слышим в яростной атаке

Друзей погибших голоса.

Нам гнев укажет путь во мраке:

У гнева зоркие глаза!

 

1944 г. Восточная Пруссия,

3-й Белорусский фронт

 

 

 

ВДОВА

 

Неторопливо рюмку допила,

Отставила на краешек стола

И, как бы ненароком, нас, женатых,

Чуть захмелевшим взглядом обожгла.

 

И в целом мире нет ничьей вины,

Что все в нее мы были влюблены,

Но приняла она не наших сватов,

А их пославший не пришел с войны.

 

Запели песню, и она поет,

Ее смешит соленый анекдот.

Я заглянуть в глаза ей попытался,

А в них тоска, как многолетний лед.

 

Тоску не плавит праздничная речь.

Пусть дома ждет натопленная печь,

Ах, как же знобко будет после вальса

Подушку одиночества стеречь!..

 

Зайди к ней в дом – и по селу молва:

На семьи покушается вдова!

Косятся жены взглядом налитым,

Ей цедят, встретясь, тусклые слова.

 

Чтоб ни ее, ни жен не обижать,

Никто вдову не вышел провожать.

Молчим. И друг на друга не глядим.

Друг друга стали меньше уважать.

 

Она идет в завьюженную ночь

От песен прочь. От нашей дружбы прочь.

Идет одна, укутавшись платком.

А мне ни пить, ни песен петь невмочь.

 

 

ПАЛЮШКА

 

Букварь и пенал-погремушку

В холщовую сумку совал,

Бежал от палюшки к палюшке,

Ступни на огне согревал.

 

На травах, что после покоса

За осень опять подросли,

Звенели стеклянные росы –

Застывшие слезы земли.

 

Иль слезы сиротского детства

Казались застывшей росой?

Я мог лишь в обноски одеться

И бегал до снега босой.

 

И мой однокашник Сережка,

Мою раскусивший беду,

В намазанных дегтем сапожках

Торил для меня борозду.

 

За ним поспешаю, ледащий.

Сережка мелькает вдали,

Бересты и хворосту тащит

И просит меня: «Запали!»

 

Из спички я высеку пламя,

Береста свернется в рожок.

Не дегтем пахнет – сапогами,

Тем чудом, что носит дружок.

 

Огня желтоватая завязь

Хрустящую ветку брала.

А в сердце мальчишечья зависть

Печально и слепо брела.

 

Она не к Сережке – к пахучей,

Скрипучей обувке дружка.

Догадлив, он выберет случай

И скажет, краснея слегка:

 

«Надень, разомни-ка немножко,

Путь пятки мои отдохнут!»

Наивный хитрец мой Сережка,

Скидай – хоть на десять минут!

 

Но как-то с простудным пожаром

Потел я на печке три дня.

Принес сапоги мне в подарок

И на ноги поднял меня.

 

Сережка, мой друг конопатый,

С войны не вернулся домой.

Но так же, как в детстве когда-то,

Сидит у палюшки со мной.

 

Сидит, золотятся веснушки,

Заботою светится взгляд.

И всюду палюшки, палюшки,

Как в школьные годы, горят.

 

 

 

Я РОДИЛСЯ В ПОШЕХОНЬЕ

 

Вся округа по Шехоне –

По Шексне, реке лесной,

Называлась Пошехоньем,

Глухоманной стороной.

 

Глухоманной, сданной богом

На поруки голытьбе.

Повернулось счастье боком

К каждой копотной избе.

 

Для удачи мало места

И вольготно для беды.

И в квашне пыхтело тесто

Из воды и лебеды.

 

И едва-едва светился

Луч надежды в смутных снах.

Говорили: заблудился

Пошехонец в трех соснах.

 

Будто он умом не вышел,

Вещи делает не те.

Скажем, скот пасет на крыше,

Носит воду в решете.

 

Вникни в сказанное малость,

Быль от небыли отсей.

Пошехоньем называлась

Темнота России всей.

 

А округа по Шехоне –

Боль моя, любовь моя.

Я родился в Пошехонье,

Без него и я – не я!

 

 

 

 

ОТ ТАКОГО ДОЖДЯ

 

Под скрипучим вагоном распелись колеса.

По стеклу барабанит напористый дождь.

Что задумался вдруг, председатель колхоза?

Сев прошел. Наливается соками рожь.

 

А соседка зевает, прикрывшись рукою.

Захандрила соседка в купе не шутя:

- От такого дождя нету сладу с тоскою,

Разреветься легко от такого дождя.

 

Поднял он на соседку усталые веки

И сказал ей, вплотную почти подойдя:

- От такого дождя полноводнее реки,

Плодородней земля от такого дождя!

 

 

 

ДОРОЖНОЕ

 

«На север, на север!» –

На рельсы насели

Колеса в том рейсе.

Колючую изморозь

Ветер насеял

Н стылые рельсы.

 

Не взял я с собою

Тепла под полою –

Я тоже не с юга.

В моем Пошехонье –

Пора листобоя,

Багряная вьюга.

 

В окошке береза

Мелькнула белёсо,

Тосклива донельзя.

Пожухлые листья

Летят под колеса,

Н стылые рельсы.

 

В неясные дали

Бегут по спирали

Столетья и страны.

Летящее время

Задержишь едва ли,

Как поезд, стоп-краном.

 

 

 

 

А КАК ЖИВУ?

 

А как живу? – за будущее в страхе,

Его черты размывчиво-черны…

Жена, вздыхая, штопает рубахи.

Донашиваю старые штаны.

 

Сердечник с застарелой глаукомой,

Бессонницу врагинею зову,

Держу всечасно наготове дома

Пилюли и целебную траву.

 

В газеты гляну – поогрязли в ссорах,

Занозистые в драчке показной.

Свобода слова шустрых газетеров

Беспромашно оплачена казной.

 

Слыхать, внедрились новые гаранты

Благого процветания толпы:

Барышники, банкиры, фабриканты,

Царь-президент, активные попы.

 

Пал на планету мор страшней холеры.

Всё гуще сеть чиновников в Кремле.

Всё больше на Руси миллионеров,

Всё меньше русских ходит по земле.

 

Всё реже письма. Всё кусачей цены.

Всё меньше упований на Москву.

Всё отрешенней от житейской сцены,

От пенсии до пенсии живу.

 

Мечта о лучшем съежилась на плахе.

Так и живу – за будущее в страхе.

 

1994 г.

 

 

ПОЛЕ

 

Словно в траурной раме,

Полоса за селом:

Перевита ветрами,

Перебита дождем.

 

А ведь только что, только,

Может быть, с полчаса,

Ливень встретила стойко

Богатырь-полоса.

 

Колос к колосу – слитно,

Как под обруч один!

На проруху обидно –

До морщин, до седин.

 

Горше всех агроному,

Хоть на свет не гляди:

Ни зерна, ни соломы,

Ни мякины не жди.

 

Не возьмешь ни комбайном,

Ни серпом, ни косой.

Вот те год урожайный

С богатырь-полосой!

 

С той, что холил ревниво

Столько пасмурных дней…

Всё ж, доверенный нивы,

Стой прямее на ней.

 

Не казнись, что так худо

Приключилось с тобой,

Что не можешь покуда

Отвратить громобой.

 

Да и он не всеволен,

Урожаю грозя.

Ибо Русское поле

Уничтожить нельзя!

 

 

ВСЁ БЫЛО…

 

Всё было: в рубищах, босые,

Несли вериги в никуда…

Но истязательство Россия

Не прославляла никогда.

 

Всё было: трутни, лизоблюды,

Низкопоклонников орда.

Но Русь предательство Иуды

Не возвышала никогда.

 

Всё было: произвол кровавый,

Лжегосударей череда…

Но потрошителей державы

Русь не прощала никогда.

 

Напастей роковых истоки

Постигнуть с маху не берусь,

Но верю в жребий твой высокий,

В твой богатырский подвиг, Русь!