Мы дружим больше 20 лет. Нас познакомил бывший ректор морского государственного университета Вячеслав Иванович Седых. Каждую пятницу мы ходили вместе в университетскую баню. А после принятия парных процедур, уже в комнате отдыха ректора, проходили наши дискуссии. С легкой руки Владимира Михайловича друг друга стали называть «собанщиками». В настоящее время, после смерти Вячеслава Седых, мы паримся уже в другом месте, но правила и дух «собанщиков» свято соблюдаем. У каждого из нас, с учетом профессии, есть свои прозвища в бане. Владимира Тыцких уважительно зовем – писатель.
Он стал пропагандировать среди нас дальневосточную, в том числе и приморскую литературу. Если говорить честно, поначалу к ней мы были настроены довольно скептически, полагали, что это скучные, провинциальные, в плохом смысле слова, проза и стихи. Но, когда с подачи Тыцких познакомились с произведениями дальневосточников поближе, то оказалось, что это добротная и интересная литература.
Не нам оценивать творчество самого В. Тыцких с профессиональной точки зрения. Вместе с тем, на наш житейский взгляд, его произведения чистые и честные, откровенные, некоторые, как говорится, выстраданные, его позиция искренняя и неравнодушная. Красной нитью в творчестве проходит тревога за Россию, за нашу землю, за наш народ, защита «маленького» человека. Его друг, Владимир Крупин, в интервью журналу «Сихотэ–Алинь» заявил, что в России литература всегда была совестью народа. Читая Тыцких, прозу и стихи, анализируя при этом нашу действительность, которая зачастую, к сожалению, характеризуется откровенной лживостью, а иногда махровым цинизмом, у него находишь поддержку своим мыслям и взглядам.
Ну а в бане, в парной, Владимиру Михайловичу от нас жестко достается порция товарищеской критики за состояние дел в творческих кругах. Он у нас, как инженер человеческих душ, является ответственным за все прегрешения российского народа. Надо отдать ему должное, в наших бурных творческих дискуссиях своим принципам он не изменяет и отстаивает свою точку зрения, благородно несет свой крест ответчика, не «ломается», несмотря на наши ироничные, иногда провокационные замечания.
А еще он великолепный рассказчик, именно благодаря ему, наше застолье после парилки преобразовывается в неформальное культурное мероприятие.
Владивосток
«ВРЕДНЕЕ НЕ БЫЛО ЕЖА»
Как не удивляться происходящему? Чтобы герой рассказов Владимира Тыцких, который руками ловил мурену в водах вблизи Камрани, оказался отцом моей одноклассницы! Чтобы через десятки лет после Вьетнама я познакомила их на своём Русском острове! Чтобы виной всему стали Дни славянской письменности и культуры… А после этого появились новые рассказы и публикации, автором которых станет моя одноклассница Лена Ялынная… Какая же маленькая наша планета. А может, большая, да на звёздных картах сходятся, видать, наши дороги. Как бы там ни было – Владимир Тыцких и Владимир Ялынный, два военных моряка, День Военно-морского флота отмечают отныне частенько вместе. А мы при них. Лена Ялынная, Оля Тыцких, Иринка Подосинникова, дети, мужья, невозможно пушистый кот под столом, вяленая корюшка на балконе, варенье из шиповника, шашлык на огороде, гребешок и ежи на берегу совсем не тихого Тихого океана – неполный ряд воспоминаний, которые годятся на целую книжку.
Но особо вспоминаются ежи… Думаю, не только мне.
Они их ели. Вернее их икру. Сырую. А чтобы есть – ежей следует достать со дна морского. Для этого и нужен Санька Подосинников – капитан второго ранга запаса, муж Лены Ялынной, призёр соревнований по поднятию чего-то тяжёлого. С виду – краснолицый абориген, в скрученной белой майке на голове – вылитый Ясир Арафат. При нём маска, ласты и прочая амуниция, и сам он в прекрасной физической форме накачанного атлета, знающий дно, места обитания и повадки всего, что в бухте Новик копошится и плавает.
Владимир Александрович после мурен тоже считал своим долгом взмахнуть перед нами ластами. Взмахнул, прихватив что-то мирное со дна, – и к костерку, жар готовить, Саньку поджидать.
Вынырнет Санька из океана, из неспокойной пучины взойдёт на берег и тяжелую сетку с уловом гордо перед нами распластает на песке. Ежи, гребешок, мидии, трепанги… Раз сетка, два сетка, три… И всё это на глазах нашего Михалыча. Михалыч, конечно, дело своё сделает – почистит, помоет, до сковороды на угольках донесёт. Но затаил, видать, думу тайную. Смотрим – пропал! Только плавки мелькнули у паромной переправы, да белые пятки. А когда выбрался на берег – увидали мы в голой руке ежа. «Никак не хотел отрываться, гад», – сказал Михалыч и зашкандыбал к лежаку.
Терпеть он умел. В квартире у Лены Иринка доставала из него чёрные ежёвые занозы. Из пяток и рук. Заливала что-то под ногти, ковыряла проспиртованной стальной иглой… Остальное медленно выгнивало. Через месяц Михалыч, весело махая руками, уже кололся шиповником на полуострове Бабкина, не замечая такой ерунды.
Я же, вспоминая эту историю, тотчас вспоминаю и стихи, которые он часто читал в автопробеге ребятишкам. Мне и тогда было весело. А теперь среди стихов про акулу, осминожку, ершика и чилима давний стишок про ежа приобрёл особую, непроходящую актуальность, вызывая у всей нашей компании реакцию схожую и повышенно эмоциональную.
Вредный ёж
Он как космическое тело
Из тонких лучиков-антенн,
Что к нам случайно залетело
И океаном взято в плен.
Однажды в море слишком поздно
Я разглядел его на дне.
Он мне в ступню загнал занозу,
А во вторую сразу две.
Один укол и тот болючий,
А три подавно невтерпёж!
Ёж он красив, но он колючий,
Пускай морской, но всё же Ёж.
Его икра годится в пищу,
Но я не очень с ним дружу,
Ведь у него иголок тыща,
Как полагается ежу.
Он мне нанёс такие раны!
Я кверху пятками лежал.
Во всех знакомых океанах
Вреднее не было ежа.
ОТЛИЧНО!
Ливень и темень рухнули одновременно. Я как чувствовала – задерживаться в дороге не стоит. Эти два обстоятельства сделали хабаровскую поездку незабываемой.
Но было и третье обстоятельство. Наш проводник.
Геннадий Богданов поджидал на въезде к городу. Объяв командора, поздоровавшись с остальными, рванул по знакомым улицам, «подсадив на хвост» экипаж из трёх пробежных машин. Пересаженная на его крутого коня, я быстро поняла – мы отрываемся от колонны. На мои предложения притормозить Геннадий, увлечённый изложением местных новостей, хлопал большущими ладонями по баранке и восклицал: «Да я же едва еду!»
Оглядываясь то и дело назад в темень, пробитую фарами всё больше отстающих машин, я узнавала по дороге от попутчика: владыка Марк крут в формах правления хабаровской епархией, сын Геннадия расстроил Геннадия, неправильно, кажется, влюбившись.
Помню, как ливень и темнота захлопнулись вдруг сзади, потом замигали чужими огнями и огоньками – мы потеряли колонну. Через пару кварталов знакомый «чайзер» снова вынырнул из дождя, сигналя и сверкая фарами. Похоже, это вывело моего водителя из странного состояния, и он нажал на тормоза. Из «чайзера» в темноту «выпал» В. Тыцких, мгновенно оказавшись в нашей машине. Остальных машин на горизонте не было. Вопреки моим ожиданиям, Тыцких стал терпеливо объяснять «сусанину», что за ним не успевают люди. Только жёсткий взгляд и паузы после каждого слова выдавали мне (но не Геннадию) истинные чувства командора.
Подъехавший вскоре Женя Антипин сообщил: отстал на «москвиче» Серёжа Сидоренко. Позже выяснилось – отстал в ту ночь безнадёжно, едва не попав в дурной гонке под колёса встречного джипа. Идущий в хвосте колонны хабаровский друг Жени Саша Кузьменко, увидев остановившийся у дороги «москвич», понял: его водитель не знает ни дороги, ни адреса. Серёжа нашёлся через час в Сашиной малогабаритной квартире среди его многочисленных друзей и родственников, которых появление путника с гитарой вдохновило на две последующие бессонные ночи. Женя Антипин влился в ту же компанию, и наутро они являлись к месту встречи несколько утомлёнными, но по всему было видно – вполне довольные кратким отступлением от повседневности.
«Сусанин» ещё долго кружил нас по улицам, пока мы не подъехали к дому, в котором должны были остановиться. В. Тыцких, убедившись, что мы пристроены, рванул к Юрию Салину, прихватив брата Алексея с его женой Олей.
Володя Нарбут с женой Галиной, я и Людмила Берестова сгруппировались у стола на кухне, приглашённые хозяйкой к ночному борщу.
С это момента я и помню Нарбута. Под причитания женщин, ещё не пришедших в себя от гонки, он отхлебнул из плоской фляжки глоток какого-то добротного напитка и подытожил с улыбкой на розовеющем лице: отлично! Его «отлично» вернуло к жизни всех. Мы почуяли пищу, аромат чая, радость застолья.
Позже узнала: Володя боится летать на самолётах. А вот ехать на край света готов всегда.
Многолетний замредактора новосибирской «Вечёрки», давний друг и сокурсник по КазГУ Алексея Тыцких, Владимир Нарбут отозвался на приглашение другого своего друга – Владимира Тыцких – и прикатил из Новосибирска во Владивосток, чтобы через несколько дней рвануть в автопробег по суровому Дальнему Востоку.
Моё общение с ним было не долгим. Одна пробежная поездка, одно совместное выступление на лесозаводском телевидении, несколько застольных бесед, рыбалка в Амурском заливе да полчаса на железнодорожном перроне.
Тогда в автопробег В. Тыцких собрал компанию, которая вряд ли когда-нибудь соберётся снова. Тем дороже журналистское слово Владимира Нарбута в пробежной книге «Мы ещё здесь» и в десятом номере «Сихотэ-Алиня»: «Вот уже и пробег номер восемь стал фактом – знаю о нём не понаслышке, поскольку принял в нём непосредственное участие. Так что “отчёт о проделанной работе” теперь тоже могу составить. И чуть-чуть погордиться тем, что в меру скромных своих сил внёс лепту в благое дело. А если серьёзно, то это был как раз тот случай, когда получаешь много больше, чем отдаёшь. Истинно сказано: воздастся сторицей».
В пробеге он читал свои пародии.
Ах, Виктор Степаныч,
ну кто же вас кроме?
Народ, он, вестимо,
за вас, ё-моё…
Народ – в «Нашем доме»,
а также в «Газпроме»,
А всё остальное, конечно, хамьё.
А потом вдруг взял и прочитал лирическое:
Ты чертовски красива –
Шубка, волосы, смех...
Как идут тебе зимы,
Как к лицу тебе снег!
После серого неба,
Липких ливней осенних
Праздник Первого Снега –
Как новоселье!
К моему удивлению, вернувшись из пробега, компания Нарбуты-Тыцких тут же отправилась в Пекин, Далянь, Харбин. Откуда силы взялись – не знаю.
Сегодня думаю – а что мешает собраться вновь? Не по разным же планетам мы разлетелись! Возьмём и прилетим в Новосибирск, поверив слову и слогу Владимира Нарбута в наших книжках и журналах, в юбилейном обращении к другу.