Если не читать-говорить, а медленно, напевно вытягивать немножко дрожащим от волнения голосом «По Та-таар-ско-му про-лиии-ву, по Амуур-ско-му ли-мааа-ну», можно почувствовать, как яхта качается с борта на борт, вверх-вниз и устремляется вперёд, переваливая с волны на волну.
Не знаю, почему всплыло, вспомнилось почти дословно давным-давно забытое стихотворение. Забытое, казалось, напрочь, что меня очень даже устраивало.
ЦИКЛОН
Про тот поход мы долго будем помнить... Завыли ветры с четырёх сторон; В завалы туч вонзая стрелы молний, Влетел в залив Терпения циклон.
И в дикой круговерти непрестанной, Где словно воду в ступе мутит бес, Слились со стоном волны океана И струи слёз с рыдающих небес...
На двое суток нам работы хватит, На третьи - обласкает тишина. И командир, расщедрившись, подвахте Подарит лишних два часа для сна.
Оно сочинилось во времена невозвратные. Простившись с Балтийским флотом, я снова, теперь уже навсегда, оказался на Тихом океане и морячил сперва замполитом на подводных лодках, потом корреспондентом флотской газеты на всех кораблях подряд. В поэзии понимал ещё меньше, чем сейчас, то есть не понимал ничего. И за это стихотворение стыда не испытывал. Всякое слово, пусть лишённое художественности, если оно было о море, воспринималось изначально поэтическим. За ним виделось настоящее, реальное, живое море, каким оно изо дня в день пребывало в моряцкой судьбе.
В образе моря одним из ключевых понятий утвердилось терпение. Не однажды пройдя через шторм, я писал о нём, зримо представляя, что это такое. А «залив Терпения» просто придумал. Как некий обобщающий, собирательный символ. Узнав, что он существует в действительности, удивился. Глаза открыл главный цензор Военно-морского флота. Нет ничего неожиданного, что не могу назвать его по фамилии - в начале 80-х прошлого века мы виделись однажды всего в течение минут десяти-пятнадцати.
В Москве уже ставший знаменитым писа-тель-маринист Николай Андреевич Черкашин привёл к капитану I ранга, досматривающему гранки моей столичной книжки. Слово «терпения» цензор вымарал. Вместо залива Терпения появился залив Волнения. Хранитель военной тайны объяснил: враги не должны знать, какими путями-дорогами ходят советские боевые корабли. Какая глупость! - подумал я и открыл рот, чтобы поделиться свежей мыслью с капитаном I ранга. Настоящий друг Коля Черкашин, большой дока в литературных делах, тихо, бессловесно посоветовал немедля согласиться с цензором.
С точки зрения навигационной, яхте предстоял наиболее трудный переход на всём пути из Владивостока. Море нигде и никогда не гарантирует безопасности, а в Татарском проливе и Амурском лимане особенно следует быть начеку.
Нас сопровождала погода свежая, хотя далеко не штормовая. Однако и она требовала терпения, без которого, впрочем, не обходится и полный штиль. «Отрада», по обыкновению, шла своим путём, для нас неведомым или ведомым лишь отчасти, а «Командор Беринг» в строгом соответствии с графиком следовал по курсу, просчитанному ещё на берегу.
Теперь, благодарный главному цензору Во-енно-морского флота, я уже знал о заливе Терпения. И где он находится, знал тоже. «Командор.» двигался от юго-западного побережья Сахалина на север к устью Амура, а в противоположной части острова, на его юго-восточном берегу находился этот самый залив. С восходной стороны его прикрывал одноимённый полуостров, омываемый водами Охотского моря.
В 1643 г. голландец Мартин Геритсон Де Фриз долго стоял там со своей экспедицией в ожидании, когда рассеется густой туман, не позволяющий морякам продолжить плавание. Де Фриз назвал залив заливом Терпения.
Иногда мне кажется, что все заливы и проливы, моря и океаны, которыми довелось ходить, стоило бы назвать так же.
Море меняет всё. Чувства. Мысли. То, что рядом, привычное, не замечаемое на берегу, становится дорогим, необходимым здесь и сейчас, наполняя душу тоской, ничем не умаляемой до возвращения. Как-то всё цепляется одно за одно. Случайно, не случайно возникший в сознании залив Терпения заставит вспомнить о заливах Уссурийском и Амурском - поближе к дому. Облако над мачтой покажется оснеженной Крестовой сопкой у входа в Золотой Рог. Любое имя, всякое слово зовёт за собой бесконечную цепь ассоциаций.
Много раз проезжая через Амурский залив по низководному мосту между полуостровом Де-Фриз и владивостокским пригородом Седанкой, я не испытывал выдающихся чувств. Но на палубе «Командора.», когда мы идём Татарским проливом в шестистах милях от Амурского залива, и об этом заливе, и о Де-Фризе с Седанкой думается с проникновенной нежностью.
Этот Де Фриз - другой. Его звали Джеймсом (Джоном) Корнелиусом. Родившийся в Англии голландец 15 лет прожил во Владивостоке и сверх домов и торговой лавки в городе имел хозяйство на полуострове, носящем ныне его имя.
Личный состав корабля, экипаж судна собраны, спаяны морем в единое, неразрывное целое, но при этом все члены команды от матроса до командира и капитана остаются парадоксально одинокими. На земле у каждого есть что-то своё, без чего человек не полон. Там живёт память, живут дела, желания, мечты, там живёт часть моряцкого сердца.
Человек в море скучает не по суше - он тоскует по самому себе, по своей свободе. По привычным вещам и обстоятельствам, по радости ощутить ногами твёрдую почву, шагать, куда глаза глядят по какой хочешь улице и, в конце концов, достать из кармана ключ от старой двери и войти в родную прихожую.
Волна стучится в штевень. Монотонно, устало. Да нет, это мы устали, но не время ещё признаваться в этом. Волна не устаёт и не отдыхает. Нежится. Довольная собой и готовая в любой момент показать характер, вновь подтвердить давно известное: с морем бессмысленно бороться. В море надо жить. Значит, терпеть и работать.
Пытаюсь. Делаю какие-то заметки: координаты, погода, плывущие мимо пейзажи.
Некоторое время идём вдоль сахалинского берега. Потом подрулим ближе к материку. Там и там, если заглядывать в карту, - маленькая Франция. Впрочем, маленькая ли? Вся Франция - чуть за полмиллиона кв. км. Сахалин с Приморским и Хабаровским краями почти в два раза больше. Везде есть французские названия - горы, мысы, заливы и проливы, гавани, населённые пункты: Ламанон, де Мар-тинер, Крильон, Жонкьер, Лаперуза, Де-Кастри... Об острове Монерон мы уже говорили.
Французы остались на русской земле по праву первопроходцев. Западный берег Сахалина нанёсён на карту участниками экспедиции на кораблях «Буссоль» и «Астролябия» летом 1787 г. Они первыми из европейцев подступились к исследованию Татарского пролива, не открыв, однако, его тайны. Не удалось это и англичанину Уильяму Броутону в 1796 г. (тоже имя на карте России - остров Броутона в Курильской гряде, бухта Броутона на Симу-шире). Тайна открылась спустя полвека (1849 г.) Геннадию Ивановичу Невельскому. В 1853 г. винтовая шхуна «Восток» из эскадры адмирала Е.В. Путятина стала первым русским судном, одолевшим Татарский пролив и прошедшим по местам Лаперуза и Броутона.
Теперь, значит, здесь идёт «Командор Беринг».
Наш капитан - тоже слегка француз. Самый северный район Приморья - Тернейский. Районный центр Терней на берегу одноимённой бухты - память об адмирале Шарле Луи д'Аршаке де Тернее, оставленная нам моряками тех же «Буссоли» и «Астролябии» летом 1787 г. Владимир Фёдорович Гаманов родился здесь. Ребёнком уехал с родителями с берега Тихого океана к другому морю - озеру Ханка, в Камень-Рыболов. И там, и там мы с Володей бывали. В Камне - не однажды. В Тер-нее - только разок. Приезжали с творческой бригадой в Дни славянской письменности и культуры 2010 года.
Фёдорович поклонился родной земле после 60 лет разлуки. Тогда всей автопробежной колонной подкатили к устью реки Серебрянки, где Володя внимательно осмотрелся. Изучал течение и приливы-отливы на предмет возможности провести к берегу мелководным фарватером яхту с осадкой за 2 метра. Дай Бог, это ещё пригодится. Меня он жалеет. Ночью в качающейся полутьме неслышно встаёт на вахту, ухитряясь перескочить на палубу с верхней койки, не задевая нижней, на которой сплю, всей шириной выступающей в глубину кубрика. Никогда не будит. Просыпаюсь сам в четыре часа, может, с небольшими минутами, выползаю в кокпит. Первые слова Фёдоровича чаще всего: «Ну чего поднялся, иди поспи». В другой раз: «Холодно, чего мёрзнешь?» Я киваю и остаюсь. Мы разговариваем. Или молчим - тоже бывает. Володиной снисходительностью воспользуюсь пару раз за поход, приспав дольше положенного, чему будут причины.
Темнота и озноб ночи обнимают яхту. Лицо рулевого видно в рассеянном зеленоватом свете приборов. Я прячусь от ветра и брызг под тентом «курятника», наверное, растворяясь во тьме, но как это выглядит со стороны, не могу представить. Володя то склоняется над панелью приборов, то вглядывается в беспросветность впереди по курсу. Когда объявятся встречные суда-корабли, они обозначат себя ходовыми огнями63. Это случается редко, очень редко.
Бывает, ходовые начинают мерцать за кормой. Едва различимо, далеко-далеко. Обычно замечаю их первым - сижу боком, а то и лицом к корме. Они кажутся неподвижными. Медленно-медленно протаивают сквозь черноту. Разноцветный треугольничек постепенно становится отчётливей. В пустынной мгле не за что зацепиться, и взгляд манят, притягивают дрожащие огоньки - бело-жёлтый топовый вверху, внизу красный левобортный и правобортный зелёный.
Идущие вослед попутные суда быстрее «Командора.» Рано или поздно они догоняют, обходят нас, и тогда одинокий кормовой огонь маячит впереди, пока не заблудится среди звёзд или не растворится в невидимом просторе.
Ночная ходовая вахта на яхте отличается от таковой на военном корабле. В душных железных отсеках она зачастую проходила в трудной борьбе со сном. На открытой палубе морской сквознячок и трезвящая прохлада освежают тело, бодрят сознание, так что спать тянет не слишком.
Если хочется полакомить экипаж завтраком повкуснее, ныряю вниз и запаляю горелки качающейся газовой плиты-австралийки «Тудор» - лучшего изобретения человечества для яхтенного камбуза.
Вообще-то, Володя спокойно управляется без меня. Но, во-первых, флотский порядок есть флотский порядок. Во-вторых, я работаю над книгой, про которую по-прежнему ничего не знаю. Первое, что удаётся в этом направлении - разделить с тёзкой ответственность за будущее гениальное произведение. Прошу Фёдоровича по возвращению во Владивосток написать несколько страниц. Сколько получится, о чём угодно. Он соглашается, и мне приходит на ум обратиться с таким же предложением ко всему экипажу. Для этого, понятно, нужен подходящий момент, так что решаю пока не торопиться.
Ночные беседы на двоих и дневные, когда при доброй погоде команда в полном составе высыпала на палубу, тоже должны были дать какой-то материал. Так думалось на берегу, я даже взял с собой диктофон. Но в походе почему-то ни разу не достал его из дорожной сумки. И оба мобильника отключил.
Товарищи мои регулярно, иногда по несколько раз на дню связывались с берегом, с дорогими людьми, волнующимися судьбой «Командора...» Особенно Андрей II и Серёжа Заика. Капитан, само собой, вёл ещё массу служебных переговоров с администрациями портов по пути следования, оперативным дежурным, ректором Морского университета и прочая. Мне Владимир Фёдорович одалживал космический телефон. Но хотелось чистоты опыта. Попытаться представить, хотя бы на краткое время ощутить себя, к примеру, на палубе «Байкала» среди сподвижников самого Невельского. Телефонов там не было. Раций тоже.
Забегая на полгода вперёд, скажу: в связи с «Командором Берингом», из-за книги о походе, этот опыт, малоприятный для меня и моих близких, вынужденно повторится. Долго не дававшийся замысел потребует ещё более долгой работы для воплощения. В декабре станет фактом катастрофическая нехватка времени. Других вариантов не останется -только отключиться от всего и всех. Сначала перестану смотреть электронную почту, сэкономив 2-3 часа ежедневно. Потом откажусь от эсемэсок, даже читать их не буду. Сведу к минимуму разговоры по телефону, на многие звонки просто не реагируя.
Прошу, очень прошу прощения у тех, кого обидел необъяснённым молчанием. Правда, иного выбора найти не смог. Ради Бога простите все! Я помнил о каждом по пути из Владивостока до Николаевска и обратно, помню сейчас, когда в почтовом ящике лежит пара сотен непрочитанных безответных писем, а до последней точки в этом повествовании остаётся, наверное, месяц-полтора, и компьютер включается в семь утра, чтобы выключиться ближе к полуночи.
Плавания первопроходцев растягивались на годы и годы. Если теперь, живя на Дальнем Востоке, постоянно буквально физически ощущаешь огромность расстояния до центральной России, куда авиалайнером долетаешь за восемь-девять часов, что могли испытывать моряки старых эпох, бродя по неведомым далям, даже не нанесённым на карты? Какая сила понуждала людей бросать родных и близких, лишаться всех удовольствий жизни на земле, приюта больших городов, блеска столиц и обрекать себя на тяготы, способные свести с ума, на опасности, таящие погибель?
Наверное, деньги и слава, говорит Владимир Фёдорович. Я плохо отношусь к деньгам и не совсем хорошо к славе, но ничего не могу возразить. Вернее - добавить. Однако за
Невельского обидно. И ответ кажется неточным. Геннадий Иванович не дурак, каких-то деньжат схлопотать и добыть какой-никакой славы мог бы в Петербурге. Да и на кой ляд они ему на Петровской косе? И кто в столичных салонах, когда он отдавал себя Отечеству на морях и брегах Восточного океана, знал о богатстве русского офицера, если оно у него было? Известно достоверно - дела его великие жаловали не шибко. За ослушание, не следование высочайшей воле, запрещающей трогать Амур, приготовлялся к разжалованию в матросы. И даже после того, как прозвучали спасительные слова Николая I «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен!», интригами, клеветой завистливых царедворцев и никак не изживаемых в отчине нашей чиновных господ от державных дел на востоке был отодвинут и на долгие времена погружён в забвение. По достоинству Геннадия Ивановича Россия начинает ценить, может быть, только теперь, накопив исторический опыт, заставляющий понять, каким свершением увенчался подвиг его, за что именно заплатил он неимоверную, мало кому посильную цену.
Вопрос о целях, о мотивах поступков, безусловно мужественных или слегка авантюрных, о цене, которой в реальности оплачиваются удачи и неудачи, стоит всегда и перед всеми. Не мог не задаваться сим не обязательно философским вопросом и Людовик XVI, чьим высочайшим личным участием в постановке задач и разработке маршрута освещена экспедиция, вышедшая на двух фрегатах в августе 1785 г. из французского Бреста. «Астролябии» (командовал Поль Антуан де Лангль) и «Буссоли» (граф Жан Франсуа де Гало Ла-перуз) королём как бы официально предпи-сывалось изучение «целесообразности постоянного китобойного промысла в южных морях» (выделено мной - В.Т.). Насколько Японское море можно полагать южным, сказать затруднительно.
21 января 1793 г. на эшафоте, прежде чем гильотина отрубит монаршую голову, добрая душа Людовик XVI обратится к палачу: «Скажи-ка, дружок, не слышно ли чего нового о Лаперузе?»
О пропавшей без вести экспедиции ныне можно прочесть следующее: «Её исчезновение стало одной из величайших загадок эпохи великих географических открытий». Никто из команды Лангля и Лаперуза на родину не вернулся. Долго велись поиски. В 1828 г. Жюль-Сезар Дюмон-Дюрвиль, руководивший новой французской экспедицией, от туземцев маленького, почти безлюдного острова Ванико-ро в Тихом океане услышал о кораблекрушении на прибрежных рифах и о смерти в 1825 г. последних четырёх матросов с двух погибших кораблей.
В дальневосточных водах их соотечественники появлялись потом не раз.
Во время Крымской войны, главные события которой вершились в Севастополе, Франция в обнимку с Англией пыталась оттяпать у России Камчатку. Объединённые силы союзников под началом англичанина контр-адмирала Дэвида Пауэлла Прайса и француза контр-адмирала Феврье Де Пуанта (главнокомандующего эскадры) 17-24 августа (29 августа - 5 сентября) 1854 г. осаждала Петропавловск. 17 августа участвующим непосредственно в штурме 6 кораблям при 212 (в некоторых источниках - 218, в других - 310) орудиях и 2,6 тысячах штыков адмирал В.С. За-войко64 мог противопоставить 920 моряков, солдат и казаков, сотню наспех собранных в дружину «волонтёров и охотников», 40 (по другим данным - 67, по третьим - 80) устаревших малокалиберных пушек. Как бы ни было, в документах того времени безусловно признаётся факт шестикратного превосходства нападавших в артиллерии. «Тпе Тішез» 23 ноября 1854 г. в статье «Объединённые силы на Тихом океане», ссылаясь на французскую газету «Тихоокеанское эхо» (Сан-Франциско, 15 октября 1854 г.), сообщает список англофранцузского отряда кораблей с количеством пушек и личного состава: «"Ьа Рогіе" - фрегат первого класса, 60 пушек, из которых 8 80-фунтовых, и 52 30-фунтовые, 500 человек; "Ь'ЕшусНсе" несёт 30 пушек, из которых 4 80-фунтовые и 26 30-фунтовых, 230 человек; "Ь'ОЪНдасСо" имеет 12 30-фунтовых пушек и 120 человек. Английские корабли: 50-пушеч-ный "РгезіСепІ", 40-пушечный "Рідие" и 6-пу-шечная "Ѵігадо" - все вместе несут 208 пушек, которые в совокупности с французскими дают 310 орудий со стороны союзников». □ Авачинской бухте находились два русских борта - парусный фрегат «Аврора» и транспорт «Двина». Морякам был приказ: «обороняться до последней крайности, а, если устоять не возможно, сжечь суда». Итог такой. Наступающие потеряли 450 человек. Защитники захватили в бою английское знамя. Чужая эскадра ушла от Петропавловска. Английская пресса прокомментировала: «Борт только одного русского фрегата и несколько батарей оказались непобедимыми перед соединённой морской силой Англии и Франции, и две величайшие державы земного шара были осилены и разбиты небольшим русским поселением».
Малые и разрозненные силы русского флота, за которыми попытается охотиться англофранцузская эскадра под флагом адмирала Брюса, командовавшего союзниками с борта флагманского фрегата «Президент», через год найдёт Петропавловск порожним и безлюдным. Кораблей, укрытых в Императорской гавани и Де-Кастри, враг не разглядит. «Командору Берингу» предстоит побывать там после Николаевска-на-Амуре. А пока мы идём в Николаевск, наблюдая те самые виды, что в позатом веке открывались взорам первопроходцев, и образы русских кораблей оживают в сознании столь отчётливо, что я бы не удивился, увидев у горизонта поднятые на их мачтах паруса.
По ночам начал вспоминать Людмилу Берестову. Тем с большей благодарностью, чем сильнее лишала сна неожиданная боль. Может быть, от незаметной простуды на морских ветрах взбунтовались остатки родных зубов, ломало сразу обе челюсти.
Перед яхтенным походом был автопробег на Байкал. С бардами, ветеранами Афганистана и всех локальных войн: «Боевым братством», «Солдатами Отечества». Концерты, творческие встречи от Уссурийска до Улан-Удэ, Международный фестиваль поэзии в Иркутске, бардовский слёт на острове Ольхон, где посчастливилось обняться со старинным другом Сашей Орловым, прикатившим из Москвы добывать правду об открывателе Байкала Курбате Иванове.
Лесозаводск, в котором живёт Людмила Петровна - в графике пробега, в начале маршрута. Поэт, автор живой, колоритной прозы для детей, Петровна участвовала в празднике на площади перед концертным залом «Юность».
Как всегда, воспользовался её гостеприимным кровом. Людмила - мама лесозаводской фармацевтики. Богиня - тоже правильно сказать. Самая первая и крупная сеть аптек в городе - дело рук Петровны и её бесподобного супруга Евгения.
Берестовы вооружили походной аптечкой, не раз пригодившейся по дороге на Байкал и затем перекочевавшей на борт «Командора Беринга». Зелёные таблетки «Темпалгина» не просто пришлись кстати, но оказались спасительными. Боль прижимала, я выпивал парочку штук и мог забыться сном, в котором с каждой ночью нуждался всё больше. Благодаря лесозаводским друзьям, скрывать болячку от экипажа удалось до Николаевска-на-Амуре.
26 июля в 18 часов с какими-то минутами мы были на траверзе мыса Невельского. Я ещё продолжал записывать в блокнот то, что, надеялся, могло сгодиться для будущей хроники путешествия. Пометил координаты: 51. 57, 05 северной широты, 141. 26, 73 восточной долготы. Но вдруг сообразил: пустое. Какой смысл описывать наблюдаемые виды, если это давно не раз и не два сделано другими? Подробнее и лучше, чем в лоции №1402 «Лоция Татарского пролива, Амурского лимана и пролива Лаперуза», уже не выйдет. Примерно через час справа на кратчайшем расстоянии открылся мыс Уанги. Тут все дружно обрадовались: впереди - буй! Шесть предыдущих, обещанных коллегами, по рации консультировавшими капитана Гаманова относительно прохождения фарватера, не наблюдали. Значит, шли без указателей, полагаясь на точность штурманских расчётов старпома Голенищева. Расчёты временами становились предметом сомнений и споров. Признаюсь, лично меня вопрос ощутимо тревожил. Слава Богу, вида не показывал.
Механики по образованию, ветераны «Командора.» оказались надёжными судоводителями. Точное штурманское дело по определению требует полноты знаний и должного опыта. При этом оно может быть необходимым профессионализмом, высочайшим мастерством и редким искусством. Профессионализм, мастерство даются наукой и практикой. Искусство появляется там, где к ним добавляются талант и интуиция.
Переменчивая, трудно предсказуемая стихия воды и ветра не всегда просчитывается безошибочной математикой и одолевается отточенной профессиональной логикой. Володя Гаманов говорит - в море нужна помощь Господня. Господь и помогает. Одаривает по выбору Своему способностью предчувствовать, предугадывать невероятные движения стихии.
Наш старший помощник в штурманском деле - волшебник. Но в Бога не верит и не надеется на него. Можно не искать помощи у Господа, если уже получил от него щедрый дар - талант моряка. Когда идёшь по Татарскому проливу и по Амурскому лиману, он вовсе ни лишний.
Заступающая вахта отлично знает, что к чему.
Примостившийся у руля Валера Янченко краток:
- Ширина фарватера? Гулять сколько? Мгновенный ответ старпома:
- Сто метров.
Для парусника коридорчик мизерный, галсами не пойдёшь. Выручает Ниссан Саныч. Он вдруг обезголосил на подходе к мысу
Лазарева, засипел, словно задыхаясь. Не успеваю испугаться - на яхте среагировали мгновенно. Застопорили ход, оглядели двигатель, поставили диагноз.
Намотали траву на винт. В таком случае можно схлопотать большую неприятность. «Командор.» её благополучно избежал. Отработали малым назад, раскрутились, пошли дальше. «Отраде» в аналогичной ситуации повезло меньше. В полночь первых суток плавания наши коллеги остались без механического хода, под парусами при слабом ветре ползли до света. Утром, чтобы освободить винт, пришлось нырять под корму.
Нам важно было не протабанить65, сразу остановить гребной вал. «Отрада» попала в переплёт в тёплых водах, а здесь, много севернее, купаться как-то не с руки.
Сбавив скорость, осторожно двинулись вперёд. Андрей II стал в носу «Командора...» впередсмотрящим. То и дело кричал рулевому: «Влево!», «Вправо!» В узком фарватере маневрировать неудобно и небезопасно, но делать нечего. Острова плавающей травы в изобилии катились навстречу.
Последнее утро в лимане выдалось удивительно красивым. Словами такую красоту не нарисуешь. Необходимы кисть художника или объектив фотоаппарата.
Чайки стояли в шеренгу, качались на волне. Именно - стояли. Кто-то сказал - бревно, на нём чайки.
Бревна не видно. Птицы выглядят странно. На жёстком основании все разом должны бы колебаться синхронно с волной. Но чёрно-белые тела проваливались и подлетали над водой вразнобой, словно клавиши играющего рояля. Кроме того, птицы что-то клевали.
Мелькнула мысль: это - калуга.
Непонятное «плавсредство» приближается. Уже видно огромную притопленную рыбью тушу. Она проплывает в нескольких метрах по правому борту «Командора.» Путешествующие на ней чайки на ходу заправляются в прямом смысле подножным кормом.
Краснокнижная рыба, обитающая в бассейне Амура и в Амурском лимане, может достигать более пяти с половиной метров в длину и весить около тонны. Промысел строго органичен. Но кто думает о вреде и пользе природе, если приходится ломать голову над тем, как и на что жить?
Слышал от учёных людей: Приморью для уверенного цивилизованного развития потребно 15 млн. человек. Живёт менее 2 млн.66 Плотность - меньше 12 человек на кв. км. Для сравнения: в Японии - 51 чел/ кВ. км. В приморских сёлах, на земле - чуть более 450 тысяч жителей. Когда-то мощные коллективные хозяйства развалены, поля заброшены. Рисовые чеки заросли, заболотились. Большинство селян, подобно чайкам с поверженной калуги, на подножном корму.
Материковая глубинка края перебивается тайгой, прибрежная - морем. Море скудеет и загаживается. В реках рыбы мало даже для любительского лова. Женьшень почти весь выкопан. Зверь, птица истребляются безжалостно. Все «Красные книги» по боку. Природу охранять либо некому, либо те, кто этим призван заниматься, живут по принципу, сформулированному Михаилом Жванец-ким: что охраняешь, то имеешь. Исключения лишь подтверждают правило.
Экологическое благополучие может быть обеспечено только всем миром. То есть, население должно иметь необходимое воспитание и возможность существовать, не грызя природу до смерти.
Несколько лет назад, в лесу под Чугуев-кой на зимней рыбалке. Таёжник Миша С., с которым, пока он был жив, я пару-тройку раз в году выезжал на природу, угощает котлетами. Пообедали, вытерли губы и руки снегом. Миша интересуется: «Знаешь, чо ел?» Я не знал, и догадаться было нельзя. Узнал. Родственник Миши застрелил тигра, поделился с ним добычей, жена соорудила котлеты.
Уникальный зверь, охота на которого запрещена категорически, очень интересует китайцев. Так же, как лапы медведя, струя кабарги, как женьшень, трепанг, древесные лягушки - списочек длинный. Россиян-дальневосточников интересует, где и как за-работать на жизнь. Интересы пересекаются.
Для «властелина тайги» тигра самое страшное - дикий отстрел копытных и хищническая вырубка лесов. Стремительное сокращение кормовой базы, уничтожение среды обитания. Так же бездумно вычерпываются морские биоресурсы. Вывод просится один: природным богатством рационально владеть может только человек, живущий здесь и сейчас. Хозяин земли, кормящийся на земле этой землёй, думает о детях-внуках. «Хозяин», прихвативший далёкие вла-дения по «закону», сочинённому богачом для богача, озабочен исключительно прибылью. Между ними возможны нормальные взаимовыгодные отношения. Богач, живи хоть на луне, может быть инвестором и иметь свой процент, но судьба угодий должна находиться в руках местного народа. Формы многообразны: долговременный частный, семейный арендатор, община, колхоз (почему бы нет?), земство.
Экземпляр калуги, проплывший мимо «Командора Беринга», - браконьерская жертва. Брюхо вспорото - добытчики взяли икру, выбросив мясо, превосходящее по вкусу белугу. Икра у калуги чёрная, стоимость 1 кг зашкаливает за тысячу долларов. Из одного трофея можно набрать несколько вёдер.
Размеры расклёванного, почти полностью скрытого под водой тела рыбины не определяются. Длина должна быть больше двух метров, вес - килограмм 80 по минимуму. Таких параметров достигает калуга годам к 18, после чего становится половозрелой.
Пока шли по лиману, у борта яхты наблюдали ещё одну такую же «золотую рыбку». Вернее то, что от неё осталось после браконьерского вскрытия и пира довольных чаек.
Скоро будем в Николаевске-на-Амуре. На высоком деревянном дебаркадере67, словно явившемся с гравюр XIX века, «Командор Беринг» душевно встретят портовые, городские-районные власти и журналисты с незначительным количеством случайных любопытствующих.
Одним из первых на борту представится экипажу «Саша-молдаван, которого все знают - спросите любого». Фёдорович, свято блюдущий закон морского гостеприимства, распорядится накрыть стол в кокпите на зачехлённом контейнере спасательного плота. Саша-молдаван угостится не только чаем, поклянётся привезти в подарок калугу в 200 килограмм, .надцать раз строго произнесет всё более мягким языком: «Вас никто не тронет. Саша-молдаван - ваш друг. Только скажите». Мы пообещали.
Сашино тело по частям переползло через леер, свалилось с палубы в привязанный к яхте пиратский катер и ринулось защищать кого-то ещё, исчезнув с наших глаз навсегда.
Впрочем, этот туземный визит случится не сразу. Кажется, на вторые сутки стоянки, когда слава о нас выйдет за пределы дебаркадера.