Анатолий поделился этими планами с отцом, но Борис отнёсся к ним скептически:
– Дедушка твой Авдей Алексеевич, Царство ему Небесное, любил напоминать, что в каждом деле есть свой предел, переходить который нельзя. Не слишком ли большой шум хочешь поднять, Толя? И зачем? Что это даст? И надо ли прошлое ворошить? Знаешь, сынок, там, в прошлом, – змей много. Могут выползти…
– О чём ты, отец?
– А о том, что не только ты, но и я не всё знаю о дедушке с бабушкой. И ты не всё знаешь обо мне. И не надо тебе знать.
Но Анатолий настаивал, и тогда Борис посвятил его в тайну предвоенного обогащения Поквановых, налаженный ими обмен рванья на золотые колечки зеков. «Думаю, и это не всё, – добавил Борис. – Я не уверен, что вот эти церковные ордена отец где-то «подобрал». Не забудь, он в НКВД служил, а до того – в ОГПУ. Сам знаешь, как у нас религию искореняли. И чьими руками…»
– Хорошо, – завершил разговор Анатолий, – я подумаю. Ещё поговорим.
Увы, больше им поговорить не пришлось. На следующий день Борис Авдеевич скоропостижно скончался. Мгновенно, без мучений, будто прожил жизнь праведником, а не грешником. Поквановым везёт во всём. На похоронах Анатолий рассказал Инге и Яше о последних словах отца. Однако умолчал о его предупреждении – не ворошить змеиный клубок прошлого. И это оказалось его ошибкой. Но, честно говоря, он тогда не об этом размышлял. Его занимали совсем другие заботы.
Анатолий, его тесть Семёнов и все «семёновцы» со дня на день ожидали появления каких-нибудь кавказцев, приехавших на поиски пропавших «орлов». Однако ещё до того, как они дали о себе знать, недовольство происшедшим выразил глава района. В отличие от начальника РОВД, его вполне устраивало хозяйничанье чужаков на прииске – они отстёгивали ему ежемесячно немалую сумму. А разговоров о его лихоимстве было гораздо меньше, чем если бы он драл со своих. Но теперь пришло время держать ответ: ясно же, что те, кто приедет на поиски своих земляков, постучатся прежде всего к нему и спросят с него, как получавшего «кавказский откат», – куда делись якобы уплывшие по реке вооружённые джигиты. И глава района начал наезжать на милицию.
Тогда Покванов и Семёнов нанесли по нему удар таким оружием, против которого их оппонент был бессилен. Они натравили на него Ингу. Она ведь когда-то, на свадьбе Анатолия, обещала Владлену Сидоровичу разрулить любую ситуацию с помощью прессы. И звезда международной журналистики не подкачала. Буквально через несколько дней в столичной газете появилась статья о безобразиях, творящихся в отдалённом, но богатом золотом районе Дальнего Востока, о связях его администрации с этническими преступными группировками. А потом по центральному телевидению прошёл сюжет, в котором глава района был выставлен полным идиотом. Кончилось дело тем, что ему позвонил полномочный представитель президента в федеральном округе и посоветовал уйти на заслуженный отдых. Ну, а такие советы, как известно, не отвергают.
Вместе со старым главой с руководящих кресел слезла половина его команды, в том числе прокурор района. И когда кавказцы, как и ожидалось, объявились, им пришлось иметь дело с незнакомыми людьми – не считая начальника РОВД, который, как им было хорошо известно, давно конфликтовал с «Горными орлами». Поэтому они не стали начинать борьбу в лоб, а попытались для начала мирно встроиться в жизнь района. Но это им не удалось: ни одного из них не взяли на работу ни в одну организацию. Они вознамерились открыть здесь свою частную торговую фирму, но это привело к скандалу: когда они попробовали подкупить одного из чиновников, тот нажал кнопку под столом, в кабинет ворвались менты и взяли кавказцев с поличным при попытке дать взятку должностному лицу. Этих двух задержали, остальным предложили немедленно покинуть район. И сколько они ни вопили о «национальной дискриминации», пришлось им уехать несолоно хлебавши. Эта история резко повысила авторитет Анатолия Покванова и помогла легко прибрать к рукам ещё два прииска.
Так начал расти, как на дрожжах, его золотоносный бизнес. Не на всех, но на бóльшей части приисков хозяйничали кавказцы. Покванов беспощадно их выкорчёвывал – руками «семёновцев» в основном. В результате он сдавал в казну больше металла, чем раньше. Да, его чистая прибыль оказывалась меньшей, чем у прежних хозяев, но он хорошо знал поговорку «жадность фраера сгубила». Центральная власть его поддерживала, а вот местная, как правило, повязанная с кавказцами, пыталась чинить препоны новому золотому королю. Но Анатолий Борисович одного за другим ломал таёжных царьков.
В конце концов, царьки сообразили, что делать. Они объединились с кавказцами и начали процесс о «шовинистической политике» нового хозяина приисков. Начали – и с треском проиграли, потому что за дело взялся известный «борец с русским фашизмом и великодержавным шовинизмом» Яков Борисович Покванов, которого никто не посмел бы заподозрить в недружественном отношении к национальным меньшинствам. А так как от кавказского засилья страдало население, оно горячо приветствовало действия Анатолия. И как-то само собой, снизу, никем не организованный, зазвучал призыв: «Покванова – в губернаторы!» Местные царьки перепугались, и решили «скорректировать стихийный процесс». Они скрытно, через подставных людей, начали кампанию за то, чтобы Анатолия Борисовича избрать в Государственную Думу. Это старый приём российских политиканов на местах – спроваживать соперников в центр. Из Москвы в глубинку никто не возвращается…
Избирательный штаб Покванова не официально, но практически возглавила Инга. Она построила агитацию на том, что кандидат – свой, местный, коренной дальневосточник. Учитывая при этом, что его основными соперниками были адмирал, родом с Украины, учёный – недавний москвич, и главврач больницы, хоть и сибиряк по рождению, но грузин по национальности. Анатолия Борисовича представляли как крепкого хозяйственника, сумевшего в сложные времена сохранить градообразующее предприятие «Кедр» и навести порядок на золотых приисках.
А в самый разгар избирательной кампании внезапно скончалась Лариса Авдеевна. Анатолий не мог выехать на похороны, но посвятил новопреставленной тётушке одну из самых ярких своих предвыборных речей. Он говорил о высоком нравственном заряде, который получила от родителей, простых тружеников, эта девушка в молодости. Именно высокая нравственность в сочетании с крепкой дальневосточной закалкой позволила ей выдержать нечеловеческие тяготы ленинградской блокады, получить высшее образование, защитить сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию, написать прекрасные книги, достойно представлять свою страну за рубежом, воспитать дочь – звезду международной журналистики. Ну, и, конечно, не раз повторил, что замечательные простые труженики, воспитавшие усопшую, это его, Анатолия Борисовича, дедушка и бабушка. Конечно, кандидат Покванов прошёл в Госдуму с большим отрывом от всех своих конкурентов.
Оказавшись в Москве и очень быстро – благодаря связям Инги – получив прекрасную депутатскую квартиру в том же доме, Анатолий твёрдо решил в родные края не возвращаться. Он разгадал игру недовольных им районных боссов – выбросить его в столицу. Прекрасно! Он им подыграет. Он не только не вернётся, но оборвёт все связи, а этого они явно не ждут. Анатолий понял: надо продать свои прииски, притом таким владельцам, на которых местные царьки всяких «Горных орлов» не натравят и не смогут вернуться к системе кавказских откатов. А такие покупатели есть – это японцы. С них можно слупить хорошие деньги, которые обеспечат ему солидную ренту. Он вспомнил слова деда, которые часто повторял отец – в каждом деле есть свой предел, за него нельзя переходить. Наверное, так подумал прадед, Алексей Силыч, когда шкурой почувствовал опасность, решил продать кабак и податься в новые края.
И ещё Анатолий поговорил на эту тему с Фрэнком. Тот одобрил его решение и подкрепил своим советом. Сказал, что Америка, согласно доктрине Форда, будет закрепляться на Азиатском берегу Тихого океана, который она рассматривает как своё внутреннее море – во всяком случае, его северную часть. Но хозяйничать на тех же берегах явно хочет и Япония. И, надо думать, Китай тоже лелеет эти планы. Значит, возможна смута, дай Бог, чтобы локальная. А вывод один: лучше уйти самому, заблаговременно, пока ещё есть возможность не бежать ограбленным и разорённым, а выгодно продав свой бизнес. «Как это по-русски? – завершил Фрэнк свой монолог. – Уйти по доброму, по здоровому». Анатолий улыбнулся: родственник напомнил ему другого американца – мистера Кука из романа Шишкова «Угрюм-река», который тоже вставлял в речь русские поговорки, забавно их калеча. (По понятным причинам, Анатолий, не любитель «художки», всё же читал знаменитый роман Шишкова.) После консультации с Фрэнком Анатолий начал тайные переговоры с японцами.
Ингу на эти выборы не выставляли, но она не особенно и огорчалась. Всё-таки депутатский статус накладывал какие-то ограничения на её журналистскую деятельность, да и время отнимал. Дума ей больше была не нужна – депутатские хоромы она получила, а первую свою московскую квартиру, полученную по указанию Яковлева в перестройку, сдавала иностранцам. Да и связи у неё завязались на высоком уровне – это ведь тоже немалый капитал. На семейном сборище шутили, что российский парламент всё равно без Поквановых не остался – просто Инга сдала караул Анатолию. Тем более ей предстояло рожать, а делать это она собиралась, естественно, в Америке, чтобы ребёнок стал полноценным гражданином США и получил право со временем принять участие в президентской гонке. А чем чёрт не шутит!
Беременность проходила у Инги легко, она не прекращала работать. В эти недели она и написала статью о своих дедушке с бабушкой. Инга/Ингеборга писала о том, что Авдей Алексеевич Покванов, сохраняя показную лояльность коммунистической власти, фактически был героем антибольшевистского Сопротивления. Разве не подвиг, что он, рискуя жизнью, собрал целую библиотеку старообрядческих рукописных книг, имеющих огромную научную ценность? А ведь он тратил на это собирательство и немалые личные средства из своих невеликих заработков! Непреходящее историческое и нравственное значение имеют и сохранённые Авдеем Алексеевичем предметы – кресты, иконы, нагрудные знаки иереев, церковные ордена, молитвенники с личными пометками иерархов церкви, казнённых безбожной властью, которой он всю жизнь нравственно противостоял.
Дальше в статье говорилось, что это противостояние было не только нравственным, но и действенным. Авдей Алексеевич и его супруга Анна Фёдоровна, всеобщая любимица, которую в народе ласково называли бабой Нюрой, собирали, шили и перешивали тёплые вещи, а потом, рискуя быть застреленными охраной, раздавали несчастным заключённым, когда их гнали на пристань, чтобы погрузить «в холодные мрачные трюмы» и ввергнуть в Колымский ад. Раздавали, разумеется, бесплатно – откуда деньги у несчастных мучеников коммунистического режима. Это, конечно, чудо, что Авдей Алексеевич и Анна Фёдоровна не были репрессированы за свои вызовы бесчеловечной системе, за фактически открытую борьбу с ней. «Почему же они сами не попали в ГУЛАГ? – патетически восклицала Инга/Ингеборга. – Ответа на это нет, как нет ответа, почему не попали туда единомышленники Авдея Алексеевича и Анны Фёдоровны, такие, как Лиля Брик и Анна Ахматова, Дмитрий Шостакович и Михаил Булгаков».
«Откуда же такая стойкость, такая несгибаемость характеров, бескорыстная доброта и беззаветная отвага? – переходила Инга/Ингеборга к заключительной части статьи. – Может быть, надо вспомнить отца Авдея Алексеевича, моего прадеда Алексея Силыча – простого золотоискателя, жившего в те времена, которые сейчас можно представить себе разве что по книгам, таким, например, как «Угрюм-река» Вячеслава Шишкова. Увы, о нём сохранились крайне скудные сведения. Известно лишь, что был он очень религиозным, богобоязненным человеком (недаром, говорится «Алексей – человек Божий»), а отец его Сила Егорыч родился крепостным, служил кучером, и за участие в борьбе за свободу, за права человека был сослан в Сибирь».
В последнем абзаце Инга/Ингеборга выразила уверенность, что следует возвести храм в память о подвижниках веры Поквановых, передать туда сохранённые Авдеем Алексеевичем иконы и другие предметы. Разумеется, храм сей должен быть воздвигнут на благотворительные взносы потомков Авдея Алексеевича и Анны Фёдоровны, в том числе и на её, автора статьи, личные сбережения, а также на народные пожертвования.
Статью Инга писала неспешно, наслаждаясь комфортом на ранчо родителей Фрэнка в красивейшем уголке штата Колорадо. Написала и отправила по e-mail в Россию. Оттуда пришло приглашение – приехать на открытие надгробного памятника Авдею, Анне, Борису и Ларисе Поквановым, но врачи не рекомендовали готовящейся к родам пациентке предпринимать далёкое путешествие. Удивившись, что памятник изготовили столь быстро, Инга позвонила родным и выяснила, что это заслуга Софы, жены Якова. Она водила знакомство со множеством скульпторов, и, узнав о денежном заказе, они завалили её своими проектами. Софа выбрала практически готовое надгробие, изготовленное одним её приятелем, но от которого отказался заказчик. Оставалось лишь стесать лицевую сторону и выбить новые имена. А камень был очень красивый. Посмотрел Яша, одобрил, послали фотографии Анатолию – тоже понравилось. И гранитную глыбу (величиной почти как ту, на которой стоит Медный Всадник) отправили поездом на Дальний Восток. А когда всё было готово, Яша с Софой вылетели из Санкт-Петербурга самолётом.
Так совпало, что почти одновременно с установкой памятника на могиле и торжественной панихидой газеты опубликовали статью Ингеборги Стресс о Поквановых. Анатолий обрадовался, перезвонил в ресторан и приказал увеличить число мест на поминальной трапезе. Но, к его удивлению, пришли далеко не все приглашённые, хватило и половины стола. А утром ошарашила неожиданная новость – ночью кто-то осквернил поквановское надгробие. На камне намалевали свастику и написали три слова – «Сволочи, жулики, убийцы». Удивлённый и разозлённый Анатолий Борисович вызвал к себе начальника РОВД, но и тот не мог понять, откуда ветер дует. И тут шустрый Лёха, восьмилетний сын Анатолия, влез в разговор и посоветовал глянуть в Интернет. А там бушевали отклики на статью Инги. Как её только не костерили, не материли! Но не это главное – неведомые земляки, укрывшиеся за шутовскими кличками, расписывали тёмные дела Поквановых.
Оказалось, никто не забыт и ничто не забыто. И «обменный промысел» Авдея Алексеевича и бабы Нюры, сведения о котором изустно передавались от поколения к поколению. И зверское убийство беременной крестьянки во время коллективизации, и закапывание живьём епископа, и срывание с трупов крестов и перстней, и выламывание золотых зубов. И даже о более ранних временах, о начале 1920-х сообщали отклики – о том, как Авдей Покванов распинал священников на церковных вратах. Сообщалось и о преступлениях Бориса Авдеевича – о его ростовщичестве в отношениях с охотниками, и об убийствах. И даже о том, как после войны он принуждал женщин ходить с ним в баню за трофейную иглу для швейной машинки… И вспомнил Анатолий слова отца о змеях, которые гнездятся в прошлом.
Обеспокоенные братья съездили в город к архиепископу. Величественный седобородый старец принял их без проволочек, проявил учтивость, но уклонился от благословения на строительство храма в память об Авдее Покванове. Не подействовали на него и щедрые подарки из «сохранённых подвижником веры». «Гордыня движет вами, – сказал владыка сурово, – гордыня, а не смирение. Строить храм – дело, конечно, богоугодное, но да не будет оно прикрытием вашей гордыни. У нас есть кому посвятить храм. На Руси много было и героев, и подвижников, и мучеников, но причём тут палач?»
Яков попытался возразить: «Позвольте, где доказательства? Болтовня в Интернете не имеет юридической силы…» Архиепископ вынул из папки газету со статьёй Ингеборги Стресс: «А это имеет юридическую силу? Это не болтовня? Скажу вам – когда моего покойного батюшку гнали через ваш посёлок на магаданский корабль, он своими глазами видел, как ваша бабушка предлагала заключённым всякую ветошь. Ему она не предлагала, у него не осталось ничего ценного – золотой крест сорвали при аресте. А в этой статье говорится, что она якобы раздавала тёплые вещи из гуманных соображений. И напрасно вы думаете, что Церковь не сохраняла все эти годы память о замученных пастырях, о том, как их такие, как ваш дед, распинали, живьём закапывали в землю, сжигали на кострах и просто расстреливали. А потом отрубали пальцы с перстнями, если не могли снять. Правильно сказано – никто не забыт и ничто не забыто…»
По дороге домой молчали, потом Яков пробурчал: «Видимо, нам пора возвращаться в Петербург». «Да, что-то здесь неуютно становится», – отозвался Анатолий. Зазвонил мобильник – начальник РОВД спрашивал, поможет ли Анатолий Борисович материально с организацией круглосуточного дежурства на кладбище, у памятника. «Да пожалуй, не надо ничего, – устало сказал Анатолий, – пусть всё идёт само собой, к вам я никаких претензий иметь не буду. Прощайте, полковник». Но пришлось им увидеться ещё раз.
От Анатолия потребовала неотложной встречи группа избирателей – тех самых инициативников, которые начинали кампанию за его избрание в Думу. Пришлось идти, предварительно попросив начальника РОВД обеспечить порядок – на всякий случай. Просьба оказалась не лишней. Наверное, если бы не ОМОН, который прислал сообразительный полковник, Анатолию пришлось бы худо. Избиратели предъявили своему депутату прежде всего такую претензию: почему он продаёт иностранцам золотые прииски? Оказалось, им известны многие детали переговоров, хотя Анатолий Борисович всё старался делать скрытно. Мы за вас агитировали, кричали активисты, как за хозяина, за патриота, который навёл порядок, изгнал кавказских бандитов, прекратил расхищение ими русского золота, увеличил его поступление в казну. Что же вы теперь отдаёте всё японцам? Анатолий стал было объяснять, что он как депутат Госдумы, как государственный деятель, не может иметь личный бизнес, это незаконно и безнравственно, поэтому и продаёт. Но его демагогия не возымела действия на избирателей. Они пригрозили начать кампанию за отзыв депутата Покванова. ОМОН с трудом удерживал их от рукоприкладства.
Стало ясно, что надо ковать железо побыстрее, пока недруги не снюхаются с избирателями и не раскрутят исподтишка процедуру отзыва. Поэтому, вернувшись в Москву, Анатолий Борисович сделал всё возможное, а точнее – раздарил много мехов, чтобы ему дали внеочередную возможность выступить с речью «о правах человека», хотя он входил в Комитет по экономике. И выступил, и вызвал – в некоторых кругах – целую бурю. Он предложил ввести уголовную ответственность за употребление терминов «нормал» для обозначения гетеросексуалистов и «нетрадиционная» для сексуальной ориентации педерастов и лесбиянок. «Гомосексуалисты не менее нормальны, чем их антиподы! – пафосно восклицал он. – И однополая любовь не менее традиционна, чем любовь к лицам противоположного пола. Об этом свидетельствует история, говорит вся мировая литература».
По настоянию правозащитных организаций депутата Покванова включили в делегацию Федерального собрания, направлявшуюся в Страсбург. И когда там он появился на трибуне Европарламента, избранники просвещённой Европы стоя приветствовали «борца за равенство людей» длительной овацией. Вскоре его направили на постоянную работу в Лондон, в аппарат Межпарламентского комитета по правам человека и гражданина. Отсюда, как с высокой колокольни, Анатолий Борисович мог теперь спокойно плевать на всех дальневосточников. Его уже совершенно не интересовало, как японцы хозяйничают на бывших его приисках, увольняют оставшихся работников и заменяют их китайцами. А жена его Светлана Владленовна продала «Океанский берег» – и заповедник, и рекреационную vip-зону – американцам. Даже по западным меркам, они стали богатыми людьми. Продали и родительский дом, хотя в принципе Анатолию этого не хотелось. Хорошо бы, конечно, иногда приезжать туда, но, как видно, лучше этого не делать.
Думая о том, где бы (оставив Москву в качестве запаски) обзавестись семейным гнездом, Анатолий со Светланой остановились на Канаде. Как известно, «антиамериканизм» – это реальность, а вот об «антиканадизме» пока не слыхать. Поселиться решили на Западном берегу, в Британской Колумбии. Климат превосходный, детям там будет хорошо. И, как сострил Анатолий, океан свой, родной – Тихий, Пасифик то есть. Кроме того, до Калифорнии недалеко, где у них уже давно есть имение в секвойевой роще с двумя виллами – для себя и для Инги с Фрэнком. Вернее, для Инги с семейством. Несмотря на свой уже зрелый возраст, Инга благополучно родила двойню – мальчика и девочку. Как она сама говорит, ей это дело так понравилось, что хочется повторить. Она твёрдо решила навсегда остаться в Америке. Тем более Фрэнка отозвали из России, и ничто теперь не связывает Ингу, а точнее – Ингеборгу с этой страной. Пора заняться домом, семьёй и если не бросить журналистику, то хотя бы свести её к минимуму – выполняя лишь особые задания. А они наверняка будут.
В России из Поквановых остался пока только Яков Борисович.
Вообще-то он хотел бы уехать. Дело в том, что однажды в ресторане он услышал за спиной разговор о том, что брат изнасилованной кавказцами девушки вырос и готовит отмщение судье и адвокату, которые в своё время отмазали преступников. Сколько Яков ни убеждал себя, что это пересказ какого-то американского фильма, но время от времени ему чудится, что скоро с ним расправятся – за то давнее дело, когда он выгородил шестерых кавказских негодяев. Правда, человек в ресторане говорил, что его сестру изнасиловали «папуасы», но ведь ни для кого не секрет что таким синонимом в обиходной речи часто называют кавказцев. Яков однажды намекнул о желательности отъезда, но представители Софиного клана без церемоний дали ему понять, что он, чистейший русский, спец по борьбе с русским фашизмом и великодержавным шовинизмом, нужен здесь, в России, и больше нигде. И выразили удивление его странным желанием.
В самом деле, чего ему надо? Яков процветает и считается одним из самых дорогостоящих адвокатов Петербурга. Никто не мешает ему заниматься и личными делами. Немало потрудившись, Яков таки нашёл в архивах дело своего прапрадеда кучера Силы Егорыча. Но подробности оказались такими, что он решил никого в них не посвящать и раздумал покупать особняк, где когда-то его предок убил барина. Огласка этой жуткой истории может привести к тому, что из середины XIXвека выползут те ещё змеи.
И вместо барского дома Яков купил ещё четыре дачных участка, примыкающих к поквановскому имению на Карельском перешейке. Теперь на его территории, как говорится, гуляй – не хочу. Можно грибы собирать. Летом там резвятся дети Софиных родственников. Грибы, правда, не собирают, а сшибают их ногами – все в этом роду к грибам равнодушны. Только лисички едят, но лисички здесь не растут.
Сам Яков бездетен, и, как всех богатых людей, которым есть что передать по наследству, это его печалит. Порой, подъезжая на своём «лексусе» к воротам имения, он грустно думает о том, что, когда он умрёт, броскую вывеску «Поквановы», над которой когда-то подсмеивался Фрэнк, заменят другой. А фамилии Софиной родни ему, честно говоря, не нравятся. Иногда он балуется мыслями о разводе, но осознаёт, что не разведётся: ему, адвокату, выйти из Софиного клана, влиятельного в юридическом мире, сплочённого и разветвлённого, разбросанного по многим странам – от России, Израиля и Германии до США, Канады и Южной Африки, означало бы крушение карьеры, благополучия и репутации. Кто-то другой, может быть, и рискнул бы, но только не Покванов. Он и не намекнёт никогда на эти свои тайные желания. А то ему быстро найдут замену. Корень всех его проблем в том, что Софа не может родить. Конечно, она лечится, но, будем надеяться, не вылечится.