Почему-то бытует мнение, что политическое училище давало лишь гуманитарное образование. Это совсем не так.
Первый и второй курсы - пожалуй, тяжелее следующих, как, наверное, в любом ВУЗе. Изучается блок общеобразовательных дисциплин, в их числе - высшая математика, физика, теоретическая механика. Ох, и «попили» же они нашей кровушки! Многим эти предметы давались с большим трудом, но в конечном итоге их сдали все, пусть и не с первого захода. Правда, были здесь и рекордсмены.
В нашем классе учился Вячеслав Русанов - высокого роста, широкий в плечах, русоволосый и сероглазый. За свою богатырскую стать и физическую силу он сразу получил прозвище Слон. Слава родом из Севастополя. Его отец служил мичманом в одной из частей Черноморского флота, а мама работала врачом в главном флотском госпитале.
Когда Слон раздевался, было видно, как бугрятся мышцы на его накачанном торсе, а плоский живот - словно выложен кирпичиками. С детских лет он занимался боксом и достиг неплохих результатов: стал мастером спорта, чемпионом Севастополя среди юношей, уже на срочной службе - чемпионом Черноморского флота. Он был очень интересный и своеобразный парень, хороший и верный друг: справедливый и честный, благородный и бескорыстный. Несмотря на свои физические данные и умения, за всё время учёбы Слава - за пределами боксёрского ринга - не тронул пальцем ни одного человека. В училище вообще это было не принято: за четыре года в нашем классе не случилось ни единой драки, хотя все ребята - молодые и горячие, а какие-то конфликты, конечно, происходили.
Слон был весьма сентиментален и временами настроен на поэтический лад. Однажды, поздней осенью, придя из увольнения, достал из-за пазухи разноцветные опавшие листья и начал разбрасывать их по кубрику, пританцовывая и призывая:
- Ребята, смотрите! Какая красота! Как в сказке! Нет, вы только их понюхайте - это же прелесть.
С коек ему возмущённо кричали:
- Слоняра, завязывай! Кто всё это убирать будет? Пушкин? Славка затихал и говорил:
- Эх, прозаические вы люди, нету в вас романтизма.
Затем вынимал из кармана мороженое, которое он обожал, съедал его и. вынимал из другого кармана второе, потом третье, потом четвёртое. Доев последнее, спрашивал:
- Ну, как вы можете спать в таком спёртом воздухе? Ведь совсем дышать нечем! - распахивал настежь окно, у которого стояла его кровать, раздевался до трусов и ложился на койку поверх одеяла:
- Вот так - хорошо! А то ни вздохнуть, ни пукнуть.
Через минуту в кубрике начинался колотун. Между кроватей гулял холодный ноябрьский ветер, за окном мелкой крупкой сыпал снег, а Слава посапывал, блаженно вытянувшись во весь рост. Снежинки, залетавшие в окно, покрывали его могучий торс.
- Ребята, смотрите, а снежинки-то не тают. Может, он уже того?..
- Рыба, ты там ближе всех, прикрой окно!
Шурик Пономарёв потихоньку сползал с кровати, тянулся к окну, но тут:
- Вот только тронь. Зашибу!
Приходилось терпеть, пока Слон не заснёт окончательно.
Любимым женским именем Русанова было имя Наташа. Как сказали бы сейчас, он от него просто тащился. Как-то на самоподготовке я заметил, что Слон, склонившись над тетрадным листом, явно терзается муками творчества: он сопел, грыз кончик ручки, прикрывал глаза. Но, видимо, ничего не получалось. Глянув через его плечо, я прочитал: «Наташка - белая ромашка, Наташка - тонкий стебелёк, Наташка.».
- Ну что, Слон, с рифмой заело? Ребята, давайте рифмы к имени Наташка!..
- Наташка - замарашка.
- Наташка - Чебурашка.
- Наташка - промокашка. Слава скомкал листок:
- Эх, жестокие вы люди, любое дело опошлите.
Ещё он любил спорить, но не умел: начинал проигрывать и злился. Когда аргументы у Слона заканчивались, звучала его коронная фраза:
- Ты думаешь, что очень умный, да?! А вот я сейчас два раза тебя о стенку головой стукну, и ты сразу признаешь, что я прав!
Слон никогда не употреблял крепких выражений и матерных слов. Ругательства у него были собственного сочинения: «Ну, ты, фофонт, нанаец узкоплёночный!». При этом толком объяснить, что означает «фофонт» и при чём здесь бедные нанайцы, он не мог.
Иногда Слава совершал вроде бы и благородные, но странные поступки. Как-то, вернувшись из городского увольнения, мы обнаружили в кубрике Слона, уже лежавшего на койке. Рядом стояла огромная пальма в деревянном бочонке.
- А что это значит, откуда?..
- Да это я был на вечере в педучилище. У них там целый коридор такими пальмами заставлен. А у нас ни одного цветочка - несправедливо. Вот я и прихватил.
- Слушай, как ты её тащил через весь город? В ней же веса кило пятьдесят, не меньше!
- Да, тяжёлая, зараза, намучился.
Естественно, утром пальму увидел наш комроты, и несчастный Слон поволок её обратно.
Самым уязвимым местом Русанова была учёба. Науки давались ему тяжело, очень тяжело. Мы все за него переживали: старались «засветить» билет на экзамене или передать «шпору», когда видели, что глаз Слона стекленеет, и парень впадает в ступор, глядя на преподавателя, как кролик на удава.
Если сдать экзамен удавалось, он радовался, как ребёнок. А если нет, садился где-нибудь в углу и оттуда смотрел на всех грустными собачьими глазами.
Практически не было сессий, на которых Слава не завалил хотя бы один предмет. После экзаменов мы разъезжались в долгожданный отпуск, а он оставался на пересдачу. Лишь дней через пять, получив выстраданное «удовлетворительно», тоже отправлялся домой. И ведь что примечательно: ровно на это число дней Слон опаздывал из отпуска! Потом приезжал как ни в чём не бывало, радостный и розовощёкий, предъявляя командованию медицинскую справку Севастопольского госпиталя о перенесённой болезни. Конечно, все знали, что в госпитале работает врачом Славина мама, но якобы верили и прощали.
Мы все его любили, без его колоритной фигуры представить наш класс невозможно. С ним было удобно и безопасно выходить в город, посещать танцплощадки, клубы и тому подобные места. На Подоле курсанты всегда чувствовали себя спокойно. Об этом в своё время позаботились ребята из первого выпуска, раз и навсегда отучившие местных нападать на курсантов. В других же районах города случалось всякое, и тут кулаки Слона были незаменимы. Однако нет правил без исключений.
Как-то, в начале четвёртого курса, вернувшись вечером из увольнения, захожу в наш кубрик и вижу Русанова, который, приложив к правому глазу зеркальце, причитает:
- Это ж надо, вот крысёныш. Наверняка синяк будет! Ходи теперь, оправдывайся.
Под его глазом действительно наливается приличный фингал.
- Кто это тебя так?
- Ты не поверишь. Иду по Подолу, никого не трогаю. Подхожу к Пентагону (ДК «Пищевик»), поворачиваю за угол, а там два наших первокурсника, спина к спине, отмахиваются ремнями от толпы человек в десять, не меньше. Наверно, залётные какие-нибудь -подольские бы не посмели. Ну, меня увидели, двое сразу ко мне бросились. Положил их рядышком отдохнуть на асфальте. Тут ещё один, а в руках - вроде как дубинка или труба какая. Такие вещи надо наказывать! Я его крюком справа! Теперь долго лечиться будет. Остальные видят такое дело - и врассыпную. Появляется милиция, впереди - сержантик с пистолетом в руке. Молоденький такой шибздик. Ну, я думаю: ты в форме - и я в форме, ты сержант - и я старшина. Стою, улыбаюсь. Так этот крысёныш подбегает ко мне - и бац мне рукояткой прямо под глаз! Ну ты подумай, вот гад! Я у него пистолетик-то забрал и кинул через забор, туда, где стройка какая-то. Это чудо в перьях пропищало: «Ой, мне попадёт!» и полезло искать своё оружие. А я в училище вернулся. Синяк сильно видно? Вот же гад!..
После училища Славу Русанова распределили на Тихоокеанский флот. Мы случайно встретились с ним осенью 1988-го, и не где-нибудь, а в фойе Министерства обороны - перед началом работы коллегии, посвящённой ВМФ. Слава был капитаном 2-го ранга, служил где-то на Камчатке, на атомоходах. Толком и поговорить не удалось.
Последние годы я пытался его отыскать, но безуспешно.