§4.9. Психологическая общность

Национальная психология: выбор методологии анализа.

Вопрос о русском характере и ценностях, бесспорно, является одним из самых запутанных в исследованиях о русской нации. Насчитывается сравнительно мало работ по этой теме, которые могут претендовать на научность.

Многочисленные высказывания мыслителей - философов, историков, литераторов, политиков, артистов, идеологов и т. д., а также иностранцев - «больных Россией», или наоборот, русофобов (что чаще) - скорее усложняют ситуацию, нежели проясняют, представляют собой коллекцию «бонмо», авто и гетеростереотипов. Большинство исследований психологии русской нации, за исключением ряда работ, представлены дореволюционными и эмигрантскими мыслителями. «В период, начиная с 1950-х и вплоть до 90-х, практически вне поля зрения специальных изысканий остался наиболее крупный народ СССР - русские. Лишь в 1990-е годы вышли в свет ряд монографий об этносоциологиче-ской специфике русских»330.

Постараемся выделить главное, «ключ к вопросу» в виде различных методологических подходов.

1. Подход с точки зрения специфических национальных черт личности (набор черт). Г. Лебон, один из основоположников этнопсихологии, считал «расовыми» (подразумевалось - «этническими») чертами поведения и психики те из свойств людей, которые касаются не только

индивидуальностей, но всех представителей этноса или почти всех, так как наследуются и принадлежат бессознательному331.

2. Теория «модальной личности», согласно которой у представителей одного народа преобладает частота личности определённых типов (типологический подход).

3. Основная структура личности, или склонность к ней, как характерная черта представителей этноса, соотношение и особенности психических функций (структурный подход).

4. Система ценностей и убеждений, способов действия (ценностный подход). В этой методологии широко применяются культурные измерения Г. Хофстеда (индивидуализм - коллективизм, дистанция власти, избежание неопределённости, маскулинность - феминность и паттер-нализм).

5. Особенности культуры данного народа, её продуктов.

6. Архетипический подход и подход этнических констант. Мы сталкиваемся с так называемыми этническими константами (добро, зло, победа добра над злом, образ врага, «тень»). Ключевой вопрос здесь - это архетип. Архетипы, как известно, являются эвфемизмом, скрывающим собой живую практику мифологии и религии. Существование архетипов не доказано; это понятие представляет собой общий объяснительный принцип.

Отделим вопрос о психологии от вопроса о разновидностях национальной идеологии и мифологии, которые мы рассматриваем в предыдущем параграфе. Ценности и мифы не являются психологическими чертами. В итоге у нас остаются структурный, типологический подходы и подход черт.

Из основных подходов к особенностям национальной психологии (1) черты, 2) тип и структура личности в целом или характер, 3) ценности, модели поведения), наиболее ценным является тип личности как основной психический фактор, хоть и применимость такого подхода в национальном разрезе вызывает сомнения. Ценности и операционные коды для конкретных ситуаций имеют больше отношения к мифологии, идеологии и конкретным отраслям общества, чем к психологии в целом. Черты (1), как и ценности (2), не являются продуктивным подходом к этнопсихологии из-за своей фрагментарности. Но они также важны, так как задают национальное мироощущение народа, его «геш-тальт», которые и могут дать важный материал для понимания роли

черт в структуре личности. Основу же личности составляет определённым образом конфигурируемая воля в соотношении с другими психическими функциями.

Таким образом, черты нужно постараться свести к психотипу или базовым («модальным») психотипам для данной нации: массовому (активный, пассивный) и лидерскому, - но при этом делать упор на волю как основу характера. Однако и здесь нас может подстерегать опасность излишнего упрощения: ведь «для сложной индустриальной нации наиболее теоретически правильной и эмпирически реалистичной является «мультимодальная концепция национального характера», признающая наличие нескольких преобладающих типов личности, в которых будут доминировать наборы определённых черт. Стремление свести все многообразие социальных типов к единой «базовой» структуре рождает опасное упрощенчество и практически даёт лишь более или менее стройное теоретическое обоснование стереотипов этнических групп, имеющих хождение в донаучном, обыденном сознании» 332.

Мы будем исходить из того, что в русской психологии одновременно существует несколько различных типов, нередко противоположных, но которые структурируются вокруг базового набора черт и сходной структуры личности. Таким образом, психологическое единство нации проявляется во взаимодополняющих типах, позволяющих обществу эффективно функционировать.

Концепции в этнопсихологии русских можно разделить на следующие группы:

- Психоаналитическая (Фрейд, Эриксон, Мид, Горер, Ланкур-Лаферрьер и др.). Психоаналитическая концепция сводится к преувеличенному значению у русских Сверх-я (подавляющих социальных и идейных комплексов) и Оно (бессознательных природных импульсов).

- Эпилептоидная (К. Касьянова). Эпилептоидная концепция является разноидностью психоаналитической, однако значительно приближает её к действительности, расширяет и конкретизирует. Суть эпилептоидной концепции состоит в абсолютизации черт эпилепто-идного характера, превращение его в базовый для русских: пластичность характера с отсрочкой бурной телесной реакции, упрямство, нерешительность, покорность до определённого предела. Эпилепто-идная концепция в целом сходится с подходом того же П. И. Ковалевского.

- Крепостническо-авторитаристская (либеральная русская литература) и рабская концепция (А. Розенберг). Концепция строится на представлениях о подавленности, зависимости и манипулируемости русской личности, имеющей свои исторические корни, которые обычно усматриваются в татаро-монгольском иге, самодержавии и крепостничестве.

- Интуитивистская (Лосский, Эрн). Интуитивистская концепция считает высшую интуицию («интуицию времени») наиболее развитой чертой русского характера.

- Христиански-жертвенная (Достоевский в «Дневнике писателя», Толстой, русские религиозные философы, Ковалевский). «Требуются ли более веские доказательства того, что самопожертвование есть национальная черта русских славян?» - писал П. И. Ковалевский333.

- Социогеографическая (Ключевский, евразийцы, Гумилёв). Суть в природно-географической обусловленности черт и психических функций русских: привычка к лени, упрямство, чередование периода авральной работы и покоя, экстенсивный подход к труду.

- Советско-коммунальная (Зиновьев). Русский человек - это «гомо советикус», скрещённый с дореволюционным крепостническим типом.

Постараемся выявить на базе этих концепций некоторую целостность.

Психоаналитические концепции русской психологии: пелёночная концепция (Эриксон - Горер, М. Мид). Суть объяснительной схемы фрейдизма состоит в адаптации животных качеств психики («Оно») к культуре («Суперэго»), которая у всех этносов протекает по-разному. Есть особенности и у русских, которые можно сравнивать с другими. Эта концепция восходит к фрейдизму. Представители: М. Мид, т. н. «пелёночная концепция», эпилептоидно-репрессивная концепция русского характера К. Касьяновой. Надо сказать, что эта методология традиционно оказалась очень сильной и дала конкретные научные результаты с высокой степенью правдоподобия (см.: Касьянова, там же). Вместе с тем она довольно условна и фрагментарна, что характерно для фанатических людей.

Психоаналитические концепции в целом сводятся к архаизации и примордиализации русской психики в бессознательном - в духе традиционных представлений о противоречии природы и культуры.

Для обоснования этой теории служат и социально-психологические конструкции о воспитании и социализации - институты няни, бабушки. «Русская культура переполнена нянями и бабушками... Лежащая за этой традицией и формируемая ею психологическая структура, столь отличающаяся от общеевропейской и, особенно, американской, привлекла внимание психоаналитиков сразу, как только они задумывались о России. Два классических исследования, написанные психоаналитиками о русских, - монография Фрейда о Панкееве334 и эссе Эриксона о Горьком - останавливаются на этой теме, как на одной из главных»335. «Сметая и заглушая культурные девиации интеллигентных родителей, няня заставляет каждое поколение начинать свой поиск сначала - с нулевой точки замороженной крестьянской традиции»336.

«Фрейд считал амбивалентность самой характерной чертой своего русского пациента как наследие душевной жизни первобытного человека, сохранившееся у русских лучше». «Подобное представление о русских как о существах, необычно близких к бессознательному, было распространено в восприятии русской культуры как извне, так и изнутри её» 337.

Подход к русским как к «естественному человеку», а также как невротику и бунтарю и долго терпящему эпилептоиду, в котором прорывается взрывная либидозная энергия Фрейда (анализ пациента «Человека-волка» Панкеева) и Эриксона (о М. Горьком), пелёночная концепция и, наконец, методика блестящей работы К. Касьяновой, это, в общем, сходный набор концепций, сводящийся к одной посылке. Специфика русских не раскрывается, они предстают как один из народов мировой периферии, втянутый в орбиту западной цивилизации, но как бы застрявший на полпути. Русский подобен лубочному образу ряженых, танцующих с медведем на цепи и пьющих водку, душевно богатых, но не способных выразить свою душевную широту по причине лени и пьянства.

В целом этот подход соответствует и теории авторитарной личности Т. Адорно, согласно которой русские также должны были бы быть сплошь авторитарными личностями по F-шкале 338, угрожающими евреям и либерально мыслящему меньшинству. Скрытыми посылками этой теории является неприязнь западной политической мысли к русскому государству и крепостничеству как носителям авторитаризма, передающегося от него и к подавляемому народу. Важным является также и представление о слабой цивилизованности русских, тем самым стоящих ближе к природному человеку. Отголоски подобной установки мы видим в «Мифе XX века» А. Розенберга (рабский характер русских).

«Русское искушение». А. Розенберг и историческое значение влияния русской психологии.

Идеологом и функционером нацизма А. Розенбергом в своё время была предпринята попытка подогнать особенности русского характера под классическую картину «раба» 339, что и требовалось в идеологическом плане (превратить русских в рабов, поработить). Это делалось в программном сочинении, сопоставимом по значению с «Майн Кампфом» Гитлера. Конечно же, А. Розенберг использовал «наработки» собственно русской интеллигенции относительно мифа о рабстве русского характера (например, чеховское - выдавливать из себя по капле раба). В связи с этим интересно замечание А. Горянина о том, что накануне отмены крепостного права в 1861 г. освобождённые крепостные составляли 28 % населения, в то время как современные русские интеллигенты 1990-х оценивали их долю в 90 %. «Правильный же ответ таков: около 28 % (22,5 млн освобождённых от крепостной зависимости на 80-миллионное население страны)» 340.

Примечательно, что такой русофоб, как Альфред Розенберг (знакомый с русскими не понаслышке), рассматривал русский характер через призму Достоевского, и именно упомянутого фрагмента «Дневника писателя». («Достоевский - это увеличительное стекло русской души: через его личность можно понять всю Россию в её трудном для объяснения многообразии».) Оно и понятно, так как Достоевский был знаком вероятной аудитории Розенберга.

Интересно также, что в лице автора «Мифа XX века» мы имеем позицию не только нацизма, но немца, «русского» немца, но не обрусевшего, а наоборот, оттолкнувшегося от России в обратную сторону.

Так вот, для нас интересно, что официальный идеолог нацизма поставил ключевую по Достоевскому черту характера русских в один ряд с традиционным христианством и масонским гуманизмом (в его понимании «западным либерализмом») - «третья форма любви», «евангелие от русского человечества» - «русском учении о страдании и сострадании».

Вот основные выводы этих концепций о русских:

• Русская любовь противостоит чести.

• Склонность ко лжи ради интереса, а не для выгоды.

• Русское стремление к страданиям («русский мазохизм»).

• «Недостаток личностного сознания признавался им отчётливо. Но из мучительного стремления подарить миру нечто самостоятельное возникло его «всеобъемлющее человеколюбие», которое, по-видимому, должно было означать то же самое, что и русская культура».

• «Безграничное самомнение».

Прощать других и терпеть позволяет, по мнению Розенберга, как раз экзистенциальное безразличие.

Неужели все эти приписываемые русским качествам так уж опасны, особенно в сопоставлении с христианством или даже масонством? Каково же реальное содержание «русской угрозы» западному нацизму? В чём же реальная угроза русской ментальности расе господ? Сегодня эти вопросы также являются актуальными в свете борьбы за историческое наследство советской и социалистической цивилизации.

По мнению покойного ныне философа и социолога А. Зиновьева, в русской личности и цивилизации слишком много от человека будущего (неоантропа, как он выражался), преодолевающего в определённом смысле человека нынешнего, воплощением которого является западная цивилизация. «При этом русские рассматриваются фактически как прирождённые (биологические, генетические) носители коммунистической «заразы»... Россия осуществила прорыв в мировом эволюционном процессе, открыв новое направление социальной эволюции, качественно отличное от западного. На этом пути Россия добилась колоссальных успехов. Она нашла решение самых фундаментальных социальных проблем, в принципе неразрешимых в рамках западного пути. Она стала реальным коммунистическим конкурентом западному варианту эволюции человечества 341.

Опасность «этой русской заразы» именно в том, что «русский тип» находится в недрах европейской цивилизации северных европеоидов, но не вполне понятен (а может быть, вообще трудно понятен) среднему европейцу и американцу, устойчив и способен к выживанию и самовоспроизводству, а также имеет способность соблазнять других! Он построен на принципе равенства и не может нравиться претендентам на расу господ. Неприязнь к нему испытывают люди, которые утратили способность к пониманию этого типа или никогда не имели его.

«Русский мазохизм» (Ланкур-Лаферьер masochism russe) как представление иностранцев о жертвенности и терпении.

Термин «мазохизм» в своём узком специфически сексуальном значении восходит к Л. фон Захер-Мазоху, который отчасти имел отношение к русским, так как был по матери галицийским русином из Львова. (А русины, хоть и не русские, но - восточные славяне и входят в круг русского суперэтноса или цивилизации, в особенности это касалось образованного слоя.) В идейном плане (не в художественном, конечно) Захер-Мазох - это Достоевский «навыворот», так как его герои одержимы жертвенностью, понятые западной читательской культурой как «мазохизм». Действительно, часто в классических примерах, распространённых в русской культуре, мы встречаем забитых подчинённых и униженных жён алкоголиков.

Эпилептоидная концепция личности русских.

К фрейдистскому подходу примыкает эпилептоидно-репрессивная концепция К. Касьяновой, являющаяся основным содержанием работы «О русском характере»342, которая в целом базируется на неофрейдистской методологии. Из неё следует наличие у русских мощного подавляющего сверх-я, которое в данном случае соответствует коллективизму, и не менее сильного, накапливающего силу сопротивления Оно. «Если нас «очистить» от культурных эталонов, то в нас отчётливо проявится тот тип личности, который психиатры называют «эпилептоидным». «Эпилептоидный генотип как бы «проглядывает» из-за нашей этнической культуры, как бы «прощупывается» под её покровами. Но если мы возьмём за исходное утверждение, что наша этническая культура формировалась как ответ на этот генотип, как способ его обработки и преодоления, то многие вещи увяжутся для нас в некоторое осмысленное целое, и мы поймём значение отдельных моментов, которые до сих пор считались «пережитками», смешными остатками прошлых исторических этапов, когда человек не понимал окружающей его действительности и строил о ней самые фантастические представления» (К. Касьянова).

При сравнении эпилептоида с истероидом и шизоидом, характерным для европейцев, он оказывается наиболее вероятным типом личности русского. Вместе с тем среди русских, как и среди других народов, часть популяции является истероидами. Возможно, их меньше, чем у других, но всё же доля будет велика.

Поведение эпилептоида характеризуется долготерпением и упорством в своей позиции. «Если же противная сторона будет, в свою очередь, упорствовать и продолжать политику навязывания указанного неприемлемого способа поведения, то дело завершится эпилептоидным взрывом, сопровождаемым целой бурей отрицательных эмоций, агрессивных и разрушительных поступков, разрывом отношений и объявлением войны. Умная и опытная «противная сторона» до этой стадии дело, как правило, старается не доводить 343.

Как мы видим на примере К. Касьяновой, эта методология при вдумчивом внутриэтническом подходе дала определённые результаты, если отбросить её крайности. Однако называть его полностью продуктивным нельзя. Скорее всего, мы имеем дело с определённой подгонкой русской личности под западный цивилизационный код и его критерии психической нормы. Основой его было, осознанное или нет, стремление ограничить волевые качества русских и представить дело так, что они неразвиты и не имеют собственной адекватной формы реализации - правильного операционального кода, и за них должны решать другие, а именно, чуждая элита как субэтнос. Кстати, этим же грешат и новейшие критики государственности, империи и элиты как чуждых и вредных настоящему русскому народу. Это является извращённой стереотипной интерпретацией, противоречащей многим фактам русской истории, в которых русские предстают в совершенно ином свете.

Главный пафос этих концепций - долготерпение и нерешительность среднего русского при упорстве исполнения и достижения результатов, что сходится и с представлениями о конфигурации воли русских, например, у такого мыслителя - русского националиста, как психиатр П. И. Ковалевский. Данная конфигурация представлена как эпилепто-ид по классификации типов.

«Истероидность и эпилептоидность у русских в отношениях с некоторыми другими народами осложняет процесс взаимодействия, особенно с кавказскими. Они вообще по своему генотипу очень темпераментны, что вызывает конфликты. Правда, если в характере партнёров есть гибкость, то конфликты могут сниматься. Насколько я могу судить, многие культуры ориентируют свои этносы на необходимость смягчения конфликтов. Таковы армяне, евреи. У русских этой черты, кстати, нет. У них есть терпение, это далеко не одно и то же. Русский избегает конфликтов, терпит до последней возможности, но если сил терпеть нет, то происходит эмоциональный взрыв. А у евреев в культуре заложена обязанность гасить конфликты. Русских это может удивлять: вчера вдребезги разругалось, а сегодня разговаривают, как будто ничего не было. С евреями существует неотрефлектирован-ная ценностная несовместимость. Хроническое раздражение - это и есть неотрефлектированные ценностные различия. Но евреи реагируют на это раздражение своим культурным способом - они стараются гасить конфликты 344.

Интуитивистская антирационалистическая концепция русской психики, которая присуща русским философам вообще (от теории «сердца» как центра личности у Юркевича) до концепции русского характера у Лосского, тот же «логизм» в смысле антирационализма у Эрна. Эти авторы описывают то, как интуиция непосредственно влияет на конфигурацию русской воли, придавая ей характер менее эгоистичный и с другой стороны отсроченный и менее зависимый от внешних факторов. Интуиции придавалось исключительное значение и в общении души русского человека с Богом в рамках православной культуры. Это общение в Православии лишь отдалённо напоминает протестантизм, и соответственно социальное поведение русских далеко от протестантской этики именно в силу своего сверхрационального и внерацио-нального характера. (Хотя и не исключено, что это феномены одного ряда, хотя и с сильной этнокультурной дистанцией.)

Итак, согласно этой концепции, личность русских, просветлённая сверхлогической интуицией, осуществляет своего рода недеяние.

Эту концепцию можно рассматривать как противоположную фрейдистской и вообще западническо-цивилизаторской. Но психологическая компонента этой философской по происхождению группы концепций выражена слабовато даже по сравнению с фрейдистской.

Определённую «подпорку» для неё могут создать юнгианские теории и типологии личности (MBTI и соционика с её «отечественным» подходом). Источник этой научной «помощи» в подчёркивании функции интуиции в ряде психотипов, особенно интуиции времени, однако он не может решить проблему специфики национального характера для всех типов вообще.

Интуиция сопряжена с чувственной сферой и качествами русских: добротой, жалостью, всепрощением, самопожертвованием, жертвенностью (Ковалевский: «самопожертвование есть национальная черта русских славян»).

Переменные, описывающие психологические особенности русских

№	Психические качества русских	Источник
1.	Экстенсивность экономического поведения	Ключевский
2.	Атомизм: проблема (соборность / индивидуализм, разобщённость)	исследования
3.	Дискретность труда (напряженный труд / ничегонеделанье)	Ключевский
4.	Миграционизм (странничество, динамика)	Ключевский
5.	Эмилептоидно-репрессивная концепция (динамическая)	Касьянова
6.	Терпение / взрыв (компенсирует долготерпение и слабость решительности)	Касьянова
7.	Пелёночная концепция (привычка к жёсткому контролю с детства и желание от него избавиться)	Горер, Мид, Эриксон
8.	Диффузность эго (нет чёткой я-концепции)	Касьянова
9.	Диффузность общения (или наоборот чёткая из­бирательность) - стабильный проверенный круг общения, диффузный в том смысле, что к нему не­применимы целерациональные схемы поведения)	Касьянова
10.	Судейский комплекс, религиозный д фундаментализм	Касьянова
11.	Минипулятитивность в обращении с окружением в интересах жертвенного доминирования у лидеров	Касьянова
12.	Этнические константы - чудесная победа над злом благодаря чуду после слабости героя	Былины, сказки
	Склонность к алкоголю	стереотип
14	Русский мазохизм (поведение себе во вред)	Ланкур-Лаферьер
15.	Соборность, коллективное принятие решений	Данилевский, Соловьёв
16.	Мессианизм (Третий Рим и т.д.) и миссионизм	Лосский
17.	Способность к безболезненному ассимилирова­нию других на условиях имперского равенства	Ключевский
18.	Жертвенность христианская	Достоевский
19.	Правдоискательство
20.	«Задний ум», поиск подвоха и обмана	Ключевский
21.	Склонность к обману. Склонность ко лжи ради интереса, а не для выгоды.	Розенберг
22.	Слабость мажорности, меланхолия	Касьянова
23.	Доверенность судьбе, «авось»	Ключевский
24.	Неантропоидность (человек, не живущий властью над другими), одновременно склонность быть гомо-советикусом	Зиновьев
25.	Зависть к выделяющимся и доброта к отстающим	Зиновьев
26.	Русское искушение: «русское учение о страдании и сострадании»	Розенберг
27.	Русская любовь противостоит чести	Розенберг
28.	Самобичевание, самоуничижение	стереотип
29.	Упрямство, упорство, компенсирующие слабость воли и решительности	Касьянова
30.	Социальный инфантилизм, непривычка к трезвой оценке своих возможностей	Сусоколов
31.	Покорность	Данилевский
32.	Всемирность, слабый эгоистический национализм	Достоевский, Соловьёв
33.	Доброта, сочувствие, всепрощение, милость к падшим	Ковалевский
34.	«Уравновешенно деятельный человек»	Сергеева

 

Перечислим ключевые, на наш взгляд, черты, которые выходят за рамки поверхностностных стереотипов:

1. Амбивалентность-эпилептоидность (эпилептоидность как сдвиг в эту сторону во всех психологических типах). На самом деле речь идёт о другой роли «Я» в тройственной структуре психики.

2. Интуитивизм, «сердечность», преобладающая в наборе психических функций.

3. Большая гибкость и в то же время близость личностей: граница между русскими «я» более относительна, эфемерна, и они ближе друг к другу, чем европейцы. Это создаёт иллюзию социального коллективизма, на самом деле это социальность, душевность и сердечность русских. Русская личность в большей степени интегрирована и связана с другими; но ближний круг, важный для «я», относительно закрыт (диффузность общения по Касьяновой). Есть лёгкий доступ в личностный уровень общения для других лиц, но не в ближний круг, от которого зависит контур «я» и его комфорт. «Диффузное общение» характерно тем, что человек, реализующий данную тенденцию, отбирает себе друзей и знакомых не с точки зрения того, какие цели с ними удобно и интересно осуществлять, а по некоторым глобальным признакам, характеризующим их как личности. Если же те друзья, которых он выбрал себе по указанному принципу, вовсе не хотят реализовывать с ним его целей, то он отказывается в крайнем случае от этих своих целей и ставит себе другие, «подходящие» к избранному кругу общения. Принцип выбора здесь таков: в каждом человеке значение имеют только твёрдые и неизменные характеристики его «я», всё же остальное - сфера его деятельности на данный момент, социальное положение, материальное благополучие и даже его конкретные интересы - не столь важны 345.

4. Этим объясняется стремление защититься от коллективизма и относительно высокий индивидуализм русских в постсоветский

период, констатируемый различными исследованиями, которые наблюдают не триумф либеральной идеологии, а перехлёст в обратную сторону, уравновешивающий реальную открытость. Всё, что касается коллективизма экономических и политических отношений, в советский период недобросовестно использовалось правящим слоем (номенклатурой) для повышения эксплуатации и насаждения коллективизма, усиления межличностной грызни «гомо советикусов», что привело к дискредитации у русских социального и экономического коллективизма, но не к устранению базовой потребности в близком общении и близости «я».

5. Психическая амбивалентность могла быть вызвана только тем, что русская цивилизация восприняла христианство и современную культуру слишком серьёзно, буквально в соответствии с её прямым, истинным, а не переносным смыслом. В соответствующем смысле русские - как бы естественные социальные демократы, так как другие люди представляют для них реальность. И даже в злости, ненависти и зависти к ближнему он воспринимает их личности слишком «личностно», серьёзно.

6. Формула конфигурации личности русских: воля, направленная на близкое межличностное взаимодействие и пространственную экспансию - снижение и поддержание близкого расстояния между «я». Это важно в специфических исторических условиях жизни русских: больших расстояний и общинной организации. Эпилептоидность также соответствует циклической организации процесса труда - дисперсности труда, сочетания напряжённых авралов и безделья. Русский представляет собой трудоголика, но лишь в одной фазе цикла; в другой он не признаёт ценности труда. Таким образом, структура его личности не сочетается с протестантской этикой.

Личность русского предстаёт как более восприимчивая и «социальная» по отношению к другим людям, в том числе и иноплеменникам («всечеловеческая», легко уживающаяся и ассимилирующая тех выходцев из других этносов, кто хочет русской ассимиляции). Одновременно повышенная социальная зависимость имеет место и констатируется как: гиперобщительность, диффузный (закрытый) круг значимого личностного общения у русских (Касьянова).

«Широта души», в смысле её совместимости с кругом различных ценностных и операциональных кодов, - довольно часто упоминаемое свойство русских.

Даже во второй половине XX века русский характер противоречил типажу массового представителя западного нижнего среднего класса, а также обывателя вообще с его «авторитарной личностью», стремлением к успеху, трудовому достижению.

Личность, как и нация, продукт довольно поздний. Период её оформления можно отнести к началу XX века. (Советский и постсоветский опыт - это наслоения).

Что относится к составляющим социального подхода к личности:

• фиксированный (диффузный) круг общения с ограниченным набором лиц, которым «доверяют» на личностном уровне («свои»), этот круг заменяет клановый состав у народов с традиционным укладом;

• открытость;

• терпеливость (русское долготерпение);

• восприимчивость к другим людям, в том числе и к иноплеменникам;

• высокая степень близости «я» в общении, склонность к более «неформальному», личностному восприятию других людей (что достигается с помощью интуиции, эмоционального созерцания);

• «Русский архетип можно определить так: это уравновешенно деятельный человек. Ему чужда муравьиная хлопотливость и линейная направленность жизни к одной цели, но не менее чуждо и пассивное, созерцательное восприятие жизни» 346.

• терпение + межличностная потребность, в том числе и в ассимиляции других народов, их приобщение с учётом их потребностей и культурных кодов. Очевидна связь терпения, упорства воли с допуском других людей, которых надо терпеть, в своё «я», на узкую межличностную дистанцию.

• русские стремятся налаживать межличностные отношения, а не формально-юридические и не отношения кланов.

Диффузность общения как проявление «коллективизма». «Диффузное общение» характерно тем, что человек, реализующий такой способ поведения, отбирает себе друзей и знакомых не с точки зрения того, какие цели с ними удобно и интересно осуществлять, а по некоторым глобальным признакам, характеризующим их как личностей. Если же те друзья, которых он выбрал себе по указанному принципу, вовсе не хотят реализовывать с ним его целей, то он может и отказаться от этих своих целей и поставить себе другие, «подходящие» к избранному кругу общения. Принцип выбора здесь таков: в каждом человеке значение имеют только твёрдые и неизменные характеристики его «я», всё же остальное - сфера его деятельности на данный момент, социальное положение, материальное благополучие и даже его конкретные интересы - не столь важны.

Человек, склонный к диффузному общению, тщательно подбирает себе социальное окружение. Завоевать его расположение трудно: он долго и придирчиво «проверяет» нового знакомого, ведь ему нужно установить не просто отдельные поступки и интересы будущего приятеля или друга, но самое главное - тенденцию этих поступков и интересов, чтобы «добраться» до его «я», до неизменных принципов, до ценностей347. Необходимость круга друзей и близких вызвана условиями подвижности межличностной дистанции для поддержания стабильности положения в русском социуме с высокой степенью неопределённости и низкой формализации общения.

Психические функции в русском характере: конфигурация.

Основу характера (конфигурации личности) составляет такая функция, как воля. Однако и само проявление воли находится под влиянием других функций. Рассмотрим инвариантные особенности характера русских через призму особенности воли.

1. Пространственно-временная конфигурация воли как упорства. В структуре личности среднего русского как бы «провален» волевой центр, отвечающий за принятие решений. Он как бы концентрируется у отдельных людей, которых К. Касьянова назвала носителями авторитета. Вместе с тем сила воли русских проявляется в упорстве как интравертной черте.

По мнению психиатра П. И. Ковалевского, «третья основная черта русского славянства, отмеченная как иностранными, так и русскими писателями, - это кажущаяся слабость воли. Эта черта, однако, представляет вместе с тем и значительный повод к недоумению и неразумению русской нации, ибо рядом с этим ясно утверждается, что русские славяне отличаются упорством и настойчивостью. Как же так: слабость воли и настойчивость и притом упрямая и неуклонная настойчивость?» «На окончательное воздействие доброго чувства очень сильно тормозящее действие оказывает рассудок. Чувство уже давно стоит на стороне действия, но рассудок долго-долго тормозит это приведение действия в исполнение. Вот этот-то окончательный, конечный момент решимости и является замедленным и заторможенным. Но раз русский решил, он ведёт дело твёрдо, долго, неукоснительно и доводит его до конца» 348. «У русских не воля слаба, а решительность»349, то есть спусковой крючок, механизм воли. «Нерешительность, колебание в приведении в исполнение». По-другому упорство проявляется как беспощадность к врагу в случае, если тот долго и жестоко испытывал терпение.

Евразийская черта - отмеченная Л. Н. Гумилёвым как архетип монголов-завоевателей - «люди длинной воли» - применимо и к русским как к евразийскому народу (здесь имеется в виду не какие-либо заимствования этого русскими у монгольской знати, а только аналогия!). Например, прозвище Юрия «Долгорукий», всю жизнь тянувший руки к киевскому великокняжескому престолу. Юрий Долгорукий стал прототипом владимирских князей и затем московских царей, «собиравших земли» в феодальных войнах.

Таким образом, воля русских отличается как от моментальной реакции, так и от планомерного и быстрого усилия с ограниченным сроком действия.

2. Интуиция и чувственность: интуитивистская концепция русского характера. Традиционно считается, что в русской психологии большую роль играют чувственные и интуитивные компоненты в ущерб вербально-логическим. «Для западных людей характерно вербально-логическое, а для русских - образное интуитивное мышление»350. Особую роль интуиции как основы для мистической религиозности в русском характере отмечал Лосский. П.И. Ковалевский также писал о преобладании у русских чувственной стороны при лабильности эмоций, отходчивости, быстром увлечении и охлаждении.

Идеи о первостепенном значении интуиции для русского характера высказывал В. Ф. Эрн, имея в виду под ней «эфирное зрение»: «Эфирное зрение есть непрерывный акт, усилие, перешедшее в тонос, воля, которая горит» 351.

Свойством русского характера называют логическую противоречивость и излишнюю биполярность свойств 352, что, в общем, соответствует ведущей роли интуиции и пониженной роли логики. При этом все русские придают логике большое значение и виртуозно ею пользуются, обладают развитым рассудком и здравым смыслом.

3. Децентрация, самоотрицание и самоирония, самокритика и самоосуждение. Эти качества суммируются Ковалевским как одно из ключевых свойств русских 353. Способность к самоумалению, простота, самобичевание, скромность наводит на мысль о таком свойстве структуры личности русских, как относительность его центра, смещённость его вовне, в социальную среду, относительность структуры «Я» и в то же время склонность к фатализму 354, к восприятию своего поведения с точки зрения вечности, ставка на «авось». Сергеева отмечает связь фатализма с отсрочкой принятия решения («утро вечера мудренее»). К этим же качествам относится и терпеливость, пластичность, приспособляемость личности вплоть до физической выносливости. Сюда же может быть отнесена и слабая мстительность русских, которая не является мотивом для длинной воли.

4. Размытость и подвижность межличностных границ русских «Я». Личность представляет собой внутренне упорядоченную совокупность социальных связей, в которые втянут индивид, с определённым центром, уходящими в коллективное бессознательное (архетипы). Упорядочивающим началом выступают психические защиты, если мы придерживаемся защитной и психодинамической концепции личности. Соотношение личностей как узловых точек социальных связей может быть разным и зависит от особенностей этнической психологии.

Продолжая пространственную аналогию, отметим, что «круги» русских личностей пересекаются и легко вторгаются друг в друга. Они не образуют замкнутую сферу с закрытой privacy (частной жизнью), подчиняющейся, тем не менее, жёстко установленным социальным нормам, как у западноевропейцев. Отсюда и склонность к обсуждению личных и даже интимных вопросов и проблем, даже регулярная потребность в этом самораскрытии в целях психогигиены. Межличностная дистанция русских может быть подвижной, но это не значит, что она всегда максимально коротка, наоборот, она может быть большой, что проявляется в эгоизме и индивидуализме.

Структура социальной личности русского человека во взаимоотношении со значимыми другими людьми (её можно условно назвать «восточноевропеец») отличается тем, что в ней заметна «диффузность» границ общения, но при чётком выделении границ суверенного «Я». В структуре личности западного человека во взаимоотношении со значимыми другими людьми границы упорядочены – диффузность отсутствует или ослаблена межличностной дистанцией и функциональными правилами. В структуре личности традиционного человека (кланового общества - кавказцы, среднеазиаты) диффузность также отсутствует. Она заменена интеграцией связей со значимыми другими внутрь личности - коллективным «Я» индивида. Такая жёсткая связка для русских также не характерна: «дружба - дружбой, а денежки врозь».

У русских нормы, защищающие «я» или общество «сверх-я» также подвижны. Нет жёсткой карающей сферы коллективных ритуальных табу, как у народов востока или юга. Это заменено представлением об общем благе и справедливости, обозначенным К. Касьяновой как фундаментализм религиозного типа (здесь мы находим явную связь русской психологии с Православием как наиболее близкой для него ветвью христианства).

Отсюда, например, и отмечаемый демократизм межличностных отношений представителей разных социальных групп, статусов, демократизм и лояльность к представителям других этносов, пусть даже и «варварских».

5. Личностная свобода как «воля». Связано с пространственно негативным восприятием свободы, а также его пространственным восприятием как нахождением «вне». Свобода не воспринимается как структурированная автономия личности и частная жизнь с упорядоченными правами. Совпадение в русском языке слов «воля» и «свобода» не случайно и говорит об общей направленности воли к свободе, а не к устройству личностной власти и собственности. Последние большей частью русских рассматриваются как атрибуты, функции личностной свободы, облегчающие их проявления, а не как инструмент закрепощения. Крепостничество диктовалось экономической необходимостью для поддержания и развития экономики крупных хозяйств в условиях низкой плотности населения, чем стремлением к личной власти над людьми.

У русских как у большинства индоевропейцев, присутствует развитое чувство свободы и автономия личности, хотя это ошибочно или умышленно отвергалось иностранными авторами, говорившими о рабстве русской души и восточном коллективизме. Русская свобода носит стоический характер и строится как действие вопреки, а не как осознанная необходимость. Важным компонентом является также интуитивно-духовное содержание свободы. Вопрос о свободе выводится из социального круга вовне, что может трактоваться как крайний индивидуализм, не сдержанный позитивными социальными намерениями коллективного действия.

Исследование ассоциаций с национальностью и автостереотипов показало, что идентификация личности с русской нацией связана и с высокой степенью развития автономии личности, по сравнению с другими этническими группами, которые нациями не являются.

Особенности структуры «я» с точки зрения социальной концепции.

Особенности структуры русского «я» можно проиллюстрировать как особое, положение по сравнению с личностью выраженного западного типа и традиционного (кланового) общества.

Личность западного типа мы представляем как самодостаточную личность, поддерживающую с другими дистанцию общения, обеспечивающую её автономию. Нормой считается сохранение и поддержание дистанции, гарантирующееся обществом. Здесь не принято совать нос в чужую жизнь, кроме оговорённой и установленной меры.

Для русских поддержание и регулирование дистанции зависит от типа отношений и сильно варьируется по ситуациям и целям общения. Существует набор ситуаций и людей, в которых или при общении с которыми дистанция минимальна. Личность может пытаться нарушать эту дистанцию по своему произволу; для других людей может быть характерно стремление вмешиваться в чужую жизнь, но при этом нормой является свободное поведение.

Личность традиционного (кланового) типа структурирована как жёстко зависимая от других людей, прежде всего для авторитетов своего клана, а далее - его представителей. Личность связана с членами клана (этнического) строгими нормами поведения, которые регулируются вмешательством членов клана непосредственно в личную сферу «я». Варьирование отношений, равно как и отказ от них не допускается. В клановом обществе установлена система обязательной взаимопомощи, работающей автоматически, и круговая порука. Система восприятия мира строится по схеме жёсткой причинности, копирующей структуру личности: все, кто не укладывается в эту схему, представителями традиционного общества воспринимаются как не вполне полноценные люди.

Может показаться, что русская личность лежит где-то посередине между европейской и клановой личностями; но в действительности это не так.

Легко убедиться, что, будучи ближе к европейской, русская личность свободна от узких социальных рамок кланового общества и даже от установленных европейцами усреднённых морально-правовых норм, но при этом пытается компенсировать возникшую неопределённость более тесными личностными отношениями. Личность русских структурирована так, что не может встроиться в слишком узкую клановую систему и неизбежно будет нарушать установленные правила. Поэтому порядки кавказских или среднеазиатских и тюркских народов воспринимаются русскими как чуждые.

Русская личность более «проницаема» для других, как из ближнего круга, так и дальнего, даже для людей малознакомых. В этом смысле её контур доступен для других людей, открыт, но при этом сохраняет высокую степень автономии. Желательность и возможность сокращения или увеличения дистанции определяется интуитивно «сердцем», в соответствии с восприятием человека как своего или чужого, хорошего или плохого. Рациональные критерии не будут восприняты как заслуживающие доверия и важные. В этом мы как раз видим особую роль интуиции.

В силу способности к выдерживанию других людей на близкой дистанции и отсутствия развитых формальных защитных механизмов для русских характерно долготерпение и упругость «я». Эмоциональный взрыв означает, что человек, допущенный в ситуацию, терпения не оправдал и достоин самого плохого отношения.

В плане автономии «я» русские похожи на европейцев, но при этом более открыты и доступны для людей, прежде всего из круга личностного общения и в особенности для закрытого круга друзей. «Доступность» означает доступ на глубокий личностный уровень общения, а не просто формальную общительность, которая может быть разной и зависеть от характера или условий. Границы личности не аморфны, они хорошо определены, но при этом подвижны и открыты, нуждаются в неформатном общении. Европейцу же это может представляться зашо-ренностью и закрытостью, инфантильностью, малой коммуникабельностью, неумением простроить отношения в ситуации формального общения.

Диффузная модель отношений личности позволяет «я» хорошо балансировать между сильным Сверх-я (православная христианская этика и самодержавие, авторитаризм в семье) и сильным Оно, которые приписываются русским фрейдистами. Кроме того, социально-экономический статус и распределение сильно зависят от межличностных отношений, что характерно для русских и для советского общества (но не кланового родового общества, где это автоматически определяется позицией в клане!).

Когда возникла и утвердилась личность русского типа? Была ли у неё предыстория? Скорее всего, массовое распространение личностей с текучей структурой отношений с внешним миром имело место в истории до русских: предположительно, это личности из обществ эллинистической, позднеримской и византийской культур, так или иначе связанные с ситуацией, в которой возникло Христианство. Вероятно, аналоги можно было бы найти и в Индии, и в Азии, например, в буддистской среде. Особенностями такой личности должен быть выход за пределы кланового общества и обретение автономии от связей с общиной.

В русском обществе такой тип личности мог возобладать не ранее всеобщего утверждения Православия, то есть не ранее XVII века, а в городской среде и феодальной верхушке значительно ранее, в XII-XIV вв., о чём можно судить, например, по Даниилу Заточнику или новогородским берестяным грамотам личного содержания, житиям святых (Преподобного Сергия Радонежского и других). Для установления более древних корней обычно ссылаются на богатырский эпос - былины (старины), например, на образ Ильи Муромца, но именно психологические русские черты в их ярком выражении могли быть приписаны ему позднее (например, лежание 33 года на печи). Языческая цивилизация домонгольской Руси вряд ли могла быть питательной средой для такой личности, во всяком случае как массового явления, равно как и традиционные сельские общины, слабо затронутые внешним влиянием духовенства и государства. Но в целом, в городской и сельской среде период утверждения таких личностных черт приходится на XVII-XVIII века, первую половину XIX века.

Это был период а) наибольшего влияния православной культуры на русских и минимального влияния язычества и атеизма; б) максимального распространения всякого рода крепостнических отношений с насильственной фискальной общиной и усиления самодержавного вотчинного государства; в) наибольшей территориальной экспансии и расселения; г) быстрого роста численности населения после его убыли; д) массового религиозного раскола и эсхатологических и милленаристских ожиданий; е) минимального распространения светской западной культуры; ж) абсолютного преобладания сельского населения; з) экстенсивной экономики с крайне низкой производительностью труда и монополизацией доступа к источникам прибавочного продукта у очень узкого круга лиц в стране; и) господством большой семьи с несколькими поколениями и системой наследования по линии старшего сына. В силу сверхэксплуатации и социального принуждения русский человек привык относиться ко всем общим проектам как к чуждым для него, но в случае принуждения подключался к ним. Одновременно он сохранял способность выживания в близком социальном контакте с другими и верность ценностям Сверх-я.

Все эти факты существенны с точки зрения складывания русской личности: человека, связанного жёсткими социальными и духовными отношениями, но выпавшего из традиционных отношений; осознавшего себя как личность, но лишённого гарантий автономии, подверженного насилию, но сопротивляющегося ему.

Отечественная литература XIX века, выполнявшая наряду с другими также и функцию прикладной психологии, сталкивается с особыми типажами русских людей во всех слоях общества как с фактом, обрабатывает эти типажи и тиражирует их. Напомним, что к этому же психологическому материалу относились центральноукраинские типажи (Гоголь и мир его произведений, например) и выходцы из угро-финской среды (патриарх Никон и протопоп Аввакум, например, выходцы из эрзи, ставшие также своеобразными «литературными фактами»).

Принципиально ситуация не менялась до 1917 года, во всяком случае, до начала XX века: воспроизводилась та же личность русского человека, независимо от его социально-психологических амплуа, нередко противоположных друг другу.

Социалистическая революция 1917 года была и революцией русской личности (не без влияния той же литературы):

а) падение традиционной вертикали отношений, эгалитаризация общества;

б) падение традиционной большой семьи и либерализация отношений полов;

в) вынужденный отказ от православного христианства (вынужденное предательство) с заменой на коммунистическую идеологию;

г) внедрение западных моделей личности культуры, эмансипация личности;

д) эпизодический доступ к прибавочному продукту в виде поощрений;

е) насильственное перемещение из традиционных общественных структур в новые индустриальные, малопонятные.

По обоснованию А. Зиновьева, исследователя русско-советского общества, огромную роль в формировании нового человека играло вынужденное предательство, которое сформировало практику предательств как модель выхода из сложных социальных ситуаций, в которых личность подвергается угрозе со стороны критических обстоятельств XX века.

Зиновьев указывает на доносительство, разоблачение и публичное осуждение «врагов народа», завладение их имуществом, предательство бывших руководителей и коллег, попавших в немилость. «И вообще, вся деятельность советской власти по созданию и укреплению нового социального строя одновременно ковала будущих предателей этого строя. В начале войны 1941-1945 годов в плен сдавались боеспособные воинские части и даже целые армии... Я сам был свидетелем случаев, когда можно было сражаться с немцами, а целые части добровольно сдавались и без приказов высшего начальства сложили оружие. Склонность советских людей к предательству была замечена организаторами холодной войны в самом начале (1946 год). Но они уже тогда решили (что было верно!), что русских нельзя победить в «горячей» войне. И ставку на предательство как на важнейший фактор холодной войны они сделали, когда для этого сложились подходящие условия, думаю - в начале 80-х годов» 355. По утверждению Зиновьева, предательство верхов и поддержка его снизу русскими в 1985-1993 гг. сыграли фатальную роль в крахе СССР и реализации Западом антирусского проекта. Конечно же, о чём Зиновьев не сказал, ключевую роль в цепи предательств сыграло предательство русскими Православия и традиционной политической иерархии в начале череды революционных событий XX века. В той или иной форме подобный мотив высказывался нередко русскими мыслителями, но не достигал психологического уровня обоснования такой высоты, как у автора «Зияющих высот». Как мы видим, секрет русской личности был успешно использован стратегами холодной войны и последующей реконструкции России.

Гибкость и текучесть русской личности как бы включила в себя возможность предательского переворачивания своей среды ради выживания. Получился своего рода «перевёрнутый» тип русской личности, в которой первоначальные задатки многократно усилились. Но при этом сохранилось и представление о себе и своей миссии как жертве ради высших целей.

Поведение типичного русского лидера разделилось на две жизненные роли: жертвенное доминирование и приспособленчество перевёртыша (потенциального и реального предателя). Верность тем или иным ценностям или идеологиям в этой типологии не играет решающей роли: перед нами как бы «очищенная» психологическая структура.

При советской власти русская личность, наконец, завершилась как самостоятельный автономный субъект, имеющий склонность к высокой степени индивидуализма, но при этом социально и духовно зависимый от своей общности, коллектива, ценностей, послушный; и склонный к своеобразной личной и межличностной динамике вплоть до подвижных границ между «я».

Дальнейшая эволюция русского общества в сторону западной модели социально-экономических отношений в 1990-е годы вызвала кризис русской личности. Русские сохранили модель подвижного «я», но одновременно стали больше заботиться о регулировании дистанции. Жёсткая социальная дифференциация и борьба за блага сделала русских менее отзывчивыми и менее склонными к близким отношениям. Сложившиеся диффузные системы сообществ стали рушиться из-за расслоения прежних друзей и родственников. Преуспевание и вообще самосохранение стало в большей степени рассматриваться как личностная заслуга. В массовом плане это выразилось как жёсткая реакция на любые внешние коллективистские модели, выходящие за пределы самоопределения индивида.

Сформировался послушный социальный эгоист с подвижными межличностными границами, способный к высокодифференцированной ментальной и профессиональной деятельности, чередующий вынужденную социальную активность с глубокой пассивностью. Социальную чуткость с антисоциальными порывами, жертвенность с индивидуализмом.

Рис. 1. Структура личности русского человека во взаимоотношении со значимыми другими людьми («восточноевропеец»). Заметна «диффузность» границ общения при чётком выделении границ «Я».

Рис. 2. Структура личности западного человека во взаимоотношении со значимыми другими людьми (европейцы, североамериканцы, австралийцы). Границы упорядочены - диффузность отсутствует или ослаблена межличностной дистанцией.

Рис. 3. Структура личности традиционного человека (кланового общества - кавказцы, среднеазиаты). Диффузность отсутствует. Она заменена интеграцией связей со значимыми другими внутрь личности - коллективным «Я» индивида.

 

Парадокс индивидуализма и коллективизма у русских, по нашему мнению, связан с особенностями структуры русской личности: личность со смещённым центром тяжести вовне. «Те, кто занимался сравнительными социологическими исследованиями России и стран Европы (сошлюсь, например, на Демидова), говорят, что более индивидуалистического общества, чем в современной России, в Европе просто не существует» 356.

С одной стороны, русские как коллективисты, душевные и открытые люди. С другой - исследования и опыт показывают разобщённость, атомизированность русских, слабую способность к объединению для совместного действия по сравнению с другими нациями.

Данное противоречие есть наверняка и у других этносов, но у русских оно довольно ярко выражено.

С другой стороны, для поведения различных личностей или даже одной и той же характерно балансирование между крайностями: коллективизмом-индивидуализмом, анархизмом-покорностью (фатализмом), упорством в достижении цели и покорностью судьбе.

Одна из основных гипотез связана с тем, что индивидуализм и атомизм русских носит защитный характер от насильственного государственного и социального коллективизма, культивировавшегося длительное время.

Противостояние культуры и индивидуальной реакции на неё - схема, позволяющая перенести разрешение этого парадокса внутрь личности (в её фрейдистской структуре). В практическом плане это вопрос о том, почему русские не помогают друг другу и не объединяются для защиты интересов, когда это естественно и уместно.

«Так, установка русского архетипа «быть как все», «быть вместе со всеми» на практике порождает определённые проблемы для самих же русских. Но, с другой стороны, такая растворённость русского человека в социуме не лишена теплоты и притягательности... Благодаря ей у человека возникает чувство общности с другими людьми, чувство безопасности и стабильности, доверия к людям, ощущения братства и более того - душевного комфорта, счастья и даже эйфории»357. «Общая установка «быть как все» связана с таким представлением об устройстве мира, когда личность человека важна не сама по себе (как у европейцев), а является частью целого - общества. Причём в отношении личность-общество приоритет, конечно, остаётся на стороне целого, т. е. в обществе. Такая установка русского архетипа исключает индивидуализм, самоизоляцию, замкнутость, порицает эгоизм и сосредоточенность в себе, столь характерные для европейского общества» 358.

«Постоянное стремление «быть как все» у русского приводит к тому, что духовные потребности и моральные императивы могут замещаться внешними стандартами поведения или идеологическими установками. Для человека становится более важным общественное мнение («А что скажут люди?»), чем внутренний контроль и чувство личной ответственности»359.

Получается личность со «смещённым центром тяжести» «вовне», обладающая высокой степенью социальной зависимости наряду со специфической внутренней свободой, строящейся на уклонении от правил.

Перечисленные структуры отражают наслоение русских социальных практик троякого рода, накопившиеся в памяти этноса: 1) жизнь в условиях больших пространств и разрозненных поселений с экстенсивным хозяйством и переселением (до XVIII века); 2) жизнь в условиях контроля общины и усиления государства (XVIII-XIX вв.), закрепощения; 3) тотальное государство (XX век) с контролем за личностью.

В последнее десятилетие XX века и в начале XXI века указанные черты личности русских получили своё дальнейшее ускоренное развитие в условиях снятия каких-либо ограничений и социокультурной ломки общества, условия жизни в котором перестали навязывать традиционные прототипы и образцы поведения. Сегодня мы наблюдаем уже процессы их разложения в условиях обострения «борьбы всех против всех». Прежде всего распад системы соотношения «Я» в русском социуме, который описывается как взрыв индивидуализма и эгоизма на фоне революции потребления.

Новая ситуация со структурой личности русских подлежит уточнению, но нет сомнения, что она сохранит важнейшие прежние черты.

Преобладающие типы личности русских. Различные типологии личности, наработанные психологией, могут быть здесь использованы лишь выборочно, фрагментарно.

Однако речь идёт о предписываемых культурой коллективных психологических образцах поведения, и в этом плане истероидность для русских не является обязательной, как для части южных народов. Вообще истероидность и демонстративность возрастают по мере продвижения с севера на юг. Демонстративное поведение характерно для кавказских народов, для жителей Средиземноморья, хотя и у них не исключаются сильные эпилептоидные качества.

Согласно Касьяновой, русский характер, при всей своей прямоте, представляет собой довольно-таки изощрённую структуру (реализация своей программы «жертвенности») в условиях её нереализуемости и деградации (индивидуализм, атомизм и материализм).

Кто такие эпилептоиды? Связь с другими типологиями.

Картина русского-эпилепотоида подробно и правдоподобно воспроизведена Касьяновой. Это люди с накапливающейся взрывной энергией при внешнем спокойном и уверенно-настойчивом поведении. Данная черта характера - одна из очень сильных составляющих комплекса национальных архетипов, позволяющая добиваться многого, но постепенно.

Если мы рассмотрим восходящую к Юнгу психологическую типологию MBTI с её русской версией в лице соционики (которая, правда, считается не подтверждённой и не вполне научной, но на практике вполне применимой), то увидим встречающиеся у русских типы (такая статистика, впрочем, авторам не известна): А. В. Сергеева пишет, что «среди русских людей преобладает, по выражению К. Г. Юнга, «интуитивно-чувственный психологический тип», или, как он его ещё называл, «интуитивно-этический интроверт» 360. В соционике он соответствует типу «Есенин», который отождествляется с личностью поэта с ярко выраженными народными корнями. Интуитивно-этический интроверт - это лишь один из 16 типов, которые условно делят между собой пространство 4 основных психических функций. Помимо Есенина есть ещё ряд эпилептоидных типов, значение которых в обществе значительно выше, так как они склонны к управленческой деятельности. Они хорошо подходят под данное Касьяновой описание русских-эпилептоидов. Их процентный вес в обществе довольно высок (к сожалению, по данным только по западных исследований), так как соответствует стереотипу «мужского начала».

В соционике он соответствует типу «инспектор»: логико-сенсорный интроверт. Инспектором, как считается, был Сталин (несомненно, эпилептоид (по MBTI - ISTJ) и жёсткий манипулятор. «Трезвый реалист: ставит перед собой только посильные цели, потому в большинстве случаев добивается их, пусть даже и не сразу. Если объяснения и предупреждения не помогают, включает нажим и другие силовые методы управления. Умеет дожимать противника, загоняя его в угол. Стоик, который умеет держать себя в руках. Переносит любые невзгоды. Заставляет себя делать то, что неинтересно, но нужно. Помогает тем, кто слаб, беззащитен. Опекает старых и больных. Бывает незаметным борцом-одиночкой за справедливость» 361.

Другой схожий по своей руководящей и упорядочивающей роли тип - маршал, сенсорно-логический экстраверт (по MBTI - ESTP): «Решительный человек, способный оказать силовое давление, если того требует ситуация. Настроен на победу любой ценой. Чем больше препятствий встречает на пути, тем собраннее становится и активнее наступает. Уверен в своей правоте, ему чужды сомнения и колебания. Категоричен в оценках. Последнее слово оставляет за собой. Выставляет ультиматум: раз вы меня выбрали, то теперь подчиняйтесь. Умеет найти самое слабое место у противника. Если прямая атака успеха не приносит, начинает обход сбоку или с тыла. Нередко действует через третьи лица» 362.

Суммарная характеристика русского-лидера.

О носителях личностного статуса. Согласно К. Касьяновой «внешне он очень гибок и готов искать различные формы и средства, внутренне же - очень независим и по принципиальным линиям - крайне устойчив. Он фактически диктует человеку свою модель поведения, требует исполнения её, но при этом держит этого человека «привязанным» к себе сетью отношений, помогая ему в его делах, сочувствуя ему, защищая от  несправедливостей».

Более высокое упрямство (сила воли и низкая лабильность воли) и более высокая эмоциональная невоспитанность.

Чувство долга и установка на доминирование - это очень похоже на нашего соотечественника. Наши носители культурного статуса обладают очень высокой чувствительностью к своему окружению. А как же «односторонность»? Односторонность происходит, по-видимому, оттого, что те культурные эталоны, согласно которым организуется социальная среда носителем личностного культурного статуса, не могут быть изменены.

Что это, как не доминирование, но при этом очень бескорыстное и даже жертвенное доминирование. Репрессия (бессознательно) и терпение (на 20 % выше, чем у американцев). «Терпение - это, безусловно, наша этническая черта и в каком-то смысле основа нашего характера. Оно проявляется в большом и в малом, и даже в самом мельчайшем»363.

Жертвенность. По мнению Касьяновой, «терпение для русских -не способ достигнуть «лучшего удела», ибо в культуре терпение, последовательное воздержание, самоограничение, постоянное жертвование собой в пользу другого, других, мира вообще - это принципиальная ценность, без этого нет личности, нет статуса у человека, нет уважения к нему со стороны окружающих и самоуважения. Это «деликатное терпение гостя» и есть стержень мироощущения, на котором основывается наш основной «социальный» архетип.

Интеллигент, привыкший всегда уделять много внимания своей собственной, индивидуальной внутренней жизни, приходит к таким состояниям в исключительных обстоятельствах. Народ же, крепкий в своей древней культуре, всегда считает тягу к наслаждению, к эйфории чем-то греховным. Поэтому в стереотипы культурного поведения нашего этнического комплекса не входят яркая мажорность, проявления веселости, уверенности в себе. Они все окрашены в более мягкие, сдержанные, пастельные тона.

Действительно, если всё наше мироощущение окрашено в тона неинтенсивные и немажорные, то этих именно вопросов мы всегда не добираем по указанной шкале. Кроме того, когда мы уже приходим в «плохое расположение духа», нас, в самом деле, довольно трудно вернуть обратно. Как, впрочем, и вывести из себя, поскольку состояние наше имеет тенденцию приобретать своего рода инерцию» 364.

Социально-экономическая, историческая и географическая детерминация свойств национального характера. К этой группе относятся замечания В. О. Ключевского, Л. Н. Гумилёва, Г. В. Вернадского о последствиях колонизации Волго-Окского междуречья365. При этом, как правило, используются пространственные аналогии и прямые проекции поведения в пространстве. Эта традиция дала много замечаний, которые считаются классическими, но по сути своего рода являются редукционизмом, который ничего не объясняет.

Экстенсивность развития экономики и экономического поведения.

Экстенсивность порождает такую черту, как заимствования иноку-льутрных образцов как вторичных (с Запада или с Востока). Необходимость трансформации экстенсивной модели. Экономическая экстенсивность представляет собой черту даосского «недеяния», с другой стороны, более низкую зависимость от факторов массовизации.

Дискретность труда (неразмеренность, спонтанность). «Ни один народ в Европе, - писал Василий Ключевский, - не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе мы не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному труду».

«Труду в системе ценностей отводится явно подчинённое место. И его невозможно перевести в другой разряд, не нарушив системы» (Касьянова).

Труд есть отчуждённая форма деятельности. Чем больше человек трудится, тем больше растёт его отчуждение вместе с результатами труда.

Этого большей частью не понимали наши интеллигенты-мыслители. Им всё казалось, что просто «вчерашний крестьянин» ещё не привык к новым условиям труда и промышленности или «разбаловался», дезориентирован, или не заинтересован и потому не проявляет особого интереса к труду. Достаточно, следовательно, заинтересовать его, показать, перевоспитать - и он полюбит труд и станет «нормальным» европейским народом. Тогда к нему с полным правом можно будет применить известное клише: «трудолюбивый и талантливый». Трудолюбие есть в нём, и он его проявляет, и таланты есть (они есть в каждом народе), но не это составляет его «лицо».

«На социологическом уровне экстенсивный тип русской культуры проявляется в ценностных ориентациях русского народа, важнейшими среди которых являются открытость, подверженность чужому влиянию, соборность, преобладание индивидуально-личностных отношений над формальными, преобладание аффилиативной мотивации над мотивацией достижения, авторитаризм, патриархальность» 366.

Черты интенсивной и экстенсивной культуры у русских

Черты экстенсивной культуры	Черты интенсивной культуры
универсализм трудовых навыков	высокий уровень специализации
расточительность	экономное отношение к ресурсам
содержание важнее формы	приоритетное значение формы над содержанием
духовный рост	тщательность обработки изделий
приоритет личностных отношений над формальными	приоритет этикета над неформальными отношениями
преобладание нравственных ценно­стей над правовыми	приоритет закона над нравственностью и моралью
уравнительный характер распределения	распределение по принципу справедливости
внеэкономические формы обмена	деньги как основная ценность

 

Сусоколов резюмировал черты русской психологии, закреплённые в результате эпохи «экстенсивной модернизации»:

«1. Недостаточный уровень целесообразности и операционально-сти деятельности.

2. Социальный инфантилизм, непривычка к трезвой оценке своих возможностей.

3. Низкий уровень инициативности и предприимчивости, привычка полагаться только на решение сверху.

4. Низкий уровень межличностной сплочённости и способности к самоорганизации, к целесообразной групповой деятельности.

5. Следствием низкого уровня сплочённости является низкий уровень неформального социального контроля.

6. «Разрывность» исторической памяти.

7. Формирование экономической культуры...

8. Территориальная разобщенность русского этноса.

9. Низкая способность к формированию национальных деловых, политических и идеологических элит.

10. Низкий уровень межкультурной толерантности.

11. Кризисная демографическая ситуация...» 367

Особая способность русских к ассимилированию.

Русская нация более способна к включению в свой состав представителей других этносов (ассимилированию), чем европейские нации, так как она менее гомогенна, то есть менее закрыта. Данное свойство отмечено давно, на примере т. н. малых народов Сибири, степи.

Включение в русскую нацию выглядит для выходцев из СНГ как вливание в некое интернациональное пространство «советского народа», поэтому оно безболезненно, хотя на самом деле это добровольная русификация. Среди русских они живут как будто бы среди интернационального общества. Идеал «советского человека, провозглашённый в СССР, в основе которого лежал русский прототип, представлял собой цель увековечения русских, но в улучшенном, изменённом виде как «человека будущего», «неоантропа». В действительности советская система не давала достаточных возможностей для развития этого типа: очевидна была определённая деградация, превращение в «совка», «гомо советикуса».

Способность к ассимилированию представителей других народов для русских тем более важна, что русская нация стоит на пороге депопуляции, по причине заметного превышения смертности над рождаемостью, а также резкой нехватки работоспособного населения.

Что меняется? Динамика русской психологии. Модели поведения - старорусский, советский, постсоветский.

Вот как выглядит это противопоставление в «Русской драме национального характера» К. Клакхона 368 :

Тип традиционной русской личности	Идеальный тип советской личности
Тёплый, экспансивный	Формальный, контролируемый
Правдивый, отзывчивый	Лживый, упорядоченный
Идентификация с первичной груп­пой (личная лояльность)	Лояльность к вышестоящим (безличностная)
Основан на «зависимой пассивности»	Основан на «практической активности»

 

 

С. В. Давыдов указывает на примечательную динамику автостереотипов русских в 1990-2000-е годы: «Несмотря на сохранение определённых качеств, традиционно приписываемых русским и немцам, в настоящее время имеет место и активный процесс трансформации стереотипных этнических образов. Наибольшим изменениям оказался подвержен аутостереотипный образ русского, в трансформации которого заметна явная динамика - это образ становится более «западным», утрачивая при этом свои дезадаптивные свойства» (не совсем можно согласиться, что это именно проявление западного дрейфа). «В автостереотипе русского осталась лишь одна дезадаптивная черта. Русский оказывается скорее приспособленным, нежели практичным». «Из негибкого русский стал гибким, раскрепощённым, перестал быть непрактичным, он стал веселее, скорее расточительным, чем бережли-вым» 369. Но пока ещё автостереотипы русских занижают этническую самооценку.

Однако по данным другого исследования, среди автостереотипов русских ключевую роль играет алкогольный стереотип. «Это и тяга к спиртному, в которой заключена психологическая потребность активации наслаждения жизнью, которое затухает в череде будней», написано у К. Касьяновой. Пьянство - неслучайный фактор в русской этнопсихологии. Неприятие современности и чуждых идей русскими, склонность к трансу сближает русских с традиционными неевропейскими культурами.

Приведём данные одного исследования стереотипов.

Предмет: Русские.

Общее количество ассоциаций - 135.

Из них в первой тройке оказались: водка/алкоголизм (14 %), я/мы (8 %) и Россия (5 %).

Ассоциация	Количество
водка/алкоголизм	74
я/мы	41
Россия	29
Традиционная русская одежда	17
Лень	1 / 14
Национальность	14 14
Простота	13
Традиционная русская кухня	13
Доброта	12
Щедрость	12
Ваня	11
Сила	11
Родина/Отечество	11
Москва	10
Нет	10
Гостеприимство	9
Другое	236

 

 

 «Необходимо отметить, что наибольшее количество самых разных ассоциаций вызвала национальность «русский». Самой распространённой стала ассоциация «водка/алкоголизм»... Любопытной представляется третья ассоциация «русский» - «Россия». С одной стороны, нельзя отрицать, что русская государственность стала основой для современного российского государства. С другой стороны, тесное увязывание России только с русскими способно привести к конфликтам с представителями других национальностей, которых только в Нижегородской области по последней переписи населения насчитывается около 100, и для многих из которых Нижегородчина является родной» 370.

Консервативный синдром как свойство русского характера 371.

Сегодня после двух десятилетий радикальных реформ очевидно, что комплексный консерватизм русских является довольно серьёзным фактором, стабилизирующим общество. «При этом чаще используются привычные, экстенсивные формы хозяйствования, а у людей развивается консервативный синдром. Выражается он, например, в том, что русские не любят разрушать свой привычный уклад жизни.» 372 В целом современное сознание русских среднего возраста описывается как умеренное неоконсервативное, без крайне выраженных и традиционных черт (Л. Бызов). Так, консервативный синдром может сочетаться с ценностями сексуальной революции и относительным либерализмом в оценке личностной свободы.

Нужно отметить и связь консервативного синдрома с веймарским синдромом поражения, который заставляет русских менять свой уклад жизни болезненным путём. Это характеризует нынешнее состояние сознания большинства русских. Такая ситуация могла бы быть названа тупиковой, если бы не очень быстрая адаптация молодого поколения русских к современному информационно-потребительскому и рыночному обществу.

Веймарский синдром и поражение (мини-синдром).

Следует иметь в виду, что современное сознание русской нации складывается под влиянием ощущения исторического поражения и несправедливости, которое условно можно назвать Веймарским синдромом. Эксперты склонны преуменьшать значимость этого фактора (эту тему поднял Здравомыслов и его собеседники в работе «Немцы о русских»).

Объективной основой для преуменьшения служат его размытость и в целом правильная тактика западных стран по снижению риска его возникновения у русских (то есть формальное уважение при реальной дискриминации, спуск ситуации «на тормозах»).

Веймарский синдром всё же присутствует, но он сглажен как раз указанной выше жертвенностью и другими русскими чертами, которые способствуют признанию слабости.

Что такое Веймарский синдром по-русски? Это болезненные воспоминания о тяжёлой ситуации 1990-х, которые устранить не так просто. Ключевую психическую роль в них играет насильственная ломка «я-образа» и «я-концепции» людей для элементарной адаптации. Эта ситуация особенно характерна для людей в возрастном диапазоне 40-50 лет. Старшие возрасты в целом адаптировались, не меняя личностных структур (при крайне негативном отношении), более молодые строили их заново.

Чувство реванша следует отличать от имперских амбиций и старых взглядов, которые присущи старшим возрастам и которые обычно приводят в пример.

Риск веймарского синдрома в том, что он открыл дорогу операциям с актуализацией «коллективного бессознательного»: тени, психической инфляции, архетипам саморазрушительного, самоубийственного типа. Актуализация таких свойств архетипа строится на превращении представителей нации в толпу или в стадо, что сразу переводит индивидов на родоплеменной или языческий уровень, о чем писал ещё Г. Лебон.

И сегодня мы наблюдаем в русской среде бытовую ксенофобию и небольшой рост национализма интеллигенции, которые, в общем-то, нельзя назвать актуализацией сплочения нации, а скорее, опусканием на нижние этажи коллективной самозащиты «Я», соответствующей сверхэкстремальному состоянию. Две компоненты есть: встречное движение низов и попытки интеллигенции внести в массы националистическое сознание при кризисе прозападной идеологии верхов «партии власти» образца 1990-х, вынужденных обращаться к национализму как к последнему способу сохранения естественной легитимности.

Очевидной слабостью обладает центральная компонента националистической интеллигенции, которая вынуждена выбирать между заработком и позицией. Как только это противоречие устранится, ситуация с национальным сознанием получит развитие.

Психология русского реванша в экономической, политической, национальной и социокультурной сфере может быть названа конструктивной движущей силой развития нации, если она не перерастёт в конфронтационную и ксенофобскую форму, изоляционистский фундаментализм.